ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 8 страница

Речь Фримантла была краткой и впечатляющей. Когда он упомянул конкретную сумму — десять тысяч долларов, это, как он и рассчитывал, ещё больше разожгло интерес аудитории. Слова его звучали авторитетно, убедительно и казались основанными на многолетнем опыте. Только сам Фримантл знал, что все эти «факты» почерпнуты из вырезок одной городской газеты, в картотеке которой он провёл вчера два часа.

Были, однако, факты, о которых он умолчал. Решение Верховного суда по поводу фермера Каузби было вынесено двадцать лет назад, и общий ущерб составил смехотворную сумму — семьсот тридцать пять долларов, иными словами, стоимость погибших от шума цыплят. Жалоба лос-анджелесского домовладельца до сих пор в суде не рассматривалась и, возможно, никогда не будет рассмотрена. Зато о гораздо более важном деле — «Баттен против США», по которому Верховный суд принял решение в 1963 году, Эллиот Фримантл намеренно умолчал. А суд тогда постановил, что к слушанию будут приниматься лишь те дела, где речь идёт о «физическом вторжении в пределы собственности», шум же не является таковым. И поскольку в Медоувуде никакого физического вторжения в пределы частной собственности не было, то, исходя из дела Баттена, можно было сделать вывод, что в данном случае обращение в суд обречено на провал.

Однако Фримантл вовсе не собирался делать эти факты достоянием гласности — во всяком случае, до поры до времени; данного юриста вообще не слишком волновал вопрос о том, будет или не будет дело медоувудцев выиграно в суде. Ему нужно было одно: заполучить их в качестве клиентов и притом за максимальный гонорар.

С этой целью он уже подсчитал число присутствующих и мысленно произвёл кое-какие арифметические выкладки. Результат окрылил его.

Из шестисот человек, находящихся в зале, человек пятьсот, а то и больше — домовладельцы. Если учесть, что здесь сидят не только мужья, но и жёны, значит, он может рассчитывать, как минимум, на двести пятьдесят клиентов. Далее: если каждый из них подпишет соглашение, в соответствии с которым он, Фримантл, будет представлять интересы этого клиента за гонорар в сто долларов — а Эллиот Фримантл надеялся, что до конца вечера сумеет это провернуть, — то общая сумма вознаграждения может составить свыше двадцати пяти тысяч долларов.

Ему уже не раз удавались такие трюки. Просто удивительно, чего можно добиться при известной напористости, особенно когда люди накалены и жаждут настоять на своих правах. В портфеле у него лежала довольно солидная пачка бланков следующего содержания: «Настоящее соглашение между …, именуемым (ми) отныне истцом (ами), и Фримантлом и Саем, юристами …, которые берут на себя представительство законных интересов истца (ов) по делу об ущербе, наносимом самолётами, базирующимися на международном аэропорте Линкольна …, составлено в том, что истец (цы) согласен (ны) выплатить указанным. Фримантлу и Саю 100 долларов, в четыре приёма по 25 долларов, с внесением первого взноса немедленно и выплатой остатка поквартально… По успешном завершении тяжбы Фримантл и Сай получают 10 процентов от общей суммы штрафа, выплаченного истцу (ам) за нанесение ущерба…»

Эти десять процентов были вставлены на всякий случай, поскольку едва ли удалось бы добиться какого-либо возмещения. Однако в юриспруденции тоже случаются порою странные вещи, а Эллиот Фримантл старался предусмотреть всё.

— Я информировал вас о существующих законах, — сказал он. — Теперь я намерен дать вам один совет. — И он озарил аудиторию одной из своих редких улыбок, которая вспыхнула и тотчас погасла. — Этот совет будет бесплатным, совсем как рекламный тюбик зубной пасты, но за каждый последующий тюбик уже придётся платить. — Раздался смех, который он резко оборвал мановением руки. — Совет мой заключается в том, что время не ждёт, пора действовать. И действовать немедленно.

Это вызвало аплодисменты и ещё большее одобрение.

— Некоторые, — продолжал Фримантл, — склонны считать, что процедура закона отнимает слишком много времени и растягивается до бесконечности. Нередко это действительно так, но при наличии решимости и хорошего знания законов судопроизводство можно ускорить. В данном случае необходимо немедленно подавать в суд, иначе аэропорт и авиакомпании смогут сослаться на то, что самолёты взлетают над Медоувудом уже несколько лет, и в шуме, который они производят, нет ничего необычного. — В эту минуту, словно для придания большей весомости его словам, очередной самолёт с грохотом поднялся в воздух. Перекрывая шум, Эллиот Фримантл крикнул: — Повторяю: я советую вам больше не ждать! Решение должно быть принято сегодня. Сейчас!

Моложавый мужчина в пиджаке из альпаки и спортивных брюках, сидевший в одном из передних рядов, вскочил на ноги.

— Скажите же, с чего начать!

— Для начала, если хотите, можете нанять меня представителем ваших законных интересов.

Двести — триста голосов разом ответили:

— Да, хотим.

Теперь, в свою очередь, на ноги вскочил председатель и поднял руку, требуя тишины. Он был явно доволен. Репортёры с интересом наблюдали за возбуждённой аудиторией.

Сработало — как и рассчитывал Эллиот Фримантл. Теперь всё пойдёт по заведённому образцу. В ближайшие полчаса большинство соглашений, лежавших в его портфеле, будет подписано, а остальные унесут домой, там их обсудят и, скорей всего, завтра отправят ему по почте. Эти люди не боялись подписывать бумаги или обращаться в суд: они привыкли к тому и к другому, когда приобретали свои дома. Да и сто долларов — не такая уж крупная сумма. Кое-кому она может даже показаться заниженной. И лишь немногим придёт в голову заняться подсчётом, который проделал в уме Эллиот Фримантл. Но даже если они и поднимут разговор об общей сумме, он всегда может сказать, что столь высокий гонорар объясняется тем, что ему придётся защищать слишком много народу.

К тому же за эти денежки он покажет им недурной спектакль с фейерверком — и в суде, и ещё кое-где. Он взглянул на часы: пора закругляться. Теперь, когда он уже был связан с ними, ему хотелось закрепить эту связь, поставив первый акт пьесы. Как и всё, что он делал до сих пор, это тоже было заранее спланировано и должно было привлечь внимание читателей завтрашних газет куда больше, чем митинг. А кроме того, это явится подтверждением его слов о том, что он не намерен терять зря время.

Актёрами в пьесе будут жители Медоувуда, пришедшие на митинг, а Фримантл рассчитывал, что все присутствующие согласятся покинуть зал и ещё какое-то время побыть вне дома.

Местом действия будет аэропорт.

Время — сегодняшний вечер.

Итак, Эллиот Фримантл наслаждался успехом, а приблизительно в это же время бывший строитель-подрядчик по имени Д. О. Герреро, озлобленный и доведённый до крайности своими неудачами, решил сдаться и прекратить борьбу с жизнью.

Герреро находился в пятнадцати милях от аэропорта; он сидел запершись в одной из комнат жалкого, неблагоустроенного дома на южной окраине города. Квартира его помещалась как раз над шумной грязной закусочной на 51-й улице, недалеко от складов.

Д. О. Герреро был худой, долговязый, сутуловатый. На длинном, узком лице с острым подбородком тускло поблёскивали глубоко запавшие глаза, тонкие губы были бескровны, над ними тоненькой полоской выделялись рыжеватые усы. На тощей шее выступал острый кадык. Лоб из-за больших залысин казался даже высоким. Руки вечно что-то крутили, пальцы никогда не знали покоя. Он дымил не переставая, прикуривая одну сигарету от другой. Ему было около пятидесяти, но выглядел он старше. Небритый, в несвежей рубашке, он сидел весь взмокший, хотя в комнате было прохладно.

Герреро был женат уже восемнадцать лет. Брак его принадлежал к числу удачных, хоть и не самых ярких. Д. О. — так, звали его друзья и знакомые — и Инес Герреро относились друг к другу вполне терпимо, и мысль о том, что можно было найти другого спутника жизни, не приходила ни тому, ни другому в голову. Во всяком случае, Д. О. Герреро никогда не интересовался женщинами, бизнес и финансовые дела куда больше занимали его. Однако за последний год в отношениях между супругами образовалась трещина, и Инес, как ни старалась, не сумела её залатать. Объяснялось это отчасти целым рядом неудач в делах, которые привели к тому, что семья от сравнительного благополучия дошла до нищеты: Герреро пришлось расстаться со своим уютным и просторным, хоть и заложенным за большую сумму, пригородным домом и переехать в менее респектабельное жилище, а оттуда — в эту жалкую, продуваемую сквозняками, наводнённую тараканами двухкомнатную квартиру.

Хотя Инес Герреро это крайне огорчало, она бы стойко снесла все беды, если бы муж с каждым днём не становился всё мрачнее и не вскипал по пустякам, так что порой с ним просто невозможно было разговаривать. Недели две назад, вспылив, он ударил Инес, рассёк ей лицо и даже не попросил прощения, да и потом ни словом не обмолвился, хотя, заговори он об этом, она, конечно, простила бы его. Опасаясь подобных вспышек, она отослала двух детей-подростков, мальчика и девочку, к своей замужней сестре в Кливленд, а сама осталась с мужем и устроилась официанткой в кафе. Работа была тяжёлая, платили мало, но она, по крайней мере, зарабатывала себе на хлеб. Муж, казалось, совершенно не интересовался ею и не замечал отсутствия детей; настроение его становилось всё более подавленным, и он всё больше замыкался в себе.

Сейчас Инес была на работе. Д. О. Герреро находился в квартире один. Он мог бы и не запирать дверь маленькой спальни и всё-таки запер её, чтобы никто не мог ему помешать.

Д. О. Герреро, как и многим другим персонажам этого повествования, предстояло вскоре ехать в аэропорт. У него было забронировано место — что подтверждалось билетом, — на самолёт «Транс-Америки», вылетавший сегодня рейсом два «Золотой Аргос» в Рим. Сейчас билет этот находился в кармане его пальто, которое лежало рядом с ним, на колченогом стуле.

Инес Герреро ничего не знала ни о предстоявшем полёте в Рим, ни о причинах, побудивших мужа решиться на него.

Билет этот давал право на полёт туда и обратно и стоил четыреста семьдесят четыре доллара. Правда, Герреро с помощью обмана удалось получить кредит. Он заплатил всего сорок семь долларов, которые добыл, заложив последнюю ценность своей жены — кольцо её матери (Инес ещё не заметила его исчезновения), — и подписал обязательство выплатить остальную сумму вместе с процентами путём ежемесячных взносов в течение двух лет.

Однако это своё обязательство он вовсе не собирался выполнять.

Ни одна уважающая себя финансовая компания или банк не дали бы Д. О. Герреро взаймы даже на автобусный билет до ближайшего городка, не говоря уже о билете на самолёт, да ещё в Рим. Они бы прежде всего изучили состояние его дел и обнаружили, что он уже многие годы неплатежеспособен и у него куча долгов, а его компания по строительству домов «Герреро контрактинг инкорпорейтед» год назад объявлена банкротом.

Более тщательное расследование выявило бы, что на протяжении последних восьми месяцев, используя имя жены, Герреро пытался сколотить капитал для земельных спекуляций, но и тут потерпел неудачу. Естественно, что при этом он всё больше и больше запутывался в долгах. И вот теперь некоторые подтасовки, на которые он пошёл, а также то обстоятельство, что он по-прежнему числился в банкротах, грозили ему уголовным преследованием и почти неизбежно тюрьмой. Нависла над ним и другая угроза — менее серьёзная, но столь же неотвратимая: он уже три недели не платил за свою жалкую квартиру, и хозяин грозился завтра выселить его. А если их выселят, им некуда будет деваться.

Д. О. Герреро дошёл до полного отчаяния. Все его средства иссякли.

Общеизвестно, что авиакомпании легко предоставляют кредит, а если выплата долга задерживается, не слишком строги при взыскании его. Одним словом, Герреро всё рассчитал. За многие годы существования авиации выяснилось, что пассажиры ведут себя на удивление честно и большинство авиакомпаний терпит лишь незначительные убытки. Неудачники вроде Д. О. Герреро редко пытаются за их счёт поправить свои дела, поэтому авиакомпании — за отсутствием надобности — не разработали системы, которая позволила бы им вскрыть уловку, использованную Герреро.

С помощью двух простейших приёмов он исключил всякую возможность хотя бы поверхностной проверки своего финансового положения. Во-первых, он изготовил «справку с предприятия», отпечатав её на бланке усопшей компании, которую сам же раньше возглавлял (другой, не той, что обанкротилась), и указав в качестве адреса компании собственный почтовый адрес. Во-вторых, печатая эту справку, он намеренно исказил свою фамилию, поставив букву «Б» вместо «Г»; таким образом, обычная проверка кредитоспособности некоего «Берреро» не могла дать никаких результатов. Затем в качестве удостоверения личности он предъявил билет социального страхования и водительские права, предварительно изменив на обоих заглавную букву своей фамилии, а потом снова написал её так, как надо. И наконец, заполняя долговое обязательство, он постарался поставить подпись неразборчиво, чтобы никто не мог понять — Герреро это или Берреро.

В результате кассир, выдавая ему вчера билет, проставил в нём: «Д. О. Берреро», и Герреро призадумался, взвешивая, как это обстоятельство может отразиться на его планах. Он решил, что всё будет в порядке. Если впоследствии начнётся дознание, то ошибку в одной букве можно объяснить просто опиской. Ничто ведь не доказывает, что он это сделал злонамеренно. Тем не менее он решил, что, регистрируясь в аэропорту, попросит исправить свою фамилию — и в списке пассажиров, и у себя на билете. Ему было крайне важно лететь под собственной фамилией, чтобы тут всё было в ажуре. Так уж он задумал.

А задумал Герреро взорвать самолёт. Вместе с самолётом он, естественно, уничтожит и себя, но это соображение его не останавливало: он пришёл к убеждению, что его жизнь не приносит больше пользы ни ему, ни другим.

Зато смерть его может принести пользу, а на это-то он и делал ставку. Прежде чем взойти на борт самолёта «Транс-Америки», он застрахует свою жизнь на семьдесят пять тысяч долларов в пользу жены и детей. Он рассуждал: до сих пор он мало что сделал для них, зато этим своим последним поступком сразу им всё возместит. Это будет жертва, продиктованная любовью.

В его исковерканном жизнью, затуманенном отчаянием мозгу не возникло даже и мысли о команде самолёта или о пассажирах, которые полетят вместе с ним и должны будут тоже погибнуть. Подобно многим психопатам, он смотрел на остальных людей лишь как на возможную помеху в осуществлении, его плана.

Ему казалось, что он предусмотрел всё.

То, каким путём он приобрёл билет, уже не будет иметь значения, лишь только самолёт поднимется в воздух. Никто не сможет доказать, что он и не намеревался платить по своему долговому обязательству, и даже если выплывет наружу то, что «справка с предприятия» фальшивая — а по всей вероятности, это всё-таки выплывет, — наличие её докажет лишь, что он получил кредит незаконно. А это само по себе никак не может повлиять на выплату страховой премии, ибо эти два действия юридически не взаимосвязаны.

Ведь он намеренно купил билет туда и обратно, чтобы создать видимость, будто не только намеревался долететь до места назначения, но и вернуться. А рейс в Рим он выбрал потому, что в Италии жил у него двоюродный брат, которого он никогда не видел, но не раз говорил, что хотел бы его навестить, об этом знала Инес. Таким образом, по крайней мере, то, что он отправился именно в Рим, будет выглядеть вполне логично.

Д. О. Герреро уже несколько месяцев вынашивал свой план, в то время как положение его всё ухудшалось. Он тщательно изучил историю авиационных катастроф — те случаи, когда самолёты были взорваны людьми, стремившимися таким путём получить страховку. Число подобных случаев оказалось на удивление большим. Причина взрыва неизменно выявлялась в ходе расследования после катастрофы, и если злоумышленник оставался жив, его привлекали к суду как убийцу. Страховка же, естественно, объявлялась недействительной.

Само собой разумеется, узнать, какой процент неразгаданных катастроф следует отнести за счёт диверсии, не представлялось возможным. Главную роль играло наличие или отсутствие обломков. Если удавалось найти обломки самолёта, опытные эксперты собирали их вместе и по ним пытались разгадать тайну катастрофы. Как правило, им это удавалось. Значит, рассудил Д. О. Герреро, надо разработать такой план, чтобы не осталось обломков.

По этой-то причине он и выбрал беспосадочный международный рейс в Рим.

Значительная часть трассы рейса два «Золотой Аргос» пролегала над океаном, а там, если самолёт рассыплется в воздухе, ничего уже не найдёшь.

С помощью брошюрок авиакомпании, где для удобства пассажиров указаны воздушные трассы и скорость полёта и вам даже предлагают «определить ваше местонахождение в пути», Герреро высчитал, что после четырёх часов полёта при более или менее благоприятном ветре самолёт будет находиться где-то над центральной частью Атлантики. Герреро намеревался проверить свои расчёты в пути и при необходимости изменить их. Первым делом он установит точное время взлёта, затем будет внимательно слушать объявления, которые в ходе полёта делает командир экипажа по радио. Располагая такой информацией, он без труда сообразит, запаздывает ли самолёт или, наоборот, летит с опережением графика и насколько. После чего в заранее намеченном пункте — примерно в восьмистах милях к востоку от Ньюфаундленда — он произведёт взрыв. И тогда самолёт или то, что от него останется, упадёт прямо в океан.

И никаких обломков никто никогда не найдёт.

Остатки самолёта навсегда будут погребены в таинственных глубинах Атлантического океана. И никаких расследований, никаких последующих выяснений причины гибели самолёта. Живые будут раздумывать, гадать, строить предположения; они могут даже догадаться об истине, но узнать — никто никогда ничего не узнает.

И страховка — за отсутствием доказательства диверсии — будет полностью выплачена.

Весь этот план зиждился на одном — на взрыве. Естественно, взрыв должен быть достаточно сильным, чтобы уничтожить самолёт, и кроме того, что не менее важно, он должен произойти в нужный момент. По этой-то причине Д. О. Герреро решил держать взрывное устройство при себе и сам произвести взрыв. И вот сейчас, запершись в спальне, он изготовлял бомбу, и, хотя, как строитель, привык обращаться с взрывчаткой, за эти четверть часа успел изрядно вспотеть.

Механизм состоял из пяти частей — трёх динамитных шашек, небольшого детонатора с двумя ответвлявшимися от него проводами и батареи от радиотранзистора. Динамитные шашки были маленькие — каждая дюйм с четвертью в диаметре и восемь дюймов в длину, — но чрезвычайно мощные; в них содержалось сорок процентов нитроглицерина. Герреро скрепил их вместе чёрной изоляционной лентой и для маскировки уложил в коробочку из-под кукурузных хлопьев с аккуратно оторванной боковиной.

Герреро разложил всё, что ему требовалось, в определённом порядке на стареньком покрывале, которым была застелена кровать, где он трудился: деревянную прищепку для белья, две кнопки, квадратик чистого пластика и обрывок верёвки. Это «оборудование», которому предстояло уничтожить самолёт стоимостью в шесть с половиной миллионов долларов, обошлось Герреро меньше чем в пять долларов. И всё, включая динамит, оставшийся от тех дней, когда он работал подрядчиком, было куплено в хозяйственном магазине.

Тут же лежал небольшой плоский чемоданчик, в каких бизнесмены возят свои бумаги и книги. Туда-то и вкладывал сейчас Герреро взрывной механизм. С этим чемоданчиком в руках он войдёт в самолёт.

Устройство он изготовил наипростейшее. Действительно, подумал Герреро, настолько простое, что человек, никогда не имевший дела с взрывчаткой, даже и не поверил бы, что эта штука может сработать. И тем не менее она сработает и разнесёт в щепы самолёт, всё уничтожит.

В одну из динамитных шашек он всунул карандаш, сделав в ней углубление дюйма в полтора, Потом вынул карандаш и вложил детонатор того же диаметра. От него тянулись два изолированных провода. Теперь надо только пропустить по этим Проводам ток — и три шашки динамита взорвутся.

Клейкой лентой он прочно прикрепил коробочку из-под кукурузных хлопьев, в которой лежали динамитные шашки, к внутренним стенкам чемоданчика. Рядом пристроил деревянную прищепку для белья и батарею, которая явится запалом. Прищепка, снабжённая металлической пружинкой, должна была служить рубильником, который в нужный момент пропустит от батареи ток.

Один из проводов от детонатора он подключил к батарее.

Руки у него дрожали. Он чувствовал, как под рубашкой струйками стекает пот. Сейчас, когда детонатор уже вмонтирован в схему, достаточно одной ошибки, одного неловкого движения — и он взорвёт себя, эту комнату и большую часть здания: всё разлетится на куски.

Теперь настала очередь прищепки для белья.

В каждую из ножек он воткнул изнутри по кнопке. Если нажать на прищепку, ножки вместе с кнопками сойдутся и пропустят ток. А пока он проложил между ними изолятор — кусочек пластика.

Затаив дыхание, он подключил провод от детонатора и динамитной шашки к одной из кнопок на прищепке. Теперь настала очередь взяться за второй провод.

Он переждал, чувствуя, как колотится сердце, потом вытер потные руки платком. Нервы его были натянуты как струны, все чувства обострены до предела. Матрас под ним был тонкий, весь в буграх. Когда он переменил позу, старенькая железная кровать возмущённо взвизгнула.

Он снова принялся за работу. С огромной осторожностью подключил он короткий провод сначала к другой клемме батареи, потом — к другой кнопке. Теперь только квадратик пластика удерживал кнопки на расстоянии, а как только они соприкоснутся, по ним пройдёт электрический ток и произойдёт взрыв.

В пластике толщиною в одну шестнадцатую дюйма у самого края была проделана дырочка. Д. О. Герреро взял шнурок — последнюю часть устройства, ещё лежавшую на постели, — один конец его пропустил через дырочку и крепко завязал, стараясь не сдвинуть пластик. Другой конец он просунул в дырку, которую просверлил в боковине чемоданчика, под ручкой, чтоб не было заметно. Высвободив немного шнурок внутри чемоданчика, он сделал снаружи второй узел — достаточно большой, чтобы шнур не мог уползти назад. Теперь оставалось только сделать петлю с внешней стороны — совсем маленькую, лишь бы просунуть палец, что-то вроде петли висельника в миниатюре, — и отрезать лишнее.

Ну вот, теперь всё готово.

Достаточно пропустить палец в петлю и потянуть за шнурок! В чемоданчике кусок пластика выскочит из прищепки и провода соединятся. По ним пробежит электрическим ток, и раздастся взрыв, оглушающий, разрушительный, всё уничтожающий.

Теперь, когда дело было сделано, Герреро вздохнул с облегчением и закурил сигарету. Он криво усмехнулся, подумав о том, насколько более сложной представляют себе бомбу люди, в том числе и сочинители детективных историй. В книгах он читал о мудрёных механизмах, бикфордовых шнурах, часах, которые тикают, или шипят, или трещат и действие которых можно приостановить, лишь бросив механизм в воду. На самом же деле никаких таких сложностей не требовалось, несколько самых обычных, ничуть не романтических предметов, и вот она — бомба. И притом такая, что взрыв её ничто не способно предотвратить, если он дёрнет за шнурок, — ни вода, ни пуля, ни человеческая отвага.

Зажав сигарету в зубах и щурясь от дыма, Д. О. Герреро осторожно положил в чемоданчик разные бумаги, прикрыв ими динамитные шашки, прищепку, провода, батарею и шнурок. Он позаботился о том, чтобы бумаги в чемоданчике не скользили, а шнурок мог бы свободно двигаться под ними. Даже если по каким-то причинам ему придётся открыть чемоданчик, содержимое его покажется вполне невинным. Он закрыл чемоданчик и запер.

Затем посмотрел на дешёвенький будильник, стоявший у кровати, — его ручные часы давно уже отправились к ростовщику. Было самое начало девятого, до отлёта оставалось меньше двух часов. Пора ехать. Он доберётся на метро до городского аэровокзала и там сядет на аэропортовский автобус. Герреро оставил себе столько денег, сколько требуется на автобусный билет и на страховку — не больше. Тут ему пришла в голову мысль, что нужно ведь время для приобретения страховки в аэропорту. Он быстро натянул пальто, предварительно проверил, лежит ли у него во внутреннем кармане билет на Рим.

Потом отпер дверь спальни, взял чемоданчик и, осторожно неся его, вышел в жалкую, бедную гостиную.

Ещё одно. Письмо Инес. Он отыскал кусочек бумаги и карандаш и, подумав секунду, написал:

«Несколько дней меня не будет. Уезжаю. Надеюсь скоро удивить тебя добрыми вестями».

И подписался: «Д. О.».

Ещё секунду он помедлил, чувствуя, как в нём что-то смягчается. Не слишком он расщедрился на тёплые слова в этой записке, а ведь она подводила черту под восемнадцатью годами супружества. Потом он всё же решил, что хватит и этого; было бы ошибкой сказать больше. Даже если от самолёта ничего не останется, расследование пойдёт своим чередом и список пассажиров будут изучать под микроскопом. Тогда и эту записку, и другие оставшиеся после него бумаги будут тщательно смотреть.

Он положил записку на стол, где Инес не могла её не обнаружить.

Спускаясь по лестнице, Д. О. Герреро услышал голоса и музыку, доносившуюся из автомата в закусочной. Крепко держа чемоданчик, он одной рукой поднял воротник пальто. Под пальцами, сжимавшими ручку, он чувствовал петлю, так походившую на петлю висельника.

На улице, когда он вышел из дома, всё ещё валил снег.