Глава 6. Мистраль вышел из меня со вздохом, отдавшимся дрожью по всему его телу

Мистраль вышел из меня со вздохом, отдавшимся дрожью по всему его телу. Его экстаз передался мне – я задышала коротко и часто. Мне показалось сперва, что в глазах у него идет дождь вдобавок к молниям, а потом он моргнул, и я поняла, что это слезы.

Были в мы наедине, я бы спросила, в чем дело, выяснила причину, но в присутствии стольких мужчин делать это нельзя. Нельзя говорить при них, что Мистраль льет слезы, и нельзя спросить о причине и надеяться на правдивый ответ. Но для меня очень много значило, что Мистраль, повелитель бурь, плачет, отведав моего тела.

– Слишком долго ты ждал, – тихо сказал Аблойк.

Мистраль посмотрел на него и просто кивнул; несколько скупых сияющих слезинок скатились у него по щекам. Он повернулся ко мне, и на лице у него была нежность, а в глазах – откровенное страдание. Мистраль поцеловал меня, на этот раз очень нежно.

– Я забылся, принцесса, прошу прощения.

– Можешь и дальше целовать меня с силой, только не задуши.

Он едва заметно улыбнулся и так же едва заметно кивнул. А потом осторожно на мне вытянулся, вздохнув, лег на меня всем весом и обвил меня руками. Голову он свесил чуть сбоку от меня, и с него как будто спало огромное напряжение. Как будто на душе у него становилось легче как раз в то время, когда сам он тяжелел на мне. Я легонько поцеловала его в ухо, потому что только до уха и могла дотянуться.

Он опять вздрогнул, а вместе с ним и я, потому что он прижимался ко мне очень плотно. Ветер сдул мне на лицо пряди его и моих волос, перемешав алые и серые локоны, – почти как сливалось воедино неоновое сияние нашей магии. Вместе сильнее, чем поодиночке. Тучи в глазах Мистраля бежали так быстро, что при взгляде голова начинала кружиться.

Он приподнялся на руках, отпустив меня, – чтобы взглянуть в лицо:

– Я мог бы целовать тебя всю, но я не этого хочу. Я хочу кусать.

Мне пришлось откашляться, и все равно голос подрагивал, когда я ответила:

– Не до крови, и чтобы не осталось шрамов, и не так сильно, как было с грудью. Для такого подготовки маловато.

– Подготовки? – переспросил он.

– Предварительных ласк, – пояснил Аблойк. Он стоял на коленях у моей головы так тихо, что я о нем и забыла.

Мы повернулись к Аблойку вдвоем.

– Отойди подальше, – попросил Мистраль.

– Здесь в круге с вами только я остался, и мне уходить нельзя.

"Круг", подумала я и поняла, что он прав. Синие, зеленые и красные линии вокруг нас замыкались в круг. Все остальные стражи были разрисованы линиями и завитками, но вокруг нас троих сияние образовало барьер. Ветер преодолевал его без труда, а вот что-то другое может и не перейти. Не знаю, что именно другое, но мне достаточно известно о магических кругах: кому-то или чему-то они не дают войти, а чему-то еще – выйти. Такова их природа, а сегодня именно суть вещей, их природа выходила на свет.

Я погладила спину Мистраля, провела по линии позвоночника, пробежала пальцами по напряженным мышцам. Он закрыл глаза и сглотнул и только потом взглянул на меня.

– А чего хочешь ты?

– Тебя.

Этим я заслужила улыбку. Настоящую, искреннюю улыбку – не похотливую, не страдальческую, не грустную, просто улыбку. Она меня так же порадовала, как радовали улыбки Холода и Дойла. Оба они сначала не умели улыбаться, словно забыли, как это делается. Если сравнивать с ними, Мистраль еще быстро учится.

Я провела пальцем по контуру его нижней губы.

– Делай все, что хочется тебе. Только правила помни.

Улыбка у него стала не такой радостной – я не поняла, то ли ограничения показались ему слишком строгими, то ли я напомнила ему о чем-то грустном.

– Без крови, без шрамов, и не так сильно, как было с грудью, потому что я еще недостаточно тебя подготовил.

Почти дословно то, что сказала я.

– У тебя хорошая память.

– Только память мне и осталась. – В глазах у него опять показалось страдание. И я подумала, что поняла. Он сейчас получал удовольствие и решил для себя, что будет получать удовольствие, но когда он кончит – кончится все. Королева опять запрет его в камеру-одиночку, в клетку из ее собственных правил, из ее ревности, ее садизма. Насколько мучительнее ему будет вернуться к запретам, насладившись сейчас? Будет ли он страдать, видя меня в окружении моих стражей и не входя в их число? Дело не в том, что я для него особенная, как и для моих стражей. Дело попросту в том, что только со мной им разрешили прервать их долгий пост.

Я приподнялась с земли и сказала с поцелуем:

– Я твоя.

Мистраль поцеловал меня в ответ – сначала нежно, потом крепче. Язык вонзился мне в губы. Я открыла рот, пропуская его. Он втолкнул язык вначале глубоко, потом чуть подался назад, чтобы получился просто хороший глубокий поцелуй. От ощущения его губ, втягивавших мой язык, я подалась к нему ближе, обняла за плечи, крепко прижалась грудью к его груди.

Он чуть слышно зарычал, и меня вдруг обдало холодным ветром. Мистраль оторвался от меня; глаза у него стали бешеные. В глазах плыли грозовые тучи, но теперь медленней, не вызывая головокружения. Если б я не видела их раньше, я бы просто решила, что глаза у него серые, как тучи.

Он зарылся лицом мне в шею, не столько целуя, сколько прикасаясь ко мне губами. Тяжелый вздох стража разлился по мне теплом – я вздрогнула, и моя дрожь стала сигналом. Мистраль впился зубами мне в шею. Я вскрикнула, пальцы у меня сжались, царапая ему спину.

Следом он укусил меня в плечо – быстро и больно. Я вскрикнула ради его удовольствия, и он тут же сместился. Наверное, он не решался слишком долго держать во рту мою плоть. Я знала, что ему хочется укусить сильней, чувствовала, как он сдерживает порыв своих губ, своих рук, всего тела. Ему было хорошо, но он боролся с собой, сдерживал свои желания.

Он прикоснулся губами к груди – не к той, которую укусил раньше, – и едва ощутимо нажал зубами. Я схватила его за лицо, не сильно, но он остановился. Не успев закрыть рот, он взглянул на меня, и я увидела, как гаснет его порыв. Он думал, что я велю ему прекратить. Даже если бы я и правда собиралась это сделать, у меня теперь не хватило бы совести. Но я и не собиралась.

– Сильнее, – сказала я.

Он ухмыльнулся до ушей, по-волчьи, и мне опять примерещилось в нем что-то такое, что я побоялась бы остаться с ним наедине. Но теперь я уже не знала, то ли виновата была натура Мистраля, то ли века воздержания, что довели его до бешенства.

Он впился зубами мне в бок – так сильно, что я задергалась под ним. Он передвинулся чуть ниже, к талии, и когда я почувствовала, что он размыкает зубы, я повторила:

– Сильнее!

Он укусил сильнее и глубже, почти прокусив мне бок, и я заорала:

– Хватит!

Он поднял голову, собираясь прекратить совсем, но я улыбнулась:

– Я не хочу, чтобы ты перестал, я только сказала, что вот так было достаточно сильно.

Он наклонился к другому боку и укусил без предупреждения и так сильно, что мне тут же пришлось повторить:

– Довольно.

Он посмотрел мне в лицо, и увиденное его успокоило, потому что следом он укусил меня в пупок, впившись зубами так глубоко и резко, что я его опять остановила.

На животе у меня остался красный след от зубов. Красные отметины виднелись у меня по всему телу, но не настолько четкие, как эта. Идеальный отпечаток зубов на белизне моей кожи. От одного вида я сладко вздрогнула.

– Тебе это нравится, – прошептал он.

– Очень.

Чуть влажный ветер пробежал у меня по коже. Мистраль лизнул мне живот, и ветер подул по влажной дорожке, словно у ветра тоже были губы и он мог дуть куда пожелает.

Мистраль прижался губами к местечку, которое только что лизнул, и укусил. Резко и больно, захватив меня врасплох, – я даже подскочила.

– Хватит! – почти завопила я.

Ветер принялся играть сухой листвой, задувал ее на меня. Он бросил мои волосы мне на глаза, на секунду я перестала видеть, что делает Мистраль. Ветер пахнул влагой, словно перед дождем. Но в мертвых садах дождя не бывает.

Я отбросила волосы назад, чтобы не мешали смотреть. Мистраль коротко лизнул мне внизу, и пульс у меня рванулся вперед, а рот открылся в безмолвном крике.

– Ты знаешь, чего мне хочется, – сказал он, ладонями сжимая мне бедра и слегка надавливая пальцами. Лицо у него помещалось точно над моим пахом – так низко, что я чувствовала там его дыхание.

Я кивнула, не доверяя собственному голосу. Я не хотела, чтобы он увечил меня, но вот чтобы подошел к самому краю... Этот край мне очень нравился. Просто очень.

Наконец я отважилась заговорить. Заговорила почти задыхаясь, слишком нетерпеливо, голос был почти чужой:

– Понемножку, и как только скажу: "Все", сразу прекращай.

Он опять улыбнулся той улыбкой, что наполняла облачные глаза свирепым светом, – и я поняла, что это не игра моего воображения. В густых серых тучах его глаз уже сверкала молния. Она погасла, но теперь вернулась опять, заливая его глаза слепящим белым светом. Ветер стих, воздух казался тяжелым и вязким, и уже попахивало электричеством.

Мистраль медленно, постепенно сменил пальцы губами, и только потом в дело вступили зубы.

Укус был осторожный: очень медленный и очень осторожный.

– Сильнее, – выдохнула я.

Он повиновался.

Он забрал в рот столько моей плоти, сколько поместилось, и укусил. Укусил так сильно, что меня подбросило в воздух, и я завопила. Только я не кричала: "Все", я кричала без слов, орала во всю глотку, вся изогнувшись, таращась на Мистраля бешеными глазами.

Меня било наслаждение, предназначенное ему, наслаждение от ощущения его зубов там, где зубам не место. Меня било наслаждение, но даже на пике удовольствия я сумела проорать: "Все, хватит, о Господи, хватит!" Его зубы нажали чуть сильнее, чем надо. Если чувствуешь боль в такой момент, надо немедленно останавливаться – когда удовольствие ослабнет, болеть будет куда больше.

Я опять закричала: "Все!", и он остановился. Я упала на спину: глаза ничего не видели, я не могла шевельнуться, с трудом переводя дыхание. И даже обессиленная оргазмом, я уже чувствовала боль. Болело везде, где прикоснулись его зубы, и понятно было, что потом болеть будет сильнее. Слишком далеко нас завело мое – и Мистраля – желание.

– Ни один укус не кровоточит, и я ни разу не укусил тебя так сильно, как тогда, – услышала я его голос.

Я кивнула, говорить я еще не могла. Воздух сгустился, как перед грозой, – королева тоже умеет так сгустить воздух, что дышать трудно.

– Я тебя поранил? – спросил Мистраль.

– Немножко, – сумела ответить я. Боль стала острее. Еще немного – и останется только боль. Лучше бы он закончил раньше, чем наслаждение сменится болью.

Он подобрался ко мне на четвереньках и мог заглянуть мне в лицо, нигде ко мне не притрагиваясь.

– Как ты себя чувствуешь, принцесса?

– Хорошо, – сказала я. – Помоги мне перевернуться.

– Зачем?

– Если мы продолжим с тобой сверху, мне будет слишком больно.

– Я был слишком груб, – сокрушенно сказал Мистраль. В его глазах сначала в одном, потом в другом блеснула молния, словно пересекла насквозь его череп. Голубой зигзаг молнии у него на щеке поблек от этой яркой вспышки.

Он попятился назад, словно хотел уйти совсем. Я схватила его за руку:

– Да нет, светлая Богиня, нет! Просто помоги мне повернуться. Если ты встанешь сзади, то не будешь нажимать на места укусов.

– Если я так сильно тебя поранил, надо остановиться.

Я крепче сжала его руку:

– Если я захочу остановиться, я так и скажу. Все вокруг слишком боятся мне повредить, и даже если ты перестараешься, я не буду против. Мне это нравится, Мистраль!

Он улыбнулся чуть ли не застенчиво:

– Я заметил.

Я ему тоже улыбнулась:

– Так давай закончим дело.

– Только если ты уверена.

Едва он это сказал – со всей искренностью, – я поняла, что с ним наедине буду в полной безопасности. Если он собирался отказаться от первого предложенного за столетия соития из опасения мне повредить, то ему хватит выдержки, когда мы останемся вдвоем. Да спасет нас Консорт, выдержки у него было много больше, чем у меня. Сколько мужчин отказались бы от финиша после такого начала? Немного, совсем немного.

– Я уверена.

Он опять улыбнулся, и вокруг ощутилось какое-то движение. У высокого сводчатого потолка двигалось что-то серое. Облака – у потолка собралась кучка облаков. Я посмотрела Мистралю в глаза и сказала:

– Трахни меня, Мистраль.

– Это приказ, моя принцесса? – спросил он с улыбкой, но голос у него был не такой уж радостный.

– Только если ты хочешь его получить.

Он пристально на меня посмотрел и сказал:

– Я предпочел бы приказывать сам.

– Так приказывай.

– Перевернись, – скомандовал он, но не так уверенно, как раньше, словно не вполне ожидал, что я послушаюсь.

Я уже достаточно пришла в себя, чтобы перекатиться на живот, хотя и не быстро. Мистраль немного отполз на коленях и остановился у моих ног.

– Встань на четвереньки.

Я выполнила его просьбу – или приказ. В результате я оказалась лицом к Аблойку, который так и сидел неподвижно на краю нашего импровизированного одеяла. Я думала увидеть в его глазах вожделение или еще какое свидетельство, что он наслаждается зрелищем, но увидела совсем другое. Мирную, спокойную улыбку. С нашим поведением она никак не согласовывалась – на мой взгляд по крайней мере.

Ладони Мистраля погладили меня сзади, тело его касалось меня, и я дрожала от предвкушения.

– Тебе правда это нравится.

– Правда.

– Тебе правда нравится так жестко?

– Иногда, – сказала я.

Он ласкал меня, но пока снаружи.

– Теперь? – спросил он.

Я припала головой и плечами к земле, и нижняя моя половина приподнялась, подаваясь к нему. Но он чуть отклонился, не пустил меня. Я протестующе застонала. Ветер нес запах дождя, нес тяжесть безмолвного грома. Приближалась гроза, и мне хотелось, чтобы Мистраль вошел в меня до того, как гроза разразится.

Он засмеялся типично – и так чудесно – по-мужски.

– Это "да"?

– Да, – сказала я.

Я вжалась щекой в ломкие листья; руки и лицо прикасались к пересохшей почве. Глаза пришлось закрыть, чтобы не пораниться о сухие стебли.

Я не понимала, что говорю вслух, но, наверное, говорила. Потому что расслышала собственный голос, умоляющий: "Пожалуйста, пожалуйста", – повторяющий это слово опять и опять, очень тихо, почти про себя – губы шептали скорее сухой листве, чем мужчине, которого я умоляла.

Он чуть вдвинулся в меня, и ветер вдруг стал другим – почти горячим. Он все еще пахнул дождем, но был в нем еще и металлический привкус. Запах озона, запах молнии. Вокруг смыкалась жаркая духота, и я вдруг поняла, что это не я хочу, чтобы Мистраль овладел мной до начала грозы, а что гроза не начнется, пока он мной не овладеет. Это он был грозой, как Аблойк был кубком. Это Мистраль был повисшей в воздухе тяжестью, и он же был электрическим предвестием молнии, от которого дыбом вставали волосы.

Я поднялась к нему, но он отстранил меня, напрягая руки.

– Нет, – сказал он, – нет. Я буду решать когда.

Я снова легла плечами на землю.

– Разве ты не чувствуешь, Мистраль? Разве не слышишь?

– Гроза, – сказал он, и голос у него стал ниже, перешел в рычащий раскат, в нем слышались отзвуки грома.

Я привстала снова, но не чтобы перебороть его неуступчивость. Мне нужно было на него посмотреть. Увидеть, не изменилось ли еще что-то, кроме его голоса. Мистраль по-прежнему сиял магией, но на сияние как будто наплывали серые тучи, и свет я видела сквозь их завесу.

Мистраль посмотрел на меня, и глаза его ярко вспыхнули – так ярко, что на миг его лицо потерялось в этом ярчайшем свете. Вспышка померкла, оставив образ молнии у меня перед глазами. Но без молнии глаза Мистраля не приобрели снова цвет грозовых туч, они стали черными – той черноты, что иногда накрывает небо среди бела дня и заставляет разбегаться в поисках укрытия – потому что небо говорит о приближении опасности. О приближении чего-то, что может утопить, сжечь, истребить силой, что вот-вот упадет с небес.

Я задрожала, глядя через плечо на Мистраля, задрожала, потому что подумала... А вдруг я слишком человек, чтобы вынести это? Вдруг его магия сожжет мою плоть, ранит меня сильнее, чем я хочу?

Аблойк словно подслушал мои мысли. Он заговорил очень тихо, и я повернулась к нему. Он так и стоял перед нами на коленях, но его светлая кожа как будто таяла в густеющей тьме, словно он сам целиком растворялся в круге силы. Волосы у него были прочерчены синими, красными, зелеными линиями, и эти линии выходили за ограничивающий нас круг, тянулись к стражам за его пределами. В глазах у Аблойка вспыхивали искры всех трех цветов, и его магия как будто усиливалась. Он сам будто становился этой магией и переставал быть Аблойком. Наверное, если он не поостережется, он весь превратится в линии силы, уходящие во тьму.

– Земля и небо ведут очень старый танец, Мередит, – сказал Аблойк. – Не бойся силы. Она ждала тебя слишком долго, чтобы теперь тебя потерять.

Я прошептала хрипло:

– Посмотри на него!

– Да, – сказал Аблойк, – да, он – нарождающаяся гроза.

– Я смертная!

Мне показалось, он улыбнулся, но мне плохо было видно его лицо – хоть он и сидел всего в паре футов от меня.

– Здесь и сейчас ты Богиня, ты земля, что ждет удара небес. Разве может здесь оказаться просто смертная?

В этот миг Мистраль решил напомнить мне о себе. Тело его легло мне на спину теплым тяжелым грузом. Я держала почти полный его вес, потому что руки Мистраля легко ласкали мне груди и живот. Он вошел в меня, но, как и в первый раз, он не двигался. Он нагнулся ближе к моему лицу и прошептал:

– Слишком давно это было. Я долго не продержусь, если ты будешь так извиваться.

Я повернула голову: его лицо оказалось так близко, что сверкнувшая в его глазах молния на миг меня ослепила. Я зажмурилась и долго еще видела с закрытыми глазами черные и белые вспышки. Я проговорила, не открывая глаз:

– Я не могу с собой справиться.

Он вздохнул и не столько вдвинулся в меня глубже, сколько содрогнулся внутри меня. Я от этого тоже вздрогнула, и он застонал наполовину протестующе, наполовину от удовольствия.

По всему гроту раскатился гром, отражаясь от голых каменных стен, дробью огромного барабана пробежал по моей коже.

– Тише, Мередит, тише. Будешь двигаться – я не выдержу.

– Как мне не двигаться, когда ты внутри меня?

Тут он меня обнял и сказал:

– Как давно никто не реагировал на мое тело!

Он пошел внутрь, сперва медленно и осторожно, потом уверенней; он словно пытался нащупать путь все дальше в глубину, пока я не вскрикнула от боли.

Опять раскатился гром и налетел ветер. Пахло дождем и озоном, словно совсем рядом ударила молния – только молнии не было, кроме как в глазах Мистраля.

– Какую боль ты любишь? – спросил он, и в голосе его жил гром, как в голосе Дойла слышался иногда рык гончих.

Кажется, я знала, о чем он спрашивает. Я задумалась. Насколько сильную боль я люблю? Наверное, безопасней ответить честно. Я оглянулась на Мистраля через плечо, и все слова осторожности тут же вылетели у меня из головы. Он стал стихией. Тело сохранило еще свои очертания, сохранило плотность, но под привычной плотностью клубились тучи и облака – черные, серые и белые. В глазах у него снова блеснула молния, и теперь она пронзила все его тело – ярчайший зигзаг, наполнивший мир металлическим запахом озона. Но меня она не ударила, как непременно было бы с настоящей молнией. Только слепящий танец света.

Глаза Мистраля сияли, освещенные непрестанными разрядами яркого белого света. Примерно каждый третий разряд проносился вниз по его телу и расцвечивал кожу. Волосы выбились из хвоста на затылке, и серый плащ волос развевался под ветром его силы, похожий на мягкое серое одеяло, забытое на веревке перед надвигающейся грозой.

Сколько бы раз я ни занималась любовью с воинами-сидхе, с созданиями волшебной страны, вид их в такие моменты лишал меня дара речи. Я навидалась чудес, но ничего подобного Мистралю еще не видела.

Он повторил вопрос:

– Какую боль ты любишь?!

Но сверкнула молния, свет наполнил рот Мистраля и вырвался наружу вместе со словами.

Я только и смогла сказать:

– Действуй.

Он улыбнулся; краешки губ у него еще светились.

– "Действуй", просто "действуй"?

– Да, – кивнула я.

– А тебе это понравится?

– Не знаю.

Улыбка у него стала шире, глаза засверкали, и новая молния пронеслась по телу, на миг ослепив меня ярчайшим блеском. Он подался назад, выходя из меня.

– Быть по сему, – сказал он этим низким, раскатистым басом. Слова отдались громом по всему потолку, и показалось даже, что загудели сами стены.

Он ударил в меня со всей скоростью и силой, и я завопила, и не только от удовольствия. Я старалась стерпеть, но невольно дернулась, и не к нему, а от него, уходя от источника боли – слишком острой, слишком сильной.

Он схватил меня за волосы. Не дал мне сбежать, всаживаясь в меня со всей силой.

Я вопила, и теперь со словами:

– Не надо, о Богиня, не надо! Перестань!

Он вздернул меня на колени, за волосы притянул к себе. Он все так же вбуравливался в меня, но эта поза была удачней. Не так глубоко и не так больно.

Он обнял меня другой рукой, прижимая плотнее. Рука у меня в волосах сжалась в кулак, заставив меня застонать уже не от боли.

Прижавшись губами к моей щеке, он сказал:

– Я знаю, что причинил тебе боль, но твое тело уже меня простило. Секунда – и ты стонешь уже от наслаждения.

Еще рывок – и в руке у него остался клок моих волос. Было больно, но все равно хорошо. Просто хорошо.

– Тебе так нравится, – прошептал он мне в ухо, и в лицо мне подул ветер.

– Да.

– А так, как раньше, не нравилось, – сказал он, и ветер налетел на нас с такой силой, что мы даже покачнулись. Я глянула вверх: потолок закрыли тучи. Тучи, как две капли воды похожие на те, что клубились под кожей у Мистраля.

Он опять дернул меня за волосы, разворачивая к своему лицу.

– Я думал, что прольюсь слишком быстро, а теперь никак не могу пролиться.

– И не прольешься, пока не прольется дождь.

Голос был Аблойка, но звучал странно не похоже на него.

Мистраль отпустил немного мои волосы, и мы оба посмотрели на Аблойка. Я увидела прежде всего глаза – они переливались алым, изумрудным и сапфировым, словно расплавленные самоцветы. Волосы разметались по сторонам, но не спутались от ветра, – они походили скорее на павлиний хвост или на плащ, аккуратно расправленный невидимыми руками. В волосах сияли цветные линии, разбегаясь от волос дальше в темноту. Сияющие цветные ленты тянулись к темным силуэтам за пределами магического круга. Все находившиеся в мертвых садах стражи с ног до головы были покрыты этими линиями. Я попыталась разглядеть, все ли хорошо с моими мужчинами, но нас сотряс удар грома – и с ним будто сотрясся весь мир.

Мистраль вздрогнул рядом со мной, внутри меня, и я вздрогнула тоже. Он крепко обнял меня сильными руками – на этот раз думая совсем не о том, чтобы причинить боль.

– Если со мной сзади тебе слишком больно, что нам остается? Спереди тебе тоже досталось.

Я прижалась к нему плечами, почти легла на него.

– Если тебе хватит силы удержаться надо мной во время толчков, ты не будешь задевать больные места.

– Над тобой? – переспросил он.

– Я буду лицом к тебе, а ты сверху, но прикасаться ко мне будет только то, что сейчас у меня внутри.

– Если ты ляжешь, то войдет в тебя не так уж много.

– Я приподнимусь тебе навстречу, – сказала я. – Ну, хватит?

– Чего хватит? – спросил он, и молния в его глазах на миг ослепила меня; перед глазами плясали яркие белые пятна.

– Силы хватит?

Он расхохотался – словно гром раскатился не столько по воздуху, сколько по моему телу, словно звук дошел до самых костей.

– Да, – сказал он, – хватит.

– Докажи, – сказала я, и мой голос показался шепотом в вое ветра и раскатах грома.

Он дал мне соскользнуть с себя и помог улечься на остатках псевдопостели. Если бы мы намеревались перейти к обычной миссионерской позе, я бы больше волновалась об одеяле. Но если мы все сделаем как надо, то к земле прикасаться будет очень небольшая моя поверхность.

Я ненадолго легла спиной на твердую пересохшую землю, согнула колени. Мистраль встал у меня между коленями, выжидая. Молния сверкнула у него в глазах и стекла по телу: на миг показалось, что слепящий зигзаг прошел от глаз через всего Мистраля и по его ноге ушел в землю. Вдалеке тоже загромыхало – первая молния прорезала тучи у потолка. Слабо пахло озоном и сильно – дождем.

– Мистраль, – позвала я. – Войди в меня, сейчас войди.

– Я дотронусь до ран, – возразил он. – Тебе будет больно.

– Все будет хорошо, увидишь. Я покажу.

Мистраль наклонился, сцепив руки и удерживаясь надо мной. Он скользнул в меня – и не успел еще закончить движения, как я поднялась к нему навстречу.

Я подняла спину и плечи в полусидячее положение, как в упражнениях на развитие брюшного пресса. Мне не удержать такую позу бесконечно, но меня хватит надолго, особенно если обхватить бедра руками.

В лунном сиянии собственной кожи и отдаленных вспышках молний, улетевших в тучи к потолку, я смотрела, как он сливается со мной. Казалось, что теперь, когда молнии скапливались вверху, внутри Мистраля их осталось не так много.

Он едва не сбился с ритма, ему пришлось отвести взгляд от соединения наших тел. Длинное мощное движение скоро возобновилось. Гром сотрясал мир, молнии трещали и били в землю. Надвигалась гроза.

Он стал двигаться быстрее, резче, но в такой позе мне не было больно. В такой позе все было чудесно. Я ощутила приближение оргазма.

– Со мной все будет скоро, – сказала я, перекрикивая ветер и грозу.

– Нет, – ответил он, – еще нет!

Не знаю, мне он это говорил или себе самому, но кажется, тут он будто дал себе волю иметь меня с той силой, как ему хотелось. Он всаживался в меня с таким напором, что я перекатывалась по земле, закапываясь в листву, – и орала от чистейшего наслаждения.

Из туч посыпались молнии. Один раскаленный зигзаг за другим, почти без перерывов, и тучи будто визжали от разрядов. Земля тряслась от ударов молний и грома. Похоже, молнии били в землю с той же частотой, что Мистраль – в меня. Еще, и еще, и еще... Он ударял в меня снова и снова, и снова и снова молнии били в землю. Запах озона наполнил мир, и каждый волосок на теле встал дыбом в электрическом танце молний.

Оргазм настиг меня с воплем, пальцы впились в бедра, удерживая, удерживая, – пока оргазм сотрясал меня, овладевал мной, и мое тело сокращалось в спазме на его теле. Крики мои потерялись в неистовой ярости грозы, но я услышала, как вскрикнул Мистраль за миг до того, как его тело вонзилось в меня в последний раз. Он разрядился во мне, и молния – словно громадная белая рука – ударила в землю.

Свет ослепил меня. Я всадила ногти себе в бедра, чтобы напомнить, где я есть и чем занимаюсь. Мне хотелось, чтобы Мистраль получил от оргазма все, чего хотел. Но потом я все же рухнула на землю, разогнула ноги. Я вытянулась на твердой земле, забыв, как дышать, пытаясь научиться снова.

Мистраль упал на меня, так во мне и оставшись. Сердце у него билось так быстро, словно хотело выпрыгнуть и потрогать меня. Начал накрапывать дождь.

– Я сделал тебе больно? – первое, что спросил Мистраль, еще не успев отдышаться.

Я попыталась поднять к нему руку, но пока не получалось.

– Сейчас мне не может быть больно – нигде, – сказана я.

– Хорошо, – выдохнул он.

Сердце у него стало биться медленней, а дождь пошел сильнее. Я повернула голову, чтобы капли не били прямо в лицо.

Я думала, что тучи в гроте исчезнут после оргазма Мистраля. Но хоть гроза и утихла, небо над нами осталось. Облачное, дождливое небо. Внутри холмов фейри дождь не падал по меньшей мере четыреста лет. А теперь над нами было небо, и шел дождь, а мы не выходили из-под земли. Невероятно, но дождь, падавший мне на лицо, был теплый. Весенний нежный дождь, пробуждающий цветы.

Мистраль приподнялся ровно настолько, чтобы мы расцепились, и лег рядом. Лицо у него было мокрое, и я подумала сначала, что это дождь. А потом поняла, что слезы. Пошел ли дождь из-за того, что Мистраль заплакал, или никакой связи здесь не было? Я не знала. Знала только, что он плачет, и я протянула руки его обнять.

Он уткнулся лицом мне в грудь и разрыдался.