ШУМ МИРА

Мандейская картина заговора мира побуждает к дополнительным наблюдениям. Оргиастический пир, предназначенный для того, чтобы втянуть человека в пьяное смятение, помимо собственно опьянения, имеет другой аспект: его шум заглушает «зов Жизни» и делает человека глухим к гласу чужого Человека.

Они не слышат слов чужого Человека, который пришел сюда... С тех пор, как мы создали Адама, он приходит и повинуется нам и нашему отцу Птахилу.

(G 244)

Давайте придем и заставим его слушать великий грохот, так что он забудет небесные голоса.

(J62)

Однако, как и следует из представления о неотъемлемой глупости мировых сил, грохот также имеет очень разный и в конечном счете самопоражающий эффект:

Как только их шум попал в уши Адама, он пробудился от своего сна и поднял глаза свои к месту света. Он позвал своих помощников, позвал кротких преданных Утр. Он говорил Хибил-Утре [здесь вместо Манда д'Хайе], человеку, который заставил его слышать глас: «Что случилось в доме, что за грохот подымается к небесам?» Пока Адам говорил так, слезами наполнялись его глаза... Я пришел к нему, взял его за правую руку и заставил его сердце снова надеяться на эту попытку.

(G 126)

Так оружие мира оборачивается против них: означая поражение и смятение, оно также пугает Адама и побуждает его посмотреть на чужеземца, напрячь свой слух в направлении к другому голосу.

«ЗОВ ИЗВНЕ»

«Утра зовет извне и учит Адама, человека» (G 387, J 225); «В воротах мира стоит Кушта (Истина) и задает миру вопрос» (J 4); «Это зов Манда д'Хайе... Он стоит на внешнем краю миров и зовет своего избранника» (G 397). Надмирное пронизывает ограду мира и заставляет услышать зов. Этот зов тождествен зову другого мира: «Однажды зов приходит и учит обо всех зовах» (G 90); это «зов Жизни» или «великой Жизни», который равен прорыву света во тьму: «Они [Утры] заставят услышать зов Жизни и озарят дом смертных» (G 91). Он направлен прямо в мир: «Я посылаю зов извне — в мир» (G 58); в грохоте он различим как что-то глубоко отличное: «Он звал небесным гипсом в шуме миров» (J 58).

Символ зова как формы, в которой надмирное появляется в пределах мира, настолько фундаментален для восточного гностицизма, что мы можем даже обозначить мандейскую и манихейскую религии как «религии зова». Читатель вспомнит близкую связь, которая наблюдается в Новом Завете между слушанием и верой. Мы находим множество примеров этого в мандейских писаниях: вера — это ответ на зов извне, который невозможно увидеть, но должно услышать. Манихейский символизм пошел еще дальше, разделив «Зов» и «Ответ» на отдельные божественные фигуры (см. ниже, с. 82). В «Гимне Жемчужине» «послание», которое небожители посылают своему изгнанному и мир родичу, превращается по прибытии в «глас»:

Подобным вестнику было послание, которое Царь запечатал своей правой рукой... Он летел, подобно орлу, и опустился позади меня, и стал полностью речью. Звук его голоса пробудил меня и поднял меня из моего сна... и направил мои стопы так, что я смог прийти к свету нашего дома. Послание, которое пробудило меня, я нашел впереди себя на дороге, послание, которое его голосом пробудило меня от сна...

В валентинианской трактовке зовом в особенности является называние по «имени», т. е. по мистическому духовному имени субъекта, из навечно «начертанной» Богом «книги судеб»:

Те, чьи имена Он знал заранее, были названы в конце, так что он, который знает, оказался тем, чье имя было произнесено Отцом. Для него те, чьих имен он не произнес, — неведомы. Истинно, как может человек услышать, если имя его не названо? Для него, который остался невежественным до самого конца, явилось создание «Забвения» и разрушило его. Если это не так, почему эти жалкие не получили имени, почему они не услышали зов?

(GT 21:25-22:2)

Наконец, зов может также быть апокалиптическим, возвещающим конец мира:

Зов прозвучал над всем миром, великолепие умерло в каждом городе. Манда д'Хайе показал себя всем детям человечества и спас их из тьмы в свет.

(G 182)

«ЧУЖОЙ ЧЕЛОВЕК»

Зов исходит от того, кто был послан в мир для этой цели и в чьей личности трансцендентная Жизнь еще больше взяла на себя судьбу чужеземца: он является Вестником, Посланником, по отношению к миру — Чужим Человеком. Руха говорит Планетам:

Этот человек не принадлежит нам, и его речь — не наша речь. У него нет связи с тобой... Его речь приходит извне.

(G 258)

Имя «чуждый» обозначает тот род восприятия, что он находит здесь внизу: приятное ликование тех, кто чувствует себя здесь чужими и изгнанными («Адам чувствовал любовь к Чужому Человеку, чья речь была чужой, чуждой для этого мира» — G 244); возмущенное удивление космических сил, которые не понимают, что произошло среди них («Что этот Чужеземец делает в доме, разве он может найти себе воинство здесь?» — G 122); наконец, враги собирают сынов дома против незваного гостя («Мы убьем Чужеземца... Мы уничтожим его отряд, так что у него не будет доли в этом мире. Весь дом будет теперь только нашим» — G 120 f.). Непосредственный эффект его появления внизу убедительно описан в Евангелии Истины:

Когда появилось Слово, Слово, которое присутствовало в сердцах тех, кто произносил Его — и Оно было не только звуком, но у Него была и плоть — великое смятение царило среди сосудов, одни были опустошены, другие — наполнены; у одних был запас, другие были опрокинуты; одни были освящены, в то время как другие разбились на кусочки. Все пространства сотрясались и смешивались, у них не было ни устойчивости, ни неизменности. «Ошибка» волновалась, не зная, что она сделает. Она страдала, и стенала, и терзалась, потому что она ничего не знала. С тех пор как Гносие, который был проклятием для «Ошибки», и все его Эманации настигли ее, «Ошибка» стала пустой, ничего больше не было в ней.

(GT 26:4 - 27)

Итак, вернувшись к себе, Жизнь в одном из своих непадших членов опустилась в тюрьмы мира, «облачившись в печаль миров» и приняв изгнание далеко от царства света. Это мы можем назвать вторым схождением божественного, столь отличное от более раннего и трагического, приведшего к тому положению, которое теперь надо спасать. Несмотря на первое, Жизнь теперь запуталась в мире, проникнув в него путем «падения», «спуска», «будучи брошенной», «плененной», ее появление в этот раз — совершенно иной природы: посланный Великой Жизнью и облеченный властью, Чужой Человек не падает, но сам отправляется в мир.

Один зов пришел и научил все зовы. Одна речь пришла и научила все речи. Один возлюбленный Сын пришел, созданный в лоне величия... Его образ хранится невредимым в этом месте. Он пришел с сиянием жизни, с властью, которую передал ему Отец. Он пришел в облачении живого огня и отправился в твой [Руха] мир.

(G 90)

Я еемь Йокабар-Кушта, который шел вперед из дома своего Отца и пришел сюда. Я пришел сюда со скрытым величием и со светом, не имеющим конца.

(G 318)

Движение вперед и приход сюда используются буквально в своем духовном значении: они действительно приходят, в смысле действительного «пути» извне в пределы мира, и в этом прохождении пронизываются все его концентрические оболочки, т. е. разнообразные сферы, или зоны, или миры, для того, чтобы достичь сокровенного пространства, где заключен человек.

Ради него пошли меня, Отец!

Удерживая печати, спущусь я,

через все Эоны пройдет мой путь,

все Мистерии отворю я,

очертания богов покажу я,

тайны священного Пути,

известного как Познание, передам я.

(«Псалом Души» наассенов)

Этот проход через космическую систему является в сущности прорывом и таким образом победой над ее силами.

Во имя того, кто пришел, во имя того, кто приходит, и во имя того, кто пойдет дальше. Во имя того Чужого Человека, который провел путь через миры, пришел, расщепил небесный свод и обнаружил себя.

(G 197)

Здесь мы видим причину того, почему простого зова извне недостаточно: должно не только пробудить человечество и призвать вернуться, но если души людей убегут из мира, настоящий пролом нужно будет сделать в «железной стене» небосвода, который преграждает путь как наружу, так и вовнутрь.

Только подлинное деяние божества при его входе в систему может проделать эту брешь: «Он сломал их сторожевые башни и сделал пролом в их твердыне» (J 69). «Проникнув в пустые пространства ужаса, Он поставил себя во главу тех, кто был лишен Забвения» (Евангелие Истины, с. 20, 34 - 38).

Таким образом, уже этим простым фактом своего спуска Вестник подготавливает дорогу для восходящих душ. В зависимости от степени духовности в различных системах, акцент, однако, может смещаться по нарастающей от этой мифологической функции до полностью религиозной, воплощенной в зове как таковом и учении, им передаваемом, а также в индивидуальном ответе на зов как человеческом вкладе в спасение. Все это является функцией Иисуса в Евангелии Истины Валентина:

Через себя Он просвещал тех, кто был во тьме по причине «Забвения». Он просвещал их и указывал им путь; и этот путь есть Истина, которой Он учил их. Он был из-за того, что «Ошибка» разгневалась на Него, преследовала Его, угнетала Его, уничтожила Его.

(GT 18:16-24)

В данном случае мы видим, сколько «христианских» гностиков в общем могли бы объяснить причину страсти Христа, она обязана своим существованием враждебности сил низших творений (космический принцип «Ошибки» обычно персонифицирован в архонтах), угрожающих своей властью истинному существованию его миссии; но часто им достаточно сказать, что страдание и смерть, которые эти силы несут Христу, вовсе не реальны.

Теперь, в конечном счете, приходящий идентичен тому, к кому он приходит: Жизнь Спасителя равна жизни спасенного. Чужой приходит извне к нему, чужому в этом мире, и одинаковые термины, описывающие это, могут Поразительным образом чередоваться. И для страдания, и для торжества часто невозможно различить, о котором из двух говорится или к которому из двух относится утверждение.

Узник здесь также называется «чужим человеком» (ср. J 67 ff., где это название применяется к спасенному человеку), и он возвращается, так как это качество проходит через столкновение с Чужим, посланным извне:

Я — чужой человек... Я видел Жизнь и Жизнь видела меня. Мои предосторожности в путешествии пришли от Чужого Человека, чья Жизнь велит и внушает. Я приду среди блага, что любил Чужой Человек.

(G 273)

Существует интересное предположение о двойной активно-пассивной роли одной и той же сущности. В конечном счете спустившийся Чужой спасает себя, то есть ту часть (Душу), которая однажды затерялась в мире, и ради нее он сам должен стать чужеземцем в земле тьмы и в конце «спасения спасителя». «Жизнь предполагает Жизнь, Жизнь находит себя» (Mandaische Liturgien, p. 111).

Этот поиск, нахождение и собирание своей самости представляет собой длительный процесс, ограниченный пространственно-временной формой космического существования. «Я скитался по мирам и поколениям, пока не пришел к вратам Иерусалима» (J 243).

Это приводит к идее, что Спаситель не просто однажды приходит в мир, но с начала времен он странствует в различных формах через историю, сам изгнанный в мир, и лишь открыв себя заново, завершив собирание себя воедино, он может реализовать свою космическую миссию (это учение наиболее полно представлено в Гомилиях псевдо-Климента.

Далекая от изменения человеческого воплощения, постоянная форма его присутствия представляет собой буквально иномирный зов, раздающийся через миры и олицетворяющий чуждое в его центре; и между появлениями зова он проходит невидимым через время.

Из места света я иду вперед,

из тебя, светлое обиталище.

Я пришел почувствовать сердца,

измерить и испытать все умы,

увидеть, в чьих сердцах я обитаю,

в чьем уме я задержался.

Кто думает обо мне, о том я думаю:

кто называет мое имя, тому я отзываюсь.

И если кто творит мои молитвы отсюда снизу,

то те молитвы вознесу я к месту света...

Я пришел и нашел

правдивые и верящие сердца.

Когда я еще не обитал среди них,

мое имя было на их устах.

Я взял их и привел их к миру света...

(G 389 f.)