Философия жизни

Когда всевропейская знаменитость Гегель в переполненной аудитории Берлинского университета читал свои лекции, собиравшие интеллектуалов со всей Европы, в том числе и из России, молодой, но самоуверенный и амбициозный приват-доцент Артур Шопенгауэр (1788 - 1860), из принципа и в пику Гегелю назначавший на то же самое время свои лекции, оставался один на один с пустым залом. В своих претензиях и ожиданиях Шопенгауэр не обманулся. Признание и слава, правда, уже на склоне жизни, пришли к нему, а замечательный литературный дар и писательское мастерство, отличающие все его произведения, обеспечивают им постоянный читательский успех.

Шопенгауэр отверг как несостоятельную всю послекантовскую линию в немецкой философии, особенно же резким нападком подвергает гегелевскую философию, характеризуя ее не иначе как «нелепость», «чистое шарлатанство», «бессмыслицу» и т.п., самого Гегеля как «убийцу истины», свою же философию и себя объявляет единственным достойным продолжателем кантовского философского наследия. Тем не менее Шопенгауэр тоже пересматривает кантовское учение о «вещах в себе», а именно тезис о их принципиальной непознаваемости. Исходный методологический принцип Шопенгауэра – «мы должны познать природу из самих себя. а не себя самих из природы». Осуществив «внутреннее восприятие», направив взор внутрь самих себя, легко убедиться, что вопреки тому, что утверждали о человеке все без исключения философы-предшественники, его «основную суть и зерно» составляет не познающее и мыслящее Я, не его интеллект, а его желания, воля. «… В нашем собственном сознании воля всегда является, как нечто первичное и основное, и сохраняет за собою безусловное первенство над интеллектом, который, напротив. всегда является чем-то вторичным, подчиненным и условным». Воля, однако, не только внутренняя сущность человека, она первооснова и первоначало всего существующего. «Во всех явлениях этого мира на его различных ступенях объективируется именно то, что в нашем непосредственном познании открывается нам как воля». Таким образом, по убеждению Шопенгауэра, «вещь в себе – исключительно воля». Опять же, вопреки тому, что утверждалось в философии до этого, воля – не «разумное стремление», не функция интеллекта, наоборот, «интеллект – только простое орудие воли». Интеллект вовсе не орган, инструмент «чистого и незаинтересованного познания», он – послушный слуга своего господина – воли, и призван обеспечить выживание организма, его пропитание, защиту от врагов и опасностей, возможность нормального и благополучного воспроизводства. Воля – начало метафизическое, а значит, вечное и неизменное. Она «везде и всегда равна себе. Ее функции в высшей степени просты, они состоят в желании или нежелании чего-либо, – а это дается нам в высшей степени легко и не требует от нас никаких упражнений… В силу той простоты, которая свойственна воле как началу метафизическому в явлении, - ее сущность не знает никаких степеней, никаких изменений, переходов и роста. Хотеть – не учатся, как это необходимо в мышлении. Даже в самом маленьком насекомом воля дается сполна, вся целиком; насекомое хочет, чего оно хочет, так же решительно и полно. как и человек. Различие заключается только в том, чего оно хочет, т.е. в мотивах, а это уже дело интеллекта». Последний же «как нечто вторичное и обуславливаемое телесными органами, имеет бесчисленные степени совершенства, по самому существу дела всегда ограничен и несвободен от недостатков… Интеллект так же преходящ, как и мозг, продуктом или скорее функцией которого он и является».

Воля сама по себе бессознательна, но всегда активна и деятельна. «Как вещь в себе, она не знает лености и абсолютно неутомима; ее деятельность – это ее сущность; она никогда не прекращает желать». Она проявляет свою деятельность как слепая, бессознательная жажда и сила жизни, жажда существования. «Каждое существо хочет постоянно, сильно и решительно». Интеллект же сам по себе безволен, инертен, ленив и бездеятелен и «начинает действовать только тогда, когда получит толчек от чего-то другого, от воли, которая его порабощает, направляет и поощряет к работе, - словом сообщает ему ту деятельность, которой в нем прежде не было, поэтому он охотно отдыхает, когда ему дозволено». И самым метким сравнением для прояснения «их взаимных отношений будет могучий слепой, который несет на своих плечах зрячего паралитика». Поскольку сущность воли – слепая бессознательная жажда жизни, «привязанность к жизни, забота об индивидууме и породе», то «половой инстинкт – это фокус воли».

Таким образом, мир по своей метафизической сущности, как вещь в себе – это слепая и бессознательная воля к жизни, начало абсолютное и безусловное, не связанное и не ограниченное пространством, временем и причинностью. Явления же, включенные в систему пространственно-временных и причинно-следственных отношений – не что иное, как воплощения (объективация) воли, которое «совершенно обусловливается познающим субъектом, т.е. интеллектом, и, следовательно, вне этого познания, просто как такое, немыслимо, ибо оно прежде всего только конкретное представление и, как такое, феномен мозга. Если его не будет, вещь в себе все-таки останется… Все, что ни есть в познании, и самый мир есть объект в отношении к субъекту, лишь для субъекта он и существует. Мир есть мое представление». Поэтому своему главному философскому произведению Шопенгауэр дает название «Мир как воля и представление» (1819 г.).

Шопенгауэр – пессимист. Испытав сильное увлечение древнеиндийской философией, он принимает исходный, главный тезис буддизма, что реальность, мир как представление, жизнь – это страдание. Воля, проявляясь в своих объективациях как сильная, непреодолимая, страстная, «привязанность к жизни, как забота об индивидууме и породе», эгоистична и равнодушна ко всем другим существам. Будда, а вместе с ним и Шопегауэр, убежден, что «страсти болезненны, и мало от них радости». Воля, единая в своей сущности, как «вещь в себе», в мире явлений, в мире – представлении дробится и множится на бесконечное число сущностей, существ и индивидов, ожесточенно и непрерывно борющихся за свое существование, самосохранение и воспроизводство. Страдание – их общий удел. Ненасытная в своих желаниях и стремлениях воля не дает передышки. А самое жестокое из существ – человек. Только он наслаждения ради способен подвергать мучениям другие существа. Поэтому по-настоящему доброе, отзывчивое сердце, полное сочувствия, понимания и сострадания ко всем, перешагивающее границы своего эгоизма, индивидуализма и себялюбия. – почти что чудо в этом мире жестокости и зла. Избавление от страданий может принести лишь обращение воли, отказ от желаний, жажды жизни, которая сама по себе бесцельна и бессмысленна. «Действительно нельзя указать на другую цель нашего существования, кроме сознания того, что было бы лучше, если бы нас совсем не было. Это самая важная из всех истин, которую поэтому необходимо высказывать, как ни резко противоречит она современному европейскому миросозерцанию». Отрицание воли к жизни, ее обращение позволяет преодолеть эгоистический индивидуализм существования и познать, увидеть свое родство, сущностное единство и глубинное тождество со всем существующим. Ведь «индивидуальность присуща воле только в ее утверждении, а не в ее отрицании». Уже основные моральные добродетели – справедливость, честность, а еще более любовь, обеспечивают выход за узкие пределы индивидуализма, эгоизма и себялюбия, но лишь «полный переворот человеческой природы» (а это уже самый последовательный аскетизм) означает возврат от необходимости к свободе, есть путь обретения спокойствия и душевного мира. «Тот, кто тем или иным путем освободился от этой, априори присущей нам ошибки – будто бы мы рождены для того, чтобы быть счастливы, - тотчас же видит все совершенно в другом свете; тогда он видит, что мир, если он и не оправдывает его желаний, оправдывает его мировоззрение. Несчастья всякого рода перестают его удивлять, хотя бы он и страдал от них, так как он уже понял, что именно муки и скорби ведут его к истинной цели жизни, - к тому, чтобы воля от нее отвратилась. Чтобы с ним ни случилось, это дает ему удивительное спокойствие… Страдание это тот очистительный процесс, который в большинстве случаев святит человека, т.е. уводит его с распутий воли к жизни».

Большим достижением своим Шопенгауэр считает то, что, по его словам, только ему удалось избежать характерной всем философам-предшественникам альтернативы: либо при объяснении реальности рисовать «ужасающую картину фатализма», который «существование мира, вместе с критическим положением в нем человеческого рода, сводит к какой-либо абсолютной, то есть не допускающей дальнейшего объяснения, необходимости» или же «выводить мир из свободного произволения вне его находящегося существа». Указанный же им самим третий путь заключается в том, что «акт воли, из которого возник мир, - это наш собственный акт воли. Он свободен, … всякая же необходимость – только форма его проявления. Именно поэтому, раз он дан, его развитие подчинено полной необходимости; но в силу этого мы можем познать из него свойства этого волевого акта и поэтому имеем возможность дать воле иное направление».

У Шопенгауэра (и в целом в философии жизни)онтологическое основание мировоззрения смещается уже с физики на биологию, науки об органическом мире. Теперь уже не только физический мир, но и живая, органическая природа оказывается в фокусе исследовательского интереса, как философского, так и научного. При этом, хотя Шопенгауэр и отдает безусловное первенство и приоритет воле – началу бессознательному, слепому и неразумному, а интеллект ставит всегда на задний план, сам он неизменно претендует на истину и не упускает случая при обосновании своих философских положений прибегнуть к данным современной ему науки (биологии, физиологии, психологии). Да и итоговое обращение воли, ее самообращение, как мы видели, тоже результат познания, довольно сложного познавательного действия. Представленное Шопенгауэром философское направление, для которого реальность в своей основе неразумна и бессознательна, получило соответственно и название – иррационализм. Философию Шопенгауэра можно рассматривать и как провозвестие, философскую манифестацию вступления «европейского человечества» в эпоху «чувственной культуры», тщательно описанной в своих основных проявлениях и симптомах Питиримом Сорокиным уже в XX веке. Для такой эпохи характерна переориентация культуры на ценности исключительно чувственного, материального существования, забота в первую очередь о теле со всеми его желаниями и влечениями, которое, как был убежден Шопенгауэр, и есть сама объективированная воля. Продолжали разрабатывать начатую Шопенгауэром философию жизни в дальнейшем Ф.Ницше (1844-1900), В.Дильтей (1833-1911), А.Бергсон (1859-1941), Г.Зиммель (1858-1918), О.Шпенглер (1880-1936) и др.

Для Ницше реальность уже не воля к жизни, как у Шопенгауэра, а воля к власти. Господствовать, доминировать, властвовать, повелевать, - именно к этому, убежден Ницше, стремится все существующее, а не просто к существованию, бытию, жизни. Везде и всюду Ницше усматривает именно это стремление - сердцевину и суть всего и вся. В том числе и философия – вовсе не плод чистого, незаинтересованного стремления к познанию, постижению истины, как об этом всегда твердили и твердят ее творцы и создатели. «Я не верю, будто» влечение к познанию» родило философию, а веру, что совсем иное влечение (как бывает всегда) воспользовалось этим самым познанием…как своим инструментом… Ибо властолюбиво всякое влечение – и именно как таковое оно пытается философствовать». Поэтому, «их (философов) воля к истине есть воля к власти». Сама же философия, с ее вечными поисками «истинной, подлинной» реальности и поскольку она «рассматривает этот мир как что-то кажущееся», для Ницше – «великая школа клеветы, … скрытая ярость против основных предпосылок жизни, против …ценности жизни, против всего, что становится на сторону жизни». «Видимый мир и измышленный мир – вот в чем противоречие. Последний до сих пор назывался «истинным миром», «истиной», «божеством». Его нам следует упразднить».

Таким образом, для Ницше видимый мир не иллюзия, не представление, как у Шопенгауэра, а мир единственно реальный. И для Ницше сознание, интеллект – лишь «средство для сохранения индивида», у него «нет никакого назначения, выходящего за пределы человеческой жизни… Наш познавательный аппарат устроен не в целях «познания», и направлен не на познавание, но на овладение вещами». При этом наше «познание», убежден Ницше, не простирается дальше, «чем это нужно в обрез для сохранения жизни». Концепция познания Ницше – «перспективизм». Мир не имеет какого-нибудь одного смысла, но бесчисленные смыслы, а они порождаются, вырастают из наших потребностей и влечений. Всякое же «влечение есть известный вид властолюбия, всякое влечение имеет свою перспективу, которое оно хотело бы навязать как норму всем другим влечениям». При этом мерилом «бытия» и «реальности» является для Ницше «степень нашего чувства жизни и власти». Чем сильнее, интенсивнее и выше это чувство, тем больше, соответственно, реальности и бытия. Бытие и реальность, таким образом, по Ницше, производны, конституируются, создаются волей к власти и степенью, силой ее проявления и выражения. В итоге, «мы можем постичь лишь мир, который мы сами создали». Генезис и развитие европейской культуры, считает Ницше, связан с постоянным и неуклонно нарастающим доминированием в ней аполлонского начала (олицетворением которого является логика, наука, разум и основанная на нем философия) и одновременно все большим ослаблением и подавлением начала дионисийского, выражающего саму жизнь в ее натуральной непосредственности, в свободной игре и борьбе всех ее сил. Счастливое и гармоничное равновесие этих начал Ницше усматривает лишь в Античной Греции досократовского периода. Современная европейская культура, убежден Ницше – это культура декаданса, упадка, деградации и разложения, господства серой посредственности и слабости, распространения, нарастания уравнивающей все и вся демократии. Короче, в ней ослаблена и подорвана воля к власти. «Наш век есть век обратных инстинктов. Он хочет прежде всего и раньше всего удобства, во-вторых, он хочет гласности и большого театрального шума, того оглушительного барабанного боя, который соответствует его базарным вкусам, он хочет, в-третьих, чтобы каждый с глубокой покорностью лежал на брюхе перед величайшей ложью – которая называется «равенством людей» - и уважал только уравнивающие и нивелирующие добродетели». Спасение и выход – лишь на пути «переоценки ценностей», которую и провозглашает Ницше. «Я учу говорить нет всему, что ослабляет, что истощает… Я учу говорить да всему, что усиливает, что накопляет силы, что оправдывает чувство силы. До сих пор никто не учил ни тому, ни другому: учили добродетели, самоотречению, состраданию, учили даже отрицанию жизни. Все это суть ценности истощенных». Поэтому долой мораль, долой христианство, для Ницше – главные виновники деградации европейской культуры. Вместо сострадания (которое для Ницше «более опасно, нежели любой порок») и поддержки слабого – «подающего подтолкни», «следует чтить рок, говорящий слабому: «погибни!». Смысл человеческой жизни с позиции «воли к власти» ясен и пост: «Мужчина должен быть воспитан для войны, женщина – для отдохновения воина. Все остальное - неразумие». А отправляющемуся на отдых воину Ницше советует: «Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!».

Ницше – очевидный мировоззренческий антипод Маркса, его примиримый идейный контрагент. Но как и полагается антиподам, у них немало и точек соприкосновения. Это, в первую очередь, их посюсторонности, направленность на земное, материальное, чувственно-укорененное бытие, бескомпромиссное и последовательное отрицание всего сверхприродного и сверхъестественного. Обоим присуща любовь и преданность Земле, реальности посюсторонней, освобожденной от иллюзий и миражей мифологизма. В обоих живет и действует мощь и сила свободного творческого духа. В обоих проявился ярко выраженный провидческий дар: глубоко проникшего в суть явлений и вскрывшего законы их развития социального мыслителя-ученого Маркса и интуитивно постигшего основные тенденции современных ему событий и их дальнейшего, будущего протекания вдохновенного поэта-философа Ницше. И оба они – буревестники будущего, которое и не замедлило в XX в., ставшем веком кульминационного накала социально-классовой борьбы, величайших революционных потрясений, военно-политических катаклизмов, отозваться воплощением их идей в полярных проектах мироустройства: коммунистическом, который призван был реализовать идею общества свободно ассоциированных, всесторонне развитых творческих личностей, и национал-социалистическом с «триумфом воли» одной, арийской, нордической расы. Жизнь для обоих немыслима вне атмосферы борьбы, предельного напряжения духовных и физических сил. Отсюда – неприятие тусклого, бесцветного, рутинного, самодостаточного и самоудовлетворенного, ровного и гладкого, закостневшего в своей бесконфликтности существования. Оба не приемлют существующий социальный порядок и ведут его принципиальную бескомпромиссную критику. Но эта критика с полярно противоположных позиций. Философия Маркса – отрицание и критика существующего общества слева, философия Ницше – критика и неприятие его с крайне правой позиции. Ницше – певец рабства, цинично откровенного и узаконенного социального неравенства как «основного условия высшей культуры» - здоровой, жизни утверждающей, яркой и цветущей, возможной, по его убеждению, лишь на основе свободного, ничем не скованного проявления и действия воли к власти. Маркс же – пламенный борец за социальную свободу и социальные равенство всех людей, освобождение человека от всех форм угнетения и эксплуатации. Существенно сближает философские позиции Маркса и Ницше и то, что воля, в том числе и к власти, в смысле, преодоления реальности, овладения ею, ее подчинения, - неотъемлемый компонент социального действия, а оно у Маркса – основа и уток общественной практики. Маркс и Ницше – оптимисты. Но опоры оптимизма у них разные. У Маркса – это ставка на силу революционных масс, у Ницше – на силу и твердость господствующего класса. «Я ставлю перед вами эту скрижаль – будьте тверды!» Он развивает также «учение о вечном возвращении» в качестве средства воспитания и отбора носителей воли к власти. Для философии обоих характерна устремленность в будущее и борьба «во имя грядущего». Но для Маркса оно связано с коренным преобразованием антагонистического общества на экономически новом базисе, то есть общественной собственности на средства производства, что станет началом «развития человеческих сил, которое является самоцелью». И это, по Марксу, будет означать кардинальный переход из царства необходимости в царство свободы. Для Ницше будущее связано с ожиданием сверхчеловека, в котором максимально и с предельной полнотой реализуется, наконец, воля к власти, настоящее же должно самозабвенно работать на его появление.

Шопенгауэр и Ницше создали натуралистический вариант философии жизни, сконцентрировав в основном внимание на непосредственно биологической, витальной ее ипостаси. Открытые к тому времени наукой законы, регулирующие биологию жизни, в том числе закон естественного отбора и борьбы за существование, были неоправданно абсолютизированы и перенесены Ницше на более высокую, социальную форму жизни.

У Бергсона жизнь представлена как космический процесс «творческой эволюции». Основа, суть и средоточие жизни – творчески, бессознательный порыв духа, непрерывно созидающего вне новые и новые органические формы. Отталкиваясь от сформулированного физикой второго начала термодинамики, закона возрастания энтропии, по которому всякая физическая система неизбежно движется, эволюционирует в направлении возрастания энтропии, хаоса, дезорганизации, распада, утраты существовавшего в ней структурного порядка, Бергсон описывает жизнь как антиэнтропийный процесс, неодолимо направленный вверх в противоположность всегда движущейся вниз, к потере своей организации мертвой, неживой материи. Неживая материя для Бергсона – это застывшие остатки духа. Истощив свою творческую жизненную энергию, дух выпадает в осадок в виде объектов неживой природы. Глубинная суть жизни, как и сознания, - одна и та же. Это «конкретное время», длительность, которое отличается от делимого на серию рядоположенных равнозначных моментов физического времени тем, что в нем прошлое присутствует и представлено в настоящем, равно как и будущее в форме ожидания. Жизнь как свободный творческий процесс становления не имеет никакой единой цели, зато имеет один источник – первичный взрыв, исходный творческий порыв, который в своем неодолимом движении делится сначала на две основные эволюционные линии - растений и животных. Неподвижный образ существования растений обрекает их на пребывание во тьме предсознания и функцию накопления энергии. У вовлеченных в круговорот движения животных вырабатываются соответствующие механизмы взаимодействия с изменчивой средой. Сначала инстинкт, а затем все более совершенны формы психики по мере продвижения жизни вверх, по восходящим ступеням творческой эволюции, лишь на одной, оказавшейся не тупиковой из ее линий привели к прорыву в область сознания. «Инстинкт – это способность использовать и даже создавать органические инструменты. Интеллект – это способность создавать и изменять неорганические инструменты… Инстинкт и интеллект представляют два разных, но одинаково элегантных решений одной и той же проблемы». Если инстинкт – инструмент действия с единичными вещами в конкретной ситуации, то интеллект, разум – это уже анализ отношений между вещами. Как таковой, он дробит, расчленяет единую реальность, действуя по принципу кинематографической ленты, каждый кадр которой – это застывшее «здесь и теперь». Следовательно, он не способен познать реальность изнутри, в ее глубинной сути, как длительность. Это под силу лишь интуиции, которая и есть «видение духа со стороны самого духа». Не утрачивая сознания, она в то же время непосредственно и прямо проникает вглубь вещей, позволяет постигать реальность, то есть саму длительность во всей ее неповторимости и уникальности.

У Дильтея, Зиммеля, Шпенглера, Ортеги-и-Гассета жизнь представлена уже в ее высших проявлениях как спонтанное и свободное творчество различных уникальных и неповторимых культурно-исторических форм и образований. Познание их в такой их неповторимости недоступно методам и способам естественных наук. «Науки о духе», предмет которых как раз и составляет познание таких культурно-исторических образований, должны выработать и использовать свои собственные, «имманентные» методы, в основе которых «понимание», интуитивное проникновение и раскрытие таких феноменов изнутри. Философия жизни оказала большое влияние на ряд философских направлений ХХ в. – экзистенциализм, персонализм, герменевтику и др.