Показное безразличие

Шепот сотен голосов призывал меня присоединиться к ним. Они шептали мое имя, словно давно забытую молитву, но что-то подсказывало мне, что существа, зазывавшие меня к себе, вовсе не считали мою скромную персону каким-то божеством. Они хотели чего-то другого. Стоило лишь задуматься над этой мыслью, как я тут же находила ответ. Он был так очевиден, что сам срывался с губ.
Они хотели моей смерти.
Но почему? Что вызывало в этих невидимых существах, которые, казалось бы, сопровождали меня всю мою жизнь, такую ненависть? Блуждая во тьме, я искала ответы и одновременно сражалась с нарастающей болью в голове. Она пульсировала внутри меня, и как бы я ни пыталась собраться с мыслями, у меня ничего не получалось. Откуда это взялось?
- Каталина Ботрайт. Девушка, проклятая небесами, - говорили они. Это были единственные слова, которые я могла расслышать.
Но что они? Чем больше я задавала вопросов, тем сильнее ощущала их негодование. Странно, но я не видела обладателей голосов. Я слышала их, ощущала их, но увидеть этих существ не удавалось. Были ли они людьми? Или же это было что-то другое?
Капля холодного пота скатилась по моему левому виску, и я ухватилась за это ощущение, словно за спасательный круг. Все это был лишь сон, навеянный невероятными событиями прошлой ночи. Событиями, которые перевернули всю мою серую жизнь. Стоит лишь распахнуть глаза, как все тут же вернется на свои места и станет таким, как прежде.
Таким, как прежде.
Но ничего уже не будет по-старому. Широко распахнув глаза, я с ужасающей четкостью осознала истинное положение вещей. Правда не была для меня чем-то новым, но сейчас все казалось совершенно другим. Я будто перескочила из одного кошмара в другой. Давно знакомые чувства безысходности и отчаянья накатили на меня с новой силой, и в какое-то мгновение мне стало казаться, будто они вот-вот задушат меня.
И все же я выровняла свое прерывистое дыхание и заставила отяжелевшее тело подняться с жесткой кровати. Предрассветный свет проникал в палату робкими серыми лучами. Стоя прямо посреди палаты, я задрала голову вверх, чтобы видеть восход солнца. Медленный поток мыслей унес меня в прошлую ночь, но, сколько бы я ни пыталась осмыслить происходящее, мне это не удавалось.
В тот момент, когда обмякшее тело Джеймса уволокли, и я осталась одна в кабинете доктора Оливера, каждая клеточка моего тела вопила о том, что мне нужно убраться оттуда как можно дальше. Уровень опасности просто зашкаливал, ведь санитары могли вернуться с минуты на минуту. Я должна была сбежать. Но не сделала этого.
Вместо побега я прочесала каждый ящик, каждый угол и закоулок в чертовом кабинете в поисках чего-то стоящего. Джеймс рисковал очень многим ради призрачного шанса узнать правду об экспериментах, которые ставили на нем и должны были поставить на мне. Я не могла, просто не имела права поддаваться панике и страху и вот так просто наплевать на его жертву.
Перерыв сотни папок с документами и историями болезней незнакомых мне людей, я наконец нашла то, что могло быть важно. Тяжелый деревянный ларчик на замке был спрятан слишком надежно, и поэтому я решила, что в нем может быть то, что мы искали. Он был продолговатым и довольно вместительным. Это была моя последняя надежда, ведь больше я ничего найти не смогла. Вот только времени на его вскрытие у меня уже не было. Поэтому пришлось стащить эту штуковину и спрятать в недрах лечебницы до лучших времен. Я надеялась однажды выскользнуть из своей палаты и закончить начатое. А еще я надеялась, что сделаю это вместе с Джеймсом. Если он все еще будет способен мыслить здраво или хотя бы ходить, не пуская при этом слюни.
Все это действительно было важно, вот только сейчас мои мысли упорхнули в другом направлении. Что произошло после того, как парень потерпел поражение против санитаров? Я помнила каждое мгновение слишком отчетливо. Будто кто-то выжег страшные картинки в моем сознании, и они до сих пор продолжали тлеть. Что случилось с той медсестрой? Мог ли свободно гуляющий по коридору ветер, мигающие лампы, раскат грома и приступ кровавой рвоты быть простым совпадением? Разве такие совпадения вообще существуют? И как насчет того парня, который так напоминал мне призрака и являлся в самый неожиданный момент? Он знал мое имя и, его слова казались мне бессмысленными, но одновременно в них скрывалось что-то важное.
И было ли все это реальностью? Что, если на самом деле ничего подобного никогда не происходило? Если мыслить как здравомыслящий человек, то все выступало совсем в ином свете. На самом деле я просто испугалась за Джеймса, когда увидела, как его избивают. Мой отказ от таблеток выпустил на волю галлюцинации, и под действием страха я вообразила себе все те невероятные события.
Значат ли мои галлюцинации, что мне стоит вернуться к приему таблеток? Я не хотела этого. Не хотела забывать все, что было или могло быть важно. Если бы мне только удалось узнать наверняка, было ли случившееся галлюцинацией, то я, возможно, пересмотрела бы свое решение.
Но что, если это действительно лишь мое безумие? Что, если мы с Джеймсом лишь противимся судьбе, придумывая какие-то заговоры? Ведь, возможно, все то, что мы назвали “жестокими экспериментами” на самом деле было чем-то другим? Что, если на нас применяли новые методы лечения в надежде, что однажды найдутся лекарства против психических расстройств? Даже будучи безумной, я не могла заставить себя увидеть добрую сторону в докторе Оливере или одном из санитаров. Не после проведенных за толстыми серыми стенами дней, месяцев или даже лет. Не после ЭСТ или наказаний санитаров. Не после того, что они делали с Джеймсом или Тимом. Может быть, мы и не были нормальными в общепринятом смысле, но вполне имели право на недоверие и даже ненависть после всего, через что нас заставили пройти.
Дверь за моей спиной открылась, и это вытянуло меня из глубокой задумчивости. Очнувшись, я осознала, что простояла перед окном несколько часов. Солнце уже встало, и теперь его лучи проникали в мою убогую палату. Медсестра за моей спиной грубо приказала пройти к стойке, где выдавали утренние медикаменты, а затем идти в столовую на завтрак. Это утро грозило стать таким же серым и однообразным, как и сотни других, которые я уже провела в этом заточении, но внутренне я усмехнулась.
Ничего уже не будет, как прежде.

Сидя в столовой, я лениво ковыряла ложкой очередную бурду, которую какой-то идиот осмелился назвать едой. Мне не было дела до этой жижи, так как я гадала о том, как бы пробраться к своему импровизированному тайнику и порыться в тайнах доктора Оливера. Конечно же, у меня не было полной уверенности в том, что именно в этой деревянной коробке хранятся сведенья об экспериментах, но раз доктор решил, что ее содержимое нужно хранить на замке и в самом глубоком закоулке его шкафа, то это не могло быть неважно.
Мне отчаянно хотелось поделиться своей находкой с Джеймсом. Несмотря на то, что я знала этого парня совсем немного, я все же видела в нем союзника. Он мог во всем разобраться и помочь мне. У нас были общие проблемы, и к тому же он не ставил под сомнения мои слова. Никогда не думала, что это будет так важно для меня.
Когда дверь столовой в очередной раз открылась, мое сердце замерло. Это не было вызвано глупыми романтическими чувствами, как кто-то мог подумать. Дело было совершенно не в этом. Дело было в том, что на пороге столовой застыл Джеймс, а его внешний вид был настолько ужасен, что я даже не могла поверить в то, что он все еще держится на ногах. Его лицо напоминало смесь самых разных синяков. И они сменялись самыми разными оттенками: начиная от лилово-красных и заканчивая коричнево-зелеными. Его нижняя губа была разбита. В глазах застыла ледяная ярость. Наверняка, тело Джеймса выглядело не лучше лица, но его скрывала серая одежда.
За парнем пристально следили санитары, которые молчаливыми истуканами рассеялись по всей столовой. Когда Джеймс шел к месту выдачи пищи, он заметно хромал и поэтому продвигался значительно медленней многих больных. Тем не менее, парень не сопел, не стонал и уж тем более не кричал. Он выносил свою боль с видом настоящего воина, которого не так-то просто сломить. Джеймс стиснул зубы с такой силой, что заиграли желваки, но все же шел с гордо поднятой головой и прямой осанкой.
Я следила за Джеймсом, пока он медленно шел к злобным работникам столовой, набирал еду и ковылял в противоположную от меня сторону. Все это время мне хотелось, чтобы парень поднял на меня взгляд и дал понять, насколько все плохо. Но он этого не сделал. В течение всего завтрака Озборн ни разу не посмотрел на меня, и от этого становилось как-то не по себе. Тем не менее, я решила не бить тревогу раньше времени и вполне спокойно съела отвратительную на вид и вкус кашу из непонятных сортов зерна (если это вообще было зерно). Затем пошла в общем потоке больных к процедурным. Там мы прошли еженедельный осмотр, а после отправились на прогулку во двор лечебницы.
Свежий летний воздух приятно ласкал лицо. Устроившись на своем небольшом холмике, я отстраненно заметила, что ночью дождя не было, а, следовательно, и грома тоже. Один ноль в пользу галлюцинаций. Наверное, не стоит говорить, что после такого небольшого открытия и без того плохое настроение лишь ухудшилось?
Тим, как обычно, плюхнулся рядом со мной и стал нервно щипать травинки. Он нервничал, и мне стало немного стыдно. За все утро я даже не вспомнила о его существовании, а ведь Тим — мой лучший друг. Что бы он вчера ни наговорил, я никогда не отвернусь от него.
- Тали, - тихо проговорил парень слегка дрожащим голосом. - Я знаю, что ты злишься на меня. Я и сам на себя злюсь. Мне не стоило говорить все те вещи, которые…
- Все хорошо, - уверенно проговорила я, прерывая Тима. - Я не злюсь на тебя.
Парень отчаянно завертел головой из стороны в сторону.
- Нет, ты должна злиться, - ответил Тим, и в его взгляде полыхнула злость и одновременно печаль. - Ты была права, когда говорила, что эти твари делают с нами. Я всегда знал, что они забираются в наш мозг так глубоко, как никто другой, а потом разрушают его. Наверное… наверное, им уже удалось сломать меня, - на этой фразе голос парня предательски дрогнул, и он с силой сжал трясущиеся кулаки. - Я знаю — они что-то сделали со мной. Заставили усомниться в единственном дорогом мне человеке, и это ужасно.
- Тим, - прошептала я, глядя на терзания своего друга.
Это было ужасно: видеть его таким сломленным. Сейчас моя злость и обида, которая затаилась где-то глубоко внутри меня, казались мне просто нелепыми. Тим никогда не предал бы меня. Я могла верить ему больше, чем себе самой. Он был неотъемлемой частью моей души, и я не хотела, чтобы этой части было плохо. Во что бы то ни стало я должна была защитить его.
- Тим, все хорошо, - прошептала я, сжимая его дрожащие кулаки в своих ладонях. Парень смотрел вниз, на наши руки, и длинные пряди волос скрывали от меня его лицо. - Тим?
Долгое время мой друг не поднимал на меня взгляда, борясь с нахлынувшими эмоциями. Ему всегда давалось это слишком тяжело. Но вот, наконец, он поднял на меня взгляд светло-карих глаз, в которых явно застыла тревога и чувство вины.
- Ты мой лучший друг, Тим, - проговорила я очень отчетливо и глядя прямо в глаза парню. - И никто никогда этого не изменит. Ясно?
Тим поджал губы, выражая сомнение, но все же медленно кивнул. Его тело слегка расслабилось, и мы погрузились в свои мысли, сидя под теплым летним солнышком. Я чувствовала прохладную и сухую ладонь парня, который все еще сжимал мою руку. Теперь желание узнать правду об экспериментах на живых пациентах стало еще сильнее. Что, если Джеймс был не единственным подопытным? Как часто я замечала, что Тима запирают в палате на целые дни, а иногда даже недели? И исчезновения скольких людей я еще не заметила?
Наблюдая за гуляющими больными, я мысленно пыталась запомнить каждого из них. Женщина средних лет со спутанными волосами и слишком морщинистым лицом. Она раскачивалась назад-вперед, теребя какую-то веревку в руках. Мужчина с блестящей лысиной и глазами навыкате. Он постоянно бормотал что-то себе под нос. Девушка, которой перевалило слегка за двадцать, но от ее внешней красоты не осталось и следа. Лицо осунулось, тело иссохло, а глаза выражали безумный блеск. Она часто рвала на себе волосы, из-за чего их очень коротко подстригли.
Несколько десятков человек бродили по двору. Каждый из них жил в своем мире, и каждого из них я пыталась запомнить. Мой взгляд все еще перескакивал с одного лица на другое, когда в поле зрения попали яркие серо-голубые глаза. Джеймс смотрел на меня своим проницательным взглядом, который забирался в самую суть человеческой натуры, но стоило мне лишь ответить на этот взгляд, как он тут же отвернулся.
Почему Джеймс так странно себя вел? Он злился на меня? Или же у него были серьезные причины для того, чтобы играть в прятки? Если бы он дал мне хотя бы какой-то намек на то, что происходит, мне стало бы гораздо легче.
Вот только никаких намеков не было.

В течение нескольких дней мне приходилось сдерживать себя для того, чтобы не подойти к Джеймсу и не вытрясти из него объяснения. Я твердила себе, что его безразличие и нежелание общаться со мной имеют логические объяснения. Я старалась не подавать виду, но каждый раз, когда пыталась незаметно для других перекинуться с Джеймсом хотя бы парой слов, он куда-то уходил. Будто намеренно держался от меня как можно дальше, чтобы ни одна душа даже не заподозрила, что мы вообще знакомы. С одной стороны меня это раздражало, а с другой казалось правильным, и поэтому я прекратила свои попытки заговорить с Озборном. К тому же мне нужно было сосредоточиться на других, более важных, проблемах.
Несмотря на то, что никто ни разу и словом не обмолвился насчет наших ночных похождений, я знала, что они не остались без внимания. Теперь санитары следили за каждым из пациентов еще более пристально. Выбраться из палаты ночью, даже имея ключи, было невозможно. Каждый час кто-нибудь обязательно проходил по коридорам с фонариком и заглядывал в каждую палату, убеждаясь, что все больные на своих местах. Мой тайник находился достаточно далеко от палаты, так как я боялась, что кто-нибудь может ее обыскать, и теперь я не имела возможности узнать, что скрыто в деревянном ящичке.
Тим тоже не мог не заметить оживление санитаров, но для него, как и для других пациентов, которые были достаточно внимательны, причины таких мер предосторожности все еще были неизвестны. Я не осмелилась рассказать другу о том, что натворила. Это могло подвергнуть его опасности, а мне этого не хотелось. К тому же, я не была уверена, что он поймет. Возможно, мне не хотелось признавать этого вслух, но мысленно я все же замечала одну ужасную вещь: врачам удается понемногу менять Тима. Он становился более покладистым и все чаще пытался оправдать действия санитаров или доктора Оливера. Это пугало и его самого, но пока что мы старались делать вид, будто ничего не происходит.
Когда на третий день всех больных снова стали разгонять по палатам перед сном, я была готова лезть на стенку. Нетерпение сжигало меня изнутри, и я всерьез задумывалась над тем, чтобы рискнуть и выбраться из своей палаты именно этой ночью. Безумные мысли и планы роились в моей голове, словно осы в гнезде. Я не знала, как долго Джеймс будет играть со мной, и уже решила просто выкинуть его из своих планов. Да, он многим рисковал ради правды, но, судя по его нынешнему поведению, ему было плевать на то, что я узнала или могла узнать. Мы ведь не перекинулись и парой слов с той ночи. Разве нельзя было подать мне хоть какой-нибудь знак, если все это молчание не было простым капризом и действительно было так необходимо?
Лампы, которыми был освещен коридор, ведущий в жилой корпус, замигали, а затем резко погасли. Из-за пасмурного дня и практически полного отсутствия окон все моментально погрузилось во тьму. В корпус вместе со мной шло как минимум пятнадцать больных и примерно вдвое меньше санитаров. Теперь, когда свет погас, больные оживились. Некоторые запаниковали и стали кричать, другие предприняли безумную попытку удрать или же просто стали падать друг другу под ноги. Я не успела понять, что к чему, как в одно мгновение кто-то зажал мне одной рукой рот, а второй обхватил за талию, уволакивая куда-то. Сердце стало бешено биться в груди, а выброс адреналина заставил тело бешено извиваться в чьих-то сильных руках.
- Ш-ш-ш! - прошипел голос прямо у моего уха. Теплое дыхание обожгло щеку, и в следующее мгновение я ощутила, как нападавший поставил меня на ноги, приперев к стене всем телом.
В коридоре была суматоха и паника. Санитары пытались угомонить взбунтовавшихся пациентов, но тьма играла против них. Я слышала, как кто-то получил несколько увесистых ударов, а затем послышались новые крики. На этот раз кричали от боли. Кто бы ни вытянул меня из толпы, он намеревался держаться от нее на приличном расстоянии, но не уходить далеко.
Глаза начинали постепенно привыкать к темноте, и я заметила, как крохотный лучик, исходящий от небольшого окошка позади меня, осветил лицо незнакомца. Вот только это был вовсе не незнакомец. Джеймс все еще прижимал ладонь к моему рту и беспокойно оглядывался по сторонам. В темноте его лицо будто состояло из теней, и это помогало не замечать синяков и ссадин. Но вот глаза казались такими же яркими, как и обычно, и сейчас они выражали нетерпение и решительность.
- Слушай меня очень внимательно, - зашептал парень, приблизившись к моему лицу так близко, как только это было возможно. - У меня очень мало времени, но я должен был предупредить тебя.
Джеймс осторожно убрал руку от моего рта, и его глаза опасно заблестели в темноте. Я чувствовала его каждой клеточкой своего тела. Это казалось мне таким странным, но я приказала себе прислушиваться к словам парня, а не к собственному клубку непонятных и глупых эмоций. Даже крики и звуки ударов, доносившиеся где-то поблизости, больше не казались зловещими. Они отошли на второй план, и не осталось ничего, кроме глубокого и уверенного голоса Джеймса.
- Они знают, что в ту ночь я был не один, - быстро зашептал парень. - У них нет доказательств, что со мной была именно ты, но доктор Оливер подозревает тебя. Будь очень осторожна, ладно? Не делай пока что ничего, что могло бы показаться подозрительным. Не говори со мной и даже не смотри в мою сторону. Ты понимаешь меня, Тали?
Я быстро кивнула, зная, что он почувствует малейшее движение моего тела: так близко мы были прижаты друг к другу.
- Что они с тобой сделали? - вырвалось у меня тем же тихим шепотом, который быстро утонул в общем хаосе звуков и криков. В этом шепоте было сокрыто все то волнение за Джеймса, в котором я старалась не признаваться в течение трех дней.
Джеймс покачал головой, и я ощутила его дыхание на своем лице.
- Ничего такого, что я не смог бы выдержать, - пробормотал парень, а затем мне показалось, что он усмехнулся. - Все будет хорошо. Просто нам нужно немного подождать, пока все уляжется. Как только у меня появится возможность, я вытащу нас отсюда.
Слова Джеймса показались мне какими-то невероятными. Вытащит? Неужели он планировал побег? Я не верила, что такое вообще возможно. Мне лишь хотелось узнать, что для нас готовят врачи и какие эксперименты они собираются ставить. Я не могла уйти отсюда, не узнав правды, хотя и не понимала, почему это так важно. Ведь я действительно ненавидела это место, но никогда даже не думала о том, чтобы сбежать. Я чувствовала, что не должна этого делать, хотя и не понимала причины такой уверенности в этом.
Почувствовав, как тело Джеймса уже не так плотно прижимает меня к стене, я поняла, что он собирается исчезнуть во тьме. Глупо было делать то, что я сделала, но в тот момент мои мысли были слишком спутаны.
- Будь осторожен, - схватив запястье Джеймса, прежде чем он ушел, проговорила я.
Рука парня поднялась, и он легким касанием пальцев провел по моей щеке, а в следующее мгновение растворился в темноте, словно его тут никогда и не было. Свет включили ровно через две минуты после его исчезновения. Я заметила, что на полу, там, где была общая масса больных и санитаров, поблескивала кровь. Не без злорадства я отметила, что после этого небольшого происшествия пострадали не только больные. У одного из санитаров виднелся здоровенный кровоточащий укус, а у другого под глазом расплывался синяк. Хотя многие из пациентов тоже казались потрепанными, я все же была рада, что некоторые из них до сих пор были способны дать, пускай и слабый, но отпор этим ублюдкам.
Конечно же, громилы-санитары не были в добродушном настроении, когда пинками погнали нас к палатам. Но, даже несмотря на то, что меня грубо втолкнули в мою палату и затем резко захлопнули за мной дверь, я все же чувствовала себя гораздо лучше. Теперь, зная, что у Джеймса действительно есть причины избегать меня, я не могла не усмехнуться.
У меня по-прежнему был союзник.