Введение 2 страница

(см.: Сен Д. {356}, с. 10). Об этой частной трудности см. также: Пост Г. {317}, прим. 14. Утверждение Г. Поста о том, что физика "в высшей степени безуспешна" как наука (там же, с. 219) и что по сравнению с ней "ботаника в своей области применимости обладает значительной предсказательной силой" (там же, прим. 14), вполне согласуется с моим мнением и указывает на то, что аристотелевская наука, взятая в целом, может быть более адекватной, чем ее в высшей степени абстрактные наследники. Однако по многим другим вопросам мы с Постом расходимся. Читатель должен познакомиться с его превосходным сочинением, которое отчасти предохранит его от заражения теми взглядами, которые я пытаюсь защищать.

1. См.: Гайтлер В. {181}, с. 31.
2. Независимо от этого методологического возражения, имеются также фактуальные трудности. См. дискуссию на двенадцатом Сольвеевском конгрессе {374}, в частности статьи Гайтлера и Фейнмана. Сегодня (1971 г.) ситуация, по существу, остается той же, см. Бродский и Дрелл {35}, с. 190. Каждый из примеров, упомянутых в прим. 3-16, можно использовать в качестве основы исследования такого рода, которое осуществлено в гл. 6-12 настоящей работы (Галилей и коперниканская революция). Это показывает, что деятельность Галилея представляет собой не "исключение, характерное для начала так называемой научной революции" (Радницкий Дж. {322}, с. 164), а типичный пример того, как происходят изменения в науке во все времена. Однако я согласен с Радницким, что "сегодня", т.е. в физике 1960-1970 гг., ситуация может быть несколько иной. Это объясняется тем, что современная физика переживает период застоя, когда громадный рост объема сведений скрывает полное отсутствие новых фундаментальных идей. (Этот застой связан с тем, что физика из науки превратилась в бизнес и молодые физики больше не пользуются историей науки и философией как инструментом исследования.)
3. Розенфельд Л. {219}, с. 44.
4. Эту трудность осознал Бор в своей докторской диссертации, см. {25}, с. 158, 381. Он указал, что если бы изменения скорости были обусловлены изменениями во внешнем поле, то это было бы равнозначно тому, что поле уже возникло, так что никаких магнитных эффектов не могло бы появиться. См. также: Гайлброн Дж. и Кун Т. {178}, с. 221. Аргумент, приведенный в тексте, взят из: Фейнман Р. {139}, гл. 34.6. Несколько более ясное изложение см. Беккер В. {16}, с. 132.
5. Работа Дж. фон Неймана в области квантовой механики дает особенно поучительный пример такой деятельности. Для получения удовлетворительного доказательства теоремы расширения в гильбертовом пространстве фон Нейман заменяет квазиинтуитивные понятия Дирака (и Бора) своими собственными, более сложными понятиями. Теоретические отношения между последними допускают более точное описание, нежели отношения между теми понятиями, которые им предшествовали ("более точное", с точки зрения фон Неймана и его последователей). Иначе обстоит дело с их отношением к экспериментальным процедурам. Для подавляющего большинства наблюдаемых величин нельзя найти измерительных инструментов (Вигнер в: American Journal of Physics, vol. 31, 1963, с. 14), а там, где это все-таки возможно, приходится модифицировать хорошо известные и неопровергнутые законы произвольным образом или соглашаться с тем, что некоторые вполне ординарные проблемы квантовой механики, как, например, проблема рассеяния, не имеют решения; см. Кук Дж. (Journal of Mathe matical Physics, vol. 36, 1957). Вот так теория становится чудовищно строгой и точной, в то время как ее отношение к эксперименту оказывается более темным, чем когда-либо прежде. Интересно, что аналогичные формы развития встречаются и в "примитивном мышлении". "Наиболее характерной особенностью системы колдовства племени нупе, – пишет С. Нэдер, – является контраст между ее претенциозной теоретической структурой и примитивным я неряшливым применением этой структуры на практике " ({280}, с. 63). Для создания неймановских чудовищ наука вовсе не нужна.
6. Наличие качественных трудностей, или "резервов сопротивления" (см. Бл. Августин {6}), использовалось отцами церкви для устранения возражений, которые наука того времени выдвигала против некоторых частей христианского вероучения, например против догмы воскрешения Христа (которую Порфирий считал несовместимой с физикой).
7. Интересно, что Филолай, который пренебрегал свидетельствами органов чувств и считал Землю движущейся, был "нематематическим путаником. Это был путаник, обладавший мужеством, которое отсутствовало у многих великих наблюдателей и математически образованных ученых, - мужеством отвергнуть непосредственные свидетельства органов чувств для того, чтобы сохранить верность принципам, в которые он твердо верил" (Фриц К. {144}. с. 165). "Поэтому неудивительно, что следующий шаг на этом сути был связан с человеком, сочинения которого, насколько они вам известны, свидетельствуют о нем, скорее, как о талантливом стилисте и популяризаторе, иногда высказывавшем чрезвычайно интересные оригинальные идеи, чем как о глубоком мыслителе и строгом ученом" (там же, с. 184). Если путаники и поверхностные интеллектуалы движутся вперед, то "глубокие" мыслители погружаются во все более темные области сферы status quo или, иначе говоря, барахтаются в грязи.

1. Первая цитата взята из письма Декарта Мерсенну от 11 октября 1638 г. (Oeuvres II, р. 380), вторая – из письма Галилея Леопольду Тосканскому ({149}, с. 491). Подробное обсуждение стиля Галилея и связи этого стиля с его философией природы см.: Ольшки Л. {287}, т. III. Письмо к Леопольду цитируется и рассматривается на с. 455 и сл.

Письмо Декарта обсуждается Салмоном в качестве примера разногласий между рационализмом и эмпиризмом в {341}, с. 136. Однако правильнее рассматривать его как пример столкновения между догматической и оппортунистской методологиями, имея в виду, что эмпиризм может быть столь же строгим и жестким, как и наиболее строгие разновидности рационализма.

Высказывание Канта взято из "Критики чистого разума" В777,8 ({204}, с. 624); мое внимание к этому высказыванию привлекла работа С. Розена о "Пире" Платона). Кант продолжает: "Однако мне думается, что труднее всего согласовать хитрость, притворство и обман с намерением отстоять доброе дело. Чтобы при взвешивании доводов разума в чистой спекуляции все было честно – это самое меньшее, чего можно требовать. Но если бы можно было твердо рассчитывать хотя бы на это меньшее, то спор спекулятивного разума... был бы или давно решен, или близок к разрешению. Так нередко благородные чувства обратно пропорциональны достоинству самого дела" (там же). Следует заметить также, что возникновение цивилизации Кант объясняет лицемерием, которое "служит... для того, чтобы вывести человека из грубости" (там же, с. 623). Сходные идеи встречаются в его истолковании мировой истории.

1. Галилео Галилей. Диалог... {156}, с. 224.
2. Там же, с. 223.
3. Там же, с. 354-355.
4. Бэкон Ф. Новый Органон {10}, т. 2, с. 8. 206
5. Галилео Галилей. Цит. соч., с. 353 (курсив мой. – П.Ф.).
6. Там же, с. 354.
7. Там же, с. 346.
8. Гегель {176}, с. 235.
9. Кинематический релятивизм Галилея непоследователен. В цитируемом ниже отрывке он утверждает, что 1) общее движение не имеет каких-либо следствий. "Движение, – говорит он, – является движением и воздействует как таковое, поскольку оно имеет отношение к вещам, его лишенным, но на вещи, которые равным образом участвуют в этом движении, оно не воздействует совсем" как если бы его не было" (Диалог, с. 214). "Какое бы движение ни приписывалось Земле, для нас как ее обитателей и, следовательно, участников этого движения оно неизбежно должно оставаться) совершенно незаметным, как если бы его вообще не было, поскольку мы смотрим только на земные вещи" (там же, с. 212). "Движение, общее для многих движущихся тел, как бы не существует, если речь идет об отношении движущихся тел друг к другу..." (там же, с. 214). В то же время он утверждает, что 2) если тела, составляющие Вселенную, должны по природе своей обладать движением, то невозможно, чтобы движения их были прямолинейными" и вообще какими бы то ни было, кроме как круговыми (см. там же, с. 115). Из положения 2) следует, что свободные части систем, движущихся по прямой линии, будут стремиться описывать круговые траектории, что противоречит 1). Именно эта непоследовательность привела меня к мысли разделить аргумент Галилея на два шага, один из которых относится к относительности движения (можно заметить только относительное движение), а другой – к законам инерции (только инерциальное движение оставляет отношение между частями системы неизменным, при том условии, конечно, что смежные инерциальные движения приблизительно. параллельны). (О двух шагах аргумента Галилея см. сл. главу.)"

Следует иметь в виду, что признание относительности движения даже для инерциальных траекторий означает отказ от теории импетуса. По-видимому, Галилей и отказался от нее, ибо обоснование наличия "безграничных" или "вечных" движений, которое он приводит на с. 245. и сл. своего "Диалога", апеллирует к движениям, которые нейтральны, т. е. не являются ни естественными, ни вынужденными, и которые поэтому (?) можно считать вечными.

1. См. Остин Дж. {7}, с. 74. Вспомогательные слова играют важную роль в аристотелевской философии.

1. Галилео Галилей. Диалог, с. 270-272.

1. Там же, с. 347-348. Зависимость видимого движения от относительного утверждал еще Евклид в своей "Оптике", разд. 49 и сл. Старая схолия из разд. 50 приводит пример корабля, покидающего гавань. Этот же пример повторяет Коперник. (О вращениях..., кн. 1, гл. VIII). В средневековой оптике он был хорошо известен (см. Витело {392}, IV, разд. 138). В настоящее время мы знаем, что этот пример справедлив только, для постоянных скоростей.
2. Галилео Галилей. Диалог, с. 272.
3. Там же, с. 348.
4. Птолемей. Альмагест, i I, с. 7.
5. Галилео Галилей. Диалог, с. 510. Ср.: "Один и тот же эксперимент, который на первый взгляд доказывает одно, после более тщательной проверки убеждает нас в противоположном" {Галилей {150}, с. 164). Критикуя предложенное мной истолкование, проф. Мак-Маллин высказал пожелание, чтобы я дал более серьезное "логическое и биографическое обоснование" утверждению о том, что Галилей не только доказывал, но также и плутовал {266}, с. 39). Он не согласен также с тем, что Галилей вводил динамический релятивизм именно так, как я об этом говорю. С точки зрения Мак-Маллина, "Галилей доказывает, что, поскольку его оппонент уже интерпретирует наблюдения, осуществляемые в таком контексте (движение на корабле), "релятивистски", постольку он не может поступать иначе, когда речь идет о наблюдениях, осуществляемых на поверхности Земли" (там же, с. 40). Действительно, Галилей рассуждает именно таким образом, но в споре с оппонентом, который, как он утверждает, "с такой неохотой признает, что движение ничего не производит среди тех вещей, для которых оно является общим" (Диалог, с. 270), который убежден, что наряду с относительными движениями корабль обладает также абсолютными положениями и движениями (см.: Аристотель, физика, 208Ь8 и ел.), и который во всяком случае развил в себе способность использовать различные понятия в разных случаях, не впадая в противоречие. Если же критикуемая позиция состоит в этом, то показать, что у оппонента имеется относительное понятие движения или что он часто пользуется относительным понятием в своих повседневных делах, вовсе не означает "доказать противоречивость его "парадигмы"" ({266}, с. 40). "Здесь обнаруживается часть этой парадигмы, но другая ее часть не затрагивается. Данный аргумент превращается в желаемое доказательство только в том случае, если абсолютное понятие либо замалчивается, либо неявно устраняется, либо отождествляется с релятивистским понятием. Именно это и делает Галилей, хотя, как я пытался показать, скрытно.
6. Галилео Галилей. Диалог, с. 229.
7. Там же, с. 424.
8. Там же, с. 425.
9. Там же, с. 423.
10. Там же, с. 423.
11. Мысль о том, что в универсуме существует некое абсолютно привилегированное направление, имеет весьма интересную историю. Она опирается на структуру гравитационного поля поверхности Земли, т.е. той части земного шара, которая известна наблюдателю, и обобщает его опыт в этой области. Принятое обобщение весьма редко рассматривается в качестве особой гипотезы; оно неявное включается в "грамматику" здравого смысла и придает абсолютное значение терминам "верх" и "низ". (Это "естественная интерпретация" точно в том смысле, о котором было сказано выше.) Лактанций, один из отцов церкви, опирается именно на это значение, вопрошая: "Возможно ли в самом деле дойти до такой путаницы, чтобы допустить существование человеческих существ, у которых ноги располагаются выше головы? Или допустить, что деревья и злаки растут не вверх, а вниз"? ({237}, III). Такое же использование языка предполагается той "массой необразованных людей", которые спрашивают, почему антиподы не падают с Земли (Плинии. Естественная история, II); см. также: Птолемей Альмагест, I, 7. Попытки Фалеса, Анаксимена: и Ксенофана найти опору, которая не дает Земле падать "вниз" (Аристотель. О небе, 294а12 и сл.), показывают, что почти все ранние философы за редким исключением (Анаксимандр) разделяли этот способ мышления (вплоть до атомистов, которые считали, что атомы первоначально падают "вниз") (см. Джеммер М. {201}, с.11). Даже Галилей, который высмеял мысль о падении антиподов (Диалог, с. 426), иногда говорит о "верхней половине Луны", имея в виду ту часть Луны, "которая для нас невидима". Не следует забывать, что некоторые представители лингвистической философии наших дней "с их мозгом, столь тупым, что сами они не в состоянии осознать своих явных заблуждений" (там же, с.423), питают надежду воскресить абсолютное значение дихотомии верх – низ хотя бы локально. Поэтому не следует недооценивать влияния примитивной концептуальной структуры, включающей в себя анизотропность мира, с которой вынужден был бороться Галилей, на мышление его современников. Анализ некоторых аспектов здравого смысла британцев во времена Галилея, включая астрономический здравый смысл, см. в: Тильярд Э. {376}. Соответствие центрально-симметричного универсума распространенным представлениям часто утверждается Аристотелем, например в работе "О небе", 308а23 и сл.
12. Галилео Галилей. Диалог, с. 230 и 510.
13. Там же, с. 436. Галилей пересказывает здесь мысля Коперника, высказанные им в обращении к папе Павлу III в предисловии к своей работе "О вращениях..." ({218а}); см. также гл. 10 настоящей книги. Можно указать еще на одно высказывание Коперника: "Все эти феномены представляются связанными прекраснейшим образом как бы золотой цепью; и каждая из планет своим положением, порядком и изменениями своего движения свидетельствует о том, что Земля движется, мы же-обитающие на поверхности земного шара, вместо того чтобы признать изменения его положения, – верим, будто планеты сами совершают все виды наблюдаемых движений" ({334}, с. 165). Следует обратить внимание на то, что эмпирические основания в этом рассуждении отсутствуют и это не случайно, так как Коперник сам признает (там же, с. 57), что теория Птолемея "совместима с данными вычислений".
14. Галилео Галилей. Диалог, с. 218.
15. См. мою статью {128}.
16. Эти допущения вообще не были предметом обсуждения, но они противоречили некоторым фундаментальным идеям аристотелевской физики.
17. Галилео Галилей. Диалог, с. 243-244.
18. Между прочим, многие из "опытов" и "экспериментов", используемые в рассуждениях по поводу движения Земли, совершенно фиктивны. Так, Галилей в своей работе {151}, с. 211 и сл., которая "следует мнениям Аристотеля и Птолемея" (там же, с. 223), использует такой аргумент против вращения Земли: "...Объекты, падающие с высоты на Землю, как, например, камень, падающий с вершины башни, не упадет к подножью этой башни, так как за то время, которое камень движется прямолинейно вниз, находясь в воздухе. Земля, поворачиваясь в своем движении к Востоку, встретит его далеко от подножья, башни, точно так же, как камень, брошенный с мачты движущегося судна, упадет не к основанию мачты, а ближе, к корме судна" (там же, с. 224). Выделенная в тексте ссылка на поведение камня, брошенного на движущемся судне, вновь используется в "Диалоге" (с. 224) в том месте, где обсуждаются аргументы Птолемея, однако здесь она уже не считается корректной. "Но здесь мне кажется уместным, – говорит Сальвиати, – предупредить уступку, которую из излишней щедрости делают своим противникам последователи Коперника, а именно: они допускают в качестве надежных и достоверных опыты, которых их противники на самом деле никогда не производили, как, например, опыт с телами, падающими с мачты корабля, когда он находится в движении..." ("Диалог", с. 279). Выше (с. 253) на основании вывода, а не наблюдения, утверждается, что камень упадет к основанию мачты даже в том случае, когда судно находится в движении, а возможный эксперимент обсуждается на с. 286. Бруно считает несомненным, что камень достигнет основания мачты движущегося судна ({39}, с. 83). Следует отметить, что эта проблема отнюдь не легко поддается экспериментальному решению. Эксперименты, проводились, но результаты их были далеко не окончательными, см. Эрмитедж Д. {5}, с. 342 и сл., и Койре А. {225}, с. 89 и сл. Аргумент башни можно найти у Аристотеля в работе "О небе", 296Ь22 и у Птолемея в работе "Альмагест" (i, 8). Обсуждает его и Коперник в гл. 8 своего труда "О вращениях..."; но в следующей главе пытается отказаться от него (см. прим. 12 гл. 8 настоящей книги). Роль этого аргумента в средние века проанализирована в работе М. Клагетта {59}, гл. 10.

1. См. Лакатос И. {243}. Использование в науке гипотез ad hoc тождественно тому, что антропологи называют "вторичными обработками" (см. Гортон Р. {193}, с. 35). Считается, что вторичные обработки представляют собой единственный специфический признак, отделяющий науку от колдовства. Наш анализ здесь (и в гл. 12) опровергает это предположение и показывает, что если различия и существуют, то их можно найти повсюду.

1. См. Галилей Г. {152}, с. 73.
2. См. там же, с. 73.
3. Там же, с. 78.
4. Цит. по {77}, с. 338. В прим. 10 к этой странице С. Дрейк поясняет: "Галилей еще не был коперниканцем, когда писал это".
5. См. {77}, с. 228.
6. См. {152}, с. 73 и сл.
7. Там же, с. 74.
8. См.: Аристотель. Физика. VII, 1, 241b35-6.
9. {152}, р. 79.
10. Там же, viii (в нумерации Драбкина).
11. Коперник {218а}, I, гл. 8, с. 29: "Круговое движение всегда совершается равномерно, поскольку оно имеет неубывающую npичину" (курсив мой. – П.Ф.). Коперник принимает аристотелевскую теорию движения и его учение об элементах и пытается объяснить вращение Земли в терминах этих концепций. Ссылка на "причину" в приведенной выше цитате двусмысленна. Она может предполагать один из вариантов теории импетуса, но может и просто означать, что Земля вращается с постоянной угловой скоростью, так как остается в своем естественном пространстве: "Итак... у простого тела будет простым и движение (это прежде всего проверяется для кругового движения)... пока простое тело прибывает в своем приходном месте и в целостности. В своем месте, конечно, не может быть другого движения, кроме кругового, когда тело всецело прерывает в себе самом, наподобие покоящегося" (там же, с. 28-29). Если принять во внимание то обстоятельство, что разделение движений на прямолинейные и круговые Коперник считает математической уловкой, "аналогичной той, которая дает нам возможность Проводить различие между линией, точкой и плоскостью, хотя они не существуют отдельно друг от друга и не существуют вне тела", то вторая интерпретация кажется более предпочтительной (однако, рассматривая мир как некое "животное", он все-таки допускает существование абсолютного пространства – см. ниже). Об этих проблемах см. замечания Биркенмайера в прим. 82 и сл. сб. {216}. См. также третий диалог в работе Бруно ({37}, с. 76-85, особенно с. 82 и сл.). Принцип, используемый Бруно (и, может быть, также Коперником) и главным образом говорящий о том, что Земля есть некоторый организм, части которого вынуждены двигаться вместе со всем целым, мог быть взят из: Discourse of Hermes to Tot (English transl. in Scott. Hermetica, vol. I). Коперник однажды упоминает Гермеса Трисмегиста в {218а1, I, гл. 10, обсуждая положение Солнца: "Однако в центре покоится Солнце..., которое Трисмегист {sic} называет видимым богом...", см. прим. 5 к гл. 4. Он уподобляет мир организму, в котором круговое движение сосуществует с прямолинейным, точно так же как организм сосуществует со своими болезнями. (Вся эта проблема отношения между прямолинейным и круговым движениями подробно обсуждается в Дне первом "Диалога" Галилея.) Вместе с тем Земля "зачинает от Солнца и ежегодно становится беременной" (там же, гл. 10). Обзор попыток справиться с физическими трудностями, возникающими при допущении движения Земли, см. в работе А. Койре {223}, т. 3, гл. 1.
12. {153}, с. 215, 250.
13. Там же, с. 147 и сл.
14. По мнению А. Майер (см. {262}, с. 151 и сл.), для объяснения того "факта", что "нейтральные" движения продолжаются вечно, Галилей заменяет импетус инерцией. Во-первых, следует сказать, что такого "факта" не было. Во-вторых, сначала Галилей не верил (и был прав), что такой факт существует. Это мы только что видели. Поэтому у него не было необходимости "объяснять недавно обнаруженные феномены" (там же, с. 151). Существовала чисто теоретическая необходимость поддержать, "спасти", но не феномен, а новое мировоззрение. О недостаточности для этого существовавших экспериментов см. прим. 19 предыдущей главы. В своем наиболее интересном и спорном сочинении С. Дрейк утверждал, что, "будучи физиком, Галилей истолковывал инерционные движения как прямолинейные. Однако в качестве пропагандиста, во время написания "Диалога", он утверждал, что прямолинейное движение не может быть вечным, в то время как круговое движение может... Поэтому когда в "Диалоге" я читаю метафизические восхваления кругов, то в отличие от большинства историков не заключаю отсюда, что автор был не в состоянии освободиться от груза старых традиций. Напротив, у меня появляется сильное подозрение, что в этих пассажах автор преследовал некую определенную цель" (Galileo studies. Ann Arbor, 1970, р. 253). В поддержку своего утверждения С. Дрейк приводит большое число весьма убедительных аргументов. Все это, несомненно, удивительно соответствует идеям моего сочинения.

1. Так называемая научная революция привела к поразительным открытиям и значительно расширила наши знания в области физики, физиологии и астрономии. Это было достигнуто за счет того, что факты, поддерживавшие прежнюю философию, были отметены в сторону, объявлены маловажными и подчас даже несуществующими. Таким образом, все свидетельства в пользу колдовства, демонических способностей, существования дьявола и т.п. были отброшены вместе с "предрассудками", которые они когда-то подтверждали. В результате к концу средних веков наука была изгнана из психологии человека, так что даже великих усилий Эразма и его друга Вивеса – этих лучших представителей гуманизма – оказалось недостаточно для их нового сближения, и в течение столетий психопатология была вынуждена влачиться далеко позади общей медицины и хирургии. В сущности." отделение медицинской науки от психопатологии было настолько резкам, что последнюю всегда в целом относили к области теологии и церковного и гражданского законодательства – двум сферам, которые естественно все дальше и дальше отходили от медицины..." (Зильборг Дж. {401}, с. 3 и сл., с. 70 и сл.). Астрономия успешно развивалась, однако познание человека постепенно сползало назад на все более ранний и более примитивный уровень. Другим примером является астрология. На ранних стадиях развития человеческого мышления, – пишет О.Конт ({62}, т. III, с. 273-280), – связи между астрономией и биологией исследовались с весьма различных точек зрения, но по крайней мере исследовались, а не выпадали из поля зрения, как это происходит в наше время из-за сдерживающего влияния нарождающегося и еще несовершенного позитивизма. За фантастической верой прежней философии в физиологическое влияние звезд крылось здравое, хотя еще и весьма путаное, осознание той истины, что события нашей жизни некоторым образом зависят от Солнечной системы. Подобно всем первобытным предвосхищениям человеческого духа, это чувство нуждалось в очищении позитивной наукой, а не в разрушении, хотя, к сожалению, в науке, как и в политике, часто трудно что-либо преобразовать, не отвергнув этого хотя бы на некоторое время".

1. Галилей. Диалог, с. 31 и 156.
2. Галилей. Диалог, с. 423. В других местах Галилей выражается гораздо более воинственно и догматично, не обнаруживая какого-либо осознания трудностей, упомянутых здесь. См. его подготовительные заметки для письма к великой герцогине Христине ({155}, V, с. 367 и сл.).
3. Галилей. Диалог, с. 430.
4. Там же, с. 434.
5. Там же, с. 429.
6. Там же, с. 429. Подробности относительно исследования изменений величин планет см. в Приложении t к настоящей главе.
7. Галилей. Пробирщик {146}, с. 184.
8. Это относится примерно к концу XVI в. (см. статью Прайса {319}, с. 197-218). Д.С.Прайс обсуждает лишь кинематические и оптические трудности новых концепций. (Рассмотрение динамических трудностей еще больше укрепило бы его позицию.) Он указывает на то, что "при самых лучших условиях геостатическая или гелиостатическая система, использующая эксцентрические Круги (или их эквиваленты) с центральными эпициклами, может объяснить все угловые движения планет с точностью, лучшей чем 6'..., правда, здесь нужна специальная теория для объяснения движения... Меркурия, а также планеты Марс, которая обнаруживает отклонения до 30'. Это, несомненно, лучше, нежели та точность в 10', которую сам Коперник считал вполне удовлетворительной Для своей теории". Эту теорию было довольно трудно проверить, так как во времена Коперника рефракцию (почти 1 градус вблизи горизонта) не принимали во внимание и эмпирический базис предсказаний был совершенно неудовлетворителен.

К.Шумахер {351} обнаружил, что предсказания относительно движения Меркурия и Венеры, сделанные Птолемеем, отличаются от предсказаний Коперника самое большее на 30'. Расхождения между современными предсказаниями и предсказаниями Птолемея (и Коперника), достигающие 7 градусов, обусловлены главным образом ошибочными константами и начальными условиями, включая неверную оценку величины прецессии. О гибкости птолемеевской схемы см. статью Н. Хэнсона (Isis, № 51, 1960, р. 150-158).

1. Некоторые исторические факты, приведенные в этой и следующих главах (вплоть до гл. 11), и выводы из них оспариваются в недавно появившемся сочинении (Studies in the History and Philosophy of Science, May, 1973, р. 11-46), сфабрикованном Ч.К.Мэчемером с помощью Г.Бухдаля, Л.Лаудана и других специалистов. Обсуждение этого сочинения можно найти в приложении 2 к настоящей главе.
2. Что это не так, можно убедиться из прим. 12 к гл. 8
3. Птолемей. Альмагест, I, 7.
4. Галилей. Диалог, с. 423-424.
5. См. об этом в: Джеймонат Л. {157} с. 184.
6. См. {156}, т. 1, с. 21.
7. См. {155}, X, с. 441.
8. Имеется в виду {209}, цит. по: {208}. На это издание мы будем ссылаться как на "Оптику 1604 г.". Это была единственная полезная работа по оптике, существовавшая в то время. Наиболее вероятно, что причиной интереса к ней Галилея были многочисленные ссылки на эту работу в отзыве Кеплера на "Звездный вестник". Об истории этого отзыва см. "Разговор со звездным вестником Галилея", написанный Кеплером {211}. Многочисленные ссылки на более раннее произведение, содержащиеся в "Разговоре...", были интерпретированы некоторыми противниками Галилея как "срывающие с него маску" (Г.Фуггер в письме к Кеплеру от 28 мая 1610 г., Галилей {155}, т. X, с. 361) и как указание на то, что он (Кеплер) "хорошо отделал его" (Мэстлин в письме к Кеплеру от 7 августа, Галилей {155), т. X, с. 428). Галилей должен был получить "Разговор..." Кеплера до 7 мая ({155}, т. X, с. 349) и о получении оттиска "Разговора..." сообщает в письме к Кеплеру от 19 августа ({155}, т. X, р. 421).
9. Кеплер. Диоптрика. Аугсбург, 1611 {210}. Эта работа была написана после открытий Галилея. Ссылки на них: Кеплера в предисловии были переведены Е.Карлосом ({208}, т. IV, с. 37, 79 и сл.). Проблема, о которой говорит Ж.Тард, обсуждается в "Диоптрике" Кеплера.
10. См. Джеймонат Л. {157}, р. 37.
11. Письмо к Личети от 23 июня 1640 г. {155}, т. VIII, с. 208.
12. Кеплер, наиболее знающий и известный из современников Галилея, ясно изложил те причины, по которым он, несмотря на превосходное знание проблем оптики, "воздержался от попытки построить оптический прибор". "Однако вы, – обращается он к Галилею, – возбудили мое восхищение. Отбросив все опасения, вы обратились прямо к визуальному эксперименту". ("Разговор...", цит. соч., с. 18). Остается только добавить, что благодаря незнанию оптики Галилей вовсе не должен был преодолевать "опасений": "Галилей... был совершенным невеждой в оптике, и не будет слишком большой смелостью предположить, что это было счастливой случайностью как для него самого, так и для человечества" (Рончи В. {69}, с. 550).
13. Хоуп Э. {192}, с. 32. Суждение Э. Хоупа относительно изобретения телескопа разделяется Р. Вольфом, Э. Зиннером и другими. X. Гюйгенс указывает, что потребовался бы сверхчеловеческий разум, чтобы изобрести телескоп на основе существовавшей физики и геометрии. В конце концов, добавляет он, мы все еще не понимаем принцип работы телескопа ({199}, с. 163). Впоследствии эту мысль повторил А. Кеетнер ({205}, с. 60).

Различные авторы, маскирующие отсутствие воображения и темперамента высокими моральными нормами, усмотрели проявление глубокой мудрости в деятельности Галилея и приложили все усилия к тому, чтобы объяснить его действия высокими и скучными побуждениями. Один весьма незначительный факт (а именно, замалчивание Галилеем достижений Коперника в его "Trattato della Sfera" ({155}, II, с. 211 и сл., где упомянута идея движения Земли, но отсутствует имя Коперника, в то время как, по мнению некоторых исследователей, он уже признал коперниканство) привел к многочисленным психологическим исследованиям и нескольким удобным гипотезам ad hoc даже такого серьезного автора, как Л.Джеймонат ({157}, с. 23). И все-таки нет никаких оснований для ответа на вопрос, почему человек, причем человек чрезвычайно умный, должен подчиняться стандартам современных академических консерваторов и почему он не может пытаться своим собственным путем удовлетворять свои интересы. Действительно, что за странный моральный принцип, требующий, чтобы мыслитель был болтуном, который лишь бубнит о своей вере в "истину" и никогда ни словом не обмолвится о том, что он в чем-то сомневается? (Не этого ли требует современный поиск достоверности?) Подобное пуританство, несомненно, слишком наивно, чтобы объяснить нам суть человека эпохи позднего Ренессанса и раннего барокко. Кроме того, мистификации Галилея открывают гораздо более интересный характер, нежели тог образ изможденного "искателя истины", который нам обычно преподносится в качестве объекта преклонения. И наконец, как мы увидим, только благодаря таким мистификациям мог быть достигнут прогресс в данный конкретный период. См. также прим. 19 к данной главе.