ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. Не выпуская ее из рук, он пересел на диван

Не выпуская ее из рук, он пересел на диван. Заметил, что Карен опять босиком, подтянул поближе и зажал в ладони холодные пятки. Теперь было хорошо. Теперь все будет хорошо.

Ее руки медленно поползли вверх, и Дел зажмурился — тонкие пальцы робко и осторожно дотрагивались до него, словно проверяя, все ли на месте — спина, плечи, шея. Наконец пальцы добрались до головы, пробежались по волосам, зарылись в них и слегка взъерошили.

— Тебе постричься пора, — неожиданно сказала Карен.

Он усмехнулся — настолько это было по-женски.

— С тобой пострижешься.

— Ты очень сердишься?

Ему было трудно ответить на такой вопрос. Рассказать, как иногда он готов был придушить ее или что он пережил за эти дни? Зачем? Она устроилась у него на груди, обняв его обеими руками под пиджаком — и именно это было сейчас важнее всего.

— Нет... я вообще почти не сердился. Только очень боялся за тебя. И себя все время ругал.

Она вскинула голову и непонимающе уставилась на него.

— А себя-то за что?

— Я должен был заметить, что тебе плохо.

Повернувшись набок, Карен легла, положив голову ему на колени и уткнувшись носом в его живот. Все, что она говорила, отдавалось теперь теплой и щекотной волной, а слова были почти неразборчивы:

— Ты не мог заметить. Мне было хорошо с тобой — мне никогда в жизни не было так хорошо, как с тобой — все время, с самого первого дня. Только на озере, когда подъехала полицейская машина — я же не знала, что это Кэсси, и подумала, что за мной. Вот тогда я и поняла, что нельзя мне с тобой оставаться, чтобы тебе неприятностей из-за меня не вышло. И с тех пор я про это часто думала — когда тебя рядом не было или когда ты спал. Только все время казалось — ну еще немножко, еще немножко пожить и порадоваться.

Дел приподнял ее лицо — глаза уже налились слезами, но губы упрямо пытались улыбнуться.

— Я иногда думала — хоть бы мне под автобус, что ли, попасть, чтобы до конца хорошо было.

— И ты говоришь, что тебе со мной было хорошо? Это ты называешь — хорошо?

Карен кивнула, погладила его по лицу — и все-таки улыбнулась.

— Конечно! Я каждое утро просыпалась, и ты был рядом — такой смешной, сонный, лохматый... И улыбался, и можно было до тебя дотронуться. И я знала, что еще не сегодня конец... — она вздохнула, — тебе про ребенка Томми сказал, да?

— Да.

— Кроме него, никто не знал. Я сама узнала только за день до экзамена.

— И мне не сказала... а ему сказала.

— Извини... Мне стыдно было признаться, что я тебя так подвела. И я не хотела, чтобы ты на меня сердился... в последний день.

— И ты думала, что я не буду тебя искать? Увижу, что тебя нет — спокойно сяду и буду ужинать? Пирожки еще мне оставила.

— И еще котлеты... в морозилке, — сообщила Карен унылым голосом.

Ему захотелось наорать на нее, встряхнуть, обнять — Дел уже не знал, смеяться или плакать.

— Ты что, меня совсем сволочью считаешь? — почти рявкнул он, все-таки слегка встряхнул — и прижал к себе. — Ты что думала — я смогу жить, зная, что ты неизвестно где, одна, без денег — да еще беременная? Да я тут чуть не свихнулся, когда Томми мне так спокойненько заявил, что он два дня тусовки проверял — нет ли тебя, случайно, там!

— Ну и зря, — сердито буркнула Карен, — глупо.

— Что глупо?

— Проверять было глупо. Ты что, не понимаешь, что я... после тебя... не смогла бы, — зажмурившись, она замотала головой, — ни за что.

И он ответил — тихо, почти шепотом:

— Я так и подумал.

Она замерла, широко открыв глаза, вглядываясь в него, словно спрашивая, правда ли это. Дел кивнул.

— Томми сказал, что все проверить надо. А я и так знал, что тебя там быть не может. Знал — и все.

Карен выдохнула со звуком, похожим на рыдание, и внезапно потянулась к нему, целуя всюду, куда могла достать — в подбородок, в уголок рта, в шею — без слов объясняя, как соскучилась, как одиноко и холодно ей было без него.

Он донес ее до постели и рухнул туда вместе с ней, не в силах отпустить ни на мгновение. Кажется, что-то трещало, но терпения расстегивать пуговицы не было. Не было ничего, кроме тонкой шеи, в которую он жадно впился ртом — ничего, кроме шелковистой кожи под футболкой, кроме горячего тела, прильнувшего к нему. Ни ласк, ни слов, и это было естественно, как дыхание, как биение сердца. Все закончилось быстро — очень быстро, слишком быстро.

Дел очнулся, забывшись лишь на долю секунды — сердце все еще лихородочно билось. Медленно поднял голову — в глазах Карен стояли слезы, но, встретив его взгляд, она улыбнулась.

Он попытался губами смахнуть слезинку со щеки.

— Карен, детка... ты чего? Я тебе больно сделал?

— Я люблю тебя, — она сказала это так грустно, что у него защемило сердце.

Дел на секунду замер, но постарался улыбнуться.

— Это так плохо, что плакать хочется? Я такой ужасно противный?

Она засмеялась — или всхлипнула?

— Нет... мне просто все время хотелось тебе это сказать, а теперь можно.

— Можно. Много-много раз можно, и я буду ходить, задрав нос — потому что меня любит такая девушка — самая лучшая, самая красивая, самая... Ну улыбнись ты, наконец, и не надо плакать. А то я сейчас тоже заплачу.

Карен улыбнулась — настолько нелепым показалось ей подобное заявление.

Больше она не плакала.— лежала, плотно прижавшись к нему и слегка улыбалась, закрыв глаза.

— Спишь? — спросил Дел, очень тихо, чтобы, если она действительно спит, не разбудить ее.

Но Карен открыла глаза и откликнулась, совсем не сонным голосом:

— Нет... я спать не хочу.

— Я хотел тебе сказать, что ты никого не подводила. — Она вскинула на него глаза, не сразу поняв, что он вообще имеет в виду. — Ты сказала, что подвела меня — с ребенком. А на самом деле я рад, что так получилось.

— Но я говорила, что ты можешь не беспокоиться — и ты мне поверил.

— Чем больше я об этом думаю — тем больше понимаю, что такой подарок для меня это все равно что жизнь начать заново. Я и не ждал, не думал... — он не договорил, уткнувшись лицом ей в волосы. Помолчал и неожиданно спросил: — А ты у врача была?

— Да, два дня назад. Все нормально. Срок совсем маленький — полтора месяца всего. Снаружи еще вообще ничего не видно.

— Мы поженимся в четверг, хорошо?

Она тяжело вздохнула, не зная, что ответить, но Дел воспринял этот вздох как несогласие и резко отодвинулся.

— Тебе что, так неприятно об этом думать? Мы же уже договорились — или ты по новой собираешься нести свою ахинею про то, что ты мне не пара? — и осекся, почувствовав, что Карен испуганно замерла. Нерешительно обнял — она отвернулась и обиженно засопела. — Не обижайся, я за эти дни извелся. — Поднял ее лицо, поцеловал в переносицу, где было больше всего веснушек. — Ну не обижайся, ладно?

— А я вовсе и не собиралась с тобой спорить — и никакой «своей ахинеи» тоже не собиралась нести, — неожиданно буркнула она.

— Почему это? — подобное послушание показалось ему подозрительным.

— Ты голодный и злой — чего с тобой спорить? Все равно слушать не будешь.

— С чего это ты взяла, что я голодный и злой?

— А у тебя в животе бурчит — и мне в ладонь отдает.

Только теперь Дел почувствовал, что ее рука уже давно устроилась у него на животе, и внезапно ему стало смешно.

— Сама, небось, есть хочешь? — спросил он. Она пожала плечами и кивнула с виноватым видом — он не выдержал и тихонько рассмеялся.

— Ладно, давай вставать.

Он даже не понимал, как голоден, но, увидев на столе те самые рассердившие его котлеты, проглотил штук десять, прежде чем опомнился.

— Ты что, вообще ничего не ел все эти дни? — с ужасом спросила Карен.

— Виски, кофе. Да, еще две шоколадки, — вспомнил он, откусывая пирожок.

— Запасы Томми? — хихикнула она. Дел кивнул и добавил:

— Но рыбок я кормил.

Устроившись на ковре, он наблюдал, как Карен убирала со стола — не торопясь, слегка нахмурившись и, казалось, напряженно о чем-то думая. Закончила, постояла еще немного у плиты — наконец подошла и села рядом.

— Ну, так что насчет четверга? — спросил он. — Или ты так и не хочешь за меня замуж выходить?

Она — не хочет?! Он что, так и не понимает — или просто делает вид, что не понимает? Да разве ему такая жена нужна? Но он, кажется, думает, что такая.

Как незаметно и быстро она привыкла, что можно протянуть руку — и Дел всегда рядом, всегда согреет и утешит. Привыкла, и воспринимала, как должное, и забыла, что значит быть одной. Все эти страшные дни ей казалось, что он просто куда-то ушел и скоро вернется — она знала, что это не так, и все-таки ждала.

Закрыв глаза, Карен вспомнила слова Томми — «не надо за мужика пытаться его проблемы решать». А может, Томми прав? Дел хочет на ней жениться, хотя знает про нее все... почти все. Так зачем обижать его — ведь он, кажется, до сих пор считает, что сам чем-то ее не устраивает!

Она взяла его за руку, прижалась к ней щекой и поцеловала в ладонь.

— В четверг — так в четверг, — невольно удивилась радости, осветившей его лицо и нерешительно спросила: — Только... а это по-настоящему будет?

Дел не сразу понял, о чем идет речь.

— Что значит — по-настоящему?

— Ну… ты же знаешь, у меня документы чужие. И я не могу своим настоящим именем назваться.

Он вспомнил, что читал о подобных случаях.

— Я слышал, что брак законный, вне зависимости от имени, под которым он заключен, если нет других причин, мешающих ему быть законным.

— Каких причин?

— То есть если ты не замужем, — (Карен помотала головой), — совершеннолетняя, — (кивнула), — и не сумасшедшая, — (пожала плечами.) — Скажи мне, а твои документы не фальшивые? Их можно вообще где-нибудь показывать?

— Нет, они настоящие — только чужие, — она невесело усмехнулась. — Меня с ними два раза арестовывали, и даже полиция ничего не заметила — так что они абсолютно надежные. Была одна девушка, еще в Чикаго. Тоже блондинка, на пару лет меня старше — мы с ней были даже немного похожи. Мы жили в одной квартире и работали на одного и того же парня — Кинкейд его звали. Ну и я иногда ее документы брала, когда на улицу выходила — у меня своих-то не было. А потом она умерла — наверное, вколола себе слишком много. Я ее нашла утром, уже холодную. Испугалась, позвонила Кинку — с полицией связываться он не хотел, и тело просто выбросил в озеро, с грузом на ногах. Никто не узнал — у нее никого не было. А документы так у меня и остались — и вот уже пять лет я по ним живу.

Она сидела, обхватив колени руками, и рассказывала — спокойно, как о чем-то вполне нормальном. А ведь это только маленький эпизод из ее жизни — жизни, о которой он до сих пор знает так мало! Внезапно Дела словно ударило — одна фраза, услышанная им сейчас — он только сейчас осознал ее смысл! Спросил — нерешительно и почти испуганно:

— Карен, сколько тебе на самом деле лет?

Карен вздрогнула, быстро взглянула на него, вздохнула и отвела глаза.

— Извини, я тебе тогда неправду сказала, как в документах написано. Когда я приехала в Чикаго, мне на самом деле еще шестнадцати не было. А сейчас — двадцать один, как раз исполнилось в тот день, когда мы встретились, — она пожала плечами и виновато улыбнулась, — мы бы иначе и не познакомились.

Дел на миг представил себе все это: пятнадцатилетнюю девочку, которая спала под скамейкой — осенью, в холодном городе, где всегда дует ветер с озера. А в шестнадцать лет она уже стояла на улице с чужими документами, и каждый мерзавец мог..

Не понимая, почему он молчит и так странно на нее смотрит, Карен попыталась объяснить:

— Ну не могла я тебе правду сказать — тут же всплыл бы вопрос про документы и про все остальное. И, кроме того, опять начались бы твои дурацкие замечания, что ты мне в отцы годишься. Не сердись, ну пожалуйста!

Он, наконец, протолкнул застрявший в горле комок и попытался улыбнуться.

— Я не сержусь. Иди сюда.

Обнял, прижал к себе. Ему не хотелось, чтобы Карен сейчас видела его лицо — она могла испугаться и снова начать оправдываться. За что, господи, ну за что, ей — еще оправдываться?!

Эта фраза из ее письма — такая неожиданно жесткая: «я сделала то, что должна была сделать — и знала, на что иду». В пятнадцать лет? Какой же груз она несла на себе.

Всего двадцать один... Он вернулся из Вьетнама — а ее еще и на свете не было. Он уехал в Мексику — а она еще не научилась ходить. Наверное, если бы он знал, что Карен на пять лет младше его дочери, то не решился бы в ту, первую ночь позвать ее к себе. А может, все равно позвал бы. Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения. Важно было только одно — чтобы она было счастлива, чтобы они были счастливы вместе.

Карен между тем устроилась, свернувшись в маленький клубочек и пристроив голову у него на груди — так уютно, что не хотелось двигаться с места.

— Ты вообще... как себя чувствуешь? Тебя не тошнит — ну, из-за беременности? — нерешительно спросил Дел.

— Нет, не тошнит, — откликнулась она. — Спать иногда очень хочется — внезапно, как проваливаюсь куда-то — на полчаса, на час. Но врач говорит, что это нормально.

— Сейчас тоже хочешь спать?

— Нет, сейчас нет.

— Я хочу тебя спросить... Про то, что ты написала... — он почувствовал, как Карен напряглась. — Опасность для тебя очень велика? Тебя до сих пор ищут?

Она покачала головой.

— Нет. Я умерла... то есть официально признана умершей. Но все равно могут случайно вспомнить — мои фотографии были когда-то в газетах. Первые пару лет, в Чикаго, я волосы в рыжий цвет красила и завивала — боялась, чтобы не узнали, — неожиданно улыбнулась. — Знаешь, даже неплохо смотрелось, ну, и выглядела я так старше.

Фотографии — в газетах? Больше спрашивать Дел ни о чем не хотел — на сегодня ему было уже достаточно. Но Карен, очевидно, истолковала его молчание по-своему. Голос ее внезапно стал хриплым, словно она с трудом сдерживала слезы:

— Дел, я понимаю, что должна рассказать тебе все до того, как мы поженимся — я расскажу, только, пожалуйста, не сейчас. Мне очень противно об этом вспоминать. Вся эта история — грязь и мерзость, — жалобно попросила: — Не надо об этом сейчас, пожалуйста, ну не надо, а?

Он приподнял ее лицо — зажмуренное, несчастное, побледневшее — и прижался губами к виску.

— Когда сможешь — тогда и расскажешь, не мучай себя. До свадьбы, после свадьбы, через год — неважно.Только можно, я спрошу еще одну вещь?

Карен замерла и тихо сказала:

— Спрашивай.

— Как тебя зовут — на самом деле?

— Кэролайн Тери. В детстве звали Кэрри.

— Кэрри... — повторил Дел, прислушиваясь к непривычному имени. Нет, «Карен» все-таки лучше.

— Ты лучше называй меня Карен — я уже привыкла. И мне нравится, как ты это произносишь.

— Да, тебе идет это имя. — Внезапно вспомнил: — Карен...ты извини. Томми...в общем, он видел твое письмо.

— Ничего. Я бы и сама ему, наверное, сказала, в конце концов, — она неожиданно улыбнулась. — Это он тебе помог меня найти?

— Он и Мак. Кстати, Мак мне и посоветовал Манци по пансионам поискать — исходя из своего опыта.

Она хихикнула.

— Ты и ее нашел?

— Да, позавчера. До того мы страшно боялись, что ты куда-нибудь уехала из города, а тут ясно стало, что ты где-то близко.

— Я действительно думала уехать в какой-нибудь маленький городок и найти там работу — поваром или что-то вроде того. Послала уже свои данные в несколько контор по трудоустройству — у меня теперь диплом есть, с ним легче устроиться, — и вдруг она вздрогнула, зажмурилась, прижавшись лбом к его груди, и пожаловалась совсем по-детски: — Мне очень плохо без тебя было. Все время хотелось домой, хотелось к тебе, чтобы ты меня обнял...

Он обнял. Не открывая глаз, Карен нащупала его руку, подтянула к себе, поцеловала ладонь, потерлась об нее лицом и обхватила обеими руками, прижав к щеке, как ребенок — куклу.

— Вот так хорошо...Ты когда нашел меня — я думала, это сон. У тебя такие добрые руки...

Его руки... Грязь, кровь, смерть — и нежная щека этой девочки.

Зарывшись в теплые шелковистые волосы, запах которых с первой их встречи сводил его с ума, Дел заговорил — тихо-тихо:

— Карен, девочка моя — все плохое кончилось и больше никогда не вернется. Поверь мне и не бойся больше ничего. Теперь мы вместе, я никому тебя не отдам, никому не позволю тебя обидеть. Моя любимая, моя радость, солнышко мое белобрысенькое — живи и радуйся, и помни только одно — я люблю тебя и теперь все будет хорошо.

Он сам удивился, что оказался способен сказать такое, даже ей — и замолчал, поглаживая ее по щеке кончиками пальцев. Задумался, вспоминая, что же нужно, чтобы пожениться — кажется, сделать анализ крови? И где лучше жениться — здесь или в Мэриленде?

Взглянул на Карен и увидел, что она спит — и во сне улыбается.

Через несколько минут Дел осторожно высвободился и встал. Аккуратно, стараясь не разбудить, поднял ее и перенес на кровать — он делал так каждый раз, когда она засыпала на ковре или на диване.

Карен настолько привыкла к этому, что обычно даже не просыпалась, только иногда бормотала что-то в полусне — но на этот раз поморщилась и заерзала. Укрыв ее одеялом, он сел на край кровати и поглаживал по голове до тех пор, пока не услышал, что дыхание стало ровным.

Чувствуя рядом его тепло, она всегда засыпала быстрее. Иногда Делу становилось смешно — он казался самому себе чем-то вроде плюшевого мишки, которого маленькая девочка прижимает к себе, чтобы заснуть и не бояться буки под кроватью.

Убедившись, что она спит, Дел перебрался на диван и сел за телефон — нужно было сделать два звонка.

Сэму — что подпишет контракт в пятницу, после обеда — пусть он договорится о точном времени. Заодно выяснил, что нужно, чтобы пожениться в Мэриленде. Чувствовалось, что Сэм лопается от желания расспросить его более подробно, но Дел постарался свернуть разговор побыстрее.

И еще один звонок — по номеру, который он выучил наизусть за эти дни.

— Томми?

И услышал в ответ знакомый скрипучий голос:

— А, это ты... Мне Мак сказал. Ну, не придушил ее, часом?

—Мы завтра приедем, хорошо? В трубке раздался ехидный смешок.

— Что — из постели никак не вылезти? Ну, завтра — так завтра, — внезапно голос стал серьезным — насколько он вообще мог быть серьезным: — Ты... вот что — вечерком ее ко мне привези, часиков в семь — поговорить без помех.

— Привезу. И — спасибо тебе. Голос снова стал ехидным:

— Спасибом не отделаешься — ты все мои запасы виски выжрал, так что привези-ка пару бутылок. До завтра.

Вот это уже наглость — он пил не так уж и много! Но виски придется привезти.