Глава IV. АНТРАКТ

Через несколько дней Ле Шапелье нанес Андре-Луи ответный визит. Он явился на улицу Случая с точными сведениями, что в Гаврийяке все в порядке и люди господина де Керкадью не участвовали в волнениях в провинции, которые теперь, к счастью, подавлены.

Хотя бедняки еще ощущали тиски нужды и очереди у булочных росли с приближением осени, привычное течение жизни налаживалось. Естественно, в Париже постоянно бурлили страсти, но парижане уже привыкли жить во взрывоопасной атмосфере и не допускали больше, чтобы она серьезно мешала их делам и развлечениям. Да и самих взрывов можно было бы избежать, если бы не упрямство привилегированных, исполненных решимости биться до конца. Они все еще упорно сопротивлялись, в то же время бросая довольно крупные жертвы на алтарь отечества. Пришел полк из Фландрии, и народ усмотрел в этом новую угрозу, решив, что Привилегия опять поднимает свою мерзкую, алчную голову. Готовился заговор с целью взять парижан измором. Следствием явился так называемый поход менад-поход на Версаль парижских торговок, возглавляемых Мари. Итак, в начале октября Тюильрийский Дворец очистили от наводнявших его паразитов, человеческих и прочих, и освободили место для короля.

Королю пришлось приехать и поселиться среди своего народа. Его любящие подданные хотели, чтобы он жил среди них – как залог их собственной безопасности. Раз нм суждено голодать – что ж, пускай и он голодает вместе с ними.

Андре-Луи размышлял, чем же все это кончится. Ему казалось, что разумно поступили только те аристократы, которые уехали за Гранину, не дожидаясь, пока горячие головы, составлявшие большинство их партии, погубят весь свой класс. Между тем академии Андре-Луи процветала, и он уже подумывал о том. чтобы занять первый этаж дома No 13 и взять третьего помощника. Его останавливало лишь нежелание галантерейщика, жившего на этом этаже, расстаться с выгодной клиентурой, которой были для него ученики академии фехтования.

Остальная часть дома No 13 теперь принадлежала Андре-Луи. Недавно он приобрел второй этаж, который переделал в удобное жилище для себя и помощников. Он нанял экономку и мальчика-слугу.

Теперь, когда Национальное собрание заседало в Париже, он часто видел Ле Шапелье, с которым сблизился. Обычно они вместе обедали в Пале-Рояле или где-нибудь еще, и через Ле Шапелье Андре-Луи приобрел несколько новых друзей. Однако он избегал салоны, куда его часто приглашали, – салоны, в которых царил утонченный республиканский и философский дух.

Пришла весна, и как-то вечером Андре-Луи отправился в Комеди Франсез, где давали «Карла IX» Шенье, разрешенного не без борьбы.

Это был бурный вечер. Намеки со сцены подхватывались залом, и ими перебрасывались сторонники враждующих политических партий, приверженцы старого и нового режимов. Упорное нежелание некоторых мужчин в партере снять шляпу накалило страсти докрасна. Дело в том, что в Комеди Франсез была королевская ложа. и согласно неписаному закону полагалось обнажать голову в знак почтения к королевскому семейству, даже если ложа была пуста.

Мужчины, решившие остаться в шляпе, сделали это в знак республиканского протеста против бессмысленной традиции. Однако, когда их разоблачили и поднялся такой шум, что не было слышно ни слова со сцены, они поспешно отказались от своего республиканского высокомерия-правда, за одним исключением. Один человек упрямо не желал снять шляпу и, повернув крупную львиную голову к тем, кто этого требовал, смеялся над ними. Его мощный голос гремел на весь театр:

– Неужели вы воображаете, что сможете заставить меня снять шляпу?

Это было последней каплей. В лицо ему полетели угрозы, а он выпрямился и бесстрашно стоял перед ними, демонстрируя атлетическое сложение, обнаженную шею Геркулеса и на редкость безобразное лицо. Смеясь прямо в лицо противникам, он надвинул шляпу на брови.

– Тверже, чем шляпа Сервандони^[118]! – издевался он над ними.

Андре-Луи рассмеялся. В этом огромном человеке, бесстрашно смеявшемся над врагами среди нарастающего гама, было что-то нелепое и одновременно величественно-героическое. Дело могло плохо кончиться, не вмешайся полиция, которая арестовала и увела этого человека. Он явно был не из тех, кто сдается.

– Кто он? – спросил Андре-Луи соседа, когда зрители снова стали рассаживаться, успокаиваясь.

– Не знаю, – ответил тот. – Говорят, что его фамилия Дантон^[119] и он председатель клуба кордельеров^[120]. Конечно, он плохо кончит: это сумасшедший и большой оригинал.

На следующий день об этом происшествии говорил весь Париж, на минуту позабыв о более серьезных делах. В академии фехтования только и разговору было, что о Комеди Франсез и ссоре между Тальма и Ноде^[121]. из-за которой заварилась вся каша. Однако вскоре внимание Андре-Луи отвлекли совсем другие дела: в полдень к нему явился Ле Шапелье.

– У меня есть новости, Андре-Луи. Ваш крестный в Медоне. Он приехал туда два дня тому назад. Вы слышали об этом?

– Конечно, нет. Откуда я мог узнать? А почему он в Медоне? – Он почувствовал легкое необъяснимое волнение.

– Не знаю. В Бретани опять беспорядки. Может быть, господин де Керкадью поэтому и уехал.

– Итак, он приехал к брату, ища убежища? – спросил Андре-Луи.

– Не к брату, а в дом брата. Да где же вы живете, Андре, если никогда не знаете новостей? Этьенн де Гаврийяк эмигрировал несколько месяцев назад. Он – приближенный господина д'Артуа и уехал за границу вместе с ним. Теперь они, несомненно, в Германии и готовят заговор против Франции-ведь именно этим занимаются эмигранты. Эта австриячка в Тюильри в конце концов погубит монархию.

– Да-да, – нетерпеливо ответил Андре-Луи. В то утро его совершенно не интересовала политика. – Ну так как же Гаврийяк?

– Как, разве я не сказал, что Гаврийяк в Медоне, в доме, который покинул его брат? Черт возьми! Вы что, не слышите меня? Я полагаю, что Гаврийяк остался на попечении Рабуйе, управляющего. Узнав эту новость, я тотчас же поехал к вам, подумав, что, наверно, вы захотите в Медон.

– О, конечно. Я сразу же поеду – как только смогу. Сегодня не получится, завтра – тоже. Я слишком занят. – Он взмахнул рукой в сторону зала, откуда доносились звон клинков, быстрое шарканье ног и голос учителя Ледюка.

– Как хотите, дело ваше. Я ухожу – не хочу мешать. Давайте пообедаем вместе в кафе де Фуа сегодня вечером. Будет Керсен.

– Минутку! – остановил его на пороге голос Андре-Луи. – Мадемуазель де Керкадью приехала вместе с дядей?

– Откуда я знаю? Поезжайте и узнайте сами! Он ушел, а Андре-Луи застыл на месте, погруженный в размышления. Затем он повернулся и пошел продолжать занятия со своим учеником – виконтом де Вилленьором. Он показывал ему полуцентр Дане, демонстрируя с помощью рапиры преимущества этого приема.

Андре-Луи фехтовал с виконтом, который в то время, пожалуй, был самым способным из его учеников, а все мысли его были в Медоне. Попутно он вспоминал, какие уроки у него сегодня днем и завтра утром, прикидывая, которые из них можно отложить без ущерба для академии. Уколов виконта три раза подряд, Андре-Луи вернулся в настоящее и поразился точности, которой можно достичь чисто автоматически. Он совершенно не думал о том, что делает, а запястье, рука, колени работали, как точная машина, в которую их превратила постоянная практика в течение года с лишним.

Только в воскресенье смог Андре-Луи сделать то, к чему так страстно стремился, – за это время нетерпение его еще возросло. И вот, одетый еще более тщательно, чем обычно, и причесанный одним из парикмахеров эмигрировавших аристократов, оставшимся без работы, он сел в нанятый экипаж и поехал в Медон.

Между домами младшего Керкадью и старшего было столь же мало сходства, как и между самими братьями. Младший брат был придворным, а старший – человеком сельским. Этьенн де Керкадью построил величественный дом для себя и своей семьи на холме в Медоне. Вокруг дома был миниатюрный парк. Жилище приближенного графа д'Артуа располагалось на полпути между Версалем и Парижем. Господин д'Артуа, любитель игры в мяч, эмигрировал одним из первых. Вместе с Конде, Конти^[122], Полиньяками и другими приближенными королевы, а также вместе с маршалом де Бройлем и принцем де Ламбеском, понимавшими, что сами их имена стали ненавистными народу, он покинул Францию сразу же после падения Бастилии. Он уехал за границу играть в мяч и завершать дело крушения французской монархии, которым вместе с другими занимался во Франции. С графом д'Артуа уехал и Этьенн де Керкадью, захватив с собой жену и четверых детей. Таким образом, случилось так, что сеньор де Гаврийяк, сбежавший из Бретани, охваченной волнениями, – в этой провинции аристократы оказались самыми несговорчивыми во всей Франции

– в отсутствие брата расположился в его великолепном доме в Медоне.

Однако у нас нет никаких оснований предполагать, что господин де Керкадью был там счастлив. Человек, привыкший к спартанскому образу жизни и простой пище, чувствовал себя не в своей тарелке в этой сибаритской обстановке, среди мягких ковров, обилия позолоты и батальона прилизанных слуг с неслышной походкой. Дни, которые в Гаврийяке у господина де Керкадью были поглощены хозяйственными заботами, в Медоне тянулись страшно медленно. Он очень много спал, чтобы убить время, и если бы не Алина, которая даже не пыталась скрыть восторг от того, что они совсем рядом с Парижем – центром событий, возможно, почти сразу же удрал бы из непривычной обстановки. Не исключено, что постепенно он привык и смирился бы с бездельем в роскоши, но пока что оно угнетало его. Поэтому, когда в июньское воскресенье около полудня Андре-Луи появился в Медоне, его провели к брюзгливому и заспанному господину де Керкадью.