ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. Тот же двор. Вечер. Еще не совсем темно, но по ходу действия темнеет все сильнее, хотя ночь светлая

Тот же двор. Вечер. Еще не совсем темно, но по ходу действия темнеет все сильнее, хотя ночь светлая, а не темная. Все вещи, которые были вынесены из дома, со двора убраны. На окнах дома висят занавески. В доме горит свет. Оттуда доносится стук но­жей, тяпок: готовят кушанья к свадьбе. Над столом висит лам­почка под абажуром, протянутая на шнуре. От нее падает яркий круг света на стол и скамейки, стоящие вокруг него. Сергеевна сидит в стороне и рубит тяпкой в корыте. Женя и О л я, разложив на столе свою стенгазету, рисуют.

Матвеевна (высовываясь из окна). Сергевна! Сергеевна. Что?

Матвеевна. Дрожжи-то куда положила?

Сергеевна. На подоконнике, в кухне, в голубой чашке!

Матвеевна. Кончишь рубить — скрикни меня. (Исчезла.)

О л я. Женя, а в кино по-настоящему целуются или так просто?

Женя. Не совсем чтобы по-настоящему, но и не совсем чтобы так.

О л я. Этому делу у вас в институте тоже учат?

Женя. Какому?

О л я. Ну... целоваться.

Женя. Не то чтобы уж специально, но если по ходу отрывка или этюда надо, то конечно.

Оля. А ты целовался?

Женя. Как тебе сказать... (Замялся.)

Оля. Вот так и скажи — целовался?

Женя. Мне, знаешь, один раз попалось задание... ну, по ходу дела надо было...

Оля. И?

Женя. Я ее обнимаю, а у нее губы какой-то лиловой краской нама­заны в изо рта табаком несет.

Оля. Ну?

Женя. Еле пригубил. Чудь двойку не поставили. Мутить начало.

Оля. Подумаешь, двойка!

Женя. Так ведь надо. И любить по заказу надо, и ненавидеть, и

восторгаться, и подозревать, и отчаиваться, и воровать. Людей ведь играть буду, а в людях все есть.

Оля. Я бы тоже хотела артисткой стать. Переживать, переживать...

А артистам много платят?

Из дома выходит С ало в.

С а л о в. Ребятки, помогите-ка студень в погреб снесть.

Женя и Оля идут в дом.

Сергеевна, ты тут, никак, всплакнула? Молодость, что ли, вспом­нила?

Сергеевна. Какую молодость! Лук рублю, проел. Я и сейчас не старая, чего вспоминать-то! Молодость — пустота. Аппетит на жизнь с возрастом приходит. И понимание.

Женя и Оля проносят студень в блюде и в тазу в по- греб. Возвращаются к столу. С ало в ушел в дом.

Женя. Тут сверху хорошо бы какой-то лозунг написать, вроде «Лю­бовь не картошка, не выбросишь за окошко!»

Оля. Напиши: «Любовь — это все!»

Же н я. Юмора нет. А может быть, так, как на заборах пишут да на скамейках ножом вырезают: Нюра плюс Миша равняется любовь?

Оля. У меня целая тетрадка есть, я туда из книг, которые читаю, разные мысли про любовь выписываю. Можно выбрать.

Женя. Замечательно! Мы все эти афоризмы вместо передовицы пус­тим. Где тетрадка?

Оля. Дома.

Женя. Аида!

Женя свернул стенгазету, унес в сарай. Они с О лей ушли. Сергеевна. Матвевна!

Голос Матвеевны (из дома). Чего-о?

Сергеевна. Порубила, чего еще надоть?

Голос Матвеевны. Капусту!

Сергеевна идет в дом.

В калитку входят Василий и пять- шесть мужчин.

Василий. Тихо... давайте сюда. Вот тут становитесь, у крыльца. Так... (Расставляет всех по местам.) Как только ворота от­кроют, так и наяривайте. Всю дорогу, что они от ворот к дому пойдут, без передышки играть, ясно?

Голоса. Ясно.

- Да.

- Понятно.

Василий. Слушай дальше. Столы во дворе стоять будут, в доме-то в такую погоду духота, да итесно. Как первый тост старик Салов Илья-то Григорьевич произнесет — думаю, ненадолго затянет, не на собрании,— так вы туш, одно колено. Не тяните. Выпить-то уж у всех будет чесаться, так что не два раза, не

три, а один. Как «горько» крикнут — тоже туш. Тут уж все три раза можно, пока целуются. Так сказать, оживите момент. Ну, и после каждого тоста по одному разку.

Первый музыкант. Вася!

Василий. Ну?

Первый музыкант. А что вначале-то играть будем, марш?

В а с и л и й. Можно и марш. Не похоронный, конечно. Это ваше дело, что умеете, то и играйте.

Второй музыкант. У нас в репертуаре больше торжественные собрания и бальные танцы.

Василий. Можно и танцы, вальс или танго. Хорошо бы просто рево­люционное что-нибудь, вроде «Смело мы в бой пойдем» или в этом духе. Позвончей, главное. Оптимизму дайте. Ясно?

Голоса. Понятно.

- Да.

- Ясно.

Василий. Держать в секрете, не трепать! Сюрприз. Все. Ходу да­вайте!

Первый музыкант. Вася!

Василий. Что тебе?

Первый музыкант. Выпить бы.

Василий. Чего-о?! Завтра налижетесь.

Первый музыкант. Да я говорю — воды бы кружечку, пере-­
сохло в горле.

Василий. Воды тебе!.. Давай без анекдотов.

Первый музыкант. Я, знаешь, в самом деле...

Василий. Ходу отсюда, ходу! Не до смеха. (Выпроваживает всех со двора.)

Показался С а ло в.

Салов. Где молодежь-то вся?

Василий. На берегу костер жечь собираемся.

Салов. А ты что тут?

Василий. Воды попить зашел.

Салов. А-а-а... (Идет в сарай.)

В калитку входит Михаил.

Василий. Ты чего откололся?

Михаил. Нюра послала платок взять, зябко у воды, тянет. Между

прочим, Майя туда пришла, тебя, видать, ищет. Василий. Меня ли! Поди, кого другого уже высматривает.

Михаил ушел в дом. Из сарая с охапкой дров в дом пошел С а л о в. Михаил снова вышел во двор.

Михаил. А ты что ушел?

Василий. Так, дела мелкие... Ты подберись, Михаил, смотреть на

тебя невозможно. Михаил. Что это?

Василий. Я тебя отродясь таким не видывал.

Михаил. Каким?

Василий. Чего ты там у себя в мозгах-то своих со стороны на

сторону катаешь? Смотри, выходку какую не сделай.

Михаил молчит.

Поворотов тут нет.

Михаил (смеется). Ты-то поворачиваешь, когда тебе вздумается. Василий (испугавшись). А ты себя со мной не равняй. Я—это

я. Я на тебя, может быть, молюсь за то, что ты не я, понял?

Михаил сел на скамейку.

Неси платок-то. (Подошел к Михаилу, увидел, что у того в ру­ках два платка.) Два взял? Зачем два?

Михаил. Не знаю, какой ей надо.

Василий. Врешь! Один неси. (Вырывает из рук Михаила один платок.) Иди.

Михаил не двигается. Иди, Мишуха.

Вошел С а л о в.

С а л о в. Миша, у тебя рубля три еще не найдется?

М и х а и л (достает из кармана деньги). Вот как раз трешка есть.

С а л о в. В аптеку заодно зайду. Мыла куплю духовитого, одеколону для туалета да нашатырного спирту пузырька два, пирамидону еще. (Уходит.)

Михаил. Вася!

Василий. Что?

Михаил (после паузы). Позови сюда Клаву.

Василий. Кого?! ты что?!

Михаил. Позови.

Василий (решительно). Не позову.

Михаил (после, паузы). Васька! Ведь ты единственный человек, с которым я обо всем могу говорить. Могу я с тобой говорить обо всем, совсем обо всем?

Василий (очень робко). Ну, можешь. Только ты не говори, не надо.

Михаил. А я хочу.

Василий. А я слушать не буду!.. Нет, вы, эти самые примерные, которыми нам в глаза-то тычут, всего страшнее. Уж если вы какое колено отмочите, так мы чистыми детьми оказываемся, ангелами. У черта копыта паленым пахнуть начинают.

Михаил. Позови.

Василий. Не позову. Раньше надо было думать. Ты что, разлюбил Нюрку-то начисто?

Михаил. Не знаю я сейчас ничего. Не говори со мной об этом.

Василий. Брось ты это, брось! Это, Миша, тебя запрет дразнит. Нельзя уж ничего сделать, вот ты и бьешься. По себе знаю. Я уж давно решил, что самые большие удовольствия для че­ловека — это удовлетворение, брат, своих пороков, всего, чего нельзя. Точнехонько! Вот тебе нельзя с Клавдией, так тебя и обуревает.

Михаил. Не то говоришь, совсем не то. Я и сам знаю, что назад нельзя, нету ходу... Во мне сейчас какой-то другой человек го­ворит, не я — вот этот, весь своей жизнью сделанный,— а тот, настоящий. Он, Вася, интереснее меня, глубже в сто раз. Если бы не та война, я бы тот был, другой. Во мне как бы два, понимаешь, человека есть. Ну, ладно, не смотри ты на меня, как на свихнувшегося. Позови ее, Вася. Я хоть наговорюсь,

я хоть все слова скажу. Я же потом их никогда в жизни никому

не скажу. Сегодня-то я еще могу.

Василий. Не надо, Миша.

Михаил. Не надо, считаешь? Нельзя мне, да? Да, нельзя. Ох, Васька,

Васька... (Мечется.)

В а с и л а й. Ладно... Я позову... Мне что... Михаил (оживленно). Позови, позови!

В а с и л и й. Предлог-то какой выдумать? Михаил. Не знаю, не знаю, сам сочини, сам.

Василий уходит. Из дома выходит Матвеевна.

Матвеевна. Поставили тесто... Вот, Миша, как жизнь-то твоя переворачивается. Это оттого, что ты хороший человек. Хоро­шего человека судьба пожметь-пожметь, да и отпустит, облас­кает еще. Покурить у тебя нет?

Михаил. Есть. (Достает папиросы, угощает Матвеевну и закуривает сам.)

Матвеевна. Садись, покурим. (Садится на лавочку.) Хорошо, а?

М иха и л. Хорошо.

Матвеевна. Экой ты молчун. А я говорунов люблю, зубочесов. Мой-то трепло страшное. Приучил, ведать. Я, знаешь, не могу одна быть, только в коллективе. Когда одна дома остаюсь, страх нападает, пугаюсь. К кому-нибудь иду или к себе зову. Не выдерживаю одиночки.

Голос Сергеевны. Матвевна!

Матвеевна. Аюшки?

Голос Сергеевны. Где провалилась? Картошку чисть!

Матвеевна. Иду-у! Ох, завтра расколюсь! (Ушла.)

Михаил идет к калитке. В это время входят Василий и Клава.

Клава. Иди, Миша, костер уже поджигают. (Василию.) Чего, ты говоришь, срочно делать надо?

Василий молчит.

Михаил. Иди сюда.

Василий пошел к калитке.

Вася, не уходи. Стань у калитки. Если пойдет кто, знак дай. Василий. Ты что?

Михаил. Стань, говорю. Да не с той стороны, а с этой. Клава. Что, Миша?

Михаил. Сядь тут.

Садятся у стола.

Василий (идет к столу и вывинчивает лампочку). Неопытность. (Стал у калитки.)

Михаил. Как же так вышло, Клава?

Клава. Да. Прошло мимо, Mиша. Мимо прошло. Одна я виновата. И не жалуюсь. Не меня жизнь обидела, а я ее. Понимаю... Свела она нас с тобой и все знаки подала, а я не прислушалась живого голоса. Сама, думаю, по себе... Что мне в нем показа­лось, не знаю. Ослепил. Разве я могла думать, что такой кра­сивый, такого большого роста может быть таким маленьким...

Михаил. Обидел тебя?

Клава. Разве тем, что сам себя раскрыл... И как только потухло там все, рассеялось, сразу ты опять передо мной встал. Ведь лучше тебя и человека в мире нет. Как я люблю тебя, Миша мой... Не мой, не мой! Ты меня прости за эти слова, некстати они, и нехорошо, знаю. Я бы тебе этого ни за что не сказала, если бы не свадьба твоя завтра. Потом-то уж совсем неприлич­но мне будет тебе подобное сказать. Я бы и сюда, в наш город, не приехала, если бы мать не заболела. И за Волгу сюда потому не ехала. Если бы Нюра в рядах не встретилась, и не пошла бы. А уж когда она позвала — неловко, думаю. Да и тянуло, тянуло... Я только хочу, чтоб ты простил меня, Миша, если можешь...

Пауза. На заднем плане видны багровые всполохи от костра.

Василий. Костер запалили.

Пауза.

М и х а и л. Не люблю ведь я ее.

К л а в а. Не говори! Не говори так!

Михаил. Жалею только. Товарищеской любовью люблю.

Клава. Привыкнешь, Миша, привыкнешь, она хорошая, добрая.

Михаил. Тебя люблю и всегда любил. Привязался я к Нюре, верно, особенно от тоски. Год идет, два, а кругом все: «чего тянешь?», «женись», «не волынь», «пора». Я ведь и сам подумал: все так и надо, это и есть жизнь, это счастьем и называется, покоем. А то — к тебе — болезнь вроде была, горячка... Какую-то я ошибку сделал. Только ты не думай, женюсь я на ней, верный ей буду на все время.

Клава. Знаю, знаю! Что ты! Назад поворачивать разве можно!

Сидят молча.

Михаил. Сегодня-то ведь я еще совсем свободный человек. Не хочу быть чистым. Можно я тебя поцелую? Один раз, только один раз.

Клава. Да, можно...

Михаил целует Клаву долгим, горячим, влюбленным поцелуем.

Михаил. Ну, и все. Теперь я знаю, что это. Ты знаешь, я сам себя сейчас уважаю. Я каким-то вольным себя чувствую. Хорошо свободным быть!.. Уходи... Погоди, еще раз. (Целует долго.) Ну и все, все!.. Еще!

Клава. Нет-нет, милый, не надо!

Михаил. Да-да. Милая ты моя! Ой-ой-ой-ой-ой! В первый раз я живу!

Клава. Уеду я. Клянусь тебе, уеду. Даже знать не будешь где. Михаил. Да-да... Ну, все!.. Иди теперь вниз, к костру. Я тоже при­-

ду немного погодя. Иди. (Подходит к Василию.) Иди, Вася. Василий. Разорви все. Мишка! К чертовой матери разорви! Михаил. Нельзя, Вася, нельзя, не сходи с ума!

Василий. Миша, разорви! Разорви, Миша!

Из-за сарая появляется Майя.

Майя. Вы что? (Василию.) Я за тобой, паразитом, пошла. Клавку-то,

думаю, подцепил, повел. Подошла к забору, прильнула — дух захватило. Вот что детдомовцы-то вытворяют! Совесть-то где у вас, честность? Такого еще за всю жизнь не только не ви­дывала, не слыхивала и не читывала. (Пошла к калитке.)

Василий (преграждая ей путь.) Куда?

Майя. Ну, конец вам будет!

Василий (удерживая Майю). Миша, Клава, ходу давайте на берег к костру, ко всем. Да по одному, а не вместе.

Майя. Пусти! (Хочет вырваться.)

В это время Михаил и К л а в а уходят в калитку.

Ты думаешь меня силком взять, глотку мне заткнуть! Василий (отпуская Майю). Давай, Майя, поговорим с тобой. Майя. Не уговаривай меня, не на такую напал.

Василий (резко). Ну, Майя, говорю прямо — или ты меня имеешь,

или все.

Майя. То есть?

Василий. Только пикни, и я тебя на таком расстоянии держать

буду, вот как отсюда до Пантусова. Майя. Что это ты еще, Василий? Василий. Ну, иди сюда.

Майя (подходя). Что?

Василий обнимает ее.

Не трожь!

Василий. Как хочешь. (Отпускает ее.)

Майя. Ну валяй!

Василий (обнимает Майю). У-у-у, жару-то в тебе сколько...

Майя. Хороша?

Василий. Хороша.

Майя. То-то... Чего днем-то куражился?

Василий. Настроения не было. Да еще ремеслухой попрекнула.

Майя. Сгоряча.

Василий. И шла бы к ученому.

Майя. Ну их, ученый тебя обнимет, замрет и начнет про какую-нибудь кибернетику говорить.

Василий. Рта не разевай, поняла?

Майя. А что это Мишка-то, подлец какой? Все-то его за порядочно­го

считали, даже я. Передовик, тихий!

Василий. Любовь тут.

Майя. Я видела.

Василий. Да не такая, настоящая.

Майя. Какая это?

Василий. Пойдем к костру.

Майя. А чего нам там делать? Пойдем лучше к тому лесочку, по­бродим.

Василий. Неловко... потом погуляем.

Майя. Свадьба-то будет?

Василий. Будет, будет.

Майя. А то ведь и не потанцуешь... (Обнимает Василия.)