Нерадивость, селение тартар

Просматривая в себе любимый грех, любимую при­вычку, любимую страсть, надо с этого начинать покаяние, то есть борьбу. Бороться, чтобы заглушить страсть до предела ненависти. Как только появится ненависть - это извещение Неба, что грех прощен. На миг себе представим, что будет смерть, а мы с этой страстью не расстались! Как страшно!

Нерадивость - это нерадение о своем вечном спасении, про­хождении мытарств, о дне разлучения с телом. Нерадение - это небрежное отношение к Богу Вездесущему, Всевидящему и Всеведящему. Нерадение к Божией Матери, которая может пройти и отвернуться, и сказать: "Не знаю его. Жил нерадиво. Я его не знаю." Ужасный приговор!

А был такой случай, знаю! Прошла Пречистая и отверну­лась. Он жил в нерадении. Вот это состояние нерадения, не­брежности, безразличия, полной беззаботности к себе, к со­стоянию теперешних дней до смерти и после смерти, до Вто­рого Пришествия, - это состояние ужасное. Вот почему такие, которые вообще не хотят верить в загробную жизнь (мы пла­чем и рыдаем о них), если они хватаются сейчас за земную жизнь и за все удовольствия, то что же они будут делать после смерти? Вот что очень характерно для монаха: монах не вычи­тывает келейное правило, а "жует". Если он эту "жвачку" в себе не воспринял и не приучил себя к этой "жвачке", а толь­ко вычитывает и холодно глазами читает, - это есть тоже нера­дение.

Радивость - бесконечное беспокойство о том, что Бог Вез­десущий смотрит на него и видит его и что с ним будет, если он будет разлучаться с телом, что будет в той жизни. Когда прочтут разрешительную молитву и душу уведут от тела. Вот тогда страшно! "В чем застану, в том и сужу", да? И никакие условности не помогут: акафисты, каноны, поклоны, хожде­ния в церковь не помогут! Если сердце не участвовало! По заученному ты ходил в церковь, поклоны клал механически - ты цирковой мастер. Исполнял строго посты, да? - Потому что неприлично нарушать пост, тебя могут осудить, о тебе могут плохо подумать. Это ужасно! Это - нерадение! Это ужасный приговор Божией Матери!

Беспокойство о своем вечном спасении, беспокойство ежед­невно, обязательно - в этом заключается вся суть чтения ке­лейного правила. Только от духа сокрушенна и смиренна - умоляюще, надоедающе, вопиюще: "помилуй меня!". Если эти слова "помилуй меня" мозг не понимает, то заменяем "поща­ди!", "пощади меня!", то есть: "здесь помоги и в Вечной Веч­ности, когда я выйду из тела и там будет непоправимо". Там мы молиться не сможем. Мы молимся на земле только!

Вот эта, как я рассказывал, огромная зала, огромная зала, полутемная; в ней сидели монахи, лежали, сидели - унываю­щие и скорбные, в тоске, в печали, в слезах, о чем-то плача; скорченные, больные, оборванные, грязные некоторые. И вош­ла Пречистая, говорит: "Здесь у меня нерадивые". Они на земле были такие, и здесь будут до Второго Пришествия. Да это еще хорошо! Есть еще ледник - тартар. Там будет похуже. Вот один архиерей на девятый день пришел из церкви (молился о своем почившем келейнике-послушнике) и сидел у себя за столом; и ему открылось окно: селение тартара - огромное помещение из кусков льда, сине-голубого, белого льда. И в углу этой комнаты, этого помещения сидел скрюченный послушник его и дрожал от холода.

Помещение изо льда. Стены изо льда, потолок изо льда, пол изо льда. И это - сегодня и завтра, и год, и сто лет, и тысячу лет. И будет сидеть на корточках и дрожать. Вот это называется тартар, уготованный монахам! И братия монастыря распределила между собой недочитанное правило (в этом вся забота игумена, между прочим, - он распределяет на сорок дней, а то и на год между братией каноны и акафисты, и узелковое правило, если не дочитал умерший). Вот какая любовь!

-Батюшка, вы сказали, что отдых есть период нерадения, а я этого не знала.

-Для монаха день отдыха - это день опустошения, когда обрывается ревность о спасении, ревность о Господе! Он тогда предается нерадивым состояниям. Он кое-как молится, кое-как в церковь ходит. Он отдыхает! У него выходной день от молитвы, от беспокойства о своей вечной жизни. Если бы не
литургия, которая должна собрать и насторожить его.

-Батюшка, а как обычному человеку выйти из этого состояния? Вот вы литургисаете, а кто не может литургисать?

-Очень серьезно бояться нарушить "жвачку" молитвы, чтобы эту "жвачку" принести к литургии, эту литургию пережить по-настоящему - и наступит непременно ревность, которая продолжится чтением и выписками в келии. И - бегание людей. Ни в коем случае не шататься по гостям. Это научит по- настоящему, очень болезненно научит беречь себя, не упускать этот факел, этот огонь молитвенного богопредстояния. И тем глубже монах будет это в келии вырабатывать, во время чтения келейного молитвенного правила. Оно для этого и назначено. Ведь Богу каноны и акафисты не нужны, они назначены нам, чтобы растопить сердце, чтобы была "жвачка" плача. Вот почему каждый день и всегда мы каноны и акафисты читаем по-разному, вставляя и переделывая слова текста, чтобы это был бы разговор с Богом, с Божией Матерью и с Ангелом Хранителем, а не какое-то формальное чтение. Если монах формально читает свое келейное правило, то ему тартар обеспечен, если он не добивается условий вечного спасения. Это первое, что он должен говорить духовнику на исповеди. Первый основной грех - нерадение о своем вечном спасении. Обычно так говорится: "я не искал, не искала ежедневно плакать и беспокоиться о своем вечном спасении, о Вечной Вечности, потому что моя жизнь в теле, она очень ограниченная". Кому - сорок, кому - шестьдесят, кому - восемьдесят. А дальше - что? Вечная Вечность! Сто ли, двести ли, триста лет, а может пятьсот лет, а до Второго Пришествия мы не знаем, сколько будет! А после Второго Пришествия - Вечная Веч­ность! В этом заключается смысл нашей жизни.

Значит, нерадивый человек думает: как бы поспать, отдох­нуть, понежиться, повкуснее поесть, выпить вкусного чаю и ни о чем не думать. И он очень боится этих разговоров о смерти, о вечности. Даже говорит: "Пожалуйста, не говорите, мне страшно делается, мне это даже совершенно не нужно!" - от страха, что это истина. Вот почему не крестившийся во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа, - он не воскреснет! Он уже осужден! В день разлучения с телом он уже получил на Веч­ную Вечность место. Только мы воскреснем, чтобы молитва­ми Церкви, после нашего разлучения с телом, мы получили лучшую жизнь - молитвами Церкви и милостыней на земле, - чтобы получить в Вечной Вечности лучшее место, лучшую участь. Как люди легкомысленно живут?! И довольствуются одним только человеческим, земным!

Воспитание сердца

Смирение есть свойство святости. Есть смирение не от рождения. От рождения смирения нет. Смирение не передается. Благочестие передается. Самое трудное для нас всех: чтобы в нас вселилось смирение. То есть, никогда ни о ком плохого не сказать.

Если мы мысленно подметим, что мы не откладываем, не боимся какой-то мысли, эту мысль принимаем, - значит, осуж­даем, да? А кто умеет осуждать, тот, значит, не имеет понятия о смирении. Мы очень часто видим, как мы не хотим понять, нам не хочется, это очень трудно, потому что это связано с самоотречением, да? Проще жить так, как все живут, да?

Надо не иметь в сердце своем своего "я". Не поправляться, не подсказывать. Это начало смирения, смирения сердца. Без этой скромности не может быть вообще понятия о смирении. Но скромность непременно связана с целомудрием, так? Нескромный и нецеломудренный не может быть смиренным, не может быть скромным. Он только на вид скромный, на самом деле он наглец. Потому что скромность непременно связана с внешним поведением, целомудрием. Никого не обучать, никого не учить, не подсказывать, не поправлять, не поправляться. Вот это ближайшая тропинка к смирению. Смирению сердца, да? Понимая, что я - муха. Кто нарушает вот эти особые свой­ства и проявления скромности, тот не имеет части со смире­нием. А кто не имеет смирения, тот не имеет надежды на спасение вообще. Только милостью Божией, да? А у нас смысл жизни и цель жизни одна - спасение. Наша земная жизнь - она очень коротенькая, не имеет никакого смысла вообще, да? Вот почему христианский мир разделился с языческим миром. Кто имеет земное счастье на земле, тот кончает клад­бищем, бессмыслицей.

-Как понять: "поправляться" и "не поправляться"?

-"Поправляться" - это когда скажешь что-нибудь неладное, неточное, - то не переправлять, а пусть думают, как хотят: плохо ли, хорошо ли - нас это не должно беспокоить.

Между прочим, не поправляться - это очень сложная и трудная добродетель. Кто поправляется - тот не имеет смире­ния.

Поправлять себя и бояться, что его осудят, о нем подумают и скажут плохо, да? Это есть "поправляться".

Это первая, кратчайшая тропинка, чтобы приобрести сми­рение. Смирение сердца, да? А смирение сердца даст смире­ние ума, смиренномудрие, так? А без смирения сердца сми­ренномудрие, смирение ума немыслимо. Такой может только рассудительным быть. Мы будем рассуждать. Но в нас самих мы носить и иметь в себе этого не можем и не умеем, да?

-В храме положено читать синодики?

-В древние времена все читали свои синодики при Великом входе, потому что Великий вход продолжался очень долго, не так, как сейчас.

-А есть ли от этого польза покойнику?

-Нам рассказал об этом преподобный Макарий Египетский. "Когда вы молитесь, нам бывает прохлада", - это говорил жрец-язычник.

Значит, мы никогда не должны пренебрегать этим, молясь только со смирением, не механически: "Помяни, Господи, та­кого-то раба Твоего, рабыню Твою". Причем, говорить особого названия, которое определяет человека: "скорбящего", "бо­лящего", "унывающего", "зело болящего", как сейчас говорят, не надо. "Раба Твоего такого-то", и больше ничего. Бог ведь все знает. Зачем подсказывать Богу то, что Он знает?

-Значит, не надо и на записке писать?

-Можно. Для усиленного молитвословия.

-А если о неверующем? "Заблудшего"- писать?

-Не надо. "Заблудшего" - это уже осуждение. "Раба Твоего" - больше ничего. И - "прости ему всякое согрешение, вольное и невольное".

-Иногда причащаешься и не получаешь тихости. Что тогда делать? Молиться?

-Вдвойне! Усиленно молиться: "Слава Тебе! Ты удостоил меня причаститься!" Но: "Помилуй меня!"

-А если в церкви слушала благодарственные молитвы, что читать дома?

-Дома надо перечитать второй раз! Домой пришла, разделась и, ни слова ни с кем не говоря, к иконам и - читать благодарственные молитвы.

-А поесть сначала можно?

-Ой, нет! Это маммона. Нет! Сначала прочитать, не жалеть себя! Наше тело временное, нечего жалеть свое тело, оно в гробу будет лежать и гнить до Второго Пришествия. Нет, нет, поменьше жалеть!

-Один больной (психически) просил прочесть акафист Скорбящей Божией Матери, а я не знаю - можно ли?

-Можно и надо. Именно Скорбящей Божией Матери, а почему - он знает. Не переспрашивать! Никогда не отказывай, по возможности.

-Регент Комаров, стоя на коленях, поминал живых и мертвых, потом приходил в алтарь поминать там.

-Да. Это древний обычай катакомб. Он очень начитанный был человек. Это древний обычай благочестия. И второе – это есть исповедничество велегласное, опускают частички только тогда, когда идут вас причащать.

-Вот когда есть один старец, все как-то понятно, а у нас и старец, и духовник. И вот говоришь свои грехи духовнику - разрешителю и хочешь еще получить разрешение духовных вопросов, а получается жалоба, осуждение.

-Это - от слова осуждение. Только от слова осуждение. Утешение получила бы, если бы ты не осуждала. Поверь: что он скажет - от Бога, и прими эту правду. Если же назойливо твоя мысль подсказывает тебе, от сердца, что надо переспро­сить, то скажи правду.

Почему Церковь и запрещает исповедываться у одного, а руководствоваться советами других духовников. Это строго-настрого запрещается. Восемь исповедников - восемь разных мнений, и восемь разных ответов. Лучше не спрашивать, а только разрешать грехи. А спрашивать, если только жалуясь и негодуя на себя, - это правило! Только так! А не разрешать вопросы.

Дары даются не по мере трудов, а сколько может вместить сердце.

Основа веры - духовная нищета и любовь к Богу.

Все исходит от сердца. Надо воспитывать сердце, чтобы сердце восприняло, как губка, веру, надежду и любовь. И пос­ледуют - смирение и упование. От этого будут дела. А не вне­шняя форма, на которую рассчитывать никак нельзя. Любовь и смирение - они рождаются от сердца, если сердце бесстра­стное, не имеющее тщеславия, не имеющее надежды на что-то другое. Надо копаться, когда бывает у нас вопрос от веры; надо покопаться: на какой почве и от чего сердце вопрошает, от смирения или от любви, и чем оно рождено - разумом или сердцем? От сердца исходят вся злая,

Воспитывать надо свое сердце, которое рождает дела.

-Вы говорите: "Живите чужой радостью". Это о духовных вещах или о мирских?

-Обязательно. Та-та вышла замуж, та-та удостоилась получить жениха. Радуйтесь!

-А Спаситель тоже радовался?

-Несомненно! Несомненно! Он был Богочеловек.

Вся работа должна быть над сердцем! Если сердце смирен­ное, кроткое, терпеливое и верное, верующее - оно перерож­дает человека вообще. А обрядоверство - ничего не дает.

-Вот я верую. Вера меня спасает? Я буду спать и все, а дела не надо делать?

-Без дел вера мертва. Покажи дела - тогда я скажу, как ты веришь. Без дел мертва вообще жизнь.

-Не внешние поступки ищет Бог?

-Сердце рождает внешние поступки. Вот покупка любой пустой вещи, например, яблока, да? Если купишь яблоко и с любовью отдашь, это уже есть дело. Но: как купишь, для кого купишь и как отдашь!

-Вот делаешь, а не получается с сердцем делать.

-Потому что ты не просишь благословения: "даждь, Господи", приписывая себе. И от своего самохотения ты делаешь, да? Не связываешь себя с Небом. Получается - ничего. Бес похищает у тебя это, да? Получается что-то пустое.