Или же можно представить себе настоящее мгновение неподвижною точкой, а все протяжение времени прямою линией, проходящею через эту точку и движущеюся по направлению к прошедшему.

И то, и другое представление очень употребительны, хотя первое обыкновеннее. Первое есть объективное, потому что в нем мы и самих себя рассматриваем как часть существующего; тогда мы говорим: время уносит нас, мы близимся к смерти, идем на встречу неизвестного будущего и т. д. Второе же представление субъективное, потому что в нем мы сами себя становим неподвижным центром существующего, и тогда мы употребляем выражения, имеющие обратный смысл: "молодость уходит от нас", "будущее близится", "приходит осень" и т. д.

Когда же мы просто говорим: время идет, время движется, то мы безразлично подразумеваем или то, или другое движение. Но если не будем строго различать одно изображение от другого, или упустим из виду, что это лишь образ, а не прямое выражение того, что такое время, то мы можем впасть в большие недоразумения.Так, Кант часто впадает в объективное представление; он говорит: "Время не протекает, а в нем протекает существование того, что изменяется. Само время неизменнно и пребывает" (Die Zeit verlauft sich nicht, sondern in ihr verlauft sich das Daseyn des Wandelbaren. Die Zeit selbst unwandelbar und bleibend ist) {Kritik d. r. Vernunft. S. 182 (2-е изд.). Подобным образом выразился Паскаль: "Не время движется, а мы движемся во времени" [3].}.

Между тем неудержимое и непрерывное течение времени есть, конечно, его неотъемлемое свойство, входит в понятие о самой его сущности. Признать время неподвижным возможно только тогда, когда мы смешаем его с его изображением, движением. В самом деле, всякое движение действительно предполагает: I) нечто неподвижное, напр. неподвижное пространство, и 2) течение времени. Только при этих предположениях мы и можем говорить о том, что предмет в разные времена находится в разных местах. Но время, взятое само по себе, не требует предположения чего-либо неподвижного; каждая точка времени определяется своим отношением только ко времени же, а не к чему другому.

Когда мы делаем пространственное изображение времени (в виде прямой линии и проч.), то мы уже представляем, как будто прошедшее, настоящее и будущее существуют вместе, одновременно, что есть величайшая нелепость относительно времени. Если мы потом придаем движение точке настоящего, то вместе с тем должны признать неподвижными прошедшее и будущее. Но таким образом то, что вовсе не существует (прошедшее и будущее), мы обращаем во что-то неизменное и пребывающее, а то, что одно существует (настоящее), будет у нас определяться местом, которое оно занимает на линии этого несуществующего.

По-видимому, всего удобнее субъективное представление движения времени, - то, которое получается, когда мы настоящее делаем неподвижным и заставляем двигаться всю линию времени (от будущего к прошедшему), подобно тому, как река течет мимо человека, стоящего на берегу. Но в таком представлении мы слишком выделяем настоящее из потока времени. Между тем настоящее постоянно порождается будущим и поглощается прошедшим. Оно есть их постоянный предел, а не какая-то независимая от них точка, взятая где угодно на неподвижном берегу.

Впрочем, какое бы мы представление ни выбрали, мы вообще, как только начинаем говорить о движении времени, уже удвояем самое представление времени. Возьмем, например, выражение Ньютона: время течет равномерно (tempus aequabiliter fluit) {Princ. mathem. Defmitiones schol. [4].}. В прямых словах это положение значит: в равные времена проходят равные времена, что, конечно, верно, но составляет простую тавтологию.