Над океаном бытия...

***

Я когда-нибудь умру,

А иначе быть не может...

Во глухом бору положат

Мое тело поутру,

Чтобы дух мой отлетел

К небесам, в иные дали,

Он от многая печали

Удалиться захотел...

Я когда-нибудь умру,

А иначе быть не может...

Даль, что мне всего дороже,

Я с собою заберу...

Если можешь, удали,

Утоли мои печали,

Ведь еще такие дали

Открываются вдали...

Я когда-нибудь умру,

Только имя будет с вами,

И со скорбными словами

Я предстану на пиру...

В небе огненный закат

Явит Таинство Писанья –

Вековые расставанья

Скоро всем нам предстоят...

Я когда-нибудь умру,

А иначе быть не может,

И сгорать я буду тоже

Черной свечкой на ветру...

И в последнем забытьи

Я покаюсь перед Богом,

И по всем моим дорогам

Полетят стихи мои...

Служенье Муз не терпит суеты

В ЦАРСКОСЕЛЬСКОМ САДУ

Не се ль Элизиум полнощный,

Прекрасный Царскосельский сад...

А. С. Пушкин

Царскосельского сада июльский покой...

День такой золотой... И деревья почти невесомы...

Это – сон. И сквозь сон промелькнет этот облик знакомый.

Этот мальчик, кудрявый и резвый, и смуглый такой...

А потом? Да, потом... что случится в саду золотом?

Где они, эти дни? Сколько снов, сколько слов у печали...

Будет все – и друзья, и враги, и любовь, и Наталья,

И свиданья, и снова скитанья, но это – потом.

Будет сельский покой. И октябрь прозрачный такой.

Будет легким перо. И кибитка на пыльной дороге.

Со свинцовой рекой, где холодный гранит под рукой,

Примирится душа... (а пора бы подумать о Боге).

И не хочется верить, что кончится промельк пера,

И не хочется знать, что случится. А будет и это –

Вспыхнет кровь на снегу. И февральского зыбкого света

Оплывет и растает свеча... Это было вчера?

Это было когда? Боже мой, сколько зим, сколько лет!

Сна для вечности нет, но деревья почти невесомы.

Льется солнечный свет, и мелькает в нем облик знакомый –

Озорной лицеист и совсем еще юный поэт...

***

Все было живо в нем: и взгляд,

И мысль, и чувство, и стремленье,

Когда струилось вдохновенье...

И день, и два, и три подряд

Не отпускали впечатленья.

И чудный строй, и дивный лад,

И сон волшебно-онемелый,

И величавый лебедь белый,

И летний царскосельский сад –

Его приют осиротелый –

О светлой жизни говорят.

И возвращаться было лень,

И на сады спускалась тень,

И вдруг являлось откровенье,

Как сон, как легкое виденье,

Преображая на мгновенье

Его хранительную сень.

И этот праздник молодой,

Казалось, будет долго длиться –

И озарять сердца и лица,

И омывать живой водой,

И будет с утренней звездой

Лицей за отрока молиться...

ТЮТЧЕВ

... над хаосом звуков

носился мой сон.

Это всполохи молний по зыбкой воде...

Это свежесть дождя. Возвращение в юность.

Это вздох. Отклоненье к падучей звезде.

Это паруса ткань, что под ветром надулась.

Это луч – и пространственный, и временной,

Что скользнул со звезды, затерялся во мраке,

И в тоске затевает борьбу с глубиной,

Где двулики слова, ощущенья двояки.

Где смеркаются звуки, подобие сна

Заставляет в поту колотиться у стенки,

Открывается бездна у сотой ступеньки,

Где пылает и мечется голубизна.

Стоит только ему перейти эту грань –

И забудется там, в преисподней сознанья.

Где для чувства и мысли – иные названья,

И где рвется скупая словесная ткань.

Это бездна молчанья и голубизны,

Искупленья вины, утоления жажды.

Это то, что откроется только однажды,

Озарит – и продлится – до той тишины...