ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ

Он ворожил над аметистом,

Над хризантемой, над свечой,

С закатом – с золотой парчой, –

Он был Гермесом Трисмегистом.

И были дали далеки,

Он уходил в хлороз жасмина

От снов, бессонниц, от тоски

С упреком давнего помина...

Душа, душа... Опять душа!

Она же неисповедима!

Любил он, свитки вороша,

Смотреть в окно на клочья дыма

О, как же он любил закат!

И не искал он роз альпийских,

И грома дальнего раскат

Срывался с высей олимпийских.

И нежность розы, и зарю –

Все, все сливал он воедино.

Он говорил себе: «Творю

Для Человеческого Сына!»

Он мог сказать бы: «Для Христа».

Всегда был искренен.

И все же Мир не спасает Красота,

Его Поэзия – дороже.

2.

Его уже не воскресить,

Когда до капли оцет допит,

Он будет о любви просить

Тех, на кого обиду копит.

Он будет снова ворожить

И сторожить свою дорогу,

И говорить: «Я буду жить»,

И задыхаться понемногу.

3.

Стоит он тихо у лампадки...

Молитв мелодия тиха...

О, как мгновенья эти кратки

В уединении стиха.

Горит закат, и на закате

Среди забот, среди тревог,

Всегда один, всегда некстати,

Он бесконечно одинок...

Средь ваших душ, сухих и черствых,

Любви к другим не исчерпав,

Вот так Христос воскрес из мертвых,

Лишь только смертью смерть поправ...

Стоит он тихо у лампадки...

Молитв мелодия тиха.

О, как мгновенья эти кратки

В уединении стиха!

ПРИТЧА О РУССКОМ ПОЭТЕ

Я лечиться, пожалуй, поеду в Париж,

Или в Рим, или в Кельн, или в Ниццу...

Как ты тут ни мудришь, все равно прогоришь,

Так уж лучше махнуть за границу

Все монеты раздам золотым городам...

И оставлю в залог свою душу.

Се ля ви, мон Пари, се ля ви, Нотр-Дам,

Я ничем ваш покой не нарушу.

Ах, что гений творит, его сердце горит,

Не излечит любви его Ницца,

Ни Марсель, ни Мадрид,

Ни Женева, ни Крит, –

Не спасет от тоски заграница.

А в дорогу ему и тюрьму, и суму

Напророчить судьба уж готова.

Он вернется опять. Ему все потерять

Предстоит в доме графа Толстого.

А для русской души все пути хороши,

Ей скитаться б по белому свету.

Как ты тут ни греши, не спасают гроши,

Что ж еще остается поэту?

Можно прямо в леску, можно дуло к виску,

Можно проще отправиться к Богу.

Сколько бед на веку! Не залить нам тоску,

Не забыть нам лихую дорогу.

Время силы крадет. Колобродит народ.

Речь заводит мужик деловую.

Чует – воздух не тот. Что тоскуешь, Федот?

Выходи, заводи плясовую.

Я лечиться, пожалуй, поеду в Париж,

Или в Рим, или в Кельн, или в Ниццу...

Как ты тут ни мудришь, все равно прогоришь,

Продуришь, проскулишь – и в больницу.

А для русской души все пути хороши,

Только если душа захворает, –

Как ты тут ни греши, не спасают гроши, –

Бога нет... И поэт умирает...

***

Петербург... Ленинград... Петербург... Ленинград.

Боже, все это было со мною: