Решение головоломок в качестве критерия научности

Оставим вопрос об изложении и согласимся, что цель Куна действительно заключалась в том, чтобы дать лишь описание некоторых важных исторических событий и институтов.

Согласно такой интерпретации, существование традиции решения головоломок de facto отделяет науку от других видов человеческой деятельности. Наличие такой традиции характеризует науку "гораздо более надежным и прямым" [7] путем, нежели указание на более сомнительные свойства, которыми она также может обладать. Однако если решение головоломок столь существенно, если наличие именно этого свойства характеризует вполне оформившуюся научную дисциплину, то я не вижу, каким образом мы могли бы исключить из числа наук, скажем, лингвистическую философию Оксфорда или, если взять еще более наглядный пример, организованную преступность.

Нетрудно видеть, что организованная преступность безусловно представляет собой решение головоломок par excellence. Каждое утверждение Куна о нормальной науке останется истинным, если слова "нормальная наука" заменить словами "организованная преступность", а любое его утверждение об "индивидуальном ученом" в равной мере применимо к отдельному взломщику сейфов.

Организованная преступность несомненно сводит к минимуму фундаментальные исследования [8], хотя появляются некоторые индивиды со стороны, такие, как Диллингер, которые привносят в эту область новые и революционные идеи [9]. Зная в общих чертах, чего можно ожидать, профессиональный взломщик сейфов "в значительной степени перестает быть исследователем... или по крайней мере исследователем неизвестного [ну да, ведь он считает, что ему известны все существующие виды сейфов]. Вместо этого он старается... конкретизировать известное [т.е. установить особенности конкретного сейфа, с которым он имеет дело], конструируя множество специальных приборов и разрабатывая средства применения теории для решения этой задачи" [10]. Согласно мнению Куна, отсутствие успехов с несомненностью свидетельствует "о некомпетентности [взломщика сейфов] в глазах его коллег по профессии", ибо "проверке подвергаются скорее способности индивида [взломщика], нежели господствующая теория" [11]: "виноват врач, а не его лекарства" [12]. Вот так шаг за шагом мы можем дойти до самого конца перечня особенностей научной деятельности, выделенных Куном. Указание на существование революций не улучшает положения. Во-первых, потому, что деятельность по решению головоломок характерна именно для нормальной науки. А во-вторых, потому, что нет никаких оснований считать, будто организованная преступность не способна справиться с большими трудностями. Кроме того, если давление, обусловленное постоянно растущим числом аномалий, приводит сначала к кризису, а затем – к революции, то чем сильнее давление, тем скорее должен наступить кризис. Ясно, что давление, оказываемое на членов бандитской шайки и их "товарищей по профессии", безусловно превосходит давление, испытываемое учеными, – последние едва ли когда-нибудь имело дело с полицией. Таким образом, куда ни глянь – не увидишь разницы между гангстерами и учеными.

И в этом, несомненно, нет ничего удивительного. Дело в том, что Кун, как мы понимаем его сегодня и как он сам часто хотел быть понятым, забывает об одном важном факторе. Он забывает о цели науки. Каждый гангстер очень хорошо знает, что, помимо успеха в своем ремесле и признания со стороны товарищей по этому ремеслу, ему нужно одно: деньги. Он сознает также, что его нормальная преступная деятельность должна обеспечивать ему именно это. Ему известно, что он получит больше денег и займет более высокое положение в профессиональной иерархии, если будет хорошо решать головоломки и хорошо приспособится к преступному сообществу. Его цель – деньги. А какова цель ученого? И позволяет ли нормальная наука достигнуть этой цели? Или, быть может, ученые (и философы Оксфорда) менее рациональны, чем преступники, и "делают то, что они делают", не задумываясь о цели? [13] Вот какие возникают вопросы, если ограничиться чисто дескриптивным аспектом концепции Куна.