Три трудности функционального аргумента

С рассуждениями Куна можно согласиться только при условии, что революции в науке следует приветствовать и что путь, который приводит нормальную науку к революции, также не вызывает возражений.

Я не вижу, каким образом Кун мог бы обосновать желательность революций. Революции вызывают изменение парадигмы. Однако если принять куновскую трактовку этого изменения, которое он называет "переключением гештальта", то нельзя сказать, что революции ведут к чему-то лучшему. Этого нельзя сделать потому, что дореволюционная и послереволюционная парадигмы часто оказываются несоизмеримыми [17]. В этом я вижу первую трудность функционального аргумента, если связать его с философией Куна в целом.

Далее мы должны проанализировать то, что Лакатос назвал "тонкой структурой" перехода от нормальной науки к революции. Эта тонкая структура способна обнаружить элементы, которыми мы не можем пренебречь, ибо они вынуждают нас рассмотреть различные способы осуществления революции. Так нетрудно представить, что ученые отказываются от некоторой парадигмы вследствие разочарования в ней, а не потому, что у них имеются аргументы против нее. (Физическое уничтожение защитников status quo было бы еще одним способом разрушения парадигмы [18].) Как поступают ученые в действительности? И как мы хотим, чтобы они поступали? Рассмотрение этих вопросов приводит ко второй трудности функционального аргумента.

Чтобы дать как можно более ясное представление об этой трудности, сначала рассмотрим следующие методологические проблемы: можно ли обосновать тот способ действий, который Кун приписывает нормальной науке, т.е. упорно держаться за некоторую теорию, несмотря на наличие prima facie опровергающих ее свидетельств, логических и математических аргументов против нее? И если можно найти соответствующие основания, то как устранить теорию, не нарушая их?

В дальнейшем рекомендацию выбирать из множества теорий одну, обещающую наиболее плодотворные результаты, и упорно держаться за нее, несмотря на серьезные трудности, с которыми она сталкивается, я буду называть принципом упорства (tenacity) [19]. Проблема заключается в том, чтобы показать, каким образом можно обосновать этот принцип и как можно отказаться от парадигмы, не нарушая данного принципа или даже прямо следуя ему. Будем помнить при этом, что здесь мы имеем дело с методологической проблемой, а не с вопросом о том, как реально поступают ученые. Мы занимаемся методологической проблемой в надежде на то, что ее обсуждение сделает более тонким наше восприятие истории и приведет нас к интересным историческим открытиям.

Решение сформулированной проблемы оказывается совсем простым. Принцип упорства вполне разумен, поскольку теории способны развиваться, совершенствоваться и со временем могут справиться с теми трудностями, которых они совершенно не могли объяснить в своей первоначальной форме. Кроме того, неблагоразумно слишком полагаться на экспериментальные результаты. В самом деле, было бы необычайно странно и подозрительно, если бы все имеющиеся результаты подтверждали одну-единственную теорию, даже если бы эта теория и оказалась истинной. Разные экспериментаторы способны совершать разнообразные ошибки, и обычно требуется значительное время для того, чтобы все эксперименты пришли к общему знаменателю [20]. К этим аргументам в защиту принципа упорства проф. Кун добавил бы, что именно теория задает критерии превосходства, несостоятельности, рациональности и что нужно держаться за нее как можно дольше, чтобы как можно дольше сохранять в наших рассуждениях рациональность. Однако наиболее важно следующее: вряд ли когда-либо теории непосредственно сопоставлялись с "фактами" или со "свидетельствами". Что является важным свидетельством, а что не является таковым, обычно определяет сама теория, а также другие дисциплины, которые можно назвать "вспомогательными науками" ("проверочными (tombstone) теориями", по удачному выражению И. Лакатоса) [21]. Такие вспомогательные науки могут функционировать в качестве дополнительных предпосылок при выводе проверяемых утверждений. Однако вместе с тем они засоряют язык наблюдения, давая понятия для выражения экспериментальных результатов. Так проверка гелиоцентрической концепции опирается, с одной стороны, на предположения относительно земной атмосферы и влияния движения на движущийся объект (динамика), а с другой – на предположения, касающиеся отношения между чувственным опытом и "внешним миром" (теории познания, включающие в себя теории телескопического видения).

Первые предположения функционируют в качестве посылок, в то время как последние устанавливают, какие чувственные впечатления заслуживают доверия, и тем самым дают нам возможность не только оценивать, но и строить (constitute) наши наблюдения. Теперь нетрудно понять, что фундаментальное изменение нашей космологии, например переход от геоцентрической точки зрения к гелиоцентрической, вовсе не обязательно должно сопровождаться параллельным совершенствованием всех необходимых вспомогательных дисциплин. Совсем наоборот: подобное развитие было бы совершенно неправдоподобным. Например, кто бы стал ожидать, что за изобретением коперниканства и телескопа сразу же последует разработка соответствующей физиологической оптики? Фундаментальные теории и вспомогательные дисциплины часто не "совпадают по фазе". В итоге мы получаем опровергающие примеры, которые свидетельствуют не о том, что новая теория обречена на провал, а о том, что в настоящее время она не согласуется с остальной наукой. В таких случаях ученые должны разрабатывать методы, помогающие им сохранить свои теории перед лицом очевидных опровергающих фактов, даже если они не ожидают в ближайшем будущем появления проверяемых объяснений существующего конфликта. Принцип упорства (который я называю "принципом" только по мнемоническим соображениям) является первым шагом к построению таких методов [22].

Приняв принцип упорства, мы больше уже не сможем использовать упрямые факты для устранения некоторой теории Т, даже если эти факты ясны, как светлый день. Однако мы можем обратиться к другим теориям Т, Т'', Т''' и т.д., которые подчеркивают трудности Т, предлагая в то же время средства их решения. Устранение теории Т в этом случае стимулируется самим принципом упорства [23]. Следовательно, если наша цель – изменение парадигм, то мы должны быть готовы вводить и разрабатывать альтернативы теории Т или, иначе говоря (опять-таки по мнемоническим соображениям), мы должны быть готовы принять принцип пролиферации. Одним из методов подготовки революций является деятельность в соответствии с этим принципом. Это рациональный метод. Используется ли этот метод наукой на самом деле? Или ученые держатся за свои парадигмы до последнего, до тех пор, пока скука и отвращение сделают совершенно невозможным выполнение их предписаний? Что происходит в конце нормального периода? Эти вопросы показывают, что наши скромные методологические рассуждения заставляют более внимательно смотреть на историю.

С сожалением должен признаться, что меня совершенно не удовлетворяет то, что говорит по этому поводу Кун. С одной стороны, он неоднократно подчеркивает догматический [24], авторитарный [25] и ограниченный [26] характер нормальной науки, говорит о том, что она приводит к временному "ограничению мысли" [27], что ученые в этот период "в значительной мере перестают быть исследователями... или по крайней мере исследователями нового. Вместо этого они стараются разрабатывать и конкретизировать уже известное..." [28], так что "проверке подвергается [почти всегда] отдельный ученый, а не [традиция, направляющая решение головоломок, и даже не конкретная] существующая теория" [29]. "Виноват только отдельный ученый, но не его средства" [30]. Конечно, Кун понимает, что конкретная наука, например физика, может включать в себя несколько традиций, в рамках которых решаются головоломки, однако он настаивает на их "псевдо-независимости", утверждая, что каждая из них "руководствуется своей собственной парадигмой и занимается своими! собственными проблемами" [31]. Следовательно та или иная отдельная традиция руководствуется только одной парадигмой. Это – с одной стороны.

С другой же стороны, Кун указывает на то, что решение головоломок сменяется "философскими" рассуждениями, как только возникает выбор "между конкурирующими теориями" [32].

Теперь возникает вопрос: если нормальная наука действительно так монолитна, как представляется Куну, то откуда же тогда берутся конкурирующие теории? И если они появляются, то почему Кун придает им столь большое значение, признавая, что они изменяют стиль аргументации – вместо "научного" (решение головоломок) появляется "философский" [33]? Я очень хорошо помню, как Кун критиковал Бома за нарушение единства современной квантовой теории. Теория Бома не приводила к изменению стиля аргументации. Эйнштейн, о котором Кун упоминает в цитируемой статье, допускал такое изменение, быть может, потому, что теперь его теория укрепилась более прочно, чем теория Бома. Не означает ли это, что пролиферация допускается лишь в той мере, в которой конкурирующие альтернативы укоренены и укреплены? Однако преднаука, обладающая именно такой особенностью, считается чем-то низшим по отношению к науке. Кроме того, физика XX столетия включает в себя традицию, стремящуюся изолировать общую теорию относительности от остальной физики и ограничить сферу ее влияния. Почему же Кун не поддерживает этой традиции, которая соответствует его пониманию "псевдо-независимости" одновременно существующих парадигм? И напротив, если существование конкурирующих теорий приводит к изменению стиля аргументации, то не должны ли мы усомниться в этой псевдо-независимости? Я не смог найти в работах Куна удовлетворительного ответа на эти вопросы.

Немного задержимся на обсуждении этого пункта. Кун не только признает, что множественность теорий изменяет стиль аргументации, он также приписывает этой множественности определенную функцию. В полном соответствии с нашими краткими методологическими замечаниями он не один раз [34] указывает, что опровержения без помощи альтернатив невозможны. Кроме того, он достаточно подробно описывает, каким образом альтернативы увеличивают значение аномалий и тем самым подготавливают научные революции [35]. Поэтому юн утверждает, по сути дела, что ученые совершают революции в соответствии с нашей скромной методологической моделью, а не путем неуклонной разработки Одной-единственной парадигмы и внезапного отказа от нее, когда проблемы становятся слишком сложными.

Все это приводит нас к третьей трудности, а именно к мысли о том, что описанная Куном нормальная, или "зрелая", наука даже и не является историческим фактом.

6. Существует ли нормальная наука?

Вспомним, что, как мы установили, утверждает Кун. "Во-первых, он утверждает, что теории не могут быть опровергнуты без помощи альтернатив. Во-вторых, он утверждает, что и в истории пролиферация играла определенную роль при ниспровержении парадигм. Это ниспровержение осуществлялось за счет того, что альтернативы усиливали существовавшие аномалии. И, наконец, Кун указывает на то, что аномалии существуют на всех этапах истории парадигмы [36]. Мысль о том, что в течение десятилетий или даже столетий теории существуют в безупречном совершенстве до тех пор, пока внезапное опровержение не поразит их насмерть, – эта мысль, утверждает Кун, совершенно неверна. Но если это так, то почему бы нам сразу же не начать с пролиферации теорий и никогда не допускать возникновения нормальной науки? Не слишком ли опрометчиво надеяться на то, что сами ученые думают точно так же? Ведь если даже нормальные периоды и существуют, они не могут продолжаться слишком долго и не могут захватить каждую область науки? Беглый взгляд на историю науки последнего столетия показывает, что происходит именно это.

Во второй трети XIX в. существовали по крайней мере три различные и взаимно несовместимые парадигмы: 1) механистическая концепция, нашедшая свое выражение в астрономии, в кинетической теории, в разнообразных механических моделях электродинамики, а также в биологических науках, в частности в медицине (здесь решающим фактором послужило влияние Гельмгольца); 2) концепция, связанная с изобретением независимой и феноменологической теории теплоты, которая в конце концов оказалась несовместимой с механикой; 3) концепция, неявно содержащаяся в электродинамике Фарадея и Максвелла, которая была разработана и освобождена от механистических элементов Герцем.

Эти различные парадигмы были отнюдь не "псевдонезависимы". Напротив, именно их активное взаимодействие подготовило крушение классической физики. Сомнения, которые привели к созданию специальной теории относительности, не смогли бы возникнуть без конфликта, существовавшего между теорией Максвелла и механикой Ньютона (Эйнштейн чрезвычайно просто описал эту ситуацию в своей автобиографии; столь же краткое, но более техничное изложение дал Вейль в работе "Пространство, время, материя"; этот конфликт Пуанкаре вскрыл уже в 1899 г. и вновь указал на него в своем докладе в Сент-Луисе). Точно так же было невозможно использовать феномен броуновского движения для прямого опровержения второго закона феноменологической теории [37]. Для этого нужна была кинетическая теория. Здесь вновь Эйнштейн, следуя Больцману, указал правильный путь. Еще один пример дают исследования, завершившиеся открытием кванта действия, которые соединили такие разные, несовместимые и в отдельных случаях даже несоизмеримые дисциплины, как механика (кинетическая теория, на которую опирался Вин при выводе своего закона излучения), термодинамика (принцип равного распределения энергии по всем степеням свободы Больцмана) и волновая оптика. Если бы ученые поверили в "псевдо-независимость" этих дисциплин, данные исследования были бы парализованы. Верно, конечно, что отнюдь не каждый ученый принимал участие в полемике, а подавляющее большинство продолжало заниматься решением своих "ничтожных головоломок". Однако если мы внимательно вчитаемся в то, что пишет сам Кун, то мы поймем, что прогресс обеспечивается не этой деятельностью, а активностью занятого пролиферацией меньшинства (и тех экспериментаторов, которые внимательно относятся к его проблемам и его необычным предсказаниям). И можно спросить, не продолжает ли большая часть ученых решать свои старые головоломки даже во времена научных революций? Если это верно, то концепция Куна, которая разделяет во времени периоды пролиферации и периоды монизма, полностью рушится [38] [...]*

* В последующих трех разделах данной статьи Фейерабенд сопоставляет взгляды Т.Куна, концепции К.Поппера и в особенности И.Лакатоса. – Прим. ред.