ХОЛОДНОЕ И БЕЛОЕ

Я – как ювелир, что день и ночь стучит молоточком,

Лишь так я могу превратить боль

В золотой орнамент, нежный, как крыло цикады.

Ши Муронг. Ценность поэзии

Они снова тут. Мо чувствовал их приближение, видел их с закрытыми глазами – Белых Женщин с бледными лицами, с бесцветными холодными глазами. Только из этого и состоял теперь мир – из белых теней во мраке и боли в груди, красной боли. Каждый вдох причинял боль. Дышать. Неужели когда-то это было легко? Теперь это было трудно, так трудно, как будто его уже похоронили, насыпали земли на грудь, полную жгучей, колотящейся боли. Он не мог пошевелиться. Тело больше не подчинялось ему – горящая тюрьма. Он хотел открыть глаза, но веки были тяжелыми, как камни. Все пропало. Остались только слова: боль, страх, смерть. Белые слова. Бесцветные, безжизненные. Только боль была красной.

«Это и есть смерть? – думал Мо. – Ничто, полное бледных теней?» Иногда ему казалось, что он чувствует прикосновение бледных пальцев, проникающих в пылающую грудь, словно Белые Женщины хотят раздавить его сердце. Их дыхание касалось его горячего лица, и они шептали имя – но не то, на которое он привык отзываться. «Перепел», – шептали они.

Казалось, голоса их сотканы из холодной тоски, сплошной тоски. «Это легко, – шептали они, – совсем легко, даже глаза открывать не надо. Больше не будет ни боли, ни мрака. Вставай, – шептали они, – пора». И брали его за руку бледными пальцами, дивно прохладными на пылающей коже.

Но другой голос не отпускал его. Смутно, еле слышно, словно из далекого далека просачивался он сквозь их шепот. Он звучал чуждо, почти некрасиво среди завораживающего шепота теней. «Замолчи! – хотелось ему сказать этому голосу, но каменный язык не поворачивался во рту. – Пожалуйста, замолчи, отпусти меня!» Потому что лишь этот голос удерживал его в горящем здании – его теле. Но голос не смолкал.

Он знал этот голос, но откуда? Он не мог вспомнить. Слишком давно он его не слышал, слишком давно…