ПРАВИЛЬНЫЕ СЛОВА

В таком прекрасном храме

Злой дух не может обитать. Иначе

Где ж обитало бы добро?

Уильям Шекспир. Буря^[16]

Конюх попался бестолковый, он целую вечность седлал коня. «Нет, этого дурака не я придумал! – говорил себе Фенолио. – Хорошо, что я в таком отличном настроении». Да, настроение у него было прекрасное. Он уже не первый час тихонько насвистывал, потому что задача была решена. У него получилось! Слова потекли на бумагу, словно только и ждали, чтобы он выловил их наконец из океана букв. Правильные слова. Единственно правильные. Теперь история может идти дальше, и все в конце концов будет хорошо. Он все же маг, владеющий словесной магией по высшему разряду. Тут с ним никто не может равняться, разве что очень немногие, и не в этом мире, а в другом, родном его мире. Ну неужели этот бестолковый конюх не может оседлать лошадь побыстрее? Ведь ему нужно попасть к Роксане как можно скорее, а то как бы она не уехала без письма – и как тогда Мегги его получит? Ведь от юного торопыги, которого он послал ей вслед, до сих пор ни слуху ни духу. Наверное, этот молокосос заблудился в Непроходимой Чаще…

Фенолио ощупал письмо под плащом. Как хорошо, что слова легки, как перышко, – даже самые веские. Роксане не придется надрываться, чтобы довезти Мегги смертный приговор Змееглава. И еще кое-что отвезет она в приморское княжество – верную победу Козимо. Если только он не выступит в поход раньше, чем Мегги получит, что читать!

Козимо пылал нетерпением, он не мог дождаться дня, когда поведет своих солдат на ту сторону Чащи. «Потому что ему не терпится узнать, кто он! – шептал тихий голос в голове Фенолио (или он шел из сердца?). – Потому что он пуст, как ненаполненная шкатулка, твой прекрасный ангел мести. Несколько взятых взаймы воспоминаний и дюжина мраморных статуй – вот и все, что есть у бедного юноши, да еще твои истории о его прежних подвигах, на которые он судорожно ищет отклика в своем пустом сердце. Надо было тебе все же попытаться вернуть настоящего Козимо из царства мертвых, но на это ты не решился!»

«Замолчи!» – Фенолио недовольно покачал головой. Почему он не может отделаться от этих назойливых мыслей? Все будет хорошо, стоит только Козимо занять престол Змееглава. Тогда у него появятся собственные воспоминания, и с каждым днем их будет становиться все больше. И скоро он забудет о пустоте.

Ну наконец-то. Лошадь готова. Конюх с насмешливой ухмылкой помог ему взобраться в седло. Вот олух! Фенолио прекрасно знал, что наездник он не блестящий. Ну и что? Он побаивался лошадей, на его вкус это были слишком крупные и сильные звери, но не мог же поэт, живущий при герцогском дворе, ходить пешком, как простой крестьянин. Кроме того, это было все же быстрее – если, конечно, эта тварь захочет ехать в том направлении, которое ему нужно. Как трудно заставить ее хотя бы стронуться с места…

Подковы зацокали по мощеному двору, мимо бочек смолы и железных копий, сложенных на стенах по приказу Козимо. Замок по ночам по-прежнему оглашался грохотом кузнечных молотов, а в деревянных бараках, тянущихся вдоль стены, спали солдаты Козимо, тесно прижатые друг к другу, как личинки в муравейнике. Да, воинственный получился ангел, но разве ангелы не были всегда небесным воинством? «Что ж поделать, мирные персонажи – это просто не по моей части, – думал Фенолио, рысью проезжая по двору. – Моих положительных героев преследуют несчастья, как Сажерука, или они делаются разбойниками, как Черный Принц. Сумел бы он придумать такого героя, как Мортимер? Пожалуй, нет».

Когда Фенолио подъехал к внешним воротам, они широко распахнулись, и на мгновение он подумал, что стража наконец научилась уважать придворного поэта. Однако стражники склонили головы так низко, что он сразу понял – к нему это относиться не может.

Навстречу ему через распахнутые ворота въезжал Козимо на белом, неправдоподобно белом коне. В сумерках он казался еще прекраснее, чем при дневном свете, и это, кажется, свойственно всем ангелам. За ним ехало всего семь солдат, он никогда не брал больше охраны на свои ночные прогулки. Но рядом с ним ехал еще кое-кто – Брианна, дочь Сажерука, одетая уже не в платье своей хозяйки, несчастной Виоланты, как это обычно бывало прежде, а в роскошный наряд, подаренный ей Козимо. Он засыпал ее подарками, а своей жене не позволял даже выезжать из замка, как и их общему сыну. Но, несмотря на все эти знаки любви, вид у Брианны был не слишком счастливый. И неудивительно. О каком счастье может идти речь, когда любимый собирается на войну?

Самому Козимо эта перспектива, кажется, нисколько не портила настроение. Напротив. Вид у него был такой беззаботный, словно будущее обещает одни радости. Каждую ночь он выезжал на верховые прогулки, в сне, похоже, вообще почти не нуждался и скакал на коне таким бешеным галопом, что охрана не поспевала за ним – в общем, вел себя как человек, которому рассказали, что смерть не смогла его удержать. И разве так уж важно при этом, что он не помнил ни смерти своей, ни жизни?

Бальбулус день и ночь украшал истории об этой потерянной жизни чудеснейшими иллюстрациями. Целая дюжина писцов готовила для него рукописи.

– Мой муж по-прежнему не заходит в библиотеку, – не без горечи сказала Виоланта Фенолио при последней встрече, – зато заполняет целые полки книгами о самом себе.

Да, сомневаться, к сожалению, не приходилось: тех слов, из которых Фенолио и Мегги создали Козимо, оказалось ему недостаточно. И все, что герцог слышал о самом себе, словно принадлежало другому. Может быть, потому он и влюбился так сильно в дочь Сажерука: она, по крайней мере, не принадлежала мужчине, которым он якобы был до своей смерти. Фенолио приходилось без конца сочинять ему страстные любовные стихи для Брианны. Обычно он заимствовал их у других поэтов. Память на стихи у него всегда была отличная, а Мегги, которая ловила бы его на этих мелких кражах, рядом не было. У Брианны каждый раз выступали слезы, когда какой-нибудь комедиант – их теперь принимали в замке с распростертыми объятиями – исполнял в ее присутствии одну из этих песен.

– Фенолио! – Козимо придержал коня, и Фенолио склонил голову без всякого внутреннего сопротивления, на что был способен только для юного герцога. – Куда ты собрался, поэт? Все готово к выступлению в поход!

Он был горяч, как конь, гарцевавший под ним, и Фенолио боялся, как бы эта горячность не передалась и его лошади.

– Или ты все же предпочитаешь остаться дома и точить перья для песен, которые тебе предстоит сочинить в честь моей победы?

Выступление в поход? Все готово?

Фенолио растерянно оглянулся по сторонам, а Козимо рассмеялся:

– Ты думаешь, я собираю войска прямо в замке? Нет, они тут не поместятся! Для них разбит лагерь внизу, у реки. Я жду еще только кучку наемников, которых завербовал на севере. Возможно, они будут здесь уже завтра.

Уже завтра? Фенолио бросил быстрый взгляд на Брианну. Так вот почему у нее такой грустный вид.

– Прошу вас, ваша милость! – В голосе Фенолио явственно слышалась тревога. – Вы слишком торопитесь! Подождите еще немного!

Но эти слова вызвали у Козимо лишь улыбку.

– Взгляни, какая красная нынче луна, поэт! Предсказатели говорят, что это добрый знак. Такие знаки нельзя упускать, а не то везение обратится в несчастье.

Что за чушь! Фенолио опустил голову, чтобы Козимо не заметил раздражения на его лице. Герцог и без того знал, что его любовь к предсказателям и гадалкам сердит поэта, что он считает их всех бандой бесстыжих вымогателей.

– Позвольте снова сказать вам, ваша милость! – Фенолио столько раз повторял это предостережение, что оно уже, видимо, приелось. – Единственное, что может навлечь на вас несчастье, – это преждевременное выступление в поход.

Козимо снисходительно покачал головой.

– Вы уже старик, Фенолио, – сказал он. – Кровь в ваших жилах течет медленно. Но я-то молод! Чего мне ждать? Чтобы Змееглав тоже набрал побольше наемников и получше укрепил Дворец Ночи?

«Он это, надо думать, давно сделал, – усмехнулся про себя Фенолио. – И поэтому лучше бы тебе подождать моих слов и того дня, когда Мегги прочтет их, как вычитала тебя. Дождись ее голоса!»

– Еще неделю-другую, ваша милость! – проникновенно сказал он вслух. – Вашим крестьянам нужно убрать урожай. Иначе чем они будут кормиться зимой?

Но такие вещи Козимо не убеждали.

– Вот уж правда стариковская болтовня! – сердито воскликнул он. – Куда ж подевались все ваши пламенные призывы? Этой зимой мои люди будут кормиться припасами Змееглава, упоением победы и серебром Дворца Ночи, которое я раздам по деревням!

«Серебром сыт не будешь, ваша милость, – подумал Фенолио, но говорить этого не стал, а только молча взглянул на небо. – Господи, как высоко уже луна!»

Но у Козимо было на уме еще кое-что.

– Я давно хочу вас спросить, – сказал он, когда Фенолио уже собирался пробормотать извинения и проститься. – Вы ведь в хороших отношениях с комедиантами. Все только и говорят, что об этом огнеглотателе, который якобы умеет говорить с огнем…

Краем глаза Фенолио увидел, как Брианна потупила голову.

– Вы имеете в виду Сажерука?

– Да, так его зовут. Я знаю, это отец Брианны. – Козимо нежно взглянул на нее. – Но она не хочет о нем говорить. К тому же, по ее словам, она не знает, где он. Но, может быть, вы это знаете? – Козимо потрепал своего коня по холке. Лицо его лучилось такой красотой, что больно было глазам.

– А зачем он вам? Чего вы от него хотите?

– Разве непонятно? Он умеет говорить с огнем! Утверждают даже, что он может вызвать языки пламени в метр высотой и сам при этом не обжечься.

Фенолио наконец понял.

– Вам нужен Сажерук для войны! – Он не выдержал и рассмеялся.

– А что в этом смешного? – Козимо нахмурился.

Сажерук, Огненный танцор – как оружие! Фенолио покачал головой.

– Видите ли, – сказал он, – я хорошо знаю Сажерука. – Он почувствовал на себе удивленный взгляд Брианны. – Он может быть чем угодно, но только не солдатом. Он вас просто на смех поднимет.

– Ну, этого бы я ему не советовал! – Козимо явно сердился.

Зато Брианна смотрела на Фенолио, как будто у нее на кончике языка вертелась сотня вопросов. Как будто сейчас время для этого!

– Ваша милость! – сказал он поспешно. – Я покорнейше прошу меня извинить! У Минервы заболел ребенок, и я обещал ей сходить к матери Брианны за лечебными травами.

– Вот как. Ну конечно, скачите, мы позже поговорим. – Козимо взялся за поводья. – Если травы не помогут, скажите мне, я пошлю к ним цирюльника.

– Благодарю вас, – ответил Фенолио и все же сам не удержался от еще одного вопроса, прежде чем отъехать: – Я слышал, ваша жена тоже нездорова?

Это рассказал ему Бальбулус. Кроме него, к Виоланте теперь никого не пускали.

– Да нет, она просто в ярости. – Козимо взял Брианну за руку, словно утешая ее за то, что речь идет о его жене. – Виоланта легко приходит в ярость. Это у нее от отца. Она никак не может понять, почему я не выпускаю ее из замка. Но ведь очевидно, что повсюду кишат шпионы ее отца, и у кого они прежде всего попытаются все вызнать? У Виоланты и Якопо.

Трудно было не верить каждому слову, слетавшему с этих прекрасных губ, тем более когда они произносились с такой искренней убежденностью.

– Может быть, вы и правы, ваша милость! Но не забывайте, что ваша жена ненавидит своего отца.

– Можно ненавидеть человека и все же повиноваться ему. Разве не так? – Козимо посмотрел на Фенолио прозрачными, как у ребенка, глазами.

– Да, наверное, – смущенно ответил тот.

Всякий раз, когда Козимо смотрел на него так, Фенолио казалось, что перед ним в книге вдруг оказалась пустая страница, проеденная молью дыра в словесной ткани.

– Ваша милость! – Он снова склонил голову на прощание и не слишком изящно послал наконец свою лошадь к воротам.

Брианна хорошо описала ему дорогу к усадьбе своей матери. Он попросил ее об этом сразу после встречи с Роксаной, под тем предлогом, что его мучает боль в суставе. Странная девушка эта дочь Сажерука. Об отце и слышать не желает и о матери, кажется, тоже. К счастью, она предупредила Фенолио о повадках гуся, так что он крепко держал поводья, когда птица, шипя, выскочила ему навстречу.

Роксана сидела перед домом, когда он приехал. Дом был убогий. Ее красота выглядела в этой обстановке странно, словно драгоценность на шляпе нищего. Ее сын спал рядом с ней на пороге, свернувшись клубком, как щенок, и положив голову ей на колени.

– Он хочет ехать со мной, – сказала Роксана, пока Фенолио неловко слезал с коня. – Малышка тоже заплакала, когда я ей сказала, что уезжаю. Но я не могу взять их с собой к Змееглаву. Он и детей отправляет на виселицу. Подруга обещала присмотреть за ними – за мальчиком, за девочкой, за растениями и за животными…

Она погладила сына по темным волосам, и на мгновение Фенолио захотелось, чтобы она никуда не ехала. Но что же тогда будет с написанными им словами? Кто отправится на поиски Мегги? Или ему снова просить у Козимо гонца, когда первый так и не вернулся? «Кто знает, а вдруг и Роксана не вернется? – прошептал ехидный голос внутри. – Вот и пропадут твои драгоценные слова».

– Ерунда, – сердито ответил он. – Я, конечно, снял копию.

– Что вы говорите? – удивленно спросила Роксана.

– Нет-нет, ничего! – Господи, он уже сам с собой разговаривает. – Мне нужно кое-что рассказать вам. Не ездите к мельнице. Комедиант, исполняющий песни для Козимо, привез мне весть от Черного Принца.

Роксана прижала руку ко рту.

– Нет-нет. Все не так страшно! – поспешил Фенолио ее успокоить. – Отец Мегги, очевидно, в плену у Змееглава, но этого я, честно говоря, ожидал. А Сажерук и Мегги… Короче говоря: мельница, где Мегги должна была забрать письмо, видимо, сгорела. Мельник будто бы рассказывает по всей округе, что куница сыпала на них огонь с потолка, а колдун с покрытым шрамами лицом разговаривал с огнем. С ним был злой дух в обличье темнокожего юноши, который спас колдуна, когда его ранили, и еще девушка.

Роксана смотрела на него с таким отсутствующим видом, словно смысл его слов не сразу доходил до нее.

– Его ранили?

– Да, но они спаслись! Это главное! Роксана, вы и впрямь думаете, что сможете его найти?

Роксана провела рукой по лицу.

– Я попробую.

– Не волнуйтесь! – сказал Фенолио. – Вы же слышали – у Сажерука есть теперь дух-хранитель. И потом, разве он и один не умел всегда выкрутиться из беды?

– Да, это он умел.

Фенолио проклинал каждую морщину на своем лице – так была хороша эта женщина. Почему он не такой красавец, как Козимо? Хотя – понравилось ли бы ей это? Она любит Сажерука, Сажерука, который давно был бы мертв, если бы история развивалась так, как он ее написал. «Фенолио! – подумал он. – Это уже слишком. Ты ведешь себя как ревнивый влюбленный!»

Но Роксана все равно не обращала на него внимания. Она посмотрела на мальчика, спавшего у нее на коленях.

– Брианна пришла в ярость, когда узнала, что я собираюсь скакать вслед за ее отцом, – сказала она. – Надеюсь, Козимо за ней присмотрит и не выступит в поход до моего возвращения.

Фенолио промолчал. Зачем рассказывать ей о планах Козимо? Чтобы она тревожилась еще сильнее? Нет. Он вынул из-под плаща письмо для Мегги. Буквы, способные обратиться в звук, могучий звук… Никогда еще он не следил так внимательно за Розенкварцем, когда тот запечатывал письмо.

– Это письмо может спасти родителей Мегги, – сказал он внушительно. – Может спасти ее отца. И может спасти всех нас, так что берегите его!

Роксана повертела в руках запечатанный пергамент, словно он казался ей слишком маленьким для таких важных слов.

– Я еще не слыхивала о письмах, открывающих застенки Дворца Ночи, – тихо проговорила она. – Хорошо ли с вашей стороны внушать девочке ложную надежду?

– Это не ложная надежда. – Фенолио задело, как мало она ему верит.

– Хорошо. Если я найду Сажерука и девочка все еще с ним, я передам ей ваше письмо. – Роксана снова погладила сына по голове, мягко, словно снимая листок с его волос. – Она любит своего отца?

– Очень любит.

– Моя дочь тоже. Брианна так любит Сажерука, что не желает с ним разговаривать. Когда он раньше, бывало, уходил в лес или к морю, куда его манили огонь или ветер, она пыталась бежать за ним своими маленькими ножками. Мне кажется, он этого просто не замечал, потому что исчезал слишком быстро – как лис, укравший курицу. И все же она его любила. Почему? Этот юноша тоже его любит. Он даже воображает, что нужен ему, но Сажеруку никто не нужен, кроме огня.

Фенолио пристально посмотрел на нее.

– Тут вы ошибаетесь! – сказал он. – Он был страшно несчастен вдали от вас. Видели бы вы его там!

Как недоверчиво она на него смотрит.

– Вы знаете, где он был?

Ну вот. Что он опять наговорил, старый дурак.

– Да, – пробормотал он смущенно. – Да. Я и сам там был.

«Ну, придумывай что-нибудь. Какое-нибудь вранье. Правдой тут не обойдешься. Какую-нибудь красивую ложь, которая все объясняет». Почему бы ему для разнообразия не придумать для Сажерука что-нибудь хорошее, хоть он и завидует ему из-за жены.

– Сажерук говорит, что не мог вернуться. – Роксана в это не верила, но по ее голосу было слышно, как бы ей хотелось поверить.

– Чистая правда! Ему пришлось очень туго. Каприкорн натравил на него Басту, и они увезли его очень далеко… пытались выведать у него, как заговаривать огонь.

Ну вот, наконец удалось что-то соврать. А впрочем, такая ли уж это ложь? Разве она далека от правды?

– Поверьте, Баста основательно отомстил Сажеруку за то, что вы его предпочли. Они годы держали его взаперти, потом он бежал, но они его снова нашли и избили до полусмерти.

Об этом ему рассказывала Мегги. Примесь правды никогда не помешает, а что это случилось из-за Резы, Роксане знать не обязательно.

– Это было ужасно, действительно ужасно! – Фенолио почувствовал, как в нем наконец пробуждается инстинкт рассказчика, как приятно ему видеть расширившиеся глаза Роксаны, напряженное внимание, с которым она ждала каждого следующего слова. Может быть, все же сказать о Сажеруке что-нибудь плохое? Нет уж, однажды он уже сочинил его смерть, сегодня он окажет ему услугу. Сегодня он уговорит его жену раз и навсегда простить ему десять лет отсутствия. «Иногда я все же бываю вполне милым человеком!» – подумал Фенолио.

– Он думал, что погибнет. Что никогда больше не увидит вас – и это было для него самое страшное.

Фенолио откашлялся. Он был тронут собственными словами. И Роксана тоже. Он видел, как недоверие уходит из ее глаз, как взгляд становится мягким – мягким от любви.

– А потом он бродил по чужим землям, как выгнанная из дому собака, ища путь, в конце которого его ждали бы не Баста и Каприкорн, а вы.

Слова рождались теперь сами собой, как будто он и вправду знал, что чувствовал Сажерук все эти десять лет.

– Он чувствовал себя потерянным, никому не нужным. Сердце стало у него от одиночества холодным, как камень, ничего не чувствующим, кроме тоски по вас и по дочери.

– У него было две дочери. – Роксана говорила почти беззвучно.

Проклятье, об этом он забыл. Ну конечно, две! Но Роксана уже так погрузилась в его слова, что эта ошибка не разрушила чары.

– Откуда вы все это знаете? – спросила она. – Он мне никогда не говорил, что вы так хорошо знакомы.

«Да уж, лучше, чем я, с ним никто не знаком, – подумал Фенолио. – Могу вас уверить, красавица моя».

Роксана отбросила со лба черные волосы. Фенолио увидел в них седые ниточки, словно она причесывалась пыльным гребнем.

– Я выезжаю завтра на рассвете, – сказала она.

– Отлично.

Фенолио подтянул коня к себе. Почему так трудно забраться на эту тварь хоть сколько-нибудь ловко? Роксана подумает, что он совсем уж старая развалина.

– Берегите себя, – сказал он, вскарабкавшись наконец в седло. – Себя и письмо. И передавайте Мегги от меня привет. Скажите ей, что все будет хорошо. Я обещаю.

Он поскакал прочь, а Роксана задумчиво стояла и смотрела ему вслед. Фенолио и правда хотелось, чтобы она нашла Сажерука, а не только передала Мегги письмо. Немного счастья в этой истории не помешает, а Роксана может быть счастлива только с Сажеруком. Он сам так устроил.

«И все же он ее не заслуживает! – снова подумал Фенолио, глядя на приближающиеся огни Омбры – не такие яркие, как в его прежнем мире, но все равно манящие. – Скоро в домах за городскими стенами не останется мужчин. Да, все они идут с Козимо, и муж Минервы, хотя она умоляла его остаться, и сосед-сапожник. Даже старьевщик, каждый вторник проходивший по городу, хотел идти в поход на Змееглава. Интересно, пошли бы они за Козимо с такой же охотой, если бы я сделал его некрасивым? – спросил себя Фенолио. – Некрасивым, как Змееглав с его лицом мясника…» Нет, глядя на красивое лицо, куда легче верится в благородные намерения, и поэтому он умно поступил, посадив на трон ангела. Да, очень умно, чрезвычайно умно. Проезжая мимо стражи, Фенолио поймал себя на том, что тихонько напевает. Стража пропустила его без звука – его, придворного поэта, человека, создающего слова для этого мира, создавшего этот мир из слов. Да, склоняйте головы перед Фенолио.

Стражники тоже уйдут с Козимо, и солдаты из замка, и слуги – не старше мальчика, что ходит по пятам за Сажеруком. Даже Иво, сын Минервы, ушел бы на войну, если бы она его отпустила. «Они все вернутся, – думал Фенолио, подъезжая к конюшням. – Или почти все. Все будет хорошо, непременно. И не просто хорошо. Замечательно!»