МЕЛЬНИЦА

Мы скакали и скакали верхом, и ничего не случалось. Все было так мирно, и спокойно, и красиво повсюду, где бы мы ни проезжали. «Эту картину нужно было бы назвать „Тихий вечер в горах“», – подумал я. Если бы это не было так обманчиво.

Астрид Линдгрен. Братья Львиное Сердце^[15]

Больше трех дней добирались Сажерук, Мегги и Фарид до Мышиной мельницы. Три долгих, серых дня, за которые Мегги не сказала почти ни слова, как ни старался Фарид ее развеселить. Непрерывно моросил дождь, и вскоре никто из них не помнил, каково это – спать в сухой одежде. И лишь когда к вечеру последнего дня перед ними открылась наконец темная долина, где стояла мельница, сквозь облака вдруг пробилось солнце. Оно висело низко над холмами и заливало золотом крытые дранкой крыши. Кроме дома мельника, нескольких сараев и самой мельницы с большим деревянным колесом, глубоко погруженным в воду, нигде, сколько хватало взгляда, не видно было других построек. Берег реки порос ивами, тополями и кустами эвкалипта, ольхой и дикой грушей. У лестницы, поднимавшейся к мельнице, стояла повозка. Широкоплечий человек, весь в муке, грузил на нее мешки. Больше вокруг не было ни души, кроме мальчика, побежавшего при виде их к дому. Все было мирно и тихо, слышался лишь рокот воды, заглушавший стрекот цикад.

– Вот увидишь, – шепнул Фарид Мегги, – Фенолио что-нибудь написал. Точно. А если нет, то мы подождем, пока…

– Вот уж нет! – резко перебил его Сажерук, подозрительно озираясь. – Мы спросим, нет ли письма, и пойдем дальше. Сюда заходит немало людей, и после того, что произошло на дороге, скоро здесь появятся солдаты. По мне, нам вообще не следовало бы здесь показываться, пока все не уляжется, ну да ладно…

– А если письма еще нет? – озабоченно спросила Мегги. – Я ведь написала Фенолио, что буду ждать!

– Да, хотя я, помнится, не позволял тебе писать ему что бы то ни было. Правда ведь?

Мегги промолчала, а Сажерук снова посмотрел на мельницу.

– Остается надеяться, что Небесный Плясун доставил письмо по назначению, а старик не стал показывать его кому попало. Тебе, наверное, не нужно объяснять, каких бед могут наделать буквы.

Он в последний раз осмотрелся, выходя из надежной тени деревьев. Потом махнул Фариду и Мегги, чтобы шли за ним, и направился к мельнице. Мальчик, бегавший в дом, уже снова сидел на ступеньках перед дверью мельницы. Несколько кур бросились врассыпную, когда Гвин прыгнул на них.

– Фарид, поймай эту чертову куницу! – приказал Сажерук, свистком подзывая Пролазу.

Но Гвин зашипел на Фарида. Он не укусил его (Фарида он не кусал никогда), но и поймать себя не дал. Проскользнув между ног мальчика, он снова прыгнул за курицей. Та с кудахтаньем бросилась вверх по ступеням, но Гвина это не остановило. Он проскочил мимо мальчика, сидевшего на ступеньках с таким видом, будто ничто на свете его не интересует, и скользнул вслед за курицей в открытую дверь. Через мгновение кудахтанье смолкло, и Мегги встревоженно посмотрела на Сажерука.

– Отлично! – пробормотал он, запихивая Пролазу в рюкзак. – Куница, залезшая в муку, и дохлая курица – нам будут за это благодарны! Помяни только черта, и он…

Человек, грузивший телегу, обтер испачканные мукой руки о штаны и пошел к ним.

– Простите! – крикнул Сажерук ему навстречу. – А где мельник? Я, конечно, заплачу за курицу. А вообще-то мы пришли, чтобы забрать письмо.

– Я теперь мельник, – откликнулся тот, подходя. Он был на целую голову выше Сажерука. – Мой отец умер. Письмо, говорите?

Он переводил глаза с одного на другого. Особенно долго задержался его взгляд на лице Сажерука.

– Да. Письмо из Омбры! – ответил Сажерук, взглядывая вверх, на мельницу. – А почему она не работает? Крестьяне не привозят больше зерно или работники все разбежались?

Мельник пожал плечами:

– Вчера один принес сырую полбу. Отруби залепили мне жернова. Работник уже несколько часов их чистит. А что за письмо? Кому? На чье имя?

Сажерук внимательно посмотрел на него.

– Значит, какое-то письмо здесь оставляли?

– Это письмо мне, – сказала Мегги, становясь рядом с ним. – Мегги Фолхарт. Так меня зовут.

Мельник несколько секунд пристально рассматривал ее – в изорванном платье, со спутанными волосами, – но потом все же кивнул.

– Оно в доме, – сказал он. – Но я должен был расспросить вас, потому что письмо, попавшее не в те руки, – вещь опасная, правда? Вы заходите, я пока загружу последний мешок.

– Наполни фляги водой, – прошептал Сажерук Фариду, вешая на плечо свой рюкзак. – Я поймаю чертову куницу, заплачу за курицу, и, как только Мегги получит свое письмо, мы идем дальше.

И не успел Фарид возразить, Сажерук уже скрылся за дверью мельницы. Вместе с Мегги. Юноша провел рукой по грязному лицу и посмотрел им вслед.

– Наполни фляги! – бормотал Фарид, спускаясь к реке. – Поймай куницу! Что он себе думает? Что я у него теперь слуга?

Пока Фарид, стоя в холодной воде, подставлял под речную струю фляги из тыквы, мальчик по-прежнему сидел на ступеньках. Что-то в выражении его лица не нравилось Фариду. Страх. Да, так и есть. Он боится. Чего? «Вряд ли меня», – подумал Фарид и оглянулся. Что-то тут не так, он это чуял. Чутье у него всегда было, еще в той жизни, где он должен был стоять на часах, шпионить, красться по следу, выведывать… Да, запах опасности ему знаком. Он запихал фляги в рюкзак, где сидел Пролаза, и почесал сонную куницу за ухом.

Мертвеца он заметил только тогда, когда собирался уже выходить на берег. Совсем молодой. Фариду казалось, что он где-то уже видел его лицо. Не он ли бросил ему в миску медную монету на празднике в замке Омбры? Труп запутался в нависших над водой ветвях, но рану в груди было хорошо видно. Нож. У Фарида бешено забилось сердце. Дыхание перехватило. Он взглянул в сторону мельницы. Мальчик сидел на ступенях, обхватив себя за плечи, словно боялся развалиться на куски от страха. А мельник исчез.

Из мельницы не доносилось ни звука, но это ни о чем не говорило. Шум воды мог заглушить что угодно – крики, лязг оружия… «Скорее, Фарид! – сказал он себе. – Прокрадись внутрь, разузнай, что там творится. Ты делал такие штуки сто раз, да что там, больше».

Пригнувшись, он прошел по воде, выбрался на берег за мельничным колесом и прислонился к стене мельницы. Сердце колотилось прямо в горле, но это тоже было ему не в новинку. Тысячи раз он подкрадывался с сильно бьющимся сердцем к какому-нибудь дому, к окну, к запертой двери. Он прислонил рюкзак Сажерука со спящей куницей к стене.

Гвин. Гвин тоже туда забежал. А Сажерук пошел за ним. Это плохо. Очень плохо. И Мегги тоже с ним. Фарид поглядел вверх, на мельницу. До ближайшего окна было высоко, но стена, к счастью, неровная. «Бесшумно, как змея!» – шепнул он себе, карабкаясь по ней. Оконный карниз был белым от муки. Затаив дыхание, Фарид заглянул внутрь. Первый, кого он увидел, был толстый парень с глуповатым лицом, наверное, работник мельника. Стоявший рядом с ним человек был Фариду не знаком, зато рядом с ним…

Баста! Опять это узкое лицо, эта злобная улыбка. Только одежда на нем теперь другая. Баста ходил теперь не в черном костюме с белой рубашкой и цветком в петлице. Он был одет в серебряные цвета Змееглава, а на поясе у него висел меч. Нож, конечно, тоже был заткнут за пояс. В левой руке он держал дохлую курицу.

От Сажерука его отделял только мельничный жернов и Гвин, сидевший на круглом камне и с вожделением смотревший на курицу, тревожно поводя черной мордочкой. Мегги стояла рядом с Сажеруком. Думала ли она о том же, о чем Фарид? О грозящих смертью словах Фенолио? Наверное, да, потому что она пыталась подозвать куницу, но Гвин не обращал на нее внимания.

«Что делать? – думал Фарид. – Что же мне делать? Забраться внутрь? Чепуха! Какой от этого толк?» Своим дурацким ножичком он ничего не сможет поделать против двух мечей, а ведь там еще работник и сам мельник. Он стоял у самой двери.

– Ну что? Этих вы ждали? – спросил он Басту.

Какой самодовольный у него вид, как он гордится своей хитростью! Фарид с удовольствием срезал бы ножиком с его губ плутоватую улыбку.

– Да, этих! – промурлыкал Баста. – Маленькую ведьму и Огнеглота в придачу. На этот раз подождать действительно стоило. Хотя я теперь, наверное, всю жизнь буду кашлять этой проклятой мукой.

«Соображай, Фарид! Скорее!» Он оглядывал помещение, водил глазами из стороны в сторону, словно они могли отыскать проход в прочных стенах. Там было еще одно окно, но перед ним стоял работник, и лестница, ведшая на чердак, где, наверное, хранилось зерно. Через деревянную воронку, вделанную в потолок, его насыпали на жернов. Воронка! Да! Она зияла в потолке прямо над жерновом, как деревянная пасть. Что, если он…

Фарид поднял глаза на наружную стену над собой. Есть там еще окно? Да, есть, маленькое, как дыра в стене, но ему случалось пролезать в дыры и поменьше. Он полез вверх по стене, по-прежнему слыша бешеный стук собственного сердца. Слева от него бурлила река. Ворона, сидевшая на иве, посмотрела на него так недоверчиво, словно собиралась в следующую минуту выдать его мельнику. Задыхаясь, Фарид стал протискивать плечи в узкое отверстие. Когда он поставил ноги на белые от муки перекрытия, дерево предательски заскрипело, но шум воды заглушал звуки. Фарид на брюхе подполз к воронке и заглянул через нее внутрь. Вот он, у жернова, прямо под ним – Баста… а напротив, по другую сторону жернова, должны быть Сажерук с Мегги. Фариду было его не видно, но он догадывался, о чем сейчас думает Сажерук: о словах Фенолио, описывающих его смерть.

– Хватай куницу, Мясник! – велел Баста стоявшему рядом с ним. – Живее!

– Сам хватай. Мне неохота подхватить бешенство.

– Гвин, ко мне! – Голос Сажерука.

Что он делает? Хочет посмеяться в лицо своему страху, как он делал иногда, когда огонь обжигал ему кожу?

Гвин соскочил с камня. Наверное, запрыгнул на плечо Сажеруку и смотрит оттуда на Басту. Глупый Гвин ничего не знает о роковых словах…

– Побереги свой новый наряд, Баста! – усмехнулся Сажерук. – Да, когда слуга меняет хозяина, ему выдают новое платье, так уж положено, правда?

– Слуга? Это кто тут слуга? Вы только послушайте, что он болтает! Да так нагло, словно никогда не пробовал моего ножа. Забыл уже, как ты орал, когда я резал тебе лицо? – Баста ступил сапогом на жернов. – Посмей только хоть пальцем пошевелить! Руки вверх! Давай, давай, вытяни их получше! Я знаю, какие штучки ты можешь выделывать в этом мире с огнем. Только пошевели губами, только шепни что-нибудь, и я воткну нож прямо в сердце маленькой ведьме.

«Шепни что-нибудь. Да, за дело, Фарид!» Он оглянулся в поисках чего-нибудь подходящего, быстро скрутил из соломы факел и зашептал.

– Иди ко мне! – звал он, шипя и прищелкивая языком, как показывал ему Сажерук, когда в первый раз дал положить под язык немного огненного меда.

Каждый вечер он учил его за домом Роксаны языку огня, потрескивающим словам. Фарид произнес их все, и из соломы пробился наконец крошечный язычок пламени.

– Уф! Видишь, Мясник, как таращится на меня маленькая ведьма? – воскликнул Баста с наигранным ужасом. – Жалеет, что не может колдовать без букв. Но книг тут не найдешь. Правда, мило было с ее стороны самой написать нам, где ее найти? – Баста заговорил тоненьким девичьим голоском. – «Люди Змееглава увели всех, моих родителей и комедиантов. Напиши что-нибудь, Фенолио!» Что-то в этом роде… Знаешь, больше всего меня огорчило, что твой отец оказался жив. Не смотри на меня так удивленно, маленькая ведьма, читать я пока не научился, но здесь достаточно дураков, которые это умеют. Прямо у ворот Омбры нам попался в руки писака. Он, правда, довольно долго разбирал твои каракули, но все же у нас хватило времени прибыть сюда раньше вас. Мы успели даже прикончить гонца от старикашки, который должен был вас предупредить.

– Ты становишься все болтливей, Баста! – скучливо сказал Сажерук.

Как хорошо он умеет скрывать страх! Фарид все больше восхищался им за это – даже больше, чем за искусство игры с огнем.

Медленно-медленно Баста вытянул из-за пояса нож. Сажерук не любил ножей. Свой он обычно носил в рюкзаке, а рюкзак стоял сейчас снаружи, прислоненный к стене мельницы. Сколько раз Фарид уговаривал его носить нож за поясом, но Сажерук и слышать об этом не хотел.

– Ах вот как, болтливей! – Баста посмотрел на свое отражение в блестящем лезвии. – Да, про тебя этого точно не скажешь. Знаешь что? Поскольку мы с тобой такие старые знакомые, весть о твоей смерти я сообщу твоей жене лично! Как ты на это смотришь, Огнеглот? Как ты думаешь, Роксана рада будет меня видеть? – Он ласково погладил двумя пальцами острие ножа. – А что до тебя, маленькая ведьма… Очень мило было с твоей стороны отдать письмо старому канатоходцу, который со своей негнущейся ногой и думать не мог убежать от моего ножа.

– Небесный Плясун? Ты убил Небесного Плясуна? – Сейчас в голосе Сажерука не было скуки.

– Стой, не трогайся с места! – шептал Фарид. – Пожалуйста, постой!

Он поспешно подбросил в пламя несколько соломинок.

– А, этого ты не знал! – Голос Басты даже смягчился от удовольствия. – Да, твой старый друг свое отпрыгал. Спроси Мясника, он тоже там был.

– Врешь! – Голос у Мегги дрожал.

Фарид осторожно нагнулся. Он видел, как Сажерук оттолкнул Мегги назад и стал искать глазами путь к бегству, но его не было. За спиной у них громоздились мешки с мукой, справа путь загораживал Мясник, слева стоял работник с глупой ухмылкой на губах, а у того окна, через которое прежде заглядывал Фарид, – сам мельник. Но у их ног лежала солома, много соломы, а она горит не хуже бумаги.

Баста рассмеялся. Он вскочил на жернов и сверху вниз посмотрел на Сажерука. Сейчас Баста стоял прямо под воронкой. «Ну, скорее, – поторопил себя Фарид, поджег вторую связку соломы от первой и поднес обе к отверстию воронки. – Будем надеяться, что дерево так сразу не загорится. Будем надеяться, что солома проскользнет вниз. Будем надеяться». Он обжег пальцы, пропихивая вниз горящие связки, но не обратил на это внимания. Сажерук был в ловушке, и Мегги вместе с ним. До обожженных ли тут пальцев?

– Да, Небесный Плясун двигался слишком медленно, бедняга, – мурлыкал Баста, перекидывая нож из руки в руку. – Ты-то умеешь бегать быстро, Огнеглот, я знаю, и все равно ты от меня не уйдешь. На этот раз я исполосую тебе не только лицо. Я всего тебя разрежу на полосы с головы до ног.

Наконец! Фарид протолкнул горящую связку. Воронка проглотила ее, как мешок с зерном, и выплюнула Басте на сапоги.

– Огонь! Откуда огонь? – Это был голос мельника.

Работник закричал, как бык, увидевший топор мясника.

Пальцы у Фарида болели, на коже лопались пузыри, зато огонь плясал – он поднимался вверх по ногам Басты, хватал его за руки. Баста испуганно отшатнулся, упал с жернова спиной назад и до крови расшиб голову о край. Да, Баста боялся огня, боялся даже больше, чем сглаза, от которого оберегался амулетами.

А Фарид скатился по ступеням вниз, оттолкнул работника, смотревшего на него, как на призрака, подскочил к Мегги и потянул ее за собой к окну.

– Прыгай! – крикнул он. – Прыгай вниз! Скорее!

Мегги дрожала. Волосы у нее были все в муке. Она зажмурилась – и прыгнула.

Фарид искал глазами Сажерука. Тот говорил с огнем, пока мельник и его работник отчаянно колотили по горящей соломе пустыми мешками. Огонь плясал все выше, несмотря на их усилия. Он плясал для Сажерука.

Фарид присел на корточки в открытом окне.

– Иди сюда! – крикнул он Сажеруку. – Иди сюда! Ну иди же!

А где же Баста?

Сажерук оттолкнул мельника и побежал сквозь огонь и дым к Фариду. Фарид перебросил ноги через подоконник и уже снаружи уцепился за карниз, увидев, как Баста с трудом поднимается с жернова. Руки у него были в крови, натекшей с затылка.

– Держи его! – крикнул он Мяснику. – Держи Огнеглота!

– Скорее! – крикнул Фарид, ища ступнями опору на стене под собой.

Но Сажерук, бежавший к окну, споткнулся о мешок с мукой. Гвин спрыгнул с его плеча и бросился к Фариду. Когда Сажерук поднялся на ноги, между ним и Фаридом стоял, кашляя от дыма, Мясник с обнаженным мечом.

– Прыгай скорее! – донесся до Фарида голос Мегги.

Она стояла прямо под окном и расширенными от страха глазами смотрела вверх, на него. Но Фарид соскочил обратно в горящую мельницу.

– Ты куда? Пошел обратно! – крикнул ему Сажерук.

Фарид ударил Мясника сзади горящим мешком. Одежда на нем заполыхала. Мясник зашатался, то колотя мечом по языкам пламени, то делая выпады в сторону Сажерука. В ту минуту, когда Фарид снова спрыгнул в горящую солому, он поранил Сажеруку острым лезвием ногу. Сажерук пошатнулся, прижал руку к бедру, а Мясник снова занес меч, обезумев от ярости и боли.

– Нет!

Собственный крик оглушил Фарида, когда он бросился на Мясника. Он кусал его за плечи, пинал, колотил, пока злодей не выронил меч, уже почти приставленный к груди Сажерука. Фарид столкнул Мясника в огонь, хотя тот был на целую голову выше. Отчаяние придает силы. Юноша хотел броситься и на Басту, который, кашляя, возник в дыму, но Сажерук оттащил его в сторону и принялся шепотом науськивать пламя, пока его языки не набросились на Басту, как разъяренные змеи. Фарид услышал его крик, но не стал оборачиваться. Он пробивался к окну вместе с Сажеруком, который, чертыхаясь, зажимал пальцами кровоточащее бедро. Но он был жив.

А Басту пожирал огонь.