Те, кто вас опознал, вы в лагере с ними пересекались?

- Нет. Я только с одной из них пересеклась, после войны.

Мы от них старались скрыться. Вряд ли они бы нас узнали, когда на территории тысячи человек, но… Специально они нас не искали. Мы их видели, они выходили за ворота, наверное, доносили на кого-то, а мы старались быть в сторонке. Женя у нас была экспрессивная. Она говорит: «Ирина, там Мария, Соня, ты представляешь?! Они же нас узнают, они нас выдадут, нас сожгут в крематории». Я говорю: «Успокойся». Так что там мы с ними ни разу не пересеклись.

А после войны у меня был очень интересный случай. Поскольку я была членом Комитета ветеранов войны, то всегда то, что касалось Освенцима, узнавали через меня. Звонят мне очередной раз, говорят: «Ирина, приехала бывшая освенцимка, она сейчас у нас, если можешь, прими ее, поговори с ней. Просто интересно, что она хочет, что она знает». Я говорю: «Пожалуйста, пусть приезжает». Я в это время из кабинета вышла, я в то время заведующей отделом была и увидела ее. Мне потом девчонки говорят: «Ты вошла белая, как полотно». А я смотрю – да я же ее знаю, сволочугу, она же предательница! Думаю, как мне быть. Здороваться с ней, не здороваться? Сказать, что она такая растакая? Растерялась я в какой-то момент, не знала, как к ней подойти. Потом я все-таки себе пересилила. Сделала вид, что я ее не знаю, не помню. А это была Мария. Подошла, мы с ней спокойно поговорили, и она ушла. Причем она мне рассказала, куда она пойдет искать правду, чтобы сняли с нее судимость, чтобы ее оправдали. Там на «Кропоткинской» отделение КГБшное было, около Комитета ветеранов войны. Я ринулась туда, я не могу оставить так! Я-то знаю, из какой она компании, и чем она занималась в лагере. Пришла туда, рассказала по какому поводу. Говорят: «Подождите, она сейчас на приеме». Посадили меня в коридоре. Я подождала пока ее выпроводили, вошла туда и говорю: «Я ее знаю вот с такой-то стороны, я могу это доказать. Соня и Мария выдали Женю, которые были в Смоленске, Людмилу. Они их выдали там в Смоленске. Почему они тогда попали в гестапо? Они нашли их по тому адресу, который они знали еще из радиошколы. Поднимайте их дело». «Хорошо, приходите на следующий день». Пришла на следующий день, передо мной папку открыли, там черным по белому написано, что такая-то показала в своих показаниях, что она в Смоленске в 1942-м году выдала таких-то, что они осуждены, и получили по 15 лет. Я говорю: «Что же вы беспокоитесь об этой Марии? А Женя живет без прописки. С работы ее уволили. Людмила живет на птичьих правах у своей тетке в Ленинграде. Их выдали, вы о них заботьтесь, а не какой-то Марии». Вот так. Такие были встречи.

Потом я уехала в командировку в Норильск. Приезжаю оттуда, я из Комитета ветеранов звонят, говорят: «Что там есть такая Мария, которая тоже была в Освенциме, и на которую пало напрасное подозрение. Ты не могла бы ей помочь восстановить доброе имя». Я говорю: «Скажи, как ее фамилия?» У нее какая-то татарская фамилия. Я возмущаюсь: «О чем ты говоришь?! Как я могу о ней просить, если она такая дрянь?! Ни в коем случае, нигде о ней слово не замолвлю никогда».