Глава пятьдесят седьмая

Когда я вышла из душа, мой черный халат висел на двери. Как я не услышала и не увидела? Если Жан-Клод сумел его там повесить, пока я была в душе, а я даже понятия не имела, значит, я слишком сильно закрылась. При таких плотных щитах я теряю возможность восприятия обстановки. Нехорошо.

Я вытерлась, обернула полотенцем волосы и надела халат. Много бы я дала за чистое белье, да уж ладно – завязала пояс потуже, и халат не распахивался. Тщательно проверила перед зеркалом, что ничего не видно, кроме чуть-чуть груди сверху – вполне прилично. Всю косметику я смыла. Выглядела я бледной и чистой, а с голубым полотенцем на волосах даже слишком бледной, почти болезненно. Тогда я стала полотенце разматывать, зная, что в халате с распущенными волосами выгляжу хорошо, даже с мокрыми. Но остановилась. Во-первых, волосы слишком мокрые, а шелк не любит, когда он мокрый. Во-вторых, там, в комнате, у меня только один бойфренд, а не два. Я не стану стараться выглядеть как можно лучше, только чтобы Ричард не переживал, что позволяет Жан-Клоду до себя дотронуться.

Посмотрев в зеркало на собственное лицо, на слишком темные глаза, я подумала, могу ли я признать хотя бы перед самой собой, что мне по-прежнему не все равно, привлекательна ли я для Ричарда. Да, перед собой могу. Но полотенце на волосах все же оставила.

Когда я вошла, они спорили насчет свечей. Жан-Клод принес несколько штук, а Ричард говорил:

– Не нужны нам свечи, Жан-Клод. Ты только будешь пить, ничего больше.

– Поддерживаю Ричарда. Свечи не нужны.

– Вы оба совершенно не романтичны.

– А нам не до романтики, всего лишь вопрос питания, – сказала я.

Ричард показал на меня:

– Видишь, Анита со мной согласна.

– Еще бы, mon ami.

Голос у Жан-Клода был совсем не расстроенный, а на лице было выражение, как у кошки, наевшейся сливок.

Матрас лежал на полу, покрытый чистыми кроваво-красными простынями. Даже наволочки переменили, и кровать переливалась алым в приглушенном свете. Каркас унесли, что объясняло, почему Ричард снял джинсовую куртку и остался только в зеленой футболке.

– Я не сообразил, какая темная у Джейсона комната, – сказал Жан-Клод. – Места для лишних ламп здесь нет, но можно добавить свечей. Я бы предпочел романтическую причину, но, честно говоря, она чисто практическая. Я люблю, когда светлее.

– Ты – вампир, – возразил Ричард. – Ты в темноте лучше меня видишь.

– Да, но если бы тебе разрешили сколько-нибудь интимно прикоснуться к тому, кто редко это разрешает, ты бы не захотел света, чтобы видно было, что ты делаешь? – Он глянул на Ричарда, потом перевел взгляд на меня.

Быстро глянул, но Ричард проследил его взгляд, и у него стал такой вид, будто он не знает, куда девать глаза, и потому быстро отвернулся к Жан-Клоду.

– Я что-то здесь упустила? – спросила я. – Или вот-вот упущу?

– Ты очень мало упускаешь, ma petite.

– Хорошо, пусть свечи, – сказал Ричард, не глядя на меня.

Я замотала головой, но вдруг почувствовала легкое прикосновение. Знакомое. Я чуть-чуть опустила щиты, и голос Жан-Клода гладил меня как ласковый ветер.

– Неужто для тебя ничего не значит, ma petite, что даже вид твоего халата заставил Ричарда переменить мнение?

Я покачала головой и попыталась ответить так же безмолвно, как он. Это я еще не очень хорошо умела. Я попыталась послать такую мысль:

– Я в этом халате и полотенце – не слишком серьезная причина менять мнение.

– Ты все еще не ценишь себя так, ma petite, как ценим тебя мы.

Опять «мы». Я открыла было рот, чтобы произнести кое-что вслух, но теплый вихрь энергии пролетел по коже. Я остановилась.

– Разговаривать мысленно, когда кому-то из присутствующих не разрешено вступить в разговор, – сказал Ричард, – так же грубо, как шептаться и тыкать пальцами.

Поспорить с этим я не могла, хотя и хотелось бы.

– Поверь мне, Ричард, это не стоит повторять.

– Я бы предпочел судить сам.

Я вздохнула, вроде бы уже в тысячный за сегодня раз. Что я себе думала? Надо было сказать Жан-Клоду, что кровать нам не нужна, что Ричард может сесть на пол, а он будет из него пить. Вот и все, и делу конец.

Ричард снял футболку.

– Она слишком светлая, и на ней кровь смотрится как кровь.

Он это сказал вслух, и это было разумно, но я радовалась, что он не смотрел на меня, снимая футболку, потому что видеть его без нее – это произвело на меня обычное действие. Я уже говорила, что в тот день, когда я смогу войти в комнату, и мое тело не отреагирует на Ричарда, вот тогда я и буду знать, что между нами все в прошлом. Но гормоны – жуткие сволочи. Им наплевать, разбито у тебя сердце или нет, им важно, что в комнате – красивый мужчина. Гадство.

Жан-Клод переходил от свечи к свече с длинной зажигалкой. Эти зажигалки на батарейках у меня никогда не работают. Он передвигался легко, другой рукой придерживая рукав, чтобы не попал в пламя.

Ричард сел на угол кровати. Синие джинсы и черная полоса ремня отлично смотрелись на фоне красных простыней. Загорелый торс смотрелся еще лучше, и, как будто услышав мою мысль, Ричард лег на спину на простыни, опираясь на локти, и переливающаяся алость простынь обрамляла мускулистое тело. На животе виднелись крошечные складки, как у всякого, кто не занимается бодибилдингом, а у Ричарда было много других дел, кроме как без конца изнурять себя упражнениями для пресса. Живот все равно был идеальным и плоским, но это не значит – идеально плоским. Это картинки плоские, а у людей есть закругления, выпуклости и много мест, которые можно ощупывать.

Ричард повернулся и посмотрел на меня. Лицо его уже не было безразличным. В темных глазах пылал жар, и это не был жар его зверя – по крайней мере, не только он. Это был взгляд, который мне приходилось видеть – взгляд, говоривший, что Ричард знает, какое действие на меня производит, и ему это приятно. В последнее время этот взгляд должен был говорить мне: я знаю, ты находишь меня прекрасным, а вот тронуть больше не можешь. Что значил этот взгляд сейчас, я не поняла, но мне он не понравился.

Жан-Клод подошел с другой стороны кровати, закрыв Ричарда от меня. Когда Жан-Клод отошел, Ричард забрался на кровать подальше, уже не касаясь пола ногами. Все его шесть футов один дюйм лежали на постели, обрамленные простынями цвета свежей крови и освещенные играющим пламенем свечей.

У меня пересохло во рту. Нехорошо.

– Я передумала, – сказала я. – На самом деле я вам, ребята, не нужна.

Голос у меня звучал с придыханием.

Жан-Клод, зажигавший последнюю свечу, обернулся, огладил рукава длинными пальцами и остановился, глядя на меня. Глаза у него сверкали двумя темными сапфирами, пламя свечей играло в них так, как в глазах обыкновенного человека просто не может.

– Но ведь ты нам нужна, ma petite. Без всякого сомнения. Ты – мост между нами. Ты – третья в нашей силе. Разве это не то, что нам просто необходимо?

– Я не в смысле вообще, а вот сейчас, здесь. Я в смысле вы вполне можете это устроить без меня. Вы...

Мне трудно было сосредоточиться – Ричард перевернулся на живот и слегка шевельнул головой, и я заметила, что волосы у него уже отросли настолько, что падают на лицо. Не длинные, но гуще, чем мне помнилось. Отсвет пламени на джинсах не играл, но тело Ричарда в обтягивающих джинсах и не нуждается ни в каких подчеркиваниях.

– Я ухожу. Вот что. Да, ухожу, – лепетала я и не могла перестать. Но все же я повернулась и пошла к двери – столько очков в мою пользу, что я до стольких и считать не умею.

– Пожалуйста, не уходи, ma petite, – окликнул меня Жан-Клод.

Я обернулась, и не знаю, что бы я сказала, но он сидел на кровати, и что-то сделал с воротом халата. Ворот распахнулся, и я увидала почти целиком всю его грудь в раме черного меха лацканов. Шрам от ожога чернел на белом фоне кожи в черной раме. Соски у Жан-Клода были бледнее бледного, и уже по одному этому признаку я могла увидеть, что он голоден. Он коснулся рукой груди, будто знал, куда я смотрю. Рука пошла вниз, и мой взгляд тоже, передо мной предстала плоская линия живота, полоска черных волос сразу ниже пупка, уходившая в запахнутый халат. Почти неодолимый порыв подойти и раздернуть на нем пояс, увидеть это тело на фоне черноты халата и багрянца простыней. Я знала, каково будет это зрелище, потому что видала его не раз. И эта мысль заставила меня посмотреть на Ричарда, потому что его я на алом шелке никогда не видела. И не видала его при свечах.

Он повернулся набок, опираясь на локоть, другую руку свесив поперек бедер, будто привлекая мое внимание к джинсам и тому, что, как я знала, в них содержится. Но нет, Ричард не осознавал мощь своего тела, по крайней мере, в смысле соблазна. Так бы поступил Жан-Клод, но не Ричард. И тут у меня возникла все та же ужасная мысль: что если Ричард от открытия меток перенял от Жан-Клода умение соблазнять? Ну это же просто нечестно будет!

Я закрыла глаза и снова направилась к двери. Лучше, если не будет видно никого из этих двух. Жан-Клод снова окликнул меня:

– Ma petite, ты сейчас налетишь на стену.

Я резко остановилась и открыла глаза в паре дюймов от стены. Дверь оказалась на шаг слева. Ну и ну!

– Ma petite, не покидай нас.

Голос Жан-Клода сочился в крошечное отверстие, которое я оставила для него в щитах. Он вползал внутрь, играл по коже, заставлял ежиться, и – помоги мне Бог! – я обернулась и посмотрела. Вот дура!

Жан-Клод всполз на кровать, лежал возле подушек. Вытянулся во всю длину на красном шелке, и халат широко распахнулся, едва вообще что-то прикрывая. Белое-белое плечо на фоне алого шелка. Длинные ноги наполовину на алом, наполовину на черном. И бахрома меха едва закрывает бедра.

Ричард все еще лежал на боку. Они лежали почти в одной позе, только голова Ричарда указывала прочь от двери, а Жан-Клод наклонил ее в сторону двери.

– Так нечестно, – сказала я. – Чтобы вы двое, одновременно.

– Что ты хочешь этим сказать, ma petite?

Но он был слишком доволен собой, чтобы вопрос был искренним.

– Ты наперед знал, сволочь ты этакая!

– Я ничего не знал, но всегда есть надежда.

Мне трудно было дышать, точнее, дышать ровно. Я замотала головой, и полотенце стало разматываться. Я его поймала и так и осталась стоять с полотенцем в руке. Оно было мокрое и холодное. Меня трясло, и не только от мокрых волос на шее.

– Ричард, ты же в ботинках ложишься на шелковые простыни. Неужто тебя не учили, что такие туристские ботинки на шелк не кладут?

Он даже не пытался сделать вид, что говорит всерьез. Он дразнился, но дразнил он не Ричарда.

Ричард просто сел, красиво играя мышцами живота, положил ногу на колено и стал расшнуровывать ботинок. При этом он на меня не смотрел, но знал, что я на него смотрю.

Надо было уйти. Действительно надо было. И я это знала, но почему-то стояла и смотрела, как Ричард бросает на пол первый ботинок. От звука я вздрогнула.

Он глядел на меня, снимая второй, или смотрел, как я на него смотрю. А я как птичка, про которых рассказывают, что их завораживают движения змеи. Такой красивой, такой греховной, такой опасной. А он, черт побери, всего лишь снимал ботинки. Не должно было это столько для меня значить, да и вообще ни для кого.

Бросив оба ботинка на пол, Ричард снял с себя толстые носки, не ожидая ни от кого напоминаний, и снова лег на живот – босые ноги на простыне. Он смотрел на меня через плечо, и волна волос едва закрывала ему глаз. И вид получался одновременно и игривый, и мудрый. Как у падшего ангела – невинность и обещание греха в одном взгляде. Отличный вид.

Такого вида я в жизни не думала увидеть у Ричарда. Просто это совершенно на него не похоже.

– Сколько в этом от тебя, Ричард, а сколько от него?

Он лежал на шелке, и сейчас перевернулся на спину движением одновременно собачьим и кошачьим. Или, может быть, у меня предрассудок, будто у собак нет той текучей грации, что у кошек, когда они переворачиваются через спину. Руки Ричард вытянул над головой, длинное тело от пальцев ног до пальцев рук потянулось с усилием, а потом он лег спокойно и расслабленно. Положил руки на живот и улыбнулся мне с той же смесью невинности и греха.

– Точно не знаю, – ответил он голосом чуть более хриплым, чем должен был быть на этой стадии.

– И тебя это не пугает?

Мой голос по-прежнему звучал с придыханием, но теперь по другой причине.

Ричард нахмурился – небольшая морщинка легла между темно-карими глазами. Потом он покачал головой.

– Не пугает. Я сейчас так спокоен, как уже много дней не был.

Я перевела взгляд на Жан-Клода, который лежал, опираясь на груду подушек, и алые простыни отлично гармонировали с чернотой волнистых волос.

– Слушай, прекрати ты быть так чертовски живописен. Ты мутишь ему ум.

– На самом деле нет.

– Что значит «на самом деле»?

– То, что я не нарочно. Я тоже пока еще приспосабливаюсь к этому новому уровню силы, ma petite. Меня пугает случившееся с Дамианом и Натэниелом. Я подумал: хорошо бы, чтобы она не так боялась Натэниела и того, что он от нее хочет. Клянусь тебе, только это я и подумал, ничего больше, а сегодня утром узнаю, что ты с ним перешагнула те черты, которых клялась не перешагивать.

– Ты хочешь сказать, что это ты меня заставил?

– Non, ma petite. Я хочу сказать, что пожелал тебе меньше бояться того, чего ты хочешь, и ты стала меньше бояться. Я не знал, что это может возыметь эффект, воздействовать на тебя, узнал только несколько минут назад, когда подумал: хорошо бы, чтобы Ричард не так боялся того, чего он хочет – и вот, он не боится.

– Ты слышишь, Ричард? Он на тебя действует вампирской силой.

Ричард лениво мне улыбнулся:

– Мне стало спокойнее; меньше страха, меньше противоречий. Я даже сам не понимал до сих пор, как мне плохо.

– Хорошо; я боюсь за нас обоих. Если ты действительно воздействовал на меня сегодня, почему же я собираюсь выйти из этой комнаты?

– Я только подумал, что хорошо бы, если ты меньше будешь бояться того, что хочешь от Натэниела, а он от тебя. Насчет нашего Ричарда я не был так конкретен.

– Ты подумал, что если получилось в первый раз, так стоит попробовать еще раз – и вуаля, вот эмпирическое доказательство, потому что получилось и второй раз.

– Возможно. А возможно, простое совпадение. У нас уйдут недели или месяцы, чтобы разобрать, где истинная сила, а где мы просто начинаем сами с собой уживаться.

Мне это совершенно не понравилось, ну никак.

– Я этого не могу сделать.

– Но почему? – спросил Жан-Клод.

– Потому что когда-то я бы многое отдала, только чтобы быть вот так с вами обоими. И я должна знать, что это значит.

Ричард приподнялся на локтях.

– Ты это сама сказала, Анита: ты встречаешься с Жан-Клодом и Ашером и живешь с Микой и Натэниелом. Ты сказала, что мысль иметь с каждой стороны от себя по мужчине тебе «по кайфу». Так одной парой больше – какая разница?

Я сердито уставилась на Жан-Клода:

– Ты ему в задницу какой-то метафизический кулак засунул, как кукле чревовещателя, потому что это не он говорит. Это типично твои слова.

– Не обращайся к нему, если говоришь со мной, – ответил Ричард. Он сел, и сонная улыбка исчезла. – Меня задевает, что ты с Ашером и Жан-Клодом, с Микой и Натэниелом. Да, задевает. А тебя задевает, что я с Клер и еще полудюжиной женщин в стае? – Он произнес это, глядя прямо мне в глаза. Я не отвела взгляда. Наконец он сказал: – Я задал вопрос, Анита, могу я получить ответ?

– Да, меня задело, когда я увидела Клер – я ее увидела в первый раз и была голая. Да, это был особый случай. Я стараюсь как можно меньше знать о твоей личной жизни с дамами стаи, так что насчет всего остального я не в курсе.

– Я почувствовал тогда, у тебя дома, как сильно ты меня хочешь, и ты знаешь, какие чувства у меня к тебе. Так что давай на эту тему притворяться не будем.

Я и не знала, что мы притворяемся. Но вслух я этого не произнесла.

– Я не знаю, что ты этим хочешь сказать, Ричард.

– Хочу сказать, что мы оба очень хотели бы снова касаться друг друга. Ты трахалась с Байроном – помилуй Бог! Так почему насчет него тебе было нормально, а насчет нас – вот сейчас – нет?

Он обвел рукой кровать. Я не стала думать, будто он, говоря «нас», имел в виду себя и меня. Впервые за все время, что я знала Ричарда, я была больше чем уверена, что он говорил о себе и Жан-Клоде.

Стиснув холодное полотенце, я попыталась произнести что-нибудь осмысленное.

– Я не... – так, проехали. – ...Байрон – это была чрезвычайная ситуация. Насчет нас: когда-то я думала, что мы с тобой будем вместе. Когда ты меня бросил, это меня сломало. Сейчас твои прикосновения для меня отличаются от прикосновений других.

– У меня то же самое, и ты это знаешь, – ответил он.

– Я знаю, что ты меня хочешь, но знаю также, что потом тебе будет стыдно. Когда не будет Жан-Клода, чтобы умерить твои страхи, ты снова в них начнешь тонуть. – Я рассмеялась. – Господи, я сейчас впервые поняла, что Ашер говорил мне про ardeur. Я не хочу, чтобы сейчас мы ловили кайф, а потом снова начали собачиться. Я этого не вынесу.

Вот это была правда. В первый раз до меня начало доходить, как можно заниматься случайным сексом с тем, кто тебе безразличен. Если тебе все равно, то даже пусть все будет очень плохо, оно неважно.

– Я тоже не хочу продолжать собачиться, Анита. Честно.

Он подкатился к краю кровати и встал. Дюжина свечей обрисовывала контур его тела светом и тенью. Мне не хватало водопада густых волос на плечах, но все равно это был Ричард. Мужчина, с которым я ближе всего подошла к мысли о белом штакетнике и двух с половиной детях.

– Тебе нужно как минимум еще одно дневное кормление.

Смена темы была для меня слишком быстрой. Я прижалась к двери, так, чтобы можно было дотянуться до дверной ручки. Если я сбегу, то хочу попасть в дверь, а не в стену.

– Да, хотя оказалось, что я могу кормиться от человеческого облика, потом от облика животного, и это два разных кормления.

Жан-Клод подполз ближе к краю. Халат скорее обрамлял его тело, нежели что-нибудь скрывал.

– Так что фактически у тебя появилось еще два кормления?

– Вроде того. Мы сейчас с Натэниелом считаем, что мне надо кормить ardeur каждые шесть часов, иначе я начинаю тянуть энергию из Дамиана. Поскольку я не могу кормиться от одного и того же каждый день, образуется некоторая недостача.

– Это может создать, как ты сказала, недостачу и ночью. Ты пыталась увеличить интервал между кормлениями до двенадцати часов.

– Не знаю, Жан-Клод, но похоже, что мне нужно чаще.

– Ты – источник энергии для своего нового триумвирата. И тебе нужна энергия, чтобы его поддерживать.

Ричард обернулся к Жан-Клоду.

– Ты хочешь сказать, что мы с Анитой черпаем энергию из тебя?

Он повернулся не ожидая ответа, и выражение его лица явно показывало, что он не слишком доволен спектаклем, который устроил Жан-Клод.

– Не буквально, но в некотором смысле – oui. Любая сила имеет свою цену, Ричард, и цена эта бывает высокой.

– Я думаю, что пока я пойму, как распределять силу между нами тремя, это будет каждые шесть часов. Я не подумала, что ночью меня кормите вы с Ашером. Блин!

Последнее слово я произнесла с чувством.

– Теперь у тебя есть Дамиан, – сказал Ричард. – Трое – этого не хватит?

Я посмотрела на него, пытаясь уловить ревность или гнев, но он будто просто констатировал факт.

– Не знаю, может быть.

– Я уверен, что ma petite будет контролировать то, что в ее власти, – сказал Жан-Клод почти от конца кровати. Халат сполз с его плеч, и почти все, что выше завязанного пояса, показалось на свет. Что-то было необычное в том, как его тело отражало свет, бледное и сверкающее, почти нереальное, будто он был ожившим произведением искусства, которое только тронь – и оно растает, слишком красивое, чтобы быть настоящим.

Ричард щелкнул пальцами, и этот резкий звук привлек мое внимание. Сам Ричард хмурился:

– Ты действительно меня отшиваешь?

Слишком это был трудный вопрос. Я закрыла глаза, чтобы никого из них не видеть.

– Не совсем, но мне надо знать, чего ждать, Ричард. Надо знать, что это меняет.

– Каждые три дня или около того я буду приходить к тебе домой и питать твой ardeur.

Я открыла глаза:

– То есть толика секса, и все.

– А чего ты от меня хочешь, Анита?

Я отодвинулась от двери, потому что теперь уже я начинала злиться.

– Никакой романтики, так, дружеский трах?

– Ты и так живешь с двумя мужчинами. Я не думаю, что в твоей жизни есть место для меня.

Хотелось мне сказать вот что: раз ты можешь просто меня трахать, и больше ничего, значит, мы никогда не были влюблены. Вслух я сказала:

– Ричард, мне не просто секса не хватает. Мне не хватает наших киномарафонов по субботам. Не хватает тех мест, где мы с тобой бывали. Тебя не хватает, а не просто твоего тела, Ричард. – И я чуть не промолчала дальше, но мне надо было знать, а сейчас самое время. – А тебе, Ричард, не хватает меня или только моего тела?

Я произнесла это спокойно, очень спокойно. Очко в мою пользу.

Он опустил глаза. Противоречивые эмоции сражались на его лице. Сила его полыхнула теплым ветром и стихла. Когда он поднял глаза, в них были боль и гнев.

– Ты первая об этом заговорила, Анита. Мы не годимся друг другу в единственные. Я очень стараюсь принять свою жизнь как она есть, но жить как ты я не могу. Я все еще хочу, чтобы одна женщина была у меня на всю жизнь. Я хочу семью, может быть, детей. Хочу жизни, Анита. И знаю, что с тобой у меня этого не будет. – Он протянул ко мне руки, но они сжались в кулаки. – Но мне недостает тебя. Не только секса. Недостает твоего запаха у меня на подушке, на коже. Я должен извиниться перед тобой. Тогда, в Теннеси, я сперва винил своего зверя, потом тебя. Шесть недель у психотерапевта понадобилось мне, чтобы понять, что я на тебя злился за то, что ты спасла моих мать и брата, когда я этого не смог.

– Ты готов был отдать жизнь, чтобы их спасти.

– Да, но тогда погибли бы мы все. – Не просто боль была в его глазах – мука. Из тех эмоций, что выедают тебя изнутри и выплевывают. – Ты страшную вещь сделала, Анита, страшную, чтобы вовремя узнать, где они. Ты пытала человека, вытягивая из него информацию. Я бы не смог. И не дал бы никому это делать у меня на глазах. Ты не просто спасла их, а я нет. Когда я услышал, как все было, то понял, что будь я с тобой, они бы погибли. Мама и Дэниел погибли бы просто потому, что я не дал бы тебе сделать необходимое для их спасения.

Я смотрела молча, потому что ничего умного в голову не приходило. Я не гордилась тем, что сделала в Теннеси, ну никак не гордилась, но и не жалела ни чуточки, потому что ради спасения Шарлотты и Дэниела я бы пошла и на худшее. Единственное, о чем я жалела – что не успела их спасти до насилия и пытки. Это сожаление я унесу с собой в могилу, потому что видела, как Шарлотта разрыдалась у себя в кухне. Она все повторяла: «Я не знаю, отчего плачу. Как это глупо». Это не было глупо, и я порекомендовала хорошего психотерапевта – того самого, которого я обычно рекомендую людям, собирающимся вступить в Церковь Вечной Жизни.

– Ты – Больверк моей стаи. Выполняющий зло, тот, кто делает вещи, которые Ульфрик не хочет или не может делать. Райна была Больверком для Маркуса.

– Да, – сказала я.

Видите? Говорить я могла, только сказать было нечего.

– Я хочу белый штакетник, Анита, а ты нет.

– Не в том дело, что не хочу, Ричард, просто мне уже слишком поздно. Моя жизнь в такую картинку не уложится.

Он кивнул.

– Я знаю, может быть, и моя тоже, но мне все еще хочется попытаться. Есть Ульфрики, имеющие жену и детей вне стаи. Я пытался найти для стаи новую лупу, и никто не подходит. Никто не ты.

Опять я не знала, что сказать, и потому промолчала. Держа язык за зубами, я редко попадала в неприятности.

– Я думаю, что причина выхода из-под контроля твоего зверя сегодня – это то, что ты слишком много времени проводишь в обществе всего одного вида. Я думаю, если у тебя будет личный контакт с кем-то кроме леопардов, твой зверь снова станет аморфным, более метафизическим, чем физическим. Я прошу твоего дозволения прислать кого-нибудь из своих волков, чтобы ты с ним спала.

– Ричард...

– Не трахалась, а именно спала. Или возьми в дом кого-нибудь из крысолюдов, выбери любое животное, но если твоя сила будет касаться только леопардов, она и начнет вести себя как леопард.

– И ты будешь одним из этих волков?

Я не могла скрыть невеселой иронии.

– Я не говорю, что это будет случайная связь, Анита. Я говорю другое: будь нашей лупой. Приведи с собой леопардов, и пусть охотятся с нами при полной луне.

– Я буду твоей лупой, и что? Что изменится?

– Мы – пара в общине ликантропов. У тебя будет больше контактов с моими волками, не только в кризисных ситуациях. Мика уже руки-ноги стер, пытаясь всем помогать. Нам нужно еще хотя бы кого-то одного посадить на горячую линию на полный день. Иначе он себя загонит.

– Я не знала, что ты в курсе.

– Я стараюсь быть в курсе, Анита. Стараюсь видеть, что есть на самом деле, а не что я хочу, чтобы было. Я не могу разделить твой образ жизни, как Мика с Натэниелом, каждый день, каждую ночь. Вряд ли я смогу терпеть, что ты встречаешься с Жан-Клодом и Ашером. И уж точно не смогу быть регулярным донором крови, как Мика и Натэниел.

Я только моргала, потому что такого разговора я никогда не ожидала от Ричарда. Слишком логично.

– Я согласна со всем, что ты говоришь, до последней запятой. Но ведь это ничего не меняет?

– Я почувствовал силу твоего с Дамианом и Натэниелом триумвирата. Дамиан – не мастер, и Натэниел – не Нимир-Ра, но втроем вы обладаете потрясающей силой. Так каким же был бы наш триумвират, если бы мы все делали правильно? Так, как следовало бы?

– Ты говоришь сам на себя не похоже, – сказала я.

– Скажешь, что ты об этом не думала с тех пор, как создала новый триумвират?

Честно этого я сказать не могла, так что не стала и пробовать.

– Я почувствовала, что можем сделать мы с Жан-Клодом, у него в клубе, когда Примо сорвался с нарезки. Почувствовала, что может сделать Жан-Клод, когда я дала ему напитать ardeur способом, близким к настоящему кормлению от других женщин. Так что, да, я об этом в каком-то смысле думала.

– Ты сама сказала, Анита, у нас мало солдат. Нам нужно выглядеть сильными, и не только для вампиров, которые могут посягнуть на эту территорию. Наша стая пользуется плохой репутацией из-за меня и из-за Маркуса с Райной, которые были до меня. Моя репутация среди других Ульфриков совсем хреновая. Они считают меня слабым, и у нас тут бывали разведчики с территорий, где много доминантов и мало земли. Пока в нашей стае такой бардак, они уходят, не бросая вызова – никто не хочет с этим бардаком разбираться. Но поскольку я сейчас лучше управляю волками, это может перемениться. Если мы все объединимся, как вы с Жан-Клодом сегодня ночью, никто нас не тронет, Анита, никто не посмеет.

Это была почти точная цитата из того, о чем я раньше думала. Я посмотрела на Жан-Клода.

– Мы попугаями повторяем мысли, которые ты обдумываешь уже несколько месяцев?

Он пожал потрясающе красивыми голыми плечами.

– Oui, но не я эти мысли вам вложил, ma petite. Я думаю, вы оба пришли к одному заключению в одно и то же время. Разве в это так трудно поверить?

– Не знаю, – ответила я, чувствуя усталость. Усталость от игр, физическую усталость. Усталость от страха.

Ричард снова лег на кровать, подняв колено, опустив другое, и вид у него на алых простынях был потрясающе заманчивый.

– Я опять боюсь, Анита. Я не хочу, чтобы все, что мы построили, сгорело синим пламенем оттого, что мы злимся друг на друга. Пусть Жан-Клод уберет чуток моего страха. Это было великолепное ощущение.

Я посмотрела на Жан-Клода:

– Ты вылез у него из разума?

– Non, ma petite, он просто стал сопротивляться и меня выбросил. Каждый из вас обладает силой меня вытолкнуть, если захочет.

– А я не хочу, – сказал Ричард, снова улыбаясь.

Улыбка была ленивая, сонная, заполняла его глаза все той же мудрой невинностью. Я в этот момент поняла, что это не взгляд Жан-Клода – это взгляд Ричарда, когда он не боится, не злится, не раздирается противоречиями. Такой он мог быть, если бы всегда был собой.

– Ma petite! – Жан-Клод протянул мне руку. – Иди к нам!

Я мотала головой.

Ричард тоже протянул ко мне руку.

– Ты же хочешь, сама знаешь, что хочешь.

– Моя жизнь впервые как-то наладилась, я не хочу, чтобы она рухнула.

– Я не предлагаю вернуться к тому, что у нас было, Анита. Я понимаю, что у нас это не выйдет. Ты жестче и беспощаднее, чем я был и буду, и я могу тебе это позволить, но только если ты не будешь моей единственной милой. Мне нужна хоть малая дистанция от самого худшего, тогда я смогу сам перед собой притворяться. Немного, лишь столько, чтобы не сойти с ума.

Он подался назад, и его голова легла на бок Жан-Клода. Жан-Клод был весь черный мех и бархат на фоне белой кожи. Волосы рассыпались вокруг торса темной мечтой. Он повернул голову к лежащему Ричарду. Ричард был весь загар и джинсы, и будто пылал жизнью. Они смотрелись, как будто оба вышли из совершенно разных порнофильмов.

Жан-Клод глядел на меня, и в этом взгляде была мольба. Он безмолвно просил: «Умоляю, ma petite, не надо портить минуту».

– Только без четвертой метки, – сказала я.

– Согласен, – ответил Жан-Клод.

– Пока что, – добавил Ричард.

Я посмотрела на него.

– Прямо сейчас многое кажется хорошей мыслью. Не надо хмуриться, Анита, если немножко вампирской магии может снять мою тревожность, я целиком за. Это куда лучше таблеток, которые мне доктор дает.

– Организм ликантропов слишком быстро перерабатывает лекарства, и они не успевают подействовать.

– Знаю, – сказал Ричард, и переместил голову прямо на обнаженный бок Жан-Клода.

Наверное, Ричард просто не видел лица Жан-Клода, когда его волосы коснулись кожи вампира. Ему бы не понравился подобный мужской взгляд, направленный на него.

– Давай, ma petite, давай станем наконец истинным триумвиратом. Будь лупой не только по имени для Ричарда и его стаи. Сохрани устройство своей жизни, как тебе нравится, но позволь Ричарду тебя навещать.

– А он будет среди людей искать Ту Единственную.

– У тебя будут твои мужчины, у него – его женщины. Это справедливо, ma petite.

Что-то я не ощущала этой справедливости.

– Не знаю, как я ко всему этому отношусь. Что-то очень хорошо, но с другой стороны, не знаю, смогу ли я так жить.

– Но ведь можно попытаться, – сказал Жан-Клод.

Ричард протянул ко мне руку.

– Анита, пожалуйста, прошу тебя, если ты уйдешь, то знай, что и я не останусь. Ты можешь и сама приблизиться к Жан-Клоду без меня в качестве буфера, а мне нужна твоя помощь. – Он поднялся на колени и протянул руку. – Анита, прошу тебя, я обещаю не увлекаться, как бы ни были темны мои фантазии.

– Только покормить Жан-Клода и малость потискаться? – спросила я, не удержавшись от подозрительной интонации.

Ричард оглянулся на Жан-Клода, и у них возник один из редких моментов мужского взаимопонимания. Взгляд, которым они обменялись, явно говорил, что на уме у них было не это.

– Если это все, чего ты от нас хочешь, мы можем себя сдержать, – сказал Жан-Клод шелковым голосом.

Я закрыла глаза. Это действительно все, чего я от них хочу? Нет. Все, на что я в данный момент способна? Может быть. Предложение чудесное. Оно вроде бы решает все проблемы насчет нашей новой силы, так чего же я колеблюсь?

– Знаешь, найти жену, которая будет согласна, чтобы ты спал с другими женщинами, будет непросто.

– Все, что легко, ничего не стоит, – сказал Ричард, – и я, может быть, пойму в конце концов, что белый штакетник не для меня. Все, что я сейчас знаю, в этот момент – так это чего я хочу. А хочу я тебя.

Многие женщины бросились бы ему на шею с воплем: «О, Ричард!» Но не я. Я подумала, что если бы Клер была у него подружкой по траху, он бы сейчас здесь не был. Он не хотел бы меня – сейчас. Я бросила полотенце на пол и покачала головой:

– Мне эта мысль не кажется удачной.

Ричард по-прежнему протягивал ко мне руку:

– Мне тоже.

– Так зачем же нам снова это делать?

– Потому что нам этого хочется.

– Не кажется мне эта причина достаточной.

Но я медленно пошла к кровати.

– Потому что, когда я рядом с тобой, я только и могу думать о запахе твоей кожи, о твоих волосах черной пеной у меня на подушке. Потому что, когда я рядом с тобой, я одно помню – ощущение твоего тела рядом с моим. Я был гадом по отношению к тебе, и потому я не падаю к твоим ногам, не молю принять меня обратно. Я говорю, что ненавидел не тебя, я ненавидел себя. Себя, и мне очень жаль, что я это на тебя обрушил. Так жаль, что словами не выразить. Что у тебя хватило мужества построить свою жизнь так, как это было возможно, не оглядываясь на то, как ты хотела бы ее построить. Помоги мне обрести мужество для того же самого, Анита. Помоги мне быть тем, кто я есть.

Он подвинул руки чуть ближе к моим, коснулся пальцами. Я бы, наверное, отдернула руки, как бывает, когда касаешься чего-то такого горячего, что можно и обжечься. Но он поймал меня за руки, обернул их теплотой своих ладоней. Они были настолько больше моих, что он мог полностью их накрыть, как руки ребенка. Это мне в Ричарде никогда по-настоящему не нравилось. Он настолько больше меня, что иногда подавляет. Как вот сейчас.

Я давно уже знаю, что если что-то слишком хорошо, чтобы быть правдой, то оно и есть неправда. Если тебе обещается все, чего твое сердце желает, то это ложь.

Он втянул меня в круг своих рук, прижал к себе. Ричард зарылся лицом мне в грудь, все еще закрытую шелком, но от его нажима я закрыла глаза, а когда открыла их, то увидела Жан-Клода. Он смотрел не на обнаженную спину Ричарда, а на меня, мне в лицо. И я видела, что он боится – боится, что я скажу «нет».

Ричард потерся лицом о шелк, дыхание его прошло сквозь ткань как что-то такое горячее, что должно бы обжигать – но оно не обжигало. Наоборот, я задрожала, как от холода, но в круге его рук, с этим горячим дыханием на коже я чувствовала, будто мне холодно уже не будет никогда. И не могла остановить руки, которые гладили его волосы. Все еще слишком короткие на мой вкус, но густые, тяжелые, и просто... просто Ричардовские.

Жан-Клод стоял на коленях. Рук он не тянул, но на лице, в глазах была мольба. И голос его шептал у меня в голове:

– Ma petite, этой нерешительностью мы подвергаем опасности всех, кто от нас зависит. Все, что мы так долго строили, повисло на волоске перед опасностью очередного вызова власти моей или Ричарда. Если мы не воспримем свою силу как триумвирата, то настанет ночь, когда кто-то сметет нас, и мы не устоим. Худшее, что может случиться – это не то, что Ричард придет в твою постель единожды и не придет больше, или тебе станет недостаточно Мики и Натэниела. Худшее – это что мы все погибнем, а наши люди будут брошены на милость тех, кто их не любит. – Он протянул мне руку. – Приди к нам, ma petite, приди к нам, и да построим мы крепость вокруг народа своего, всего нашего народа, чтобы был он в безопасности.

Последние слова он произнес вслух.

Ричард поднял глаза ко мне.

– Анита, прошу тебя, не наказывай всех за то, что я был сволочью.

Жан-Клод был настолько близко, что я могла бы взять его за руку. Ричард по-прежнему держал меня в объятиях.

– Прошу, ma petite, если есть слово или дело, которое может тебя тронуть, я скажу его, или сделаю его. Только скажи мне, что сказать или сделать, и так оно и будет.

Я набрала полную грудь воздуху – и медленно выпустила его. Протянула руку и коснулась пальцами пальцев Жан-Клода. Он тоже чуть придвинулся, чтобы взять меня за руку – и это оно и было. Он взял меня за руку, и я знала, что ничего из того, что он шептал мне мысленно, ложью не было. На что я готова, чтобы защитить своих леопардов? Да на все. На что я готова, чтобы исправить вред, который нанес Ричард своей стае? Почти на все. На что я готова, чтобы защитить вампиров Жан-Клода от власти мастеров вроде Белль Морт? На все.

Ночь метафизического или не слишком метафизического секса, с мужчиной, которого я люблю, и другим, который вечно разбивает мне сердце, так что и его я, наверное, тоже люблю, иначе он бы не мог этого делать, – цена не слишком высокая. А может быть, я просто хотела оказаться в постели с ними двумя впервые. Да, впервые, вопреки всем слухам. Может быть, я боялась упустить шанс, который никогда не повторится, и просто не хотела быть той, которая скажет «нет». Может быть.