Глава семьдесят восьмая

Была полная темнота, которую прорезали только качающиеся лучи фонариков сзади и спереди. Поскольку у меня света не было, они лишили меня ночного зрения, а видеть не помогали. Дерри через что-то перепрыгнул, и я глянула вниз, увидев в коридоре тела. Глянув, я споткнулась о третье тело. Успела только отметить, что один был наш, остальные – нет. Слишком много было крови, слишком много ран. Кем был этот наш, мне сказать трудно. Он был пригвожден мечом к стене. Был похож на выпотрошенную черепаху – вся защита сорвана, открыты разорванные остатки торса. Большой металлический щит валялся раздавленный рядом с телом. Это Болдуин? Из одной двери торчали ноги. Дерри миновал их, полагаясь, что прошедшие туда бойцы ничего опасного или живого за собой не оставили. Мне до такого уровня доверия подняться было трудно, но я тоже вошла. Оставалась с Мендесом и Дерри, как мне было сказано.

У дальнего конца коридора лежал вамп с почти начисто оторванной головой. Мелькнули клыки верхней челюсти в свете чьего-то фонарика. Дерри бросился в дверь и метнулся к стене слева, я за ним. Мендес метнулся направо. Только когда Мендес не последовал за мной, до меня дошло, что я должна была вместе с ним броситься к другой стене. Черт, слишком много правил. Я осталась с Дерри, потому что исправлять ошибку – если это ошибка – не было времени. Если выживем, я кого-нибудь спрошу.

Освященные предметы ожили и засветились, да так ярко, синим и белым, как пойманные звезды. Этот свет у любого ночное зрение убьет. Стало трудно стрелять. Свой крест я надежно убрала именно по этой причине. При свете тонких лучей фонариков и негасимого сияния священного огня я увидела все, что можно было увидеть.

Не будь я здесь с самого начала, у меня разум действовал бы медленно, с тем ложным чувством, что у тебя есть больше времени думать и решать, чем его есть на самом деле. Но иногда, когда включаешься в дело с середины, возникает эффект мигалки – мелькают образы, но не видна вся картина, будто она слишком велика, чтобы воспринять. Хадсон что-то орет, держа у плеча «МП-5». Тела на полу между ним и большой кроватью. Белое тело на кровати – женщина. Двое других вампиров сидят на двух наших. Один повалил человека на пол, так что от Хадсона и Киллиана его не видно. Второй прижат к стене, все еще палит из автомата в грудь вампира, тело выгибается и не умирает. Вампир, плотно прижатый к белому сиянию чего-то вроде сверкающих четок.

Мендес с винтовкой, пытающийся высмотреть цель в этом хаосе. Обошел и оказался сзади кровати, так что смог приставить ствол к затылку вампира. Вампир не успел оторваться от шеи Юнга. Выстрел был громок, как и другие, но далеко не так громок, как мог быть.

Все было не так, неправильно. Ни один вампир, кроме самых сильных, не может выстоять против подобных освященных предметов. Только упыри, лишенные разума новички-вампиры, могут жрать, когда им вышибают мозги серебряной дробью. И невозможно быть одновременно и древним, и новичком. А значит, мы кого-то упустили из виду, кого-то, кто стоит прямо тут, мать его так.

Я сбросила щиты и стала смотреть, но не на схватку, а по сторонам. Либо он еще искуснее, чем я думала, и остался невидимым, либо где-то прячется, где до него еще не добралась группа. Либо и то, и другое.

Я нашла его энергию в дальнем углу, на самом виду. Даже зная, что он там, я его не видела. Значит, то ли я ошиблась, то ли он настолько силен, что стоит, завернувшись в тень и тьму, и остается невидимым. Единственный вампир такой силы, которого я знала, никогда вообще не был человеком. Думаю, я могла бы содрать с него завесу, пользуясь некромантией или метками Жан-Клода, но у меня в руках был «Моссберг». Зачем тратить магию, если есть техника?

Прижав приклад к плечу, я навела ствол и спустила курок. Выстрел его не убил, но швырнул вдоль стены. Вдруг его увидели все. Руки вампира держались за живот там, куда попал мой выстрел. Он был удивлен. Я тоже. Высокий, сволочь – я целила в грудь.

Я снова выстрелила в него, и мне отозвалось эхо – двойное эхо. Тело стукнулось о стену. Я крикнула в микрофон:

– Стрелять так, чтобы сквозь грудь стена была видна!

Никто не возразил. Дерри сдвинулся помочь Мендесу. Наверняка Хадсон его послал, пока я была занята вампирской метафизикой. Хадсон, Киллиан и я стреляли по мастеру вампиров, пока через его грудь не стала просвечивать измазанная стена. Он соскользнул по ней, как сломанная марионетка, оставив темный кровавый мазок. Хадсон и Киллиан перестали стрелять, а я – нет. Я еще выстрелила ему в голову, и успела выстрелить второй раз, пока они не поддержали меня огнем, но они поддержали. Втроем у нас немного времени заняло разнести ему голову как дыню, брошенную в стену. Когда на плечах у него почти не осталось головы, я обернулась посмотреть, что делают остальные.

Теперь, когда мастер погиб, вампиры-новички уползали от освященных предметов, как и полагается. Ну, то есть одна вампирша отползала. Она спрятала окровавленное лицо в углу за кроватью, ручки выставила вперед, будто защищаясь. Сперва мне показалось, что на ней красные перчатки, потом фонари высветили ей руки, и ясно стало, что это не перчатки до локтей, а кровь по локоть. Даже зная это, даже видя недвижно лежащего на полу Мельбурна, Мендес все равно не стрелял в нее. Юнг прислонился к стене, будто иначе упадет. Шея у него была разорвана, но кровь не хлестала. Она не попала в сонную артерию. Спишем на неопытность.

– Застрели ее, – сказала я.

Вампирша замяукала, как испуганный ребенок, высоко и жалобно:

– Пожалуйста, пожалуйста, не делайте мне больно, не надо! Он меня заставил! Он меня заставил!

– Стреляй, Мендес, – сказала я в микрофон.

– Она просит пощады, – возразил он, и не слишком приятным голосом.

– Блин, – высказалась я и направилась в тот конец комнаты.

Что-то ухватило меня за лодыжку. Рефлекторно ствол ружья опустился вниз. Один из «мертвых» вампиров зашипел на меня. Хоть и с дырой во лбу, он держал меня за ногу и собирался вонзить клыки. С расстояния меньше двух футов обрезом было бы сподручнее, но времени не было. Я разрядила ружье ему в голову и спину, и он выпустил меня, а из тела потекла кровь и другие жидкости.

– Хадсон, «мертвый» – это у которого не менее половины мозгов вышибли, и солнышко видно через грудь.

Он не стал спорить, просто подошел к другому вампиру и стал его обрабатывать выстрелами. Наверное, сделав невидимого вампира видимым, я заработала в глазах сержанта пару очков.

Вытащив патроны из магазина на прикладе, я вставила их в магазин ружья, направляясь к Мендесу и вампирше. Она все еще рыдала, все еще молила:

– Они нас заставили, они нас заставили!

Женщина на кровати была голой, и глаза ее начали стекленеть. Хреново. Но надо полностью очистить комнату до того, как можно будет заняться жертвой. Очистить в моей профессии значит нечто отличное от того, что понимают под этим большинство полицейских. А именно: все, что не на нашей стороне, должно быть мертвым.

Киллиан шел к кровати посмотреть, как там потерпевшая. Я только надеялась, что он еще сможет ей помочь, потому что тяжело терять людей, пытающихся спасти тех, кто уже спасен не будет. Юнг пытался зажать рану у себя на шее. Тело Мельбурна лежало на боку, одна рука вытянута в сторону съежившейся вампирши. Он не двигался, а вампирша еще двигалась. Несправедливо. Но я знала, как это исправить.

Дробовик я уже перезарядила, но закинула его на плечо. На таком расстоянии обрез действует лучше, и без лишней траты патронов.

Мендес отвернулся от вампирши ко мне, потом посмотрел на сержанта.

– Я не могу стрелять в того, кто просит пощады.

– Нормально, Мендес, я могу.

– Нет, – сказал он и посмотрел на меня. У него слишком сильно были видны белки глаз. – Нет.

– Отойди, Мендес, – скомандовал Хадсон.

– Сэр...

– Отойди и не мешай маршалу Блейк работать.

– Сэр... так нельзя.

– Ты отказываешься выполнять прямой приказ, Мендес?

– Нет, сэр, но...

– Тогда отойди и не мешай ей работать.

Мендес все еще колебался.

– Ну?!

Он шагнул назад, но я сейчас не доверяла ему у себя за спиной. Он не был зачарован, он только был обманут ее глазами. Все гораздо проще: полицейских учат спасать жизнь, а не отнимать. Если бы она на него напала, Мендес бы ее застрелил. Если бы она напала на кого-нибудь другого, он бы ее застрелил. Будь она с виду кровожадным чудовищем, он бы ее застрелил. Но она, съежившись в углу, была совсем не похожа на чудовище, и ручками, не больше моих, она закрывалась от того, что на нее надвигалось. Она сжалась в комок, как ребенок в своем последнем убежище перед поркой, в буквальном смысле слова загнанная в угол. Ни словом, ни действием нельзя отвратить неотвратимое.

– Пойди встань возле сержанта, – сказала я.

Он глянул на меня, дыша слишком часто.

– Мендес! – позвал Хадсон. – Ты мне здесь нужен. Немедленно.

Мендес подчинился голосу, как его выучили, но поглядывал на меня и на вампиршу в углу.

Она глядела на меня поверх руки, а так как на мне не было освященных предметов, она могла смотреть мне в глаза. Ее глаза были светлыми в рассеянном свете, светлыми и напуганными.

– Пожалуйста, – сказала она. – Не надо меня трогать. Он нас заставлял делать такие страшные вещи! Я не хотела, но мне нужна была кровь. Нужна была. – Она подняла ко мне тонкое лицо. – Я должна была.

Нижняя часть ее лица была алой маской.

Я кивнула и подняла ружье, упирая приклад в бедро, а не в плечо.

– Знаю, – сказала я.

– Не надо! – произнесла она и выставила руку вперед.

Я выстрелила ей в лицо с расстояния меньше двух футов. Лицо исчезло в брызгах крови и клочках мяса. Тело ее село очень прямо, долго так просидело, и я спустила курок, направив ствол ей в грудь. Она была хрупкой, мяса на ней было мало, и я пробила дыру с одного выстрела.

Голос Мендеса прозвучал в наушниках:

– Нам полагается быть хорошими парнями.

– Заткнулся бы ты, Мендес, – сказал Юнг голосом более сдавленным и хриплым, чем надо бы.

Я склонилась к нему.

– Посмотри, как там Мельбурн, – шепнул он.

Я не стала спорить, хотя знала наверняка, что это бесполезно. Попытавшись нащупать пульс на шее, я наткнулась на рваное кровавое мясо. Ковер под ним пропитался кровью как губка. Они не стали даже пить, просто разорвали ему шею, чтобы убить.

– Как он? – спросил Юнг.

– Хадсон! – позвала я.

Хадсон уже был рядом, и я встала, предоставляя ему самому сообщить Юнгу дурные вести. Не моя это работа – сообщать тяжелые вести раненым. Не моя работа.

Я вышла на середину комнаты. В холле послышалось движение, и от меня потребовалось усилие всей моей воли, чтобы не выстрелить в пришедших санитаров. Хадсон вызвал их по рации, но я не слышала. Чертовски напряженная выдалась ночь.

Они бросились к раненым со своими ящиками и сумками, и я отошла вглубь комнаты, потому что больше мне было делать нечего. Над человеческой смертностью у меня власти нет. Вампиры, иногда оборотни, но не простые смертные. Их я не знаю, как спасать.

– Как ты могла сделать такое, глядя ей в глаза?

Я обернулась к Мендесу. Он уже снял маску и шлем, хотя – спорить могу – это было против правил, пока мы не вышли из здания. Прикрыв микрофон рукой, чтобы никто не услышал случайно о чьей-то смерти, я ответила:

– Она перегрызла горло Мельбурну.

– Она говорила, что другой вампир ее заставил. Это так?

– Может быть, – сказала я.

– Так как же ты могла ее просто застрелить?

– Потому что она виновна.

– Кто же это умер и оставил тебя судьей, присяжными и па... – Он замолчал, не договорив.

– Палачом, – договорила я. – Исполнителем. Истребителем. Строго говоря, правительство страны и штата.

– Я думал, мы – хорошие парни, – сказал он, и это был голос ребенка, который вдруг узнал, что добро и зло иногда не так противоположны друг другу, как две стороны монеты. Бросишь ее одной стороной – добро, другой – зло. Но бывает, что это зависит от того, с какой ты стороны ружейного ствола.

– Так и есть, – ответила я.

Он замотал головой:

– Ты – нет.

Нет у меня оправдания для того, что я потом сказала, кроме того, что он задел мои чувства и высказал вслух то, о чем я только начинала задумываться.

– Если ты не выдерживаешь жара, Мендес, уматывай из кухни к трепаной матери. Найди себе конторскую работу. И что бы ты ни сделал, но прямо сейчас отвали от меня ко всем чертям.

Он уставился на меня.

– Мендес, пойди подыши на улицу. Это приказ, – сказал Хадсон.

Он глянул на нас обоих неприязненно, потом направился к двери. Хадсон проводил его глазами, потом повернулся ко мне.

– Он не имел этого в виду.

– Имел.

– Он не понимает, что ты делаешь.

Я вздохнула:

– Это верно.

– В кино у вампиров мирный вид. А здесь ничего мирного не было.

– Я не мир приношу, сержант. Я приношу смерть.

– Ты больше спасаешь жизней, чем отнимаешь.

– Хотелось бы так думать.

Он хлопнул меня по спине – кого-нибудь из своих он бы обнял, но я это восприняла как комплимент, которым этот жест и был.

– Вы отлично сегодня работали, Блейк, и не позволяйте никому вам этого замутить.

– Спасибо, – сказала я.

– Что-то вы не слишком убеждены в этом.

– Я вам скажу, сержант: через какое-то время устаешь убивать тех, кто молит о пощаде.

– Они вампиры, они и без того мертвы.

Я покачала головой и улыбнулась:

– Хотела бы я в это верить, сержант Хадсон, очень хотела бы.

Санитары стали уносить раненых. Мельбурна они оставили на месте, но девушку с кровати забрали. Они сортировали материал, забирая только тех, кого еще можно спасти, мертвые никуда не денутся. Во всяком случае, те мертвые, что в этой комнате.