Глава семьдесят пятая

Пластиковая доска была изрисована диаграммами. Сержанты Хадсон и Мельбурн нарисовали кроки местности еще до того, как мы, все прочие, собрались в этом безопасном, приятном месте за квартал от театра будущих действий. Они всю доску покрыли входами и выходами, осветительными приборами, окнами и всей мелочью, которую я никогда не замечаю, точнее, вижу, но никак не могу использовать. Я могу сообщить о том, что видела, но кому-нибудь из них придется объяснять это всем остальным. Мой способ проведения таких операций – вломиться в парадную дверь и перебить все, что шевелится. Мне бы не пришло в голову составлять схемы интерьера квартиры или выяснять у владельца здания, что он знает о женщине, которая владеет этой квартирой. Они уже эвакуировали жильцов соседних квартир, взяв у них информацию об интерьере и владельце. Полезно было знать, что в кондоминиуме почти нет мебели, поскольку владелица, Джил Конрой, ждет ее доставки, которая уже два раза задерживалась. Что она работает юристом в большой фирме в центре города и недавно стала партнером. Увлекательно, но пользы в этом я не видела. Они все еще пытались найти кого-нибудь у нее на работе, кто подойдет к телефону, чтобы узнать, когда она была на работе в последний раз. А у этих чертовых раздолбаев в два часа ночи на работе – можете себе представить? – никого нет. Все это, конечно, интересно, но наша жертва там, одна среди вампиров, которые убили уже не меньше десяти человек в трех штатах. Я хотела побыстрее ее выручить, и мне трудно было сосредоточиться на мелочах. Наверное, это было видно, потому что сержант Хадсон спросил:

– Вам скучно, Блейк?

Я заморгала на него, сидя на тротуаре. Я устала и не видела причины не присесть – некоторые ребята из Мобильного резерва тоже присели.

– Малость есть.

Двое ближайших моих соседей – Киллиан с бобриком белых волос и Юнг – единственный среди моих знакомых азиат с зелеными глазами, – отодвинулись от меня подальше, будто не хотели быть слишком близко, когда хлынет кровь. Я заметила, что Мельбурн остался рядом с Хадсоном, будто ожидал, что кровь будет лететь только с одной стороны.

– Улица перед вами, Блейк, можете идти.

– Вы задали вопрос, сержант. Если вам не нужен был честный ответ, надо было меня предупредить.

Кто-то засмеялся – достаточно тихо, чтобы я не могла определить, кто именно, и, очевидно, Хадсон тоже, потому что он не стал искать весельчака, а просто разозлился на меня еще сильнее.

Он шагнул ко мне. Я встала.

– Если вам скучно, Блейк, идите домой. Нам не нужно такое отношение.

Голос его был ровен и сдержан, каждое слово он тщательно выговаривал. Так говорят, когда сдерживаются, чтобы не заорать или не хряснуть кулаком по чему-нибудь.

– Дон Морган может быть еще жива, – сказала я. – Но каждая минута уменьшает ее шансы остаться в живых. Пусть вам не нравится, что ваш капитан допустил меня к операции, можете, блин, меня ненавидеть, если хочется, мне плевать – но давайте делать дело. Я хотела бы вытащить Дон Морган раньше, чем будет поздно, сержант Хадсон. Хочется мне раз в жизни не попасть в команду уборщиков, а прибыть достаточно рано, чтобы было еще, что спасать.

Он заморгал темно-карими глазами, соответствующими по цвету усам и коротким волосам. У меня волосы были увязаны в хвост. Мне выдали шлем, а волосы почти до талии в него так просто не влезут, если их не подвязать. Я бы их срезала еще полгода назад, если бы Мика не пригрозил, что тогда он свои обрежет. И потому мне пришлось носить самые длинные в моей жизни волосы. Вид у меня был как у коротышки-хиппи посреди военного типа причесок и весьма мужественных фигур. Хоть и всунули меня в бронежилет, видно было, что я им далеко не под стать. Бывают моменты, когда мне вдруг становится неловко, что я не коп, не мужчина, не вхожу в это великое братство. Просто девчонка, просто заклинатель-трепач-вудуист, которому никто свою спину не доверит. Годы прошли с тех пор, как я по этому поводу переживала. Может, дело было в чужом снаряжении, которое мне не слишком подходило, или в том, что Арнет и Дольф каждый имеют на меня зуб, или просто в том, что я поверила глазам Хадсона. Я здесь чужая. Никакого тактического смысла не имею. Не знаю, как они делают свое дело. Не вхожу в их команду, и в глубине души понимаю, что, сколько бы ни было у меня друзей среди копов, и какой бы значок у меня ни был, копов, считающих меня чужой, всегда будет больше тех, кто считает меня своей. Всегда и навсегда я буду чужой, что бы я ни делала. Частично из-за пола, частично из-за моей работы, частично потому, что я с монстрами трахаюсь, а частично – ну просто я им не своя. Я не выполняю приказы, не держу язык за зубами, не играю в политические игры. Я никогда не стану настоящим полицейским – просто не умею играть ни по чьим чужим правилам. Полиция, настоящая полиция, понимает эти правила и живет по ним. А я всю жизнь жила по принципу: правила? Какие правила? Вот я стояла и смотрела на Хадсона, выдерживала его взгляд, его злость, и просто не злилась. Слишком многое во мне было согласно с его злостью, чтобы злиться в ответ.

– Значок вас копом не делает, Блейк. Вы не знаете дисциплины. Если из-за того, что вы порете горячку, убьют хоть кого-нибудь из моих людей, вам наш следующий разговор не понравится.

Мне и этот разговор нравился не слишком, но я не стала говорить этого вслух. Умнее становлюсь, или устала, или просто мне уже все равно. Какая разница? Я отстаивала свое мнение без всяких чувств. Я ответила голосом, совершенно лишенным эмоций:

– А если ваших людей перебьют потому, что вы не дали мне делать мою работу в меру моих способностей? Тогда у нас с вами тоже будет разговор?

Все мои соседи вдруг отодвинулись синхронно, будто минимально безопасное расстояние стало их насущной заботой. Он сказал, сквозь зубы, и карие глаза от злости стали почти черными.

– И в чем конкретно состоит ваша работа, Блейк?

– Я охотник на вампиров.

Он медленно пошел ко мне, и Мельбурн положил руку ему на плечо, будто дело уже заходило слишком далеко. Хадсон только посмотрел на его руку, и рука убралась. С Хадсоном обращались все так, будто с ним лучше не шутить. Он не был здесь самый большой, или самый сильный, или вообще самый какой-то, но авторитет облегал его будто невидимым плащом – он просто присутствовал. Если бы он не ненавидел меня, я бы это уважала, но он не дал мне возможности видеть в нем что бы то ни было другое, кроме препятствия. Почти лицом к лицу со мной, будто выплевывая в меня каждое слово, он произнес отчетливо:

– Вы – проклятый наемный убийца.

Я посмотрела в его лицо, близкое, почти как в поцелуе, и ответила:

– Ага, иногда бываю.

Он моргнул, озадаченный, пытаясь вернуть собственную злость.

– Блейк, это было оскорбление.

– Я никогда не оскорбляюсь на правду, сержант.

И я посмотрела на него спокойными честными глазами, заставляя себя ничего не чувствовать, потому что если позволить, то эти чувства будут печальными, а если меня пробьет слеза или, того хуже, плач, то все. Они не примут меня в игру, если я заплачу. Я плакала, потому что Джессика Арнет решила, что я развращаю Натэниела. Я плакала, когда пришлось убить Иону Купера. Что за фигня со мной сегодня творится? Обычно единственное, что могло заставить меня плакать – это Ричард.

Он покачал головой:

– Вы только нас свяжете, Блейк.

– У меня иммунитет к вампирским силам, – сказала я.

– Мы прочешем все здание меньше чем за минуту. Мы знаем, что нельзя смотреть в глаза, и нам разрешено обращаться с находящимися внутри вампирами как с врагами. У них не будет времени пробовать на нас свои трюки.

Я кивнула, будто действительно поняла, как это у них получится очистить целый кондоминиум размером с небольшой дом меньше чем за минуту.

– Отлично. Если вы думаете, что вам не нужна моя помощь против вампиров – отлично.

Он снова моргнул, будто не мог скрыть, что я застала его врасплох второй раз за такой короткий промежуток времени.

– Вы будете ждать снаружи?

– Что случится с вашим графиком скорости, если вам придется обращаться с вампирами как с людьми?

– Они – по закону граждане, что и делает их людьми.

– Да, но как вы сможете очистить помещение меньше чем за минуту, если вам придется тратить время на задержание как минимум семи вампиров, по крайней мере один из которых – мастер? Если вы думаете, что я вас задержу, Хадсон, то можете мне поверить, они вас куда сильнее задержат.

Мельбурн сказал из-за его плеча:

– Нам дали зеленый свет. Стрелять в каждого, кто вампир.

Я покачала головой и повернулась к Мельбурну, будто Хадсон и не нависал надо мной.

– Когда впервые ввели ордера на ликвидацию, одной из главных забот было, как бы полиция всей этой страны не превратилась в шайку убийц, и потому ордера пишутся очень аккуратно. Если с вами есть законный истребитель вампиров, и вы в опасности, то вы имеете право использовать любые средства, чтобы выполнить данный ордер, но если истребителя с вами нет, ордер не действует. – Я повернулась к Хадсону, наконец-то начиная слегка сердиться. Наконец. И хорошо, это лучше, чем слезы. – Из чего следует, что если вы пойдете без меня и какое-нибудь тело пристрелите, то попадаете под проверку, под отстранение, под хрен его знает какую фигню. Задумайтесь на миг в бою с вампиром – и вы рискуете жизнью своей и своих людей. Не задумайтесь ни на миг – и вы рискуете своей работой, пенсией, даже тюремным сроком. Это уже зависит от судьи, от адвоката, от политической атмосферы в городе в момент инцидента.

Я почти улыбалась, потому что говорила чистейшую правду.

Хадсон выдал улыбку, которая больше всего напоминала боевой оскал.

– А можем сидеть сложа ручки и возложить выполнение ордера на ваши хрупкие плечики. Как вам это? Если пойдете в одиночку.

Я засмеялась, и это снова его удивило, заставило отступить на шаг.

– Киллиан! – позвала я, обернувшись.

Он подошел, как-то нерешительно, поглядывая на своего сержанта. Киллиан был лишь на дюйм-другой выше меня, вот почему его запасное снаряжение мне почти подходило.

– Помоги мне все это снять, боюсь поломать твою снарягу. Спасибо, что одолжил.

– Зачем вы снимаете снаряжение? – спросил Хадсон.

– Если я иду без вас, мне не нужен ни бронежилет, ни шлем, ни эта чертова рация на нем. Если я иду одна, как обычно, то возьму то, что хочу взять, а не то, что мне приказано. – Я посмотрела на лямки. – Киллиан, помоги мне из этого вылезти, как помог влезть.

Хадсон мотнул головой, и Киллиан шагнул назад.

– Миз Блейк...

– Для вас – маршал Блейк, сержант Хадсон.

Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Маршал Блейк, мы не можем отпустить вас туда одну.

– Это, черт побери, мой ордер, а не ваш. Я вам дала информацию, а не вы мне. Никто из вас даже не знал бы, где искать эту женщину, если бы не я.

– Вы знаете, что говорят о том, как вы получили эту информацию, маршал?

По его интонации я поняла, что знать мне этого не хочется, но все же спросила:

– Нет. Как?

– Что вы оттрахали подозреваемого. Оттрахали на глазах у сотрудников полиции, и он вам все рассказал, а потом вы ему вышибли мозги из пистолета. Просто разнесли голову множественными выстрелами.

Я снова рассмеялась:

– Вот это да! Жаль, не знаю, кто это придумал.

– Вы хотите сказать, что это ложь?

– Насчет оттрахала – да, вранье. Кто-то принял желаемое за действительное, но я вытащила это из него как вампир, а не как шлюха. И я действительно стреляла ему в голову, пока от головы ничего не осталось, потому что у меня не было с собой моего набора охотника на вампиров. Был только пистолет, им я и воспользовалась.

Я тряхнула головой и почувствовала, как едва заметная злость из меня уходит.

– Этот ордер – моя, черт побери, вечеринка, сержант Хадсон. Я пригласила вас на танец, а не вы меня. И хотелось бы, чтобы вы это запомнили, пока нам приходится иметь дело друг с другом.

Он посмотрел на меня – посмотрел по-настоящему. До этого, думаю, он меня не видел. Я для него была какая-то баба, какая-то подстилка под зомби, которую подсунуло ему начальство. Штатская со значком, но я не была для него личностью. Теперь он смотрел на меня и видел меня, и на моих глазах таяла его беспричинная злость.

– Вы действительно пошли бы туда в одиночку?

Я вздохнула, качнув головой:

– Сержант, я – истребитель вампиров. Обычно так и бывает – только я и они.

Он едва заметно улыбнулся, чуть изогнул усы.

– Не сегодня, маршал. Сегодня вы с нами.

Я улыбнулась ему – настоящей улыбкой, не кокетливой, хотя некоторые мужчины назвали бы ее такой: открытой, честной, улыбкой типа «рада, что вы со мной». Он улыбнулся в ответ – не мог удержаться.

– Все это классно, – сказала я, – но не пора ли к делу? Ночь-то уходит.

Он посмотрел на меня с таким видом, будто не понял, как меня понимать, а потом рассмеялся. Как только он рассмеялся, его людей отпустило напряжение – я это чувствовала, как будто какое-то метафизическое облегчение настало.

– А вы чертовски настойчивая женщина.

– Да, мне говорили.

Он коротко засмеялся:

– Там, внутри, вы будете выполнять приказы?

Я вздохнула:

– Постараюсь.

Он покачал головой.

– Если бы я сказала «да», это было бы вранье. Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы делать то, что сказано. Это я обещаю.

– Лучшего мне уже не добиться, так?

Я кивнула:

– Ага. Если не хотите, чтобы я соврала.

– Нет. Правда от федерального агента – свежее впечатление.

– Вот-вот, я постараюсь быть для вас глотком свежего воздуха.

Он посмотрел на меня, покачал головой и снова повернулся к доске.

– Теперь, когда я верю маршалу, то верю.

Они вернулись к своему брифингу, а я вернулась к подсчету минут и гаданию, будет ли кто-нибудь живой в кондоминиуме, когда мы высадим дверь.