Глава 17.

Как только рабочий день заканчивается, я сразу отправляюсь к Ронану — не попрощавшись с Элли и не предупреждая его самого. Чем меньше я думаю, тем лучше.

Я знаю одно: мне нужно увидеть Ронана.

…И второе: Лоренс все еще у меня в голове, играет со мной в свои игры… рушит мое

душевное равновесие ко всем чертям.

Будь он проклят.

Стучу в дверь настойчиво, до боли в костяшках, а когда Ронан открывает, не дожидаясь приглашения, захожу. Он нужен мне. Срочно, сию минуту. Если я почувствую на себе его руки, если услышу его голос, если загляну в его глаза, тогда прежняя Блэр — та, которая хочет Лоренса и все, что он предлагает — она исчезнет. В его силах снова заставить ее затихнуть, изгнать ее алчность и прагматизм.

Он закрывает дверь.

— Блэр? Я думал, ты…

Не говоря ни слова, я сокращаю расстояние между нами до минимума, так что наши тела сталкиваются. Его член упирается мне в живот, мои груди расплющиваются о его твердый торс. Соски покалывает от желания. Примитивная потребность обладать им, пульсирующая во мне, перекрывает биение сердца.

— Ронан, — шепчу в его губы, — заткнись и поцелуй меня.

А потом притягиваю его за шею к себе и целую. Наши языки схестываются в битве открытых ртов, но мне этого мало. Я жажду его, алкаю, он нужен мне весь, я впиваюсь в его губы крепче, пока им не заполняется все пространство вокруг. Жидкое пламя несется по кровотоку, я заправляю руку за пояс его джинсов, под резинку боксеров, и ласкаю, обернув ладонью, его член.

Выругавшись, он начинает быстро раздевать меня, сдергивает юбку, трусики, и когда берется за рубашку, я вытаскиваю руку.

— Не здесь. В спальне.

Он тяжело дышит, грудь лихорадочно вздымается.

— Женщина, когда-нибудь ты меня прикончишь.

Снимая по пути оставшуюся одежду, я иду к спальне. Оглядываюсь на него и застываю.

За страстью в его глазах стоит такая пронзительная нежность, что хочется плакать.

Не думай. Не думай. Не думай.

Мы в его комнате, нас окружает тепло, книги, фотографии из его путешествий.

— Сядь.

Я толкаю его к кровати, а сама подхожу к стулу возле стола, где лежит его камера и контактные отпечатки. Кусаю нижнюю губу, внизу живота нарастает жар, промежность покалывает под его взглядом.

Лицом к нему я сажусь на стул, скольжу голой задницей по гладкой деревянной поверхности. Все внимание Ронана на мне. Глаза искрятся страстью, рыщут по моей фигуре. Примерно так же смотрел на меня в ресторане Лоренс.

Пока он раздевается, я за ним наблюдаю. На пол летит черная футболка с винтажным принтом, затем джинсы и боксеры. Твердый член подскакивает к животу, Ронан берет его в руку и, откинувшись на спинку кровати, начинает лениво ласкать.

С вульгарной улыбкой на губах я раздвигаю ноги и, положив их на подлокотники, предельно выставляю себя напоказ, потом накрываю груди ладонями, играю с ними. Сила желания в глазах Ронана воодушевляет. Он словно хочет проделать со мной нечто до крайности грязное и непристойное, а я… Я только за. Я хочу забыть о том, что случилось с Лоренсом, потому что стоит мне вспомнить его прикосновения, его поцелуй, его пальцы там, внизу — и мое тело трепещет.

— Смотри, — требую я.

Пытаясь вытеснить из памяти образ зеленоглазого мужчины, я вызывающе медленно опускаю руку к промежности, раздвигаю набухшие складки и трогаю клитор. Слегка надавливаю. Вожу пальцем вперед… и назад. Ласка будит внутри сладкое, зудящее ощущение. Боже, я насквозь мокрая.

— М-м-м, как же приятно, — тяну дразняще и начинаю трахать себя пальцами, а чтобы он видел, как они исчезают во мне, развожу ноги шире. Моя голова откидывается назад. Пьянящее, мощное ощущение пронзает все тело, пока я то вталкиваю пальцы внутрь, то вывожу наружу.

Я ласкаю себя.

Трусь о свою ладонь.

Я чувствую себя испорченной, но мне это нравится. То, что надо.

Шум нашего дыхания, запах страсти, то, как моя мокрая промежность сокращается, сдавливая пальцы, то, что Ронан смотрит, как я мастурбирую — все это меня опьяняет.

Я пьяна от вожделения… от него.

Ронан ласкает себя все быстрее. Наблюдает с кривой усмешкой за тем, как я наблюдаю за движениями его кулака, как он ходит вверх-вниз, ускоряя темп, и стискивает член все крепче. Налитая, подрагивающая головка просится в рот, и я сглатываю скопившуюся слюну.

— Хочешь попробовать? — Я вытягиваю влажные пальцы наружу и сосу их, упиваясь собственным вкусом. — М-м-м… — Издаю стон. — Как вкусно.

Но Ронан, этот сукин сын, качает головой. На губах играет довольная улыбка.

— Спасибо, я сыт.

А потом, поскольку оттягивать удовольствие больше нет сил, я решаю: достаточно. Распаленная желанием, я горю, точно в лихорадке, и помочь мне может только его прекрасный член.

Я встаю. Ноги напряжены, огонь лижет меня изнутри. Подхожу к кровати и, наклонившись к Ронану, вдыхаю за ухом его мужской, смешанный с возбуждением запах. Улыбаюсь, заметив, как мгновенно напряглись его мышцы при моем приближении.

— Правда? — шепчу, касаясь языком его уха.

Я заползаю на кровать и встаю напротив него на четвереньки. Поза провоцирует взять меня сзади, и это ровно то, что мне нужно. Я хочу, чтобы он предъявил на меня права самым животным способом. Я хочу, чтобы он вытрахал из меня чувство вины и заклеймил как свою собственность.

Оглянувшись, я призывно ему подмигиваю. Да-да, это приглашение — или вызов, который он, я надеюсь, примет. Одной рукой развигаю ягодицы и вкручиваю средний палец внутрь, показывая, где именно я хочу его, где он мне нужен.

…И Ронан не заставляет себя долго ждать.

Наши взгляды, сияющие обещанием грядущего наслаждения, сливаются. Ронан становится позади меня на колени. Подхватив с тумбочки серебристый пакетик, разрывает его и раскатывает на твердом члене презерватив.

Он шлепает меня по заднице, один раз, два раза, до жжения, чтобы сразу зализать боль языком. Я оглядываюсь. Он мочит слюной большой палец и, установив его между моих ягодиц, начинает водить вдоль моей промежности головкой члена. Он раздвигает им складки, смазывает себя моим скользким возбуждением, ласкает кончиком клитор, а его палец тем временем играет с моим запретным местечком. Из меня рвется горловое урчание, пока он дразнит, трет меня там, швыряя в ад и обратно.

— Пожалуйста, — молю его.

Он качает головой, даже не потрудившись спрятать улыбку.

— Не-а. Не так.

Я захлебываюсь похожим на рыдания смехом, меня всю трясет от неутоленного желания. Такова его месть за мои выкрутасы на стуле.

— Ронан! — вскрикиваю, когда палец проникает внутрь, и замолкаю. Кусаю губы, морщусь, пока он осторожно проталкивается вглубь. Боль перерастает в запретное, мощное до головокружения наслаждение. — Боже…

Он плавно вытягивает палец наружу. Целует меня в поясницу, переворачивает на спину и накрывает мое тело своим.

— Вот так.

Он заводит мне руки за голову и, едва я обвиваю ногами его талию, входит до упора одним сильным, глубоким толчком. Я вскрикиваю в экстазе, беспощадно растянутая его твердостью. К этому моменту желание не просто горит во мне, оно выжигает меня изнутри.

Но пока он овладевает мной, пока ударяются о меня его бедра, ко мне возвращается знакомое чувство, что я всего этого недостойна. С той единственной разницей, что теперь я знаю это наверняка.

— Почему именно я, Ронан? — спрашиваю, держа его за ягодицы и понуждая вторгаться мощнее. Стону, ощущения настолько интенсивные, что все плывет перед глазами.

Он останавливается. Его член пульсирует во мне.

— Потому что, глядя на тебя, я вижу все, чего я хочу. Все, что мне нужно. А после вытрахивает из меня остатки сознания.

***

— Ты чего там делаешь? — слышу сонный голос. — Ну-ка иди назад. В постели еще пахнет тобой…

Когда Ронан просыпается, я сижу на стуле возле окна. Я оборачиваюсь. Он лежит нагишом на спине и трет глаза ладонями. Волнистые волосы смешно торчат во все стороны

— как всегда после секса. Я улыбаюсь. Подтягиваю коленки к груди и, покачав головой, снова устремляю взгляд за окно.

Я смотрю, как дома и улицы купаются в свете ясного утреннего солнца. Первые прохожие спешат по своим делам. Занимается день. Следую взглядом за гуляющей парочкой, и вдруг на меня обрушивается настолько пронзительная печаль, что улыбка бесследно исчезает с моего лица.

И я знаю, почему…

Отделив прядь волос, начинаю плести косичку.

— Я просто смотрю на город… он такой ослепительный, такой свободный и раскованный, правда?

— Сейчас я покажу тебе свободного и раскованного.

Я скашиваю глаза в его сторону, запоминая то, как он на меня смотрит. Что я чувствовала, пока мы были вместе. Но когда наши взгляды встречаются, мы одновременно взрываемся хохотом. Комната наполняется летучим, ускользающим счастьем.

Когда смех сходит на нет, оставив меж нами нечто, похожее по ощущению на расползающуюся пропасть, Ронан серьезнеет.

мне.

— Малыш, иди сюда, — зовет он тягучим, как жидкий бархат, голосом. — Ты нужна

— Не-а. Я знаю, зачем, а я устала, — лгу я.

— А ну верни свою чудесную попку на место, иначе я сделаю это ее сам.

Иди ко мне, забери меня… хочу сказать ему, но из страха, что голос меня выдаст,

просто качаю головой и продолжаю, глядя в окно, заплетать косичку. И вдруг меня касается его рука. Он помогает мне встать и туго заворачивает в свои объятья, а я молча зарываюсь лицом ему в грудь. Чувствую щекой мягкую, как шелк, кожу, впитываю его запах. Биение его сердца успокаивает, словно колыбельная. Спустя несколько минут тишины, нарушаемой только нашим дыханием, Ронан берет меня за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза.

— Я хочу кое-что подарить тебе.

— Да? Зачем?

Отпустив меня, он уходит к тумбочке и возвращается со свертком в руках.

— Просто так.

— Нет, правда. Зачем?

Ронан улыбается, эта проказливая улыбка превращает его в мальчишку.

— Разверни, Блэр.

В сознании вспыхивает воспоминание о поцелуе Лоренса.

— Я этого не заслуживаю.

— Не согласен, и ты обязана со мной согласиться.

— Но…

— Ш-ш. Давай ты хоть раз не будешь упрямиться и позволишь сделать себе подарок? Поджав губы, я стреляю в него сердитым взглядом.

— Ты знаешь, что иногда я тебя ненавижу? Он громко смеется.

— Давай-давай, продолжай себя убеждать.

Спешу сообщить ему, какой он самовлюбленный, но Ронан жестом меня останавливает.

— Нет. Сначала открой, а потом рассказывай, как сильно ты меня ненавидишь.

— И расскажу!

Я опускаю взгляд на маленький сверток. Улыбаясь, разворачиваю нежно-сиреневую оберточную бумагу. Когда она падает на пол, в руках у меня остаются часы Hello Kitty. Мое сердце резко останавливается. Я смотрю, не мигая, на циферблат и чувствую, как в груди разрастается боль.

— Ты запомнил, — шепчу я чуть слышно.

Часы не совсем такие, что я просила у родителей, они лучше. Это, наверное, самый недорогой и непритязательный подарок в моей жизни, но когда все вокруг начинает расплываться от слез, как в тумане, я понимаю — для меня он бесценен.

У меня дрожат руки, я никак не могу насмотреться на свой подарок. Потом чувствую под подбородком ласковое прикосновение. Ронан приподнимает мое лицо, наши глаза встречаются, и то, как он на меня смотрит…

Ох, вот о таких взглядах и слагают стихи о любви.

— Разве я мог забыть? — произносит он мягко.

Меня переполняют эмоции — хорошие, плохие, самые разные, но настолько сильные, что, кажется, я вот-вот взорвусь. Если до сих пор у меня и оставались сомнения, влюблена я

в него или нет, то сейчас я получила на этот вопрос однозначный ответ.

Влюблена. По уши.

Борясь со слезами, я поднимаю глаза, хочу поблагодарить его, но не могу. Слова застревают в горле.

— Вот черт. Я хотел обрадовать тебя, а не расстроить.

Он хочет забрать часы, но я шлепаю его по руке и прижимаю подарок к груди.

— Даже не думай! Они замечательные.

— Тогда почему ты грустишь?

— Не грущу… просто мне в жизни не дарили ничего милее. — Я замолкаю, потерявшись в его глазах. — Спасибо, тебе Ронан. Спасибо огромное.

— Давай помогу надеть.

Приложив часы к моему запястью, он застегивает ремешок.

— Они правда тебе понравились?

Я смотрю на них, а в голове — вихрь воспоминаний о детстве, о разбитых мечтах, о последних неделях с Ронаном: счастье и боль, слезы и смех, одиночество и тепло.

А еще мне вспоминается один сон, который я часто видела девочкой. Так отчетливо, что все мое существо захлестывает острая, почти физическая боль. В этом сне мы с мамой кружимся, держась за руки, с каждым поворотом все быстрее и быстрее, пока мир вокруг не превращается в одно размытое радужное пятно. Свободные, юные, мы беспечно хохочем, запрокинув головы — это мгновение поистине волшебно. Отца я видеть не могу, но поскольку дело происходит во сне, я знаю, что он рядом и смотрит на нас, прислонившись к дереву, с улыбкой на красивом — и всегда трезвом — лице. Одежда в безупречном порядке, черные волосы зачесаны набок. Но больше всего радости мне приносит выражение его синих глаз, потому что они светятся любовью к нам обеим, к его жене и дочери. И в момент, когда я смотрю отцу в глаза и слышу заливистый смех матери, я точно знаю: меня любят.

Любят.

…Потом я проснусь на холодной постели в пустой комнате, притронусь к щекам и обнаружу, что они мокрые, потому что во сне я опять плакала.

В который раз.

Неотрывно глядя на подаренные Ронаном часы, я мало-помалу теряю остатки самообладания.

И в глубине души задаюсь вопросом… Так ли плоха любовь?

Так ли ужасно на самом-то деле это прекрасное и светлое чувство?

Да. Потому что оно ранит. Мне больно. Моему сердцу больно. Это гребаное чувство оно настолько прекрасно, что сводит с ума. Что меня ждет, когда все закончится? Еще вчера я, наверное, смогла бы уйти от него, не повредив душу, но теперь это невозможно. Хватит себя обманывать. Я люблю его. Именно поэтому все должно быть закончено.

Я не выдерживаю. С губ срывается то ли всхлип, то ли истерический смех.

— Прости… я сейчас. — Оттолкнув его, я убегаю в ванную.

Вытирая лицо полотенцем, я спиной чувствую его появление. Он разворачивает меня кругом, и мы оказываемся лицом к лицу.

— Почему ты плачешь? — Он ведет пальцем по моей мокрой от слез щеке. — Малыш, что случилось?

Я трясу головой.

— Ронан, ну что ты со мной делаешь, а? Ты слишком хорош для меня. Тебе нужен кто- то без этого гребаного багажа за спиной, тот, кто способен отдавать себя целиком и полностью. Смотри, ты сделал мне приятное, а я сорвалась и плачу. Неужели ты не видишь, насколько я двинутая? Я не подхожу тебе. Я тебя не заслуживаю. Не заслуживаю, понимаешь?

Я твержу одно и то же, как заведенная, надеясь заставить его поверить в эти слова, надеясь убедить свое сердце, что все кончено.

Но Ронан меня не слушает. Тянет к себе и обнимает.

— Ш-ш… Все ты заслуживаешь, и я никуда от тебя не денусь.

— Не надо, — бормочу, уткнувшись ему в грудь. — Я…

— Да, да, ты меня недостойна, ты плохая… повторяй сколько влезет, но знаешь, что? Мне плевать. Не нужен мне никто идеальный. Мне нужна ты, Блэр. Ты одна. Посмотри на меня!

Я поднимаю лицо и тону в глубине его теплых глаз.

— Однажды ты разрешишь любить себя, и я обниму тебя так крепко, чтобы никогда больше не отпускать. Я буду любить тебя так, словно это единственное, ради чего я живу. Словно это главное мое предназначение. Блэр, неужели ты не видишь? Неужели не понимаешь? Ты во мне. Во всем, что я вижу. Во всем, к чему прикасаюсь. Ты в воздухе, которым дышу, в воде, которую пью, ты в каждой моей мечте. Я бы хотел рассказать тебе много больше, но понимаю, что ты еще не готова это услышать.

Я хочу ему верить, я хочу, чтобы его слова воплотились в жизнь, но именно они и заставляют меня осознать, что все кончено. Я не могу. Эти чувства меня уничтожат. Уже уничтожили. Холодея, я понимаю, что наши безмятежные дни сочтены.

Ронан берет мое лицо в ладони.

— У нас все будет хорошо. Блэр, я обещаю.

И скрепляет свое обещание первым из последних наших поцелуев. Однако на сей раз ни танец языков, ни ласки не увлекают меня. Когда он уводит меня в кровать, и мы сливаемся на простынях воедино, я симулирую оргазм. Словно тело первым, раньше сознания, смирилось, что это конец.

И когда он изливается в меня, содрогаясь надо мной всем телом, я слышу совсем не то, что он шепчет мне на ухо. В голове крутятся другие слова. Не его. Лоренса.

Он оказался прав.