Очерк — публицистическое произведение, в котором излагаются реальные события и факты и обычно дается их авторское истолкование.

Очерк не имеет тематических ограничений. Его содержанием могут стать биография человека, историческое событие, природное явление, любой факт общественной жизни и жизни автора. В строго документальном очерке изложение, как правило, объективировано, хотя и здесь представлена авторская позиция в виде «образа автора». В публицистических (художественно-публицистических) разновидностях очерка авторское «я» обычно формально выражено: автор предстает либо как реальный наблюдатель событий, либо как действующее лицо, «фигурант» очерка.

Характерной чертой очерка, как и многих других публицистических жанров, является полистилизм, то есть использование стилистически разнородных языковых средств и разнообразных стилистических приемов. Как видно из приведенных ниже текстов, источниками полистилизма могут стать нормативно-стилистическая противопоставленность авторской речи и индивидуализированной речи персонажей, включение в речевую ткань публицистического произведения текстов других стилей, например официально-делового.

Очерк А. Ехалова, русского писателя и публициста, живущего в Вологде, включен в хрестоматию на том основании, что, несмотря на свою краткость, он содержит многие характерные признаки данного жанра: активность авторского «я» (автор сам является участником события), разные формы выражения оценки (прямой и косвенной), объединение нескольких речевых потоков (авторская речь, речь автора как персонажа, речь других персонажей).

А. К. Ехалов. Дорогой Карса Марса[127]

Едва приехал в деревню, не успел еще чаю с дороги напиться, как в дверях уже гостья — соседка тетка Лида Филина. И с порога претензии к местным властям:

— Автобус к нам не ходит который месяц. Куда жаловаться идти? Я покачал головой:

— Думаю, жаловаться бесполезно в нынешние времена. Им не до вас.

— Нет! .— решительно возразила тетка Лида. — В райком надо идти. Это непорядок.

— Нету, тетка Лида, теперь райкома. Ликвидировали.

— Тогда в райисполком, — не сдавалась она.

— И райисполкома нет. Тоже ликвидировали.

— Пойдем в леспромхоз. Автобус-то леспромхозовский был.

— Тетка Лида! Ты чего, разве не знаешь, что леспромхоза-то вашего нет. Считай, продали леспромхоз. Все ваши акции норвежская фирма скупила. Если уж жаловаться, то пиши сразу в Осло.

— Надо будет, напишем и в Ослу, — сердито пробурчала тетка Лида, недовольная моими возражениями.

Я дальше спорить не стал и пригласил тетку Лиду за стол. Чай пили молча, думая каждый о своем.

Летом были у нас московские социологи, изучавшие общественное мнение, или, как это теперь называется, «менталитет электората». Надо сказать, что уже первые опросы населения показали, что московская социология имела представление о настроениях и думах сельского люда, подобное тому, какое тетка Лида имела об устройстве и компетенции новых властных структур в районе. Особенно поразило науку, что среди колхозников фактически не нашлось желающих воспользоваться дарованными свободами и выйти из колхоза и взять в собственность землю, что среди политических деятелей прошлого наибольшей популярностью пользуются Маленков и Брежнев: один — за то, что прирезал земли к огородам и снял налоги, другой — за то, что «сам жил и другим давал», что самый желаемый политик будущего — Сталин.

Не уверен, что результаты этой социологической экспедиции повлияли на менталитет наших ведущих политиков. Судя по всему, те и другие живут каждый сам по себе и думают также каждый свою думу.

Вот и тетка Лида, едва напившись чаю, говорит:

— Сталина теперь надо бы на правление! Я спешил:

— И ты туда же. Вы же здесь сплошь раскулаченные и высланные. Давно ли ты сама Сталина-то ругала?

— Что с того. Я за порядок. Ты погляди, что деется! Работать некому — все в спекулянты подались. Кругом одне брокеты да хермеры. Сахар — три тыщи, хлеб — полторы. Мужики — все, как есть, поспились. Ежовы рукавицы надобны.

Пронеси, Господи! Как же так дожили мы, что из одних тенет, да в большие. Что за' демократию построили, ставшую лучшим пропагандистом и агитатором за социалистическое, умытое слезами и кровью прошлое?

Да и то верно. Вот уже сколько лет это безостановочное падение. И безверие. А дай хотя бы малую надежду, хотя бы самую малую подвижку к лучшему! Каким бы новым светом озарился мир, какие силы народные были бы вызволены к жизни!

Проскрипели двери. Новая гостья на пороге — Нина Ивановна Крюкова, пустившая на днях под нож всю немалую живность на своем дворе. Еще с порога кричит:

— Толька! Ты там не чул, в Москве-то! Думают оне совецку власть восстанавлеть али нет? Гнать всех этих правителей, жуликов, спекулянтов, кулачье. А идти надо по пути, какой завещали нам наши вожди Каре Марс и Финдрих Энгельс.

Очерк М. П. Любимова, в прошлом советского разведчика, в настоящее время известного писателя и публициста, интересен прежде всего оригинальностью замысла и мастерством его воплощения. По существу, это антиочерк, очерк-мистификация. Автор сообщает о вымышленных фактах как о действительно имевших место, при этом предлагая весьма своеобразную интерпретацию тех процессов, которые в последнее десятилетие происходили в стране. Персонажами очерка являются всем известные государственные и политические деятели, в текст введены якобы подлинные «совершенно секретные» документы. Сам автор выступает в роли активного участника описываемых событий.

Автор учитывает, что читателям хорошо известны реалии современной жизни и факты биографии действующих лиц. А поскольку очерк написан с соблюдением «законов жанра», вполне естественно складывается впечатление полной достоверности его содержания. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что один из «фигурантов» очерка обратился в редакцию издания, опубликовавшего это произведение, с резким опровержением.

М. П. Любимов. Операция «Голгофа». Секретный план перестройки[128]

В тот мрачноватый февральский вечер 1983 года я смотрел телевизор. Время тогда было спокойное, хотя и проникнутое сдержанными ожиданиями: в ноябре 1982 года умер Леонид Ильич и Юрий Владимирович Андропов был избран Генеральным секретарем ЦК.

Раздался телефонный звонок — за день их хватало, — но когда я взял трубку и услышал голос собеседника, то почувствовал смутное волнение.

— Добрый вечер, Михаил Петрович, не узнаете? — раздалось в трубке.

— Извините, не узнаю, — ответил я сухо (не люблю, когда не представляются).

— Неужели вы не помните свои аналитические записки с прогнозами? — Собеседник выдержал паузу, дав мне возможность оправиться от шока.

— Юрий Владимирович?! Вы?!

... Еще бы мне не помнить эти злосчастные аналитические записки, с них все и началось! В 1980 году я возглавлял отдел прогнозирования в Первом Главном управлении КГБ (ныне переименованном в Службу внешней разведки). Именно по указанию самого Андропова в моем отделе был начат аналитический прогноз всех возможных вариантов развития Советского Союза на самых современных западных ЭВМ. Задействованы были не только информационные системы КГБ, Министерства обороны (особенно Главного разведывательного управления), Госплана и Совета Министров, но даже АСУ святая святых в нашей стране — ЦК КПСС. В работе использовались самые современные американские и отечественные методики, в программах предусматривалось воздействие многотысячных внешних и внутренних факторов, определявших развитие СССР.

В результате после некоторого отсева мне на стол легли десять вариантов, все они заканчивались полной экономической и политической катастрофой нашей страны — ни одного благополучного исхода, признаться, этого я не ожидал.

Не без некоторых сомнений я передал документы на прочтение начальнику Управления Владимиру Александровичу Крючкову, человеку требовательному, но справедливому.

Владимир Александрович держал документы две недели, что случалось крайне редко, и, наконец, со вздохом вернул их мне.

— Будете лично докладывать Председателю, — распорядился он холодно. Было совершенно очевидно, что и Крючков не хочет «подставляться», известно, что на Руси гонцам с дурной вестью всегда рубят головы.

Уже на следующий день я выехал из нашей штаб-квартиры в Ясенево в приемную Председателя на Лубянке. Принял он меня нормально и выслушал чрезвычайно внимательно, хотя, признаться, я ожидал острой дискуссии и даже разноса за плохие прогнозы. Он был молчалив, однако дружелюбно со мной попрощался.

То-то было мое удивление, когда через две недели меня вызвали в Управление кадров и сообщили об увольнении по выслуге лет, при этом по приказу, подписанному Андроповым, я был вычищен из резерва КГБ и даже лишен ведомственной поликлиники — жестокость необычайная...

— Михаил Петрович, сейчас время позднее, но не могли бы вы ко мне заехать?

— Конечно, Юрий Владимирович! — ответил я сразу. Сердце мое забилось от волнения: как еще мог чувствовать себя пенсионер, выброшенный на мусорную свалку и вдруг теперь... — Прямо на Лубянку?

— Нет. В Колпачный. Машину за вами в целях конспирации я посылать не буду Проверьтесь, нет ли за вами «хвоста». Хорошо?

— Так точно, Юрий Владимирович! — Долгая служба в разведке отучила меня от лишних вопросов, особенно по телефону.

В представительском особняке в Колпачном переулке, где жил когда-то шеф «СМЕРШа» Виктор Семенович Абакумов, расстрелянный после смерти Сталина, я бывал неоднократно на различных переговорах с руководителями разведок социалистических стран.

Через час я уже нажимал кнопку у входа в особняк. К моему великому удивлению, дверь мне открыл сам Юрий Владимирович.

— Не замерзли? — Он ласково улыбался. Мы сразу же прошли на второй этаж, в кабинет орехового дерева, уставленный стеллажами с книгами, и расположились в креслах. Юрий Владимирович сразу же включил самовар и вынул из буфета печенье и сушки. — Ну, как вам на пенсии?

— Как вам сказать... Вот из поликлиники выперли...

— Я сознательно постарался вас изолировать от чекистской среды, — улыбнулся Андропов. — Вы не очень на меня обиделись?

Я промолчал.

— Ну, тогда извините меня! Вы поняли, почему вас уволили?

— Думаю, из-за моих прогнозов, — прямо сказал я, ожидая бури.

— Ваших великолепных прогнозов, — поправил Андропов, повергнув меня в изумление. — Ничего ужаснее я не читал, честно говоря, после этого я не спал несколько ночей. Однако они положили конец моим сомнениям. Выхода нет. Вы готовы выполнить мое задание особой важности?

— Несомненно, — ответил я совершенно искренне, ибо, скажем честно, всегда боготворил Юрия Владимировича.

— Я задал этот вопрос для формы, — улыбнулся Юрий Владимирович. — Слава Богу, я знаю все о вашей жизни и ваших настроениях, даже, наверное, больше, чем знаете вы сами...

В последнем сомнений у меня не было: после пенсии я явственно почувствовал, что нахожусь в активнейшей разработке, квартира прослушивалась, и всю мою жизнь контролировало наружное наблюдение.

— Все, что вы предсказали, — ужасная правда, — продолжал Андропов. — Этот процесс необратим, еще Лев Давидович Троцкий предвидел разложение партии и термидор. Наша с вами стратегическая задача — восстановить истинный социализм, избавившись от всех наслоений прошлого.

— А вы уверены, что он нужен нашему народу, Юрий Владимирович? — позволил я себе некоторую идеологическую дерзость.

— Я убежден в том, что эта страна создана для коллективного общежития. Большинство народа может жить не иначе как за счет энергичного и талантливого меньшинства. Эту массу невозможно заставить работать, более того, она сразу начинает бунтовать. Какой выход? Уничтожить почти весь народ? Но это сталинщина! Остается единственное: создать новое общество.

— Извините меня за откровенность, Юрий Владимирович, но ваши первые шаги на ниве генсека, на мой взгляд, не ведут ни в малейшей степени к этому. Неужели вы думаете, что, ловя на улице бездельников и строго учитывая время прихода на работу, мы подвигнем людей на строительство социализма? А ваше решение о снижении цены на водку, завоевавшее популярность в народе...

— Цинично? — спросил Андропов, улыбаясь.

— Да! — воспалился я.

— Вы уяснили нашу стратегическую задачу, но пока не поняли пути ее достижения. Система умерла, и восстановить ее невозможно, да и не надо, зачем нам нужен живой труп? Задача состоит в том, чтобы окончательно уничтожить ее и построить на ее месте истинный социализм, который поддерживал бы весь народ! Весь народ, причем на свободных выборах!

— Признаться, Юрий Владимирович, я не совсем вас понимаю. Не будет ли это опасной маниловщиной — поверить в социалистический энтузиазм народа?

— Вот тут мы и переходим к сути операции. Любовь к социализму вырастет у нас из ненависти к капитализму. Поэтому вам поручается составить план внедрения капитализма в СССР, причем не мягкого, шведского социал-демократического типа. Мы должны ввергнуть страну в дикий, необузданный капитализм, где царит закон джунглей.

Председатель внимательно посмотрел на меня.

— Я все понял, Юрий Владимирович. Но не слишком ли это будет большим испытанием для нашего народа?

— Конечно, невероятно большим, но иного пути нет! Неужели вы считаете, что наша жалкая пропаганда может пробудить ненависть к капитализму? Только собственная практика. Для того чтобы прочувствовать пирог, его нужно съесть — это еще папаша Фридрих (он имел в виду Энгельса. — Авт.) писал. В ваше распоряжение я передаю все свои личные шифры и право полностью использовать и наше наружное наблюдение, и подслушивание, и необходимую агентуру. Естественно, счета и здесь, и в западных банках. Вы так и останетесь в тени, прикрытия будете выбирать себе сами в зависимости от обстоятельств... Вам не нравятся мои любимые сушки, Михаил Петрович? Что-то вы ничего не едите... — Юрий Владимирович пристально смотрел на меня сквозь очки.