Февраля 1554 года, Уайтхолл-Палас

При дворе почти нет возможности остаться наедине, а во внутренних покоях ее величества всегда находятся слуги. Королева никогда не бывает одна, даже когда спит или отправляет естественные потребности. И потому, если неожиданно появляется донельзя мрачная матушка и тащит меня в аванзал, откуда бесцеремонно выпроваживает двух слуг, сказав, что нам нужно поговорить без свидетелей, я понимаю, что дело серьезное. Но насколько все серьезно, я и представить себе не могла.

— Я только что от королевы, — говорит мама, и я, к своему ужасу, вижу, что глаза ее, обычно такие серьезные и внимательные, полны слез. Я прежде никогда не видела свою мать плачущей — никогда! — Катерина, я бы хотела смягчить удар, но боюсь, что это невозможно. Джейн и Гилфорд будут преданы смерти. — Она всхлипывает.

Я теряю дар речи. Такое чувство, что весь мир вокруг рушится.

Я чуть не падаю в обморок, но мама вовремя поддерживает меня. Она кладет руки мне на плечи и обнимает меня с несвойственной ей нежностью.

— Но королева дала слово! — всхлипываю я. — Мы поверили ей. Разве она может нарушить свое обещание?

— Времена изменились. — Мама сажает меня на табуретку, а сама чуть ли не падает на стул; ее колотит как в лихорадке. — Я не знаю, что делать. Никогда не чувствовала себя такой беспомощной. Ладно твой отец — это я могу пережить. Но Джейн! Она еще совсем ребенок. И делала только то, что требовали от нее мы. Господи, прости меня за то, что согласилась на глупые, преступно глупые планы Нортумберленда!

Мы обе начинаем рыдать, беспомощно обнимая друг друга, ошеломленные внезапно обрушившейся на нас трагедией.

Наконец слезы у меня заканчиваются, и я чувствую себя так, словно меня высадили на какой-то незнакомый берег, где все лишено какого-либо смысла.

— Джейн невиновна, — говорю я. — Она не может быть наказана за это.

— Королеве это прекрасно известно, — отвечает миледи, вытирая глаза. Она постепенно приходит в себя и пытается стать прежней — уверенной в себе, практичной женщиной, какой я ее всегда знала. — Ее величество капитулировала — советники Марии после этого бунта и слышать не хотят о милосердии, — с горечью продолжает мама. — Она подписала оба смертных приговора. И сказала: единственное, что в ее силах, — это сообщить страшную новость мне лично. Королева плакала и уверяла, что меньше всего желала такого развития событий, но теперь у нее нет выбора. Но она пообещала сделать все возможное, чтобы добиться отсрочки приговора. Завтра она пошлет в Тауэр настоятеля Вестминстерского аббатства, и тот попытается убедить Джейн перейти в католичество. Если она согласится, ей сохранят жизнь.

Я помню, насколько неколебима Джейн в вопросах веры, помню ее язвительные замечания в адрес папы римского и кардиналов, ее презрение к тем, кто ради земных благ жертвует своей религией. Господи милостивый, пусть она хотя бы теперь перестанет быть такой упрямой!

— Ах, миледи, неужели вы думаете, что она согласится?

— Я всей душой надеюсь на это. Но Джейн всегда была дерзкой девочкой с очень

трудным характером. Я молюсь о том, чтобы Господь наставил ее и она приняла верное решение.

Господь и в самом деле наставил мою сестренку, и она приняла верное решение — верное для себя, но не для нас. То, что она — молодая и симпатичная семнадцатилетняя женщина, у которой вся жизнь впереди, — предпочла смерть, не пожелав поступиться своей верой, которая не так уж и сильно отличается от католической, выше моего понимания. Неужели Джейн совсем не думает о нас, о тех, кто любит ее, кому приходится терпеть из-за нее адские мучения? Одно словечко — всего одно, и ее жизнь была бы спасена. Почему она не смогла произнести его? Почему?

Мне приносят письмо от Джейн. После коротких дней ее правления, когда мы виделись в последний раз — теперь кажется, что это было так давно, в другой жизни, — я получаю от сестры первую весточку. И вероятно, последнюю. Я хватаю письмо, надеясь прочесть, что она передумала, но Джейн, напротив, напоминает мне, что Новый Завет стоит значительно дороже всех драгоценных камней и даст мне больше, чем земли нашего несчастного отца, земли, которые мы наверняка потеряем, когда его осудят за измену. Она считает себя избранницей Господа и заверяет, что будет идти по праведному пути, даже если это грозит мученичеством. Я чувствую себя вдвойне несчастной оттого, что моя бедная сестренка умрет, думая, будто я убежденная протестантка, тогда как на самом деле я предала веру своего детства вместе с идеалами, в которых она свято убеждена и за которые готова заплатить самую высокую цену.

Читая письмо, я вдруг понимаю, что Джейн уже нет с нами.

«Живи в готовности к смерти. Не уповай на то, что юный возраст — залог долгих лет впереди, ибо, если того пожелает Господь, умирают и молодые и старые. Не жалей себя и учись умирать. Отвернись от мира, отвернись от дьявола, презри плоть. Неси свой крест. Что касается моей смерти, то возрадуйся вместе со мной — ведь я буду избавлена от тяжких грехов и окажусь там, где никакие грехи невозможны. Прощай, дорогая сестренка. Доверься Господу, Он единственный должен поддержать тебя.

Твоя любящая сестра Джейн Дадли»

Письмо падает на пол. Я вижу двух маленьких девочек: вот они топают своими босыми ножками по ручейку, который течет через сад Бредгейта; играют в прятки среди дубов Чарнвудского леса; учатся танцам; жмутся друг к дружке перед лицом разгневанных родителей. Я представляю себе Джейн — такой, какой в последний раз видела ее: стройную и серьезную, с роскошными длинными рыжими волосами, бронзовой кожей и извечными веснушками, которые так огорчали мою сестренку всю ее жизнь. Ее недолгую и не слишком счастливую жизнь, которая совсем скоро оборвется; раз — и не станет этого живого, своенравного существа по имени Джейн Грей, вместе со всеми ее надеждами, страхами, мечтами и многим другим, что имеет для нее значение.

Я вспоминаю, что должна прислуживать королеве. Я опаздываю. Смотрю на себя в зеркало, не уверенная, можно ли в таком виде являться к ее величеству. Я едва себя узнаю —

такое у меня изможденное лицо. Глаза покраснели от слез, волосы под чепцом тусклые и безжизненные. Я без особого успеха приглаживаю их, плескаю водой из таза в лицо, отчаянно стараюсь взять себя в руки.

Войдя в апартаменты королевы, я вижу рядом с ней пожилого священника.

— Леди Катерина, это Фекенхам, настоятель Вестминстерского аббатства, — говорит она мне. — Я просила его прийти, потому что он был у вашей сестры. От души надеюсь, что он сможет вас утешить.

Я смотрю на него — таких добрейших глаз мне еще не доводилось видеть.

— Как моя сестра, отец настоятель? — спрашиваю я.

— Тверда, к сожалению, в своей решимости и вере, — с глубокой печалью отвечает старик. — Я сделал все, что мог, чтобы убедить леди Джейн, но она не пожелала отказаться от своего Бога. Безусловно, Он для нее опора, в которой она черпает силы. Ваша сестра заявила, что не хотела бы, чтобы я искушал ее свыше сил, но, несмотря на все уговоры, осталась верна своей вере. Ее неколебимость — пример для всех нас, даже если эта неколебимость основана на заблуждении.

— Джейн искренне в это не верит, — замечаю я, и королева бросает на меня внимательный взгляд.

— Да, — соглашается настоятель; в его тихом, чуть хриплом голосе слышна искренняя печаль. — Она сказала, что не хочет продлевать свои дни, что не боится смерти и готова встретить ее, если таков приказ королевы. — Старик замолкает и смотрит на меня с бесконечным состраданием. — Времена, в которые мы живем, кажутся ей столь омерзительными, сказала мне леди Джейн, что больше всего на свете она жаждет смерти.

На лице королевы при этих его словах отражается такое неподдельное страдание, что я нахожу в себе силы сочувствовать ей.

— Катерина, — обращается она ко мне без излишних формальностей, — я должна объяснить тебе кое-что. — Она ласково берет мои руки в свои, и в глазах у нее тревога. Я испытываю странное чувство: словно бы Мария больше не королева и я не ее подданная. А мы — всего лишь две женщины, связанные общей трагедией.

— Поверь, я не желаю смерти твоей сестры, — говорит она, и ее глаза наполняются слезами. — Меня к этому вынуждают Совет и Испания. Они не позволят королю Филиппу жениться на мне, пока страна не будет очищена от изменников. Я прекрасно знаю, что Джейн не изменница, но тем не менее она приняла корону, которая по праву принадлежала мне, и последний мятеж, который отчасти возглавлял и твой отец, был поднят от ее имени. Это чуть не стоило мне трона, как не устают повторять члены Совета. У меня нет выбора! Но я хочу, чтобы ты знала: я предприняла все, что было в моих силах, чтобы спасти твою сестру. — Она сжимает мои руки и нервно сглатывает. — Я отправила моего дорогого настоятеля Фекенхама к Джейн, чтобы убедить ее принять истинную веру. Завтра по моему распоряжению твою сестру осмотрят опытные дамы, чтобы установить, не беременна ли она, — в этом случае я опять же смогу ее помиловать. Но боюсь, что это тщетная надежда. Они с лордом Гилфордом вот уже несколько месяцев не были вместе. Так что, да поможет мне Господь, выбора у меня нет! Но сейчас я говорю тебе, Катерина, что до конца своих дней буду сожалеть о ее смерти. Джейн ведь мне родня… и она так молода.

Я отворачиваюсь, начисто позабыв обо всех правилах придворного этикета. Слезы переполняют меня; я боюсь, что разрыдаюсь, и тогда меня уже будет не остановить. Хоть и с огромным трудом, но я все-таки беру себя в руки.

— Мадам… — Голос у меня срывается. До этого мгновения я не осмеливалась задавать вопросы. — Когда… когда это случится?

— Завтра утром, — отвечает королева. Щеки ее влажны от слез. — Твоя мать знает.

— Я обещал вашей сестре, что буду сопровождать ее на эшафот, — говорит настоятель Фекенхам. — Это все, что я могу для нее сделать, и леди Джейн хочет, чтобы я присутствовал при казни, хотя и думает, что на небесах мы никогда не встретимся.

Для меня это уже слишком. Забыв о присутствии ее величества, я падаю на руки настоятеля и начинаю выть, как сумасшедшая.

— Успокойтесь, дитя. Я обязательно буду там, — утешает он меня. — Я буду с вашей сестрой до самого конца.

Кейт