Глава LXV

Моро, 3

В начале пятидесятых годов в квартире, купленной позднее мадам Моро, жила загадочная американка, которую за красоту, белизну волос и окружавшую ее таинственность прозвали «Лорелеей». Она представлялась как Джой Слоубёрн и жила одна в этих огромных хоромах под безмолвной охраной шофера-телохранителя, отзывавшегося на имя Карлос, маленького коренастого филиппинца, неизменно одетого в безупречно белые костюмы. Иногда его встречали в магазинах деликатесов, где он покупал засахаренные фрукты, шоколад и прочие сласти. Ее же на улице не видели никогда. Их ставни были всегда закрыты, она не получала корреспонденции, а дверь открывалась лишь для доставщиков уже готовых обедов и ужинов или цветочников, которые каждое утро приносили охапки лилий, аронников и тубероз.

Джой Слоубёрн выходила лишь с наступлением ночи и уезжала в длинном черном «Понтиаке», которым управлял Карлос. Жильцы дома видели, как она проходила, ослепительная, в почти оголяющем спину вечернем платье из белого фая с длинным шлейфом, с норковой пелериной, перекинутой через руку, большим веером из черных перьев и копной волос несравненной белизны, искусно заплетенных и увенчанных алмазной диадемой; ее удлиненное в совершенный овал лицо с узкими, почти жестокими глазами и почти бескровными губами (хотя в то время красная помада была очень модной) завораживало соседей, которые вряд ли смогли бы сказать, привлекало их это очарование или отпугивало.

О ней распускали самые фантастические слухи. Говорили, что по ночам она устраивает пышные, но бесшумные приемы, что какие-то мужчины прокрадываются к ней незадолго до полуночи, с трудом таща на себе огромные мешки, рассказывали, что в квартире живет третий, невидимый человек, который не имеет права ни выходить за дверь, ни показываться на люди, а из каминных вентиляционных каналов иногда доносятся ужасные «привиденческие» звуки, от которых перепуганные дети вскакивают ночью с постели.

Как-то апрельским утром тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года стало известно, что накануне Лорелея и филиппинец были убиты. Убийца сам сдался в полицию: им оказался муж американки, тот самый третий жилец, о существовании которого некоторые подозревали, хотя никогда его не видели. Его звали Блант Стенли, и сделанные им признания позволили пролить свет на странное поведение Лорелеи и двух ее спутников.

Блант Стенли был высок, красив, как герой вестернов, и имел ямочки на щеках, как Кларк Гейбл. Он служил офицером американской армии и однажды вечером тысяча девятьсот сорок восьмого года в мюзик-холле городка Джефферсон, штат Миссури, встретил Лорелею; дочь датского пастора, эмигрировавшего в Соединенные Штаты, Ингеборг Скрифтер, — так ее звали на самом деле, — взяла себе псевдоним Флоренс Кук — так звали знаменитую женщину-медиума последней четверти девятнадцатого века, — объявила себя ее перевоплощением и выступала с сеансами ясновидения.

Они полюбили друг друга с первого взгляда, но их счастье оказалось недолгим: в июле пятидесятого года Бланта Стенли направили в Корею. Его страсть к Ингеборг была столь сильна, что, едва прибыв на место и осознав, что жизнь вдали от жены невозможна, он сбежал, чтобы к ней вернуться. Просчет заключался в том, что Стенли дезертировал не во время увольнительной, — хотя увольнительной ему все равно не давали, — а с боевого задания, командуя патрульным отрядом в районе тридцать восьмой параллели: он бросил одиннадцать рядовых, обрекая их на верную гибель, а сам вместе с филиппинским проводником, — которым был не кто иной, как Карлос, которого на самом деле звали Аурелио Лопес, — в результате труднейших испытаний добрался до Порт-Артура, а оттуда переправился на Формозу.

Американцы решили, что патруль попал в засаду, солдаты погибли, а лейтенант Стенли и его филиппинский проводник были взяты в плен. Спустя годы, когда эта история приближалась к своей плачевной развязке, службы канцелярии Главного штаба сухопутных войск все еще разыскивали мадам (предположительно вдову) Стенли для того, чтобы вручить ей (возможно, посмертную) награду — Medal of Honor, причитавшуюся ее пропавшему без вести супругу.

Блант Стенли оказался во власти Аурелио Лопеса и очень быстро понял, что тот рассчитывает этим воспользоваться: как только они оказались в безопасном месте, филиппинец предупредил лейтенанта, что подробное описание его дезертирства изложено на бумаге и в запечатанном конверте передано юристам, которым надлежало ознакомиться с ним, если в течение определенного срока Лопес не будет подавать признаков жизни. Затем он потребовал десять тысяч долларов.

Бланту удалось связаться с Ингеборг. Выполняя его указания, она продала все, что могла продать, — их машину, их трейлер, немногочисленные драгоценности — и приехала в Гонконг, где ее ожидали муж и его проводник. Заплатив Аурелио Лопесу, они остались вдвоем, имея на руках долларов шестьдесят, которых все же хватило на то, чтобы добраться до Цейлона, и там им удалось найти мизерный ангажемент в кинотеатре с развлекательной программой: в перерыве между документальным фильмом и игровой картиной экран закрывался занавесом с блестками, и объявлялось выступление Джой и Иеронимуса, знаменитых прорицателей из Нового Света.

В своем первом номере они использовали два классических трюка ярмарочных волшебников: Блант, в роли факира, с помощью цифр, выбираемых якобы наугад, угадывал загаданное; Ингеборг, в роли ясновидящей, процарапывала стальным пером желатиновый слой фотографической пластины с изображением Бланта, а на теле партнера, в точности повторяя процарапанную линию, появлялся кровавый шрам. Обычно сингальская публика обожает подобные зрелища, но именно это она игнорировала, и довольно скоро Ингеборг поняла, что ее мужу, вне всякого сомнения, выгодно смотревшемуся на сцене, нельзя было ни в коем случае открывать рот, разве что для извлечения двух-трех невнятных звуков.

Из этого-то ограничения родилась и быстро оформилась идея их следующего номера: после разных упражнений в ясновидении Ингеборг погружалась в транс и, общаясь с запредельным, вызывала оттуда самого Озаренного, Сведенборга, «Северного Будду», облаченного в длинную белую тунику с розенкрейцерскими символами на груди; устрашающее явление мерцающего и светящегося, воспламеняющегося и дымящегося привидения сопровождалось громом и молниями, искрениями, вспышками, испарениями и всевозможными излучениями. Сведенборг ограничивался неразборчивым бормотанием или двумя-тремя заклинаниями в духе «Атча Ботатча Саб Атча», которые Ингеборг переводила загадочными фразами, произнесенными сдавленным сипящим голосом:

— Я пересек моря. Я в каком-то большом городе, у подножия какого-то вулкана. Я вижу комнату, а в ней — мужчину: он пишет, на нем широкая черная рубаха в желтых и белых узорах; он кладет письмо в сборник стихов Томаса Деккера. Он встает; часы, украшающие камин, показывают один час, и т. д.

Их номер, основанный на традиционных для подобных зрелищ сенсорных и психологических средствах воздействия — зеркальные отражения, дымовые эффекты от соединений угля, серы и селитры, оптические иллюзии, звуковое сопровождение, — сразу же получил признание, и уже через несколько недель некий импресарио предложил им выгодный контракт на работу в Бомбее, Ираке и Турции. Именно там, во время выступления в ночном клубе Анкары под названием «Gardens of Heian-Куô», и произошла встреча, предопределившая всю их дальнейшую карьеру. После спектакля в ложу Ингеборг вошел мужчина и предложил ей пять тысяч фунтов стерлингов, если она согласится в его присутствии вызвать Дьявола, а точнее Мефистофеля, с которым он желал бы заключить классический пакт: душа в обмен на двадцать лет абсолютной власти.

Ингеборг согласилась. Вызвать Мефистофеля было не сложнее, чем вызвать Сведенборга, даже если это появление должно было состояться в присутствии одного-единственного свидетеля, а не перед десятками или сотнями зрителей, которые веселились или пугались, но не имели личной заинтересованности и уж во всяком случае сидели слишком далеко от места действия, чтобы суметь — если вздумается — проверить какие-либо детали. И если этот особый зритель поверил в явление «Северного Будды» до такой степени, что рисковал пятью тысячами фунтов ради встречи с Дьяволом, то ничто не мешало исполнить его пожелание.

Итак, Блант и Ингеборг переехали на специально снятую виллу, где, учитывая специфику заказа, пришлось изменить всю мизансцену. В назначенный день и указанный час мужчина стоял у дверей виллы. Подчиняясь строжайшим указаниям Ингеборг, он в течение трех недель старался не выходить из дома до наступления тьмы, питаться лишь вареными зелеными овощами и фруктами, очищенными неметаллическим ножом, пить лишь экстракт из цветов апельсинового дерева и настои из свежей мяты, базилика и душицы.

Слуга из местных жителей провел прозелита в помещение почти без мебели, окрашенное матовой черной краской и тускло освещенное желтовато-зеленым пламенем от расширяющихся кверху светильников. В центре комнаты висел медленно вращавшийся вокруг своей оси шар из граненого хрусталя, тысячи мельчайших граней которого едва заметно отбрасывали сверкающие блики. Под ним, в высоком кресле темно-красного цвета сидела Ингеборг. Приблизительно в метре от нее, чуть справа, на круглых камнях, лежащих прямо на полу, горел огонь, от которого шел густой и едкий дым.

Как того требовал обычай, мужчина принес в коричневато-сером тряпичном мешке черную курицу, которой тут же завязал глаза, и зарезал ее над огнем, обратив свой взор на восток. Куриная кровь не затушила костер, а напротив еще больше усилила его жар: заплясали высокие голубые языки пламени, и молодая женщина в течение нескольких минут внимательно в них вглядывалась, не обращая на клиента никакого внимания. Наконец, она встала, собрала маленькой лопаточкой пепел и бросила его наземь перед креслом, где мгновенно появились контуры пятиконечной звезды. Тогда она взяла мужчину за руку, усадила в кресло, наказав сидеть прямо, не двигаясь и держа раскрытые ладони на подлокотниках. Сама встала на колени в центре пятиконечной звезды и пронзительным голосом начала декламировать столь же длинное, сколь и непонятное заклинание:

«Аl barildim gotfano deck min brin alabo dordin falbroth ringuam albaras. Nin porth zadikim almucathin milko prin al elmim enthoth dal heben ensouim: kuthim al dum alkatim nim broth dechoth porth min michais im endoth, pruch dal maisoulum hol moth dansrilim lupaldas im voldemoth. Nin hur diavosth mnarbotim dal goush palfrapin dush im scoth pruch galeth dal chinon min foulchrich al conin butathen doth dal prim».

По мере того как заклинание произносилось, дым становился все прозрачнее. Вскоре появились рыжеватые фумаролы, сопровождавшиеся потрескиванием и искрением. Затем голубоватые языки пламени вдруг взметнулись ввысь и почти тут же опали: позади огня, скрестив на груди руки, стоял и широко улыбался Мефистофель.

Это был скорее классический и даже несколько условный образ Мефисто. У него не было ни рогов, ни длинного раздвоенного хвоста, ни козлиных копыт; его зеленоватое лицо являло глубоко утопленные в глазницы темные глаза, густые иссиня-черные брови, заостренные усики и бороденку а ля Наполеон III. Из его неопределенного одеяния выделялись лишь кружевное жабо и жилет темно-красного цвета; все остальное скрывалось под большим черным плащом на красной шелковой подкладке, переливавшейся в полумраке.

Мефистофель не промолвил ни слова. Он лишь очень медленно склонил голову, поднеся правую ладонь к левому плечу. Затем вытянул руку над огнем, который теперь казался почти прозрачным, но источал очень едкий дым, и поманил к себе мужчину. Тот встал, приблизился и остановился перед Мефистофелем, по другую сторону огня. Дьявол протянул ему сложенный вчетверо пергамент, на котором был начертан десяток непонятных знаков, затем взял мужчину за левую руку, уколол его большой палец стальной иглой и, выдавив каплю крови, скрепил ею договор; в противоположном углу документа, своим левым указательным пальцем, должно быть, густо испачканным жирной сажей, он быстро поставил собственную подпись, напоминавшую большую, но почему-то трехпалую ладонь. Затем разорвал лист на две половины, одну положил в карман своего жилета, а другую с низким поклоном протянул мужчине.

Ингеборг пронзительно вскрикнула. Раздался звук сминаемой бумаги, что-то вспыхнуло, залив всю комнату ослепительным светом, ударил гром, и сильно запахло серой. Вокруг огня повалил густой и едкий дым. Мефистофель испарился. Обернувшись, мужчина вновь увидел сидящую в кресле Ингеборг; перед ней, на полу, пятиконечной звезды уже не было.

Несмотря на некую избыточность антуража и чрезмерную сухость исполнения, явление, кажется, соответствовало ожиданиям мужчины, поскольку он не только не торгуясь заплатил обещанную сумму, но спустя месяц, опять не представившись, дал знать Ингеборг, что один из его друзей, проживающий во Франции, питает сильное желание присутствовать при церемонии, похожей на ту, которую он сам имел честь наблюдать, и что этот друг готов дать ей пять миллионов французских франков и к тому же оплатить ее расходы по переезду и пребыванию в Париже.

Так Ингеборг и Блант очутились во Франции. Но, к несчастью для них, — не они одни. За три дня до их отъезда Аурелио Лопес, чьи дела складывались неудачно, приехал к ним в Анкару и потребовал, чтобы они взяли его с собой. Они не могли ему отказать. Втроем они поселились в большой квартире на втором этаже, еще заранее договорившись, что Блант не будет вообще показываться на людях. Было также решено не нанимать горничную и метрдотеля, а вместо этого использовать Аурелио, который под именем Карлоса выполнял бы функции шофера, телохранителя и слуги.

За два с лишним года Ингеборг вызывала Дьявола 82 раза, получая за это вознаграждения, размер которых доходил до двадцати, двадцати пяти, а один раз даже тридцати миллионов (старых) франков. В списке ее клиентов — шесть депутатов (трое из них действительно стали министрами, а один — всего лишь помощником госсекретаря), семь высших чиновников, одиннадцать руководителей предприятий, шесть генералов и высших офицеров, два профессора медицинского института, несколько спортсменов, немало известных кутюрье, владельцы ресторанов, директор газеты и даже один кардинал; остальные — деятели искусств, литературы и особенно театра. Все ее клиенты были мужчинами, за исключением одной негритянки, оперной певицы, которая мечтала спеть Дездемону; прошло не так много времени после подписания пакта с Дьяволом, как она осуществила свою мечту благодаря «негативной» постановке, вызвавшей настоящий скандал, но сделавшей знаменитыми певицу и режиссера: роль Отелло пел белый певец, все остальные роли исполняли негры (или загримированные белые), причем «переворачивались» также костюмы и декорации, и все, что было белым или светлым (например, платок и подушка, если взять два самых важных аксессуара), становилось темным или черным, и наоборот.

Никто никогда не подвергал сомнению «реальность» явления и законность пакта. Лишь однажды один из ее клиентов удивился тому, что у него по-прежнему была тень, и он по-прежнему видел себя в зеркале, и Ингеборг пришлось ему объяснить, что Мефистофель предоставил ему эту привилегию, дабы его «не распознали и не сожгли живьем на городской площади».

Насколько Ингеборг и Блант могли предположить, действие пакта оказывалось почти всегда благотворным: обычно одной уверенности во всемогуществе хватало для того, чтобы продавшие душу Дьяволу совершали чудеса, которые в принципе могли ожидать от себя самих. Во всяком случае, проблем с клиентами у супругов не было. Не прошло и трех месяцев после их прибытия в Париж, как Ингеборг уже приходилось отклонять непрекращающиеся предложения и устанавливать все более высокие тарифы, все более длительные сроки ожидания, все более строгие подготовительные испытания. Когда она погибла, ее «журнал заказов» был заполнен на год вперед, более тридцати претендентов ожидали своей очереди, а четверо из них, узнав о ее гибели, покончили собой.

Мизансцена явления не очень отличалась от той, что практиковалась в Анкаре, за исключением того, что теперь сеансы начинались уже не в темноте. Вместо расширяющихся кверху светильников стояли напольные, тяжелые на вид черные цилиндры с большими круглыми стеклянными лампами наверху, которые излучали яркий синий свет, слабеющий незаметно и позволяющий клиенту как следует убедиться в том, что в комнате кроме него и молодой женщины никого нет, а все выходы герметично закрыты. Регулировка яркости света и высоты пламени, обеспечение звукоизоляции для получения эффекта грома, активизация таблеток ферроцерия для создания искр на расстоянии, управление железными опилками и магнитами — все эти приемы трюкачества были усовершенствованы, а к ним добавлены новые, в частности, использование определенных насекомых отряда aphaniptera , обладающих фосфоресцирующим свойством и туманно-зеленым ореолом, а также употребление специальных духов и благовоний, что при смешении с постоянно густым ароматом лилий и тубероз создавало благоприятный для восприятия сверхъестественных явлений настрой. Этих ингредиентов никогда бы не хватило для убеждения человека мало-мальски скептического, но лица, принимавшие условия Ингеборг и выдерживавшие предварительные испытания, приходили в назначенный для пакта вечер уже готовые поверить.

К несчастью, профессиональный успех не избавлял Ингеборг и Бланта от Карлоса, который продолжал их шантажировать. Поскольку Ингеборг предписывалось говорить только по-датски, а также на некоем диалекте верхне-фризского языка, с помощью которого она изъяснялась с Мефистофелем, филиппинец сам договаривался с клиентами, а колоссальные суммы, которые те выплачивали, полностью забирал себе. Его надзор был постоянным, и, выходя за покупками, он заставлял бывшего офицера и его жену раздеваться, а их одежду запирал на ключ, опасаясь упустить этих куриц, несущих золотые яйца.

В тысяча девятьсот пятьдесят третьем году перемирие в Пханмунджоме вселило в них надежду на предстоящую амнистию, которая освободила бы их от этого невыносимого гнета. Но через несколько недель Карлос с торжествующей улыбкой на устах принес им уже устаревший номер газеты «Louisville Courrier-Joumal» (штат Кентукки): мать одного из солдат, служивших под началом лейтенанта Стенли, удивлялась тому, что не нашла имя Бланта Стенли в списке военнопленных, освобожденных северными корейцами. Встревоженное военное ведомство решило провести дополнительное расследование. Следственная комиссия еще не вынесла окончательное решение, но сделанные выводы уже позволяли выдвинуть предположение о том, что лейтенант Стенли — дезертир и предатель.

Ингеборг потребовалось несколько месяцев, дабы убедить мужа в том, что ему следует убить Карлоса, и тогда они смогут бежать. Апрельским вечером тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года Бланту удалось усыпить бдительность филиппинца и удавить его подтяжками.

Они обшарили всю квартиру и обнаружили тайник, в котором Карлос хранил более семисот миллионов наличными в разных валютах и драгоценностях. Они спешно собрали два чемодана и приготовились к отъезду, рассчитывая уехать в Гамбург, куда многие приглашали Ингеборг для устройства ее дьявольской коммерции, но перед выходом Блант машинально посмотрел в окно и сквозь ставни увидел двух мужчин, которые, как ему показалось, наблюдали за домом, — и запаниковал. Разумеется, угрозы Карлоса не могли быть приведены в исполнение за считанные секунды после его убийства, но Блант, не покидавший квартиру с тех пор, как в нее вошел, решил, что по распоряжению филиппинца за ними уже давно следят, и принялся отчитывать жену за то, что она этого не заметила.

По утверждению Стенли, именно во время этой ссоры Ингеборг, державшая в руке маленький пистолет, случайно погибла.

Блант Стенли был осужден во Франции за преднамеренное убийство, убийство, совершенное по неосторожности, публичное использование оккультных знаний (статьи 405 и 479 Уголовного кодекса), а также мошенничество. Затем он был выдворен из страны, доставлен в Соединенные Штаты, осужден военным судом за государственную измену и приговорен к смертной казни. Благодаря президентскому указу его помиловали, а высшую меру наказания заменили пожизненным заключением.

Очень скоро распространился слух, что он обладает сверхъестественными способностями и может вступать в связь — и сговор — с адскими силами. Почти все надсмотрщики и заключенные исправительного учреждения Абигоз (штат Айова), многие полицейские, судьи и политики просили его походатайствовать за них перед тем или иным злым духом для разрешения того или иного дела. Обустроили даже специальную приемную, чтобы там он мог принимать состоятельных людей, которые испрашивали аудиенции и приезжали со всех концов Соединенных Штатов. Менее богатым людям, не имевшим возможности оплатить подобную консультацию, за пятьдесят долларов предоставлялась возможность дотронуться до его тюремного номера 1 758 064176, соответствующего общему числу дьяволов в Аду, поскольку их демоническое войско состоит из 6 легионов, каждый из которых состоит из 66 когорт, каждая из которых состоит из 666 отрядов, каждый из которых состоит из 6 666 воинов. Всего за десять долларов можно было приобрести одну из его флюидных игл (это были старые использованные стальные иголки от патефона). Для многих общин, конгрегаций и конфессий Блант Стенли олицетворял Лукавого, и немало фанатиков совершили преступления в Айове с одной лишь целью — попасть в Абигоз и попытаться его убить. Но при пособничестве охранников и с помощью других заключенных он сумел создать свою личную охрану, которая его эффективно защищает вплоть до настоящего времени. Если верить сатирической газете «Nationwide Bilge», он входит в десятку самых богатых заключенных в мире.

Только в мае тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, когда тайна Шомон-Порсьен была уже разгадана, стало понятно, что двое мужчин, действительно наблюдавших за домом, являлись частными детективами, нанятыми Свеном Эриксоном для слежки за Верой де Бомон.

Из комнаты, в которой Лорелея вызывала Мефистофеля, и где позднее произошло двойное убийство, мадам Моро решила сделать кухню. Для нее дизайнер Анри Флери задумал авангардистскую инсталляцию, публично провозгласив ее прототипом кухни XXI века: намного обгоняя свое время, эта кулинарная лаборатория использовала самые замысловатые технические усовершенствования и была оснащена микроволновой печью, невидимыми самонагревающимися плитками, дистанционно управляемыми комбайнами, способными выполнять сложнейшие программы по подготовке и термической обработке. Все эти сверхсовременные устройства были хитро встроены в бабушкины комоды, чугунно-эмалированные печи времен Второй империи и антикварные лари. За навощенными дубовыми дверцами с медными накладками и засовами скрывались электрические мясорубки, электронные кофемолки, ультразвуковые фритюрницы, инфракрасные грили, полностью транзисторные электромеханические измельчители, дозаторы, миксеры и агрегаты для очистки овощей; однако заходящий на кухню видел лишь стены, выложенные дельфтской плиткой под старину, домотканые полотенца для рук, старые весы Роберваля, эмалированные кувшины с красненькими цветочками, аптекарские колбы, плотные скатерти в клетку, грубые полки, застеленные холщовыми майеннскими салфетками, на которых стояли кондитерские формочки, оловянные мерки, медные кастрюльки и чугунные котелки, а на полу — узорчатую плитку, чередующую белые, серые и охристые прямоугольники и местами украшенную орнаментом из ромбов, которая в точности копировала напольную мозаику в часовне одного вифлеемского монастыря.

Кухарка мадам Моро, крепкая бургундка родом из Парэ-лё-Моньяль по имени Гертруда, не поддалась на эти грубые уловки и сразу же заявила хозяйке, что она никогда не будет готовить на этой кухне, где все перепутано, и ничего не работает так, как она привыкла. Она потребовала окно, каменную раковину со стоком для воды, настоящую газовую плиту с конфорками, садок-фритюрницу, деревянную колоду для разделки мяса, и самое главное — закуток, чтобы хранить там свои пустые бутылки, свои плетенки для сыра, свои кошелки для фруктов, свои мешки с картошкой, свою миску для мытья овощей и свою корзинку для салата.

Мадам Моро приняла сторону кухарки. Уязвленному Флери пришлось убрать всю свою экспериментальную аппаратуру, сколоть кафель, демонтировать трубы и электрическую проводку, передвинуть перегородки.

Из антикварностей с патиной в духе французской кухни старых добрых времен Гертруда оставила те, которые могли ей пригодиться — скалку для пирогов, весы, коробку для соли, чайники, кастрюли, судки для рыбы, черпаки и разделочные ножи, — а все остальное распорядилась спустить в подвал. Из деревни она привезла кое-какую утварь и принадлежности, без которых не могла обойтись: кофемолку и круглый заварочный чайник, шумовку, цедилку, давилку, пароварку и коробку, в которой она всю жизнь держала свои стручки ванили, свои трубочки корицы, свои шляпки гвоздики, свой шафран, свое драже и свои цукаты из дягиля, ту самую старую квадратную жестяную коробку из-под печенья, на крышке которой маленькая девочка откусывает уголок песочного «Petit-Beurre».