ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ

Иррационалистическое направление в философии последней трети XIX - начала ХХ веков, выдвинувшее в качестве своего центрального понятия понятие “жизнь”, трактуемое как интуитивно постигаемую реальность, способную к саморазвитию. Источником всего сущего считается иррациональное начало - воля. Процесс жизни неподвластен омертвляющей, разлагающей аналитической деятельности рассудка, поэтому научное познание заменяется интуитивными, образно-символическими способами постижения жизненной реальности. Наиболее адекватным средством постижения и выражения жизни провозглашается искусство, поэзия, музыка. Одним из теоретических источников философии жизни явились идеи А.Шопенгауера. Основные представители философии жизни: Ф.Ницше, Г.Зиммель, В.Дильтей, О.Шпенглер, А.Бергсон.

НОВЫЕ АФОРИЗМЫ[29]

Вот почему каждый объект имеет лишь мнимое существование, как неуловимая тень. Ибо каждый объект существует лишь, поскольку небытие его находится в будущем, а не в настоящем, что однако при бесконечности времени – одно и тоже. Узнав эти истины, мы ужe не будем думать, что с нами играют в прятки, что в объекте есть нечто, непознаваемое умом и чувством (ибо есть лишь соединение в уме восприятий времени и пространства); мы не будем больше думать, что в основе мира есть нечто отличное от него, которое должно быть еще узнаваемо (ибо мир существует лишь, поскольку мы представляем его, а закон основания есть выражение ничтожества всех представлений). Напротив, теперь будет для нас очевидно, что мир не есть какой-то икс или проделка фокусника, что, следовательно, позади его искать нечего. Характер мира есть откровенность: он есть то, за что выдает себя, и для того, чтобы узнать его, надо только наблюдать то, что находится перед глазами. Характер мира был бы лжив, если бы представлением вещи не исчерпывалось вполне познание сущности ее и если бы для полного знания ее требовалось еще узнать нечто отличное от нее, причину ее. Такого рода знание, переходящее от одной причины к другой, есть конечное разумное, научное.

Философское же знание покоится в самом себе и отличается законченностью; оно есть платоническая идея, постигаемая путем ясного, объективного, наивного созерцания, причем каждая вещь представляется так, как она есть, высказывается на чистоту и не нуждается в исследовании причин по закону основания. Если мир не был откровенен, как могло бы искусство быть тем прекраснее, чем оно объективнее, наивнее? Но в таком случае могут спросить: “К чему тогда философия? Мир видят все, в этом вся мудрость и искать больше нечего”. На такой вопрос следует прежде всего ответить вопросом же: что такое истина и заблуждение вообще? – Мир не лжет. Постигая мир чувствами и умом, мы не можем заблуждаться, так же мало лжет и наше собственное сознание, ибо наше сознание это – мы сами.

Как же возможно заблуждение? Может заблуждаться только разум, заблуждение имеет место только в понятиях. Истина же есть отношение суждения к тому, что находится вне его. Мы заблуждаемся, когда соединяем понятия таким образом, что соединение это не имеет соответствия вне понятий. Таково например суждение: мир и мое я существуем лишь как следствие из причины. Материалом из которого должна быть создана философия, служат понятия; эти последние, а следовательно – и орган их – разум должны иметь для философа такое значение, как мрамор для ваятеля. Его дело и искусство заключается в том, чтобы весь мир, т.е. все представления и то, что внутри нас находится (не как представление, а как сознание) – изложить языком разума в соответствующих понятиях, т.е. верно воспроизвести in abstracto весь мир и внутреннее сознание. Когда это сделано, когда все, что находится в сознании, расчленено в понятиях, снова соединено в суждениях и изложено языком разума, - тогда получается законченная, неопровержимая, совершенно удовлетворительная система философии – род художественного произведения, материал которого состоит из понятий; и такая философия вполне объективна и наивна, как наивно настоящее произведение искусства. Но чтобы создать такую систему, философ должен, подобно художнику черпать из непосредственного источника – из мира и сознания, а не из понятий, как это делали многие лжефилософы вроде Фихте. <…>

Вывод понятий из понятий полезен и уместен в науке, но не в искусстве и философии. Все, что объективно, то гениально; только гений объективен. Этим объясняется полнейшая неспособность большинства людей к философии и жалкие попытки их в этом отношении. Плохие философы, неспособные к объективному созерцанию мира внешнего и внутреннего, сплетают свои системы из голых понятий, и эти системы также несостоятельны, как их авторы. Платон открыл ту глубокую истину, что только идеи действительны, т.е. вечные формы вещей, наглядные, адекватные представители понятий. Вещи во времени и пространстве суть лишь исчезающие, ничтожные тени. Вещи и их законы, по которым они возникают и проходят, составляют предмет науки; таким же предметом науки служат выводимые друг из друга понятия. Предметом же философии, как искусства, для которой понятия суть лишь материал, служат идеи всего того, что скрыто в сознании, что является в виде объекта, и он, подобно Адаму, дает каждому творению его название, т.е. вкладывает в мертвые понятия вечно живущие идеи, подобные тем застывшим формам, которые получает мрамор из рук ваятеля. И когда он найдет идею всего того, что есть и живет, и воспроизведет ее в своем творении, то неизбежно придет к отрицанию бытия. Ибо окажется, что идея бытия во времени есть идея о жалком состоянии: что бытие, как и сам мир, есть царство заблуждения, случайностей и зла; что тело есть воплощение хотения, вечно жаждущее и неутолимое, что жизнь есть непрерывно задерживаемое умирание, вечная борьба со смертью, которая в конце концов побеждает; что страждущее человечество и страждущая тварь есть идея жизни во времени; что хотение жить есть настоящее проклятие, причем порок есть сильнейшая степень этого хотения, а добродетель – слабейшая; окажется, наконец, как глупо бояться лишения жизни, так как хотение жить, к сожалению, уже есть сама жизнь, и если смерть и страдания не умерщвляют этого хотения, значит – сама жизнь течет вечно из неисчерпаемого источника – бесконечного времени, и воле жизни всегда присуща и жизнь, и смерть, как горькая придача ее. <…>

28. Поскольку философия не есть познание по закону основания, а есть познание идей, она должна быть отнесена к искусству; поскольку же она излагает идею абстрактно, а не интуитивно, - она может считаться знанием, наукой. Но, строго говоря, философия есть среднее между наукой и искусством или нечто соединяющее их. <…>

41. Для успехов философии ничего лучшего нельзя было бы придумать, как упразднить преподавание ее с кафедры. Этим устранилось бы одно из величайших зол, - именно то, что люди, жаждущие истины, должны обращаться за ней к тем, кто ищет себе кусок хлеба и, кроме интриг и происков, связанных с таким исканием, ни к чему не способен. Философия создана для немногих: только настоящий гений может двигать ее вперед. Что стало с философией после Канта, когда за нее принялись ординарные и экстраординарные философы – это известно всем.

42. Сообразовать философию с видами властей и делать ее орудием для добывания денег и должностей, по моему, все равно, что причащаться с целью утолить голод и жажду. <…>

45. Так как университетская философия предпочитает служить интересам власти, то как бы с ней не случилось то же, что обыкновенно случается с бесчестной девушкой, а именно – никто не захочет знать ее. <…>

46. Профессора философии забывают, что у философии совсем иная цель, чем воспитание будущих чиновников, пасторов и врачей.

(Шопенгауэр А. Новые афоризмы. - Минск, 1999. С. 49-65)

ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА[30]

Она [философия] всегда создает мир по своему образцу - она иначе не может. Философия - это и есть сама та потребность, то духовное стремление к власти, к “созданию мира”,... (к первопричине). <…>

Постепенно для меня прояснилось, чем таким была до сих пор любая великая философия, - исповедью своего сочинителя..., а сверх того прояснилось, что моральные (или аморальные) намерения составляют живой зародыш любой философии - из него произрос весь побег. На деле: объясняя, откуда повелись самые отвлеченнейшие метафизические утверждения философа, лучше (и разумнее) всего спращивать себя, куда все это (куда он) гнет - что за мораль он преследует своей философией? Соответственно я и не верю, будто “влечение к познанию” родило философию, а верю, что совсем иное влечение (как бывает всегда) воспользовалось этим самым познанием (или “обознанием”) как своим инструментом. А если рассмотреть основные влечения человека вот с какой стороны - в какой степени эти духи-вдохновители... уже вытворили здесь свои штучки, - то откроется, что любое влечение уже успело позаняться философией и что каждое с величайшей готовностью выдает себя за конечную цель бытия и за полноправного властелина всех прочих инстинктов. Ибо властолюбиво всякое влечение - и именно как таковое оно пытается философствовать. <…>

...Ïîäëèííûå “èíòåðåñû” ó÷åíîãî - îíè âñåãäà â êàêîé-íèáóäü åùå ñôåðå, íàïðèìåð, â ñåìüå, èëè â ïîëèòèêå, èëè â äîáûâàíèè äåíåã, è ïî÷òè ñîâåðøåííî áåçðàçëè÷íî, êóäà, ê êàêîìó ìåñòó íàóêè ïðèñòàâèòü åãî ìàëåíüêóþ ìàøèíêó è âî ÷òî ïðåâðàòèò ñåáÿ “ïîäàþùèé íàäåæäû” þíûé òðóæåíèê - â õîðîøåãî ëè ôèëîëîãà, èëè â ìèêîëîãà, èëè â õèìèêà, - îòíþäü åãî íå õàðàêòåðèçóåò, ÷åì îí ñòàíåò - òåì ëè, ýòèì ëè. Íàïðîòèâ, â ôèëîñîôå íåò è ñëåäà áåçëè÷íîãî, è îñîáåííî ìîðàëü åãî ðåøèòåëüíî è ðåøàþùèì îáðàçîì ñâèäåòåëüñòâóåò î òîì, êòî îí, ò.å. â êàêîì èåðàðõè÷åñêîì ïîðÿäêå óñòàíîâëåíû äðóã îòíîñèòåëüíî äðóãà ñàìûå ñîêðîâåííûå âëå÷åíèÿ åãî íàòóðû. <…>

Áðåãèòåñü, î ôèëîñîôû è äðóçüÿ ïîçíàíèÿ, è îñòåðåãàéòåñü ìó÷åíè÷åñêîãî âåíöà! È ñòðàäàíèÿ “ðàäè èñòèíû”!... Âåäü åñëè,... âû ðåøèòåñü âûñòóïèòü â ðîëè çàùèòíèêîâ èñòèíû íà çåìëå, ýòî îòíèìåò ó âàøåé ñîâåñòè è íåâèííîñòü, è ðàçáîð÷èâóþ íåéòðàëüíîñòü, çàðàçèò âàñ óïðÿìñòâîì, ñäåëàåò íåòåðïèìûì ê âîçðàæåíèÿì è êðàñíûì òðÿïêàì, âû ïîãëóïååòå, îçâåðååòå è îñòåðâåíååòå: äà ðàçâå “èñòèíà” òàêàÿ óæ áåççàùèòíàÿ è íåëîâêàÿ îñîáà, ÷òîáû íóæäàòüñÿ â àäâîêàòàõ!...  êîíöå êîíöîâ âû è ñàìè ïðåêðàñíî çíàåòå, ÷òî ðåøèòåëüíî âñå ðàâíî, äîêàæåòå ëè èìåííî âû ñâîþ ïðàâîòó, çíàåòå, ÷òî äî ñèõ ïîð íè îäèí ôèëîñîô íå äîêàçàë åùå ñâîåé ïðàâîòû. <…>

Íèêòî òàê ïðîñòî íå ñîãëàñèòñÿ ñ÷èòàòü íåêîå ó÷åíèå ïðàâäèâûì òîëüêî ïîòîìó, ÷òî îíî äåëàåò ëþäåé ñ÷àñòëèâûìè èëè äîáðîäåòåëüíûìè, - èñêëþ÷åíèåì ÿâÿòñÿ ðàçâå ÷òî óìèëüíûå “èäåàëèñòû”, âîñòîðãàþùèåñÿ äîáðîì, èñòèíîþ è êðàñîòîþ: ýòî ó íèõ â ïðóäó ïëàâàþò âñå ðàçíîâèäíîñòè ïåñòðûõ, íåëîâêèõ, äîáðîäóøíûõ æåëàòåëüíîñòåé. Ñ÷àñòüå, äîáðîäåòåëü - íå àðãóìåíòû. Íî äàæå è ðàññóäèòåëüíûå óìû ñêëîííû çàáûâàòü, ÷òî íåñ÷àñòüå è ïîðî÷íîñòü - íå êîíòðàðãóìåíòû. Íå÷òî äî êðàéíîñòè âðåäíîå è îïàñíîå ìîãëî áû áûòü èñòèííûì; è ìîãëî áû ñëó÷èòüñÿ òàê, ÷òî â ôóíäàìåíòàëüíîé óñòðîåííîñòè áûòèÿ çàëîæåíà ïîãèáåëü ëþäåé îò ïîëíîòû åãî ïîçíàíèé, òàê ÷òî òîãäà ñèëà óìà èçìåðÿëàñü áû òåì, ñêîëüêî “ïðàâäû” ñïîñîáåí îí âûíåñòè èëè, ÷òîáû ñêàçàòü ÿñíåå, äî êàêîé ñòåïåíè îí íóæäàåòñÿ â òîì, ÷òîáû èñòèíó ðàçæèæàëè, èñêàæàëè, óñëàùàëè, çàòóìàíèâàëè, çàíàâåøèâàëè. <…>

Возможно, хитрость и жестокость благоприятствуют возникновению сильного и независимого ума и философа - в большей степени, нежели податливое благодушие и искусство ко всему относиться легко, что так ценят, и по праву, в человеке ученом. Главное (надо об этом предупредить), не сужать понятие “философа” до пишущего книги философа - тем более такого, который в книгах излагает свою философию!

(Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Вопросы философии. - М., 1989. № 5. С.123, 126-127, 136-137, 144)

СУЩНОСТЬ ФИЛОСОФИИ[31]

Если к ответу на вопрос, в чем сущность порядка мыслей, подводимых под понятие философии, пытаются подойти с такой духовной позиции, которая сама не лежит в пределах философии, то потребность в уяснении этой формы знания не может быть удовлетворено. Ибо, в действительности, только внутри философии, с помощью ее понятий и средств, может быть определена сущность философии: она сама, так сказать, первая философская проблема. Никакая другая наука не ставит вопроса о своей природе в этой форме.

Философия, и только она, движется в своеобразном кругу, определяя с помощью свойственных ей форм мышления и познавательных целей те предпосылки, под условием которых стоят ее формы и цели. <…>

Это, в своем роде единственное, положение философии есть следствие, или, пожалуй, только выражение ее основной задачи: мыслить без предпосылок. <…>

Из этой беспредпосылочности, заложенной в самом существе философии, из этой внутренней автономности философского мышления с логической необходимостью вытекает такое следствие: свои проблемы она должна решать лишь собственными средствами, а если ей приходится определять свой предмет, цели и методы, то сделать она это обязана в своих же границах.

Из этого же следствия, в свою очередь, вытекает другое, еще более важное. Право и обязанность философии определять свой предмет с большей независимостью от данности, чем то бывает в других областях знания, приводить к различным формам постановки проблемы в разных философских учениях. Во всех других науках существует какая-либо общезначимая цель... Только в философии каждый оригинальный мыслитель определяет не только то, как он отвечает на известные вопросы, но также и то, как он ставит их - ставит не в смысле отдельных проблем, а вообще, как он спрашивает о философии. Например, Эпикур определяет ее, как средство к достижению блаженной жизни на основе разума. Для Шопенгауэра, она - стремление проникнуть с помощью представления в то, что само по себе представлением не является, т.е. по ту сторону мира эмпирических явлений, с которым имеют дело другие науки. Средневековая философия рассматривает философию как служанку богословия, как совокупность приемов для обоснования религиозных истин. Для кантианства философия есть критическое уяснение разумом самого себя, и она определяется, с одной стороны, как чисто этическое уразумение того, что в жизни человека обладает значением идеала, с другой же - как чисто познавательная переработка миропонимания, преодолевающая противоречия, заложенные в последнем. Это многообразие философских целеполаганий, которые можно было бы намного увеличить, недвусмысленным образом показывает, то, что хотя каждый философ как будто и ставит вопрос совершенно общо, не предрешая вовсе ответа на него – на деле он уже наперёд придаёт постановке характер, соответствующий ответу, который он хочет дать на вопрос. Индивидуальная окрашенность философского мышления препятствует возникновению общеобязательной цели, способной возвыситься над внутренней замкнутостью саморазвивающейся мысли. <…>

Но если всякое определение философии имеет смысл только в связи с философией отдельного мыслителя, чем же, в таком случае, оправдывается употребление одного и того же термина для обозначения столь различных уклонов мысли? <…>

Философские системы не заслуживают общего имени, если определять философию со стороны ее задач и содержания. Но возможно еще, что эта общность обоснована в творчестве философов – не в результатах их мышления, а в некотором решающем пункте... Речь идет о некоторой внутренней и формальной особенности философа, как такового, но эту особенность нужно понимать не психологически, как “жизненное призвание”, à – êàê ðåàëüíîå óñëîâèå ôèëîñîôñòâîâàíèÿ âîîáùå, õîòÿ è ñêëàäûâàþùååñÿ, åñòåñòâåííî, òîëüêî â ñâîåì äóõîâíîì îñóùåñòâëåíèè. Ôèëîñîôîì ìîæíî áûëî áû íàçâàòü òîãî, ó êîãî åñòü îðãàí äëÿ âîñïðèÿòèÿ è ðåàêöèè íà áûòèå â öåëîì.

Ñîáñòâåííî, öåëîñòíîñòü áûòèÿ â ñòðîãîì ñìûñëå ñëîâà íèêîìó íåäîñòóïíà: никто не может испытать ее воздействие на себя. Она может быть только воссоздана из отдельных отрывков, данных в действительности. …Это философское воссоздание единого объективного целого из фрагментов действительности, а также его дальнейшая достройка на этой основе является лишь потенцированной формой приема, имеющего всеобщее значение. Так же, например, из отрывочных источников вырисовывается перед историком целестный образ какого-нибудь характера, и этот образ он кладет в основу своего изложения. Даже самый обстоятельный источник не исключает здесь необходимости в некоторой внутренней интуиции целого: она обнаруживается, как проявление какой-то замечательной силы, возбуждаемой, впрочем, единичностями, к ней приспособленными. Если нужно как-либо обозначить эту силу, то можно было бы назвать ее способностью оцеления, тотализирования. Такая способность – если отрешиться от определенных степеней ее совершенства – является общей предпосылкой философствования вообще, в каких бы индивидуальных формах, выявляющихся уже в каждом определении философии, ни раскрывалась эта предпосылка.

…Понятие истины в философии отличается от этого понятия в области других наук. Она направлена не на объективность вещей, что является задачей науки в тесном смысле слова, - она выражает типические особенности человеческого духа, поскольку последний раскрывается в известном понимании вещей. Не согласование духовности с “ïðåäìåòîì”, êàê óãîäíî ïîíÿòîå, ÿâëÿåòñÿ çäåñü âîïðîñîì, îæèäàþùèì ðåøåíèÿ àäåêâàòíûì âûðàæåíèåì òîãî, ÷òî â íåì ïðåäñòàâëåíî ÷åëîâå÷åñêèì òèïîì, ðåàëèçóåòñÿ ëè ýòîò òèï â îïðåäåëåííîé êàòåãîðèè èíäèâèäóóìîâ, èëè æå ÿâëÿåò ñîáîé ýëåìåíò ïîñòîÿííî ïðèñóòñòâóþùèé â èçâåñòíîé ìåðå â êàæäîì èíäèâèäóóìå. Îäíàêî æå, ôèëîñîôèÿ âñëåäñòâèå ýòîãî íå åñòü åùå ïñèõîëîãè÷åñêàÿ èñïîâåäü, îíà íå ìîæåò áûòü ïîíÿòà, êàê àâòîáèîãðàôèÿ ìûñëèòåëÿ. <…>

Íå ëè÷íîñòü ôèëîñîôà åñòü ïðåäìåò ôèëîñîôñêèõ óòâåðæäåíèé, - ýòè ïîñëåäíèå íàïðàâëåíû íà îïðåäåëåííóþ ðåàëüíîñòü îáúåêòèâíîãî ñâîéñòâà, íî òàê, ÷òî êàæäàÿ ëè÷íîñòü âûÿâëÿåò ñåáÿ â íèõ. Òîò îñîáûé òèï “÷åëîâå÷åñêîãî”, íîñèòåëåì êîòîðîãî îíà ÿâëÿåòñÿ, íå ðàñòâîðÿåòñÿ â åå óòâåðæäåíèÿõ, êàê òî áûâàåò â äðóãèõ íàóêàõ, à, íàïðîòèâ, ñîõðàíÿåò ñâîå çíà÷åíèå. Ýòî íå îòîáðàæåíèå ñâîéñòâåííîå ãîëîâå ôèëîñîôà, - ýòî ìèð â òîì âèäå, â êàêîì îí îáðèñîâûâàåòñÿ â ýòîé ãîëîâå, íî íå â ñîîòâåòñòâèè ñ åå ñóáúåêòèâíî-ñëó÷àéíîþ ðåàëüíîñòüþ, à â äóõå ÷åëîâå÷åñêîé òèïè÷íîñòè, îòâå÷àþùåé ôèëîñîôó. <…>

…Ýòî ïîíèìàíèå ôèëîñîôèè ìîæíî âûðàçèòü ôîðìóëîé: ôèëîñîôñêîå ìûøëåíèå îñóùåñòâëÿåò ëè÷íîå è îëèöåòâîðÿåò ñóùåå. Èáî îíî âûðàæàåò íà ÿçûêå ìèðîïðåäñòàâëåíèÿ ãëóáî÷àéøóþ, ïîñëåäíþþ ôîðìó ïðèñïîñîáëåíèÿ ëè÷íîñòè ê ìèðó. <…>

…Ðåàêöèÿ ôèëîñîôñòâóþùåé ìûñëè â äåéñòâèòåëüíîñòè è ïî ñâîåìó ñìûñëó îçíà÷àåò íå ïîãëàùåíèå ìèðà èíäèâèäóìîì, íå åãî î÷åëîâå÷èâàíèå, à òî, ÷òî, íàïðîòèâ, âîçíèêàåò òèïè÷åñêàÿ êàðòèíà ìèðà, â êîòîðóþ âêëþ÷àåòñÿ òàêæå è èíäèâèäóóì; образуется целое – именно такое, каким его может мыслить этот тип “÷åëîâå÷åñêîãî”; и, благодаря этому, индивидуум, сознающий свою несомненную реальность, устанавливает единство целого и сам может быть понят через него.

В свете этого последнего соображения обрисовывается принципиальный смысл философского миропостижения: он сводится к установлению единства, в котором нуждается дух, противостоя неизмеримому множеству, пестроте, разрывам и враждующим противоположностям бытия. <…>

Именно в том, что многообразие мира возводится к духовному единству, и обнаруживается сущность философии, как реакция духа на целостность бытия. Ибо дух знает себя как единство, в нем – и только в нем, как в центральной точке, сходятся все лучи бытия.

Понятие истины, гармонирующее с этой сущностью философии, обнаруживается в виде своеобразной независимости философских утверждений от их фактического содержания. <…>

Эта истина, в соответствии с ее происхождением из духа, носит объединяющий характер, а обьединение это создается благодаря одностороннему отбору и абсолютизации какого-либо элемента действительности. Иначе, чем ценой такой односторонности, наш интеллект не в силах объять целостного бытия.

(Зиммель Г. Сущность философии // Âîïðîñû òåîðèè è ïñèõîëîãèè òâîð÷åñòâà. Ò. 7. - Õàðüêîâ, 1996. Ñ. 234-238, 249-250, 253-255)

ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ?[32]

Первым на ум приходит определение философии как познание Универсума. Однако это определение, хотя оно и верно, может увести нас в сторону от всего того, что ее отличает: от присущего ей драматизма и атмосферы ее интеллектуального героизма, в которой живет философия и только философия. В самом деле это определение представляется contraposto[33] âîçìîæíîìó îïðåäåëåíèþ ôèçèêè êàê ïîçíàíèå ìàòåðèè. Íî äåëî â òîì, ÷òî ôèçèêà сначала î÷åð÷èâàåò ãðàíèöû ïîñëåäíåé и òîëüêî затем берется за дело, пытаясь понять ее внутреннюю структуру. Математик также дает определение числу и пространству, т.е. все частные науки стараются сначала застолбить участок Универсума, ограничивая проблему, которая при подобном ограничении частично перестает быть проблемой. Иными словами, физику и математику заранее известны границы и основные атрибуты их объекта, поэтому они начинают не с проблемы, а с того, что выдается или воспринимается за известное. Но что такое Универсум, на розыски которого, подобно аргонавту, смело отправляется философ, неизвестно. Универсум – это огромное и монолитное слово, которое, подобно неопределенному, широкому жесту, скорее затемняет, чем раскрывает это строгое понятие: все имеющееся. Для начала это и есть Универсум. Именно это – запомните хорошенько – и не что иное, ибо когда мы мыслим понятие “все имеющееся”, нам неизвестно, что такое; мы мыслим только отрицательное понятие, а именно отрицание того, что было бы только частью, куском, фрагментом.

Итак, философ в отличие от любого другого ученного берется за то, что само по себе неизвестно. Нам более или менее известно, что такое часть, доля, осколок Универсума. По отношению к объекту своего исследования философ занимает совершенно особую позицию, философ не знает, каков объект, ему известно о нем только следующее: во-первых, что это не один из остальных объектов, во-вторых, что это целостный объект, что это поделенное целое, не оставляющее ни чего во вне себя и тем самым единственно самодостаточное целое. Но как раз ни один из известных или воображаемых объектов этим свойством не обладает. Итак, Универсум – это то, что мы по существу не знаем, что нам абсолютно неизвестно в своем положительном содержании.

Ôèëîñîôèÿ – ýòî ïîçíàíèå вселенной, или всего имеющегося. Мы уже видели, что для философа это означает обязанность ставить абсолютную проблему, т.е. не опираться без лишних хлопот на уже сложившиеся верования, не придавать никакого значения тому, что уже известно. Известное перестает быть проблемой. Итак, то известное, что находится вне философии, в стороне от нее или предшествует ей, исходит от частичной, а не всеобщей точки зрения, являясь знанием низшего уровня, которому нет места на высотах, где осуществляется a nativitate[34] философское познание. С высоты философии любое другое знание представляется наивным и в некотором отношении ложным, т.е. опять-таки оказывается проблематичным. Поэтому Николай Кузанский называл науку docta ignorantia[35].

Такая неудобная, однако неизбежная позиция, к которой приводят философа призвание и... интеллектуальный героизм, навязывает его мышлению то, что я называю принципом автономии. Этот методологический принцип означает, что мы отказываемся опираться на что-либо предшествующее той самой философии, которую мы пытаемся построить, и обещаем не исходить из мнимых истин. Философия – это наука без предпосылок. Под нею я понимаю систему истин, построенную таким образом, что в ее основание не может быть положена ни одна истина, считающаяся доказанной вне этой системы. Поэтому абсолютно все философские допущения философ обязан добывать своими собственными средствами. Иными словами философия автономна, она сама себе интеллектуальный закон. Я называю это принципом автономии – и он, как нетрудно, заметить, связывает нас с прошлым всей критической философии; он отсылает нас к великому основоположнику современного мышления и позволяет по праву называться внуками Декарта. Не обольщайтесь ласковостью внуков. Вскоре мы поквитаемся с нашими дедами. Сначала философ освобождает свой ум от усвоенных верований, превращая его в настоящий необитаемый остров, затем, уединившись на этом острове, он неизбежно становится Робинзоном методики. В этом и заключается смысл сомнения как метода, навечно заложенного Декартом в преддверии философского знания. Он означает сомнение не просто во всем том, что на самом деле кажется сомнительным, обычно возникающее у всякого здравомыслящего человека, но даже в том, что не вызывает, но в принципе может вызвать сомнение. Это сомнение, которым философ пользуется в своей работе как скальпелем, не сводится к обычной людской подозрительности, а распространяется на гораздо более широкую область: от явно сомнительного до того, в чем можно усомниться. Поэтому Декарт назвал свои знаменитые размышления не “De ce qu”on revoque en doute”, а “De ce qu”on peut revoque en doute”[36].

Этим объясняется характерная черта всей философии – ее парадоксальность. Вся философия – парадокс, она расходится с нашими естественными представлениями о жизни, потому что подвергает теоретическому сомнению даже самые очевидные, бесспорные в обычной жизни верования.

Ну раз уж, соблюдая принцип автономии, философ отступил в распоряжение нескольких первичных истин, не допускающих даже теоретического сомнения и поэтому служащих собственным доказательством и подтверждением, он должен встать лицом к Универсуму и завоевать, захватить его целиком. Этот исходный пункт или несколько пунктов строгой истины нужно расширить настолько, чтобы взять в плен все имеющееся. Наряду с аскетическим принципом осторожного отступления, т.е. автономией, действует противоположный принцип – универсализм, стремление ума к целому, которое я называю пантономией.

(Оргета-и-Гассет Х. Что такое философия? - М.: Наука, 1991. С. 7-9)