ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ

Иррационалистическое направление современной западной философии, возникшее в начале века в России (Шестóв, Бердяев), в 20-е годы - в Германии (Хáйдеггер, Ясперс) и в период 2-й мировой войны во Франции (Сартр, Камю). Экзистенциализм выдвинул на передний план абсолютную уникальность человеческого бытия, не допускающую выражения на языке понятий. Экзистенциальная философия строится прежде всего как онтология, учение о бытии, а не о том, что “надо” делать человеку. Все остальные традиционные философские проблемы приобретают второстепенное значение. Основное онтологическое определение экзистенции - “бытие-между”, подчеркивает промежуточный характер человеческой реальности. Поэтому именно в “пограничной ситуации”, в моменты глубочайших потрясений человек познает экзистенцию как корень своего существа. Другим важнейшим определением экзистенции является трансцендирование, т.е. выход за свои пределы. Смысл вкладываемый в это понятие неодинаков. Религиозные экзистенциалисты сводят его к акту веры в Бога, нерелигиозные - к “ничто”, разверзшейся бездне в плотном массиве вещественности.

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ - ЭТО ГУМАНИЗМ[48]

Существуют две разновидности экзистенциалистов: во-первых, это христианские экзистенциалисты, к которым я отношу Ясперса и исповедующего католицизм Габриэля Марселя; и, во-вторых, экзистенциалисты-атеисты, к которым относятся Хайдеггер и французские экзистенциалисты, в том числе я сам. Тех и других объединяет лишь убеждение в том, что существование предшествует сущности, или, если хотите, что нужно исходить из субъекта? <…>

Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет себя уже после того, как начинает существовать, и проявляет волю уже после того, как начинает существовать, и после этого порыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает. Таков первый принцип экзистенциализма. Это и называется субъективностью, за которую нас упрекают. Но что мы хотим этим сказать, кроме того, что у человека достоинства больше, нежели у камня или стола? Ибо мы хотим сказать, что человек прежде всего существует, что человек — существо, которое устремлено к будущему и сознает, что оно проецирует себя в будущее. Человек — это прежде всего проект, который переживается субъективно, а не мох, не плесень и не цветная капуста. Ничто не существует до этого проекта, нет ничего на умопостигаемом небе, и человек станет таким, каков его проект бытия. Не таким, каким он пожелает. Под желанием мы обычно понимаем сознательное решение, которое у большинства людей появляется уже после того, как они из себя что-то сделали. Я могу иметь желание вступить в партию, написать книгу, жениться, однако все это лишь проявление более первоначального, более спонтанного выбора, чем тот, который обычно называют волей. Но если существование действительно предшествует сущности, то человек ответствен за то, что он есть. Таким образом, первым делом экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование. <…>

Действительно, наш исходный пункт — это субъективность индивида, он обусловлен и причинами чисто философского порядка. Не потому, что мы буржуа, а потому, что мы хотим иметь учение, основывающееся на истине, а не на ряде прекрасных теорий, которые обнадеживают, не имея под собой реального основания. В исходной точке не может быть никакой другой истины, кроме: “Я мыслю, следовательно, существую”. Это абсолютная истина сознания, постигающего самое себя. Любая теория, берущая человека вне этого момента, в котором он постигает себя, есть теория, упраздняющая истину, поскольку вне картезианского cogito все предметы лишь вероятны, а учение о вероятностях, не опирающееся на истину, низвергается в пропасть небытия. Чтобы определять вероятное, нужно обладать истинным. Следовательно, для того чтобы существовала хоть какая-нибудь истина, нужна истина абсолютная. Абсолютная истина проста, легко достижима и доступна всем, она схватывается непосредственно. <…>

Далее, наша теория — единственная теория, придающая человеку достоинство, единственная теория, которая не делает из него объект. Всякий материализм ведет к рассмотрению людей, в том числе и себя самого, как предметов, то есть как совокупности определенных реакций, ничем не отличающихся от совокупности тех качеств и явлений, которые образуют стол, стул или камень. Что же касается нас, то мы именно и хотим создать царство человека как совокупность ценностей, отличную от материального царства. Но субъективность, постигаемая как истина, не является строго индивидуальной субъективностью, поскольку, как мы показали, в cogito человек открывает не только самого себя, но и других людей. В противоположность философии Декарта, в противоположность философии Канта, через “я мыслю” мы постигаем себя перед лицом другого, и другой так же достоверен для нас, как мы сами. Таким образом, человек, постигающий себя через cogito, непосредственно обнаруживает вместе с тем и всех других, и притом — как условие своего собственного существования. Он отдает себе отчет в том, что не может быть каким-нибудь (в том смысле, в каком про человека говорят, что он остроумен, зол или ревнив), если только другие не признают его таковым. Чтобы получить какую-либо истину о себе, я должен пройти через другого. Другой необходим для моего существования, так же, впрочем, как и для моего самопознания. При этих условиях обнаружение моего внутреннего мира открывает мне в то же время и другого, как стоящую передо мной свободу, которая мыслит и желает “за” или “против” меня. Таким образом, открывается целый мир, который мы называем интерсубъективностью. В этом мире человек и решает, чем является он и чем являются другие. <…>

Конечно, свобода, как определение человека, не зависит от другого, но, как только начинается действие, я обязан желать вместе с моей свободой свободы других; я могу принимать в качестве цели мою свободу лишь в том случае, если поставлю своей целью также и свободу других. Следовательно, если с точки зрения полной аутентичности я признал, что человек — это существо, у которого существование предшествует сущности, что он есть существо свободное, которое может при различных обстоятельствах желать лишь своей свободы, я одновременно признал, что я могу желать и другим только свободы. <…>

Экзистенциалист никогда не рассматривает человека как цель, так как человек всегда незавершен. И мы не обязаны думать, что есть какое-то человечество, которому можно поклоняться на манер Огюста Конта. Культ человечества приводит к замкнутому гуманизму Конта и — стоит сказать — к фашизму. Такой гуманизм нам не нужен.

Но гуманизм можно понимать и в другом смысле. Человек находится постоянно вне самого себя. Именно проектируя себя и теряя себя вовне, он существует как человек. С другой стороны, он может существовать, только преследуя трансцендентные цели. Будучи этим выходом за пределы, улавливая объекты лишь в связи с этим преодолением самого себя, он находится в сердцевине, в центре этого выхода за собственные пределы. Нет никакого другого мира, помимо человеческого мира, мира человеческой субъективности. <…>

Человек должен обрести себя и убедиться, что ничто не может его спасти от себя самого, даже достоверное доказательство существования бога. В этом смысле экзистенциализм — это оптимизм, учение о действии. И только вследствие нечестности, путая свое собственное отчаяние с нашим, христиане могут называть нас отчаявшимися.

(Сартар Ж. П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. - М.: Политиздат, 1990. С. 319-345)

СМЫСЛ И НАЗНАЧЕНИЕ ИСТОРИИ[49]

Экзистенциальная философия есть использующее все объективное знание, но выходящее за его пределы мышление, посредством которого человек хочет стать самим собой. Это мышление не познает предметы, а проясняет и выявляет бытие в человеке, который так мыслит. Приведенное к парению посредством выхода за пределы всего фиксирующего бытие познания мира (в качестве философской ориентации в мире) оно апеллирует к своей свободе (в качестве прояснения существования) и создает пространство для своей безусловной деятельности в заклинании трансценденции (в качестве метафизики).

Эта экзистенциальная философия не может обрести законченного выражения в каком-либо произведении или окончательного завершения в существовании какого-либо мыслителя. Свои истоки и одновременно ни с чем не сравнимое расширение она обрела у Кьеркегора. Кьеркегор, который в свое время стал сенсацией в Копенгагене, затем был вскоре забыт, получил большую известность незадолго до начала первой мировой войны, но оказал значительное воздействие лишь в наше время. Шеллинг вступил в своей поздней философии на путь, на котором совершил экзистенциальный прорыв в немецком идеализме. Однако так же, как Кьеркегор, напрасно искавший метод сообщения и пытавшийся найти выход в технике псевдонимов и в “психологическом экспериментировании”, Шеллинг похоронил свои подлинные импульсы и видения в им самим созданной идеалистической систематике, которой он в юности держался и не мог преодолеть. В то время как Кьеркегор сознательно занимался самой глубокой философской проблемой, проблемой сообщения и, стремясь к непосредственному сообщению, пришел к поразительно неудачному результату, который тем не менее потрясает каждого читателя, Шеллинг как бы пребывал в бессознательности и может быть открыт, только если идти к нему от Кьеркегора. Из другого корня, не зная обоих мыслителей, вступил на путь экзистенциальной философии Ницше. Англосаксонский прагматизм служил как бы предварительной ступенью. Разрушив традиционный идеализм, он заложил как бы новую основу; однако то, что он вслед за тем построил, можно в качестве агломерата плоского анализа существования и дешевого жизненного оптимизма считать не более чем выражением слепого доверия к нынешней путанице. <…>

Экзистенциальная философия не может найти решение; она способна стать действительной только в многообразии мышления каждый раз из истоков в сообщении от одного к другому. Она пришлась ко времени, но уже сегодня видна скорее ее неудача и подчинение сумятице, которая превращает все, что появляется в мире, в несвоевременный шум.

Экзистенциальная философия сразу же погибла бы, если бы она считала, что обладает знанием того, что есть человек. Она вновь стала бы заниматься исследованием человеческой и животной жизни в ее типах, стала бы антропологией, психологией, социологией. Смысл ее сохраняется только в том случае, если она в своей предметности остается безосновной. Она пробуждает то, чего не знает; проясняет и волнует, но не фиксирует. Для человека, который находится в пути, она служит выражением, посредством которого он сам опирается на себя в принятии направления, средством сохранить возвышенные моменты для осуществления... своей жизни.

Экзистенциальная философия может снизиться до простой субъективности. Самобытие может быть неправильно понятым как бытие и солипсически замыкающееся в себе в качестве существования, которое хочет быть лишь таким. Подлинная экзистенциальная философия апеллирующе вопрошает, благодаря чему человек пытается сегодня вновь прийти к самому себе. Поэтому понятно, что она есть лишь там, где за нее борются. При вносящем путаницу смешении с социологическим, психологическим и антропологическим мышлением она попадает лишь в софистический маскарад. Тогда ее либо бранят, называя индивидуализмом, либо используют в качестве оправдания личного бесстыдства, и она становится опасной почвой истерического философствования. Но там, где она сохраняет подлинность, там только она и может создать ощущение для явления подлинного человека. <…>

Экзистенциальное просветление, поскольку оно беспредметно, не дает результата. Ясность сознания содержит требование, но не дает выполнения. В качестве познающих нам приходится удовлетвориться этим. Ибо я не есть то, что я познаю, и не познаю то, что я есть. Вместо того чтобы познать мою экзистенцию, я могу только ввести процесс прояснения. <…>

Познанию человека наступил конец, когда было постигнуто, что его граница находится в экзистенции. В экзистенциальном прояснении, которое выходит за пределы этого познания, остается неудовлетворенность. На почве экзистенциального прояснения следует еще раз вступить в новое измерение, когда делается попытка обратиться к метафизике. Создание метафизического предметного мира или возможность открыть истоки бытия — ничто, если они отделены от экзистенции. Она с психологической точки зрения лишь создана, состоит в образах фантазии и в своеобразно волнующих мыслях, в содержании рассказов и конструкциях бытия, которые для каждого пытающегося схватить их знания сразу же исчезают. В ней человек обретает покой или ясное понимание своего беспокойства и грозящей ему опасности, когда перед ним как будто спадает пелена с подлинно действительного.

В наше время подступы к метафизике экзистенциально столь же запутаны, как и все философствование вообще. Однако ее возможность стала, быть может, чище, хотя и уже. Поскольку необходимое опытное знание теперь ни с чем спутать нельзя, метафизика как научное знание больше невозможна и должна быть постигнута в совсем ином направлении. Поэтому она стала опаснее, чем раньше, ибо она легко уводит либо в суеверие, отрицая науку и истинность, либо в беспомощность, которая больше ни во что не верит, поскольку она хочет, но не может знать. Только тогда, когда эта опасность на почве экзистенциальной философии будет увидена и преодолена, станет возможной идея свободы в схватывании метафизического содержания. То, что тысячелетия показывали человеку в трансцендентности, может вновь заговорить, после того как оно будет усвоено в измененном облике. <…>

Смысл вступления в мир становится содержанием философствования. Философия не является средством, еще менее того - волшебным средством, она - сознание в осуществлении. Философствование - это мышление, посредством которого или в качестве которого я деятелен в качестве самого себя. Оно являет собой не объективную значимость сознания, а сознание бытия в мире.

(Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М.: Политиздат, 1991. С. 364-370, 401)

ФИЛОСОФСКАЯ ВЕРА

...Философия, как утверждается..., не обладает собственным правом на существование. Она позволила всем наукам шаг за шагом выйти из нее, последней - логике, превратившейся в отдельную науку. Теперь больше ничего не осталось. Если бы это понимание соответствовало истине, то философии больше не было бы. Некогда философия была путем к наукам. Теперь она может, правда, и впредь влачить жалкое существование как служанка науки, скажем, как теория познания. <…>

Òîãî..., êòî ïûòàåòñÿ ôèëîñîôñòâîâàòü â ðàìêàõ äîñòîéíûõ óâàæåíèÿ òðàäèöèé... ñ÷èòàþò íèãèëèñòîì èëè ÷åëîâåêîì, ïîäâåðæåííûì èëëþçèÿì. Åñëè æå ìû íå ñîîòâåòñòâóåì ïðåäïîëàãàåìîìó îáðàçó, íàñ óïðåêàþò â ïîëîâèí÷àòîñòè, íåïîñëåäîâàòåëüíîñòè, òðèâèàëüíîì ïðîñâåòèòåëüñòâå, ÷óæäîñòè æèçíè, ïðè÷åì âñå ýòè óïðåêè äåëàþòñÿ êàê íåïðèìèðèìûìè ñòîðîííèêàìè âåðû â îòêðîâåíèå, òàê è àäåïòàìè ïðåâðàòèâøåéñÿ â ñóåâåðèå íàóêè.

 îòëè÷èå îò òîãî è äðóãîãî ìû ðåøèìñÿ íà ïîïûòêó ïðèäåðæèâàòüñÿ â íàøåì ôèëîñîôñòâîâàíèè îòêðûòîñòè íàøåé ÷åëîâå÷åñêîé ñóùíîñòè; îò ôèëîñîôèè íå ñëåäóåò îòðåêàòüñÿ, îñîáåííî ñåãîäíÿ.

Ìû æèâåì â ñîçíàíèè îïàñíîñòåé, êîòîðûõ íå âåäàëè ïðåäøåñòâóþùèå âåêà: êîììóíèêàöèÿ ñ ÷åëîâå÷åñòâîì ïðîøëûõ òûñÿ÷åëåòèé ìîæåò îáîðâàòüñÿ; íå ñîçíàâàÿ òîãî, ìû ìîæåì ñàìè ëèøèòü ñåáÿ òðàäèöèé; ñîçíàíèå ìîæåò îñëàáíóòü; ïóáëè÷íîñòü èíôîðìèðîâàíèÿ ìîæåò áûòü óòðà÷åíà. Ïåðåä ëèöîì ãðîçÿùèõ óíè÷òîæåíèåì îïàñíîñòåé ìû äîëæíû, ôèëîñîôñòâóÿ, áûòü ãîòîâûìè êî âñåìó, ÷òîáû, ìûñëÿ, ñïîñîáñòâîâàòü ñîõðàíåíèþ ÷åëîâå÷åñòâîì ñâîèõ âûñøèõ âîçìîæíîñòåé. Èìåííî âñëåäñòâèå êàòàñòðîôû, ïîñòèãøåé Çàïàä, ôèëîñîôñòâîâàíèå âíîâü îñîçíàåò ñâîþ íåçàâèñèìîñòü â ïîèñêàõ ñâÿçè ñ èñòîêàìè ÷åëîâå÷åñêîãî áûòèÿ.

Íàøà òåìà - ôèëîñîôñêàÿ âåðà, ôóíäàìåíò íàøåãî ìûøëåíèÿ. <…>

Âåðà îòëè÷àåòñÿ îò çíàíèÿ. Äæîðäàíî Áðóíî âåðèë, Ãàëèëåé çíàë. Îáà îíè áûëè â îäèíàêîâîì ïîëîæåíèè. Ñóä èíêâèçèöèè òðåáîâàë îò íèõ ïîä óãðîçîé ñìåðòè îòðå÷åíèÿ îò ñâîèõ óáåæäåíèé. Áðóíî áûë ãîòîâ îòðå÷üñÿ îò íåñêîëüêèõ, íå èìåâøèõ äëÿ íåãî ðåøàþùåãî çíà÷åíèÿ ïîëîæåíèé ñâîåãî ó÷åíèÿ; îí óìåð ñìåðòüþ ìó÷åíèêà. Ãàëèëåé îòðåêñÿ îò óòâåðæäåíèÿ, ÷òî Çåìëÿ âðàùàåòñÿ âîêðóã Ñîëíöà, è âîçíèêëà ìåòêàÿ îñòðîòà, áóäòî îí âïîñëåäñòâèè ñêàçàë - è âñå-òàêè îíà äâèæåòñÿ.  ýòîì îòëè÷èå: èñòèíà, ñòðàäàþùàÿ îò îòðå÷åíèÿ, è èñòèíà, êîòîðóþ îòðå÷åíèå íå çàòðàãèâàåò. Îáà ñîâåðøèëè íå÷òî, ñîîòâåòñòâóþùåå ïðîâîçãëàøàåìîé èìè èñòèíå. Èñòèíà, êîòîðîé ÿ æèâó, ñóùåñòâóåò ëèøü áëàãîäàðÿ òîìó, ÷òî ÿ ñòàíîâëþñü òîæäåñòâåííûì åé; â ñâîåì ÿâëåíèè îíà èñòîðè÷íà, â ñâîåì îáúåêòèâíîì âûñêàçûâàíèè îíà íå îáùåçíà÷èìà, íî áåçóñëîâíà. Èñòèíà, âåðíîñòü êîòîðîé ÿ ìîãó äîêàçàòü, ñóùåñòâóåò áåç ìåíÿ; îíà îáùåçíà÷èìà, âíå èñòîðèè è âíå âðåìåíè, íî íå áåçóñëîâíà, íàïðîòèâ, ñîîòíåñåíà ñ ïðåäïîñûëêàìè è ìåòîäàìè ïîçíàíèÿ â ðàìêàõ êîíå÷íîãî. Óìåðåòü çà ïðàâèëüíîñòü, êîòîðàÿ ìîæåò áûòü äîêàçàíà, íåîïðàâäàííî. Íî åñëè ìûñëèòåëü, ïîëàãàþùèé, ÷òî îí ïðîíèê â îñíîâó âåùåé, íåñïîñîáåí îòêàçàòüñÿ îò ñâîåãî ó÷åíèÿ, íå íàíîñÿ ýòèì âðåä èñòèíå, - ýòî åãî òàéíà. <…>

Ñëó÷àé ñ Áðóíî íåîáû÷åí. Èáî ôèëîñîôèÿ, êàê ïðàâèëî, êîíöåíòðèðóåòñÿ íå âïîëîæåíèÿõ, ïðèíèìàþùèõ õàðàêòåð èñïîâåäàíèÿ, à â ìûñëèòåëüíûõ ñâÿçÿõ, ïðîíèêàþùèõ â æèçíü â öåëîì. Åñëè Ñîêðàò, Áîýöèé, Áðóíî - êàê áû ñâÿòûå â èñòîðèè ôèëîñîôèè, ýòî åùå íå çíà÷èò, ÷òî îíè âåëè÷àéøèå ôèëîñîôû. Ýòî - ïîäòâåðäèâøèå ñâîèì ìó÷åíè÷åñòâîì ôèëîñîôñêóþ âåðó îáðàçû, íà êîòîðûå ìû âçèðàåì ñ áëàãîãîâåíèåì. <…>

Âåðó íèêîèì îáðàçîì íå ñëåäóåò âîñïðèíèìàòü êàê íå÷òî èððàöèîíàëüíîå. Áîëåå òîãî, ïîëÿðíîñòü ðàöèîíàëüíîãî è èððàöèîíàëüíîãî ïðèâíîñèò çàòóìàíèâàíèå ýêçèñòåíöèè.  îáðàùåíèè òî ê íàóêå, òî ê ñâîåé íåîñïîðèìîé ÿêîáû ïîñëåäíåé òî÷êå çðåíèÿ - â ýòîì ïðèçûâå òî ê ïîíèìàíèþ, òî âíîâü ê ÷óâñòâàì - âîçíèêëî íåêîììóíèêàöèîííîå ïîâåðõíîñòíîå âûñêàçûâàíèå ìíåíèé. Ýòà èãðà áûëà âîçìîæíà, ïîêà ïóòü åùå îñâåùàëî âñå áîëåå ñëàáåþùåå ñîäåðæàíèå âåëèêîé òðàäèöèè. Òî, ÷òî äóõ ñîçíàòåëüíî îñòàíîâèëñÿ íà èððàöèîíàëüíîì, áûëî åãî êîíöîì. <…>

Íàøåé âåðîé íå ìîæåò áûòü, ïî ñóùåñòâó, ëèøü íåãàòèâíîå, èððàöèîíàëüíîå, ïîãðóæåíèå âî ìðàê òîãî, ÷òî ïðîòèâîðå÷èò ðàññóäêó è ëèøåíî çàêîíà.

Ïðèçíàêîì ôèëîñîôñêîé âåðû, âåðû ìûñëÿùåãî ÷åëîâåêà, ñëóæèò âñåãäà òî, ÷òî îíà ñóùåñòâóåò ëèøü â ñîþçå ñî çíàíèåì. Îíà õî÷åò çíàòü òî, ÷òî äîñòóïíî çíàíèþ, è ïîíÿòü ñàìîå ñåáÿ.

Áåçãðàíè÷íîå ïîçíàíèå, íàóêà - îñíîâíîé ýëåìåíò ôèëîñîôñòâîâàíèÿ. Íå äîëæíî áûòü íè÷åãî, íå äîïóñêàþùåãî âîïðîñà, íå äîëæíî áûòü òàéíû, çàêðûòîé èññëåäîâàíèþ, íè÷òî íå äîëæíî ìàñêèðîâàòüñÿ, îòñòðàíÿÿñü. Êðèòèêà âåäåò ê ÷èñòîòå, ïîíèìàíèþ ñìûñëà è ãðàíèö ïîçíàíèÿ. Ôèëîñîôñòâóþùèé ñïîñîáåí çàùèòèòüñÿ îò èëëþçîðíîãî çíàíèÿ, îò îøèáîê íàóê.

Ôèëîñîôñêàÿ âåðà õî÷åò âûñâåòëèòü ñàìîå ñåáÿ. Ôèëîñîôñòâóÿ, ÿ íè÷åãî íå ïðèíèìàþ òàê, êàê îíî ìíå íàâÿçûâàåòñÿ, íå ïðîíèêàÿ â íåãî. Ïðàâäà, âåðà íå ìîæåò ñòàòü îáùåçíà÷èìûì çíà÷åíèåì, íî ïîñðåäñòâîì ìîåãî óáåæäåíèÿ äîëæíà ñòàòü ïðèñóòñòâóþùåé âî ìíå. È äîëæíà áåñïðåñòàííî ñòàíîâèòüñÿ ÿñíåå, îñîçíàííåå è ïðîäâèãàòüñÿ äàëåå ïîñðåäñòâîì ñîçíàíèÿ. <…>

...Ôèëîñîôñòâóþùèé ñâîáîäíî ïðîòèâîñòîèò ñâîèì ìûñëÿì. Ôèëîñîôñêóþ âåðó íàäî õàðàêòåðèçîâàòü íåãàòèâíî. Îíà íå ìîæåò ñòàòü èñïîâåäàíèåì; åå ìûñëü íå ñòàíîâèòñÿ äîãìàòîì. Ôèëîñîôñêàÿ âåðà íå èìååò ïðî÷íîé îïîðû â âèäå îáúåêòèâíîãî êîíå÷íîãî â ìèðå, ïîòîìó ÷òî îíà òîëüêî ïîëüçóåòñÿ ñâîèìè îñíîâîïîëîæåíèÿìè, ïîíÿòèÿìè è ìåòîäàìè, íå ïîä÷èíÿÿñü èì. Åå ñóáñòàíöèÿ âñåöåëî èñòîðè÷íà, íå ìîæåò áûòü ôèêñèðîâàíà âî âñåîáùåì - îíà ìîæåò òîëüêî âûñêàçàòü ñåáÿ â íåì.

Ïîýòîìó ôèëîñîôñêàÿ âåðà äîëæíà â èñòîðè÷åñêîé ñèòóàöèè âñå âðåìÿ îáðàùàòüñÿ ê èñòîêàì. Îíà íå îáðåòàåò ïîêîé â ïðåáûâàíèè. Îíà îñòàåòñÿ ðåøèìîñòüþ ðàäèêàëüíîé îòêðûòîñòè. Îíà íå ìîæåò ññûëàòüñÿ íà ñàìîå ñåáÿ êàê íà âåðó â îêîí÷àòåëüíîé èíñòàíöèè. Îíà äîëæíà ÿâèòü ñåáÿ â ìûøëåíèè è îáîñíîâàíèè.

(Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М.: Политиздат, 1991. С.420-425)

ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ МЕТАФИЗИКИ[50]

В конечном счете истолкование философии как мировоззренческой проповеди — ничуть не меньшее заблуждение, чем ее характеристика как науки. Философия (метафизика) — ни наука, ни мировоззренческая проповедь. Что в таком случае остается на ее долю? Для начала мы делаем лишь то негативное заявление; что в подобные рамки ее не вгонишь. Может быть. она не поддается определению через что-то другое, а только через саму себя и в качестве самой себя — вне сравнения с чем-либо, из чего можно было бы добыть ее позитивное определение. В таком случае философия есть нечто самостоятельное, последнее. <…>

Философия выступает и выглядит как наука, не будучи таковой. Философия кажется похожей на мировоззренческую проповедь, тоже не будучи ею. Эти два рода видимости, мнимой похожести, объединяются, и двусмысленность становится оттого особенно навязчивой. Если философия предстает в виде науки, то нам не уйти и от мировоззрения. Философия выглядит научным обоснованием и описанием мировоззрения, будучи, однако, чем-то иным.

Эта двоякая видимость, научности и мировоззрения, придает философии постоянную неудостоверяемость. Во-первых, кажется, что ее никогда не удается достаточно снабдить научным и опытным познанием,— и вместе с тем эта “никогда-не-достаточность” научных познаний в решающий момент всегда оказывается избытком. С другой стороны, философия требует — так поначалу кажется — применять свои познания как бы на практике, претворяя их в фактическую жизнь. Но всегда же и оказывается, что эти нравственные усилия остаются вне философствования. Похоже, что творческая мысль и мировоззренчески-нравственные усилия должны сплавиться воедино, чтобы создать философию. Поскольку философию знают большей частью лишь в этом двусмысленном двоящемся облике как науку и как мировоззренческую проповедь, люди силятся воспроизвести этот двоящийся облик, надеясь оказаться так вполне на высоте. <…>

Философия имеет смысл только как человеческий поступок. Ее истина есть, по существу, истина человеческого присутствия. Истина философствования укоренена в судьбе человеческого присутствия. А это присутствие сбывается в свободе. Возможность, перемена и ситуация темны. Присутствие расположено прежде возможностей, которые оно не предвидит. Оно подвержено перемене, которую не знает. Оно движется постоянно в ситуации, которою не владеет. Все принадлежащее к экзистенции присутствия принадлежит с равной существенностью к истине философии. Говоря так, мы знаем это отнюдь не с абсолютной достоверностью, знаем также и не с долей вероятности, представляющей собою лишь антоним к постулируемой абсолютной достоверности. Мы знаем все это знанием особого рода, отмеченного взвешенностью между достоверностью и недостоверностью, — знанием, в которое мы врастаем только посредством философствования. Ибо когда мы это так просто проговариваем, возникает лишь опять все та же видимость аподиктических суждений, в которых человек не участвует. Видимость исчезнет, когда мы изменим содержание. <…>

Мы пытались до сих пор, в противоположность нашим первоначальным кружениям, постичь — пускай лишь предварительно — само философствование. Мы шли двумя путями. Во-первых, мы осмысливали философское вопрошание путем истолкования изречения Новалиса: философствование — это ностальгия, тяга повсюду быть дома. Во-вторых, мы отметили характерную двусмысленность философствования. Из всего этого извлечем то одно, что философия есть нечто самостоятельное. Мы не можем ее брать ни как одну из наук, ни, с другой стороны, как нечто такое, что мы просто обнаруживаем, когда, скажем, обследуем науки, проясняя их основания. Не потому, что есть науки, есть в их числе и философия, а наоборот, науки могут иметь место только потому и только когда есть философия. Но обосновывание наук, т. е. задача обеспечения им основания, — и не единственная, и не самая благородная задача философии. Философия пронизывает целое человеческой жизни (присутствия) даже тогда, когда не существует никаких наук, и вовсе не только так, что она просто задним числом глазеет на жизнь (присутствие), разглядывая ее как некую наличность, упорядочивая и определяя ее в свете высших понятий. Скорее философствование есть один из основных родов присутствия. Философия есть то, что большей частью исподволь только и дает присутствию стать тем, чем оно может быть. Но чем может быть человеческое присутствие в отдельные эпохи, данное присутствие никогда не знает: напротив, возможности его как раз впервые только и образуются внутри присутствия. И эти возможности суть возможности фактического присутствия, т. е. предстоящего ему размежевания с сущим в целом.

(Хайдеггер М. Основные понятия метафизики. Время и бытие. - М.: Республика, 1993. С. 45-49)