МУКИ ВОСТОЧНЫХ ТЕРРИТОРИЙ

На страны Восточной Европы нацистское зверство обрушилось, не сдерживаемое никакими препятствиями. В Польше, в Прибалтийских республиках, на временно захваченной территории СССР нацисты приступили к такому систематическому уничтожению людей, которое превосходит всякое воображение. Если на западе Европы они перемежали террор с призывами к сотрудничеству, то Восточную Европу собирались превратить в территорию для колонизации и резервацию для рабов.

27 июля 1941 года по указанию Гитлера Кейтель подписал директиву, которая возлагала на Гиммлера обязанности по поддержанию порядка на оккупированной территории СССР с правом принимать по своему выбору и под свою ответственность любые меры с целью выполнения приказов фюрера, применяя «не законные процедуры судопроизводства», а «меры террора как единственно эффективные».

Эти меры террора осуществлялись оперативными группами (эйнзацгруппами), подчинявшимися Гиммлеру и составленными из эсэсовцев, агентов нацистской полицейской службы, СД и гестапо. Оперативные группы создавались не для кампании против Советского Союза. Они были созданы Шелленбергом по приказу Гейдриха в 1938 году перед началом операций в Чехословакии с целью подавления всякого сопротивления со стороны гражданского населения и «политической чистки» страхом.

Тот же Гейдрих в 1941 году разработал большинство директив по тотальному уничтожению населения. В директивах часто встречались любимые Гейдрихом эвфемизмы, который старался избегать слова «уничтожение» и писал вместо него «фильтрование», «меры по оздоровлению», «очистка», «специальные меры», «специальный режим» и очень редко «ликвидация» и «казнь».

Оперативные группы создавались в соответствии с соглашением между Главным имперским управлением безопасности и Верховным командованием.

В середине мая 1941 года Гейдрих поручил шефу гестапо Мюллеру обсудить с военными соглашение о деятельности эйнзацгрупп в тылу войск, которые будут сражаться на Восточном фронте. Мюллер, со своей прямолинейностью и узостью мышления, полностью восстановил против себя своего собеседника генерала Вагнера. Тогда Гейдрих поручил эту деликатную миссию (ему нужно было получить картбланш на Востоке) «дипломату» и будущему шефу внешней службы СД Шелленбергу, и тому удалось заставить военных «проглотить пилюлю». Указания Гейдриха были жесткими: необходимо добиться, чтобы армия не только терпела присутствие оперативных групп в своем тылу, но и «вменила в обязанность своим ответственным службам оказывать полную поддержку всем мероприятиям этих групп, политической полиции и службе безопасности». Шелленбергу удалось успешно выполнить поручение, и в конце мая Гейдрих подписал соглашение. Он получил свободу действий на Востоке.

Армии предписывалось оказывать помощь оперативным группам, снабжать их горючим и продуктами питания, предоставлять в их распоряжение средства связи.

Было создано четыре эйнзацгруппы, между которыми по географическому признаку разделили фронт.[24]Во главе их были поставлены испытанные нацисты, давно уже забывшие, что такое угрызения совести, ставшей излюбленным объектом нападок Гиммлера.

Состав групп был тщательно продуман. На тысячу человек приходилось примерно 350 эсэсовцев, 150 шоферов и механиков, 100 членов гестапо, 80 сотрудников вспомогательной полиции (набиравшихся обычно на месте), 130 сотрудников полиции порядка, 40–50 работников уголовной полиции и 30–35 сотрудников СД. Остаток включал в себя переводчиков, радистов, телеграфистов, управленческих работников и женский персонал, так как эти подразделения убийц включали в себя и женщин (от 10 до 15 на группу). Руководящий персонал состоял, естественно, из гестаповцев и небольшого количества сотрудников СД и уголовной полиции.

Эйнзацкоманды были полностью сформированы к концу июня 1941 года, и уже в начале июля они начали свои первые действия. Их круг обязанностей первостепенной задачей возводил «ликвидацию» евреев и комиссаров. Соответствующие приказы были доведены до командиров частей на совещании в Преце, которое провел 19 июня Штрекенбах, специально приехавший из Берлина. Во исполнение этого приказа еврейская часть населения, включая и детей, подлежала полному уничтожению. В Риге, например, было казнено 35 тысяч человек, а обергруппенфюрер СС Бах-Зелевский с гордостью писал 31 октября 1941 года: «В Эстонии больше нет евреев».

Очень характерной была манера, с помощью которой проводились операции против «партизанских банд». Чтобы получить представление о них, достаточно привести отчет об операции «Коттбус», проведенной под командованием генерала СС фон Готберга:

убито противников — 4500;

убито подозреваемых в принадлежности к партизанским бандам — 5000;

убито немцев — 59;

изъято оружия — 492 винтовки.

Менее 500 винтовок на 9500 убитых объясняют, почему у немцев было только 59 убитых: эсэсовцы отнесли к «партизанам» всех русских крестьян, встретившихся им по дороге. Германский генеральный комиссар по Белоруссии сообщил в своем докладе об операции «Коттбус», что ее «моральное воздействие на мирное население было просто ужасным из-за большого количества расстрелянных женщин и детей».

Эти убийства сопровождались систематичным грабежом. Собирались любые предметы, годные к использованию: обувь, изделия из кожи, одежда, драгоценности, золото, ценные вещи. С пальцев женщин безжалостно срывались кольца; евреев заставляли раздеваться, перед расстрелом их одежда собиралась, и их обнаженными ставили на край противотанкового рва, приспособленного под могилу.

Олендорф рассказывал, что уничтожение евреев всегда начиналось (если на то было время) с того, что их заставляли являться в полицию, чтобы зарегистрироваться. Во время сборов на казнь все их пригодное к использованию имущество изымали и передавали в РСХА для пересылки в министерство финансов рейха. Нацисты использовали убийства как официальные методы финансирования государства.

Облавы на евреев и их казни были описаны многочисленными свидетелями. Наверное, одним из самых точных стал рассказ немецкого инженера Германа Грабе, директора украинского филиала одной из германских строительных фирм в Здолбунове. Разъезжая по строительным объектам своего предприятия, он оказался в Ровно, когда в ночь на 13 июля 1942 года было уничтожено 5 тысяч жителей гетто этого города. 100 человек из этих несчастных работали в его фирме, и Грабе попытался спасти их, сославшись на нехватку рабочей силы. Бегая от одного начальника к другому и взывая к властям, он на протяжении всей ночи наблюдал за перипетиями этой трагедии, типичной для стран Восточной Европы. Он дал об этом потрясающие показания в Нюрнберге.

13 июля около десяти часов вечера украинские полицаи, возглавляемые эсэсовцами, окружили ровенское гетто, устанавливая вокруг него мощные прожекторы. Полицаи и эсэсовцы небольшими группами врывались в дома, ударами прикладов выбивали двери, а если двери не поддавались, бросали внутрь гранаты. Эсэсовцы кнутами выгоняли жителей из домов, подчас полуодетых, не успевших забрать с собой детей. «Женщины звали своих детей, а дети кричали, потеряв родителей. Все это не мешало эсэсовцам продолжать свое дело и гнать несчастных бегом в сторону ждавшего их товарного поезда. Все вагоны поезда были набиты битком. Крики и плач женщин и детей неслись отовсюду под аккомпанемент выстрелов и щелканье кнутов. Всю ночь избитые и перепуганные жители гетто метались по ярко освещенным улицам: женщины обнимали мертвых детей, дети тащили за руки или ноги тела убитых родителей… Я видел десятки мужских, женских и детских трупов вдоль дорог. Двери домов были распахнуты, окна выбиты и повсюду валялись одежда, обувь, распотрошенные сумки, чемоданы и другой жалкий скарб. В одном из домов я увидел полуголого ребенка с раздробленной головой, которому, пожалуй, не было и года; стена и пол вокруг него были испятнаны кровью. Я видел, как эсэсовский комендант штурмбаннфюрер Пютц надзирал за колонной из 80 или 100 евреев, движущейся на четвереньках. В руках у него был тяжелый кнут для собак».

Затравленных людей загоняли, словно животных, в тесные товарные вагоны, чтобы перевезти их к месту казни, которое располагалось обычно в пустынной, заброшенной местности в нескольких километрах от жилья. Там были заранее вырыты длинные рвы. Обреченных на смерть людей располагали в отдалении и подводили группами по 20, 50 или 100 человек. Их заставляли раздеться, потом выстраивали вдоль рва (или загоняли в него), где уже лежали груды мертвых тел. А вокруг стояли эсэсовцы с автоматами и хлыстами в руках. Несколько эсэсовцев, а иногда всего один, расстреливали людей, как на конвейере, выстрелами в голову. Когда ров заполнялся трупами, его засыпали землей.

Иногда людей заставляли ложиться на только что расстрелянные тела и в такой позе убивали их. Так были истреблены сотни тысяч советских людей. В октябре 1942 года последние 16 тысяч евреев минского гетто были казнены за один день. В Киеве за время войны было убито 195 тысяч человек.

В Минске произошел инцидент, который способствовал одному из самых ужасных изобретений нацистов. В конце августа 1942 года Гиммлер в ходе инспекционной поездки остановился в городе и пожелал присутствовать на очередной казни заключенных. Войска, выполнявшие эту работу, не считали нужным принимать особые меры предосторожности; часто случалось, что тяжело раненного узника закапывали вместе с убитыми без лишних формальностей. Именно это произошло на казни в Минске. Однако, когда Гиммлер, по приказу которого и производились эти массовые убийства, увидел, как падают несчастные, включая женщин, как они продолжают шевелиться и слабо стонать, он утратил вдруг свою знаменитую бесстрастность и упал в обморок словно чувствительный «интеллигент».

Пораженный минским спектаклем, Гиммлер вернулся в Берлин и отдал приказ о том, чтобы в дальнейшем женщины и дети не подвергались «моральным пыткам» расстрелов. За выполнение этого приказа взялся в Берлине один эсэсовский инженер. В голове этого нацистского технократа, унтерштурмфюрера СС доктора Беккера и родилась чудовищная машина, названная впоследствии «грузовик 3».

Олендорф рассказывал о том, что «сущность этих фургонов снаружи разгадать было невозможно. Они походили на обыкновенные крытые грузовики, но были сконструированы таким образом, что при запуске мотора выхлопные газы шли в кузов машины, приводя к смерти сидящих там людей за десять—пятнадцать минут. Намеченные для казни жертвы погружались в грузовики, и их везли к месту захоронения, используемому для массовых казней. Того времени, которое занимала дорога, вполне хватало для убийства пассажиров. В фургоне помещалось от 15 до 25 человек в зависимости от размера грузовика. Туда сажали женщин и детей, говоря им, что их перевозят в другое место. Двери закрывались, и герметичный кузов грузовика превращался в газовую камеру на колесах».

Как только Беккер закончил разработку машины, оберштурмбаннфюреру Рауфу, ответственному за автомобильный транспорт в Главном имперском управлении безопасности, и его заместителю Цвабелю было поручено организовать ее производство. Заказ получил автомобильный завод «Заурер». Машина получила название «грузовик „З“»; «З» — первая буква названия завода и слова «зондер» (специальный). В эйнзацгруппах эти машины появились весной 1942 года. Инженер Беккер стал ответственным за эксплуатацию грузовиков, а их техническое обслуживание было поручено сектору автотранспорта во главе с Рауфом.

Вопреки тому, на что надеялись Беккер и Гиммлер, использование «грузовика З» не разрешило проблемы казней. Люди быстро догадались о том, что происходит, когда садишься в такой грузовик, и окрестили их «душегубками». Пришлось прибегнуть к хитростям. «Я дал приказ, — пишет Беккер, — маскировать грузовики группы „Д“ под обычные фургоны и для этого оборудовать в маленьких грузовиках по одному окну с каждой стороны, а в больших — по два, похожие на те, которые можно увидеть в бедных деревенских домах». Но он вынужден был все же признать: «По моему мнению, их невозможно замаскировать и держать в секрете длительное время». К тому же случались неполадки в работе машины, о которых Беккер рассказывает чисто техническим языком: «Отравление газом происходит не всегда так, как следует. Чтобы побыстрее разделаться, шоферы открывают клапан на всю катушку. Вследствие этого осужденные гибнут от удушья, а не засыпают, умирая во сне, как предусматривалось конструкцией. Когда же после моих указаний была обеспечена правильная установка затвора, смерть наступала быстрее, и осужденные спокойно засыпали. Сведенные конвульсией лица и экскременты — два симптома неправильных действий водителей — более не возобновляются».

Можете себе представить шофера-эсэсовца за рулем одного из таких грузовиков, который трясется на ужасных дорогах Украины, разбитых тяжелой техникой вермахта, везя за спиной заключенных в эту железную, тщательно закупоренную тюрьму 25 женщин и детей. И подбрасывает на каждой выбоине, и они умирают от удушья в последнем путешествии, в конце которого их ждет ров, наполовину заполненный агонизирующими телами.

Вскоре шоферы и члены команды охранников и палачей начали жаловаться на сильные головные боли. Они считали, что на них тоже приходится значительная часть газа, когда они открывают двери грузовиков. Картина, открывающаяся им внутри фургона, была, конечно, ужасна, но жаловались они более всего на «грязный» характер работы. Им приходилось вытаскивать беспорядочно сплетенные, испачканные нечистотами тела; именно это казалось им недопустимым.

Тем не менее «душегубки» работали много месяцев, они были использованы также в Польше и Чехословакии. Браунфиш, шеф гестапо города Лодзь, упомянул, например, что зондеркоманда «Кулмхоф», работавшая в Хелмно, уничтожила при помощи таких машин 340 тысяч евреев.

Использование этого оборудования всегда держалось в строжайшем секрете; даже от членов оперативных команд скрывали действительный размах деятельности их частей, в особенности использование «душегубок». В Минске один шофер, рассказавший о такой машине, был осужден трибуналом СС к высшей мере наказания и казнен. Однако подробности этого кошмарного предприятия все-таки обнаружили в германских архивах и о существовании и функционировании «грузовиков З» поведали на процессе в Нюрнберге.

В конце концов от использования этих машин отказались вследствие умножившихся инцидентов и возобновили старые способы казни через повешение или расстрел.

Точно оценить деятельность эйнзацгрупп так и не удалось. В Нюрнберге Олендорф заявил, что за время, когда он командовал оперативной группой «Д», ею было уничтожено около 90 тысяч человек. Оперативные команды, действовавшие в Прибалтийских республиках, лишь за три месяца уничтожили там более 135 тысяч евреев.

Предположительно установили количество жертв четырех оперативных групп за время их действия только на территории СССР: около 750 тысяч человек.

Эти преступления были совершены во исполнение приказов Гитлера, отнесенных в генеральной директиве к плану «Барбаросса»[25]и затем продублированной Кейтелем, который 16 декабря 1942 года сухо излагал: «Таким образом, не только оправданно, но и является прямой обязанностью войск использование всех без исключения средств борьбы, даже против женщин и детей, лишь бы это приносило успех. Любые соображения противоположного характера, какова бы ни была их природа, являются преступлением против германского народа».

Большинство военных старались равняться на Кейтеля. Например, Кессельринг писал в приказе по войскам, действовавшим в Италии, 17 июля 1944 года: «Я буду защищать каждого командира, который отбросит нашу обычную сдержанность в строгости при выборе мер, направленных против партизан. Здесь по-прежнему применим добрый старый принцип: „лучше ошибиться в выборе методов наказания, нежели проявить бездействие или нерадивость“».

На Востоке оперативным группам в выполнении их задач помогали 30 полицейских полков, укомплектованных эсэсовцами из частей «Мертвая голова», которые привыкли действовать в том же стиле. В Керчи мальчик шести лет был расстрелян за то, что распевал на улице советскую песню. Другой мальчик, девяти лет от роду, был повешен в парке имени Сакко и Ванцетти за то, что осмелился собирать абрикосы. В течение нескольких недель эсэсовцы не позволяли его снять.

Нацистские зверства охватили все оккупированные районы СССР. Они не обошли стороной и другие народы Восточной и Центральной Европы. Наиболее серьезно пострадали Польша и Чехословакия. 23 мая 1939 года на одном из совещаний в имперской канцелярии Гитлер заявил присутствовавшим там Герингу, Редеру и Кейтелю: «Если разразится конфликт с Западом, нам будет очень выгодно располагать на Востоке обширными территориями. Мы можем рассчитывать на богатые урожаи, пусть и менее обильные в военное время. Население германских территорий будет освобождено от военной службы и полностью посвятит себя работе».

16 марта 1938 года декретом Гитлера был создан протекторат Богемии и Моравии, где определялось, что эта новая территория «будет принадлежать отныне германскому рейху» в виде автономного «губернаторства», то есть марионеточной единицы, полностью подчиненной нацистам. Другим декретом, от 18 марта, протектором Богемии и Моравии был назначен фон Нейрат.

В правительстве рейха Нейрат имел особое положение. Назначенный министром иностранных дел после захвата нацистами власти, он был одним из тех министров-консерваторов, выдвинутых Гинденбургом, чтобы «ограничивать деятельность» фюрера. В начале 1938 года он выразил несогласие с внешней политикой Гитлера и 4 февраля 1938 года был заменен на посту министра иностранных дел Риббентропом. Он стал членом совета по обороне империи и рейхсминистром без портфеля. Покинув пост министра иностранных дел, он практически прекратил активную политическую деятельность.

С момента оккупации Чехословакии гестапо разместило там свои службы, распределив их в соответствии с территориальным делением страны. Прифронтовые районы образовали специальный департамент — Судетенланд, а два центральных управления были размещены в Праге и Брно. В 15 чешских городах были образованы оберландраты, при каждом из них создавались местная полиция безопасности и СД, состав которых был примерно таким же, как и состав служб, которые вскоре будут действовать во Франции.

Эти 15 оберландратов подчинялись центральным управлениям в Праге и Брно, которые, в свою очередь, были закреплены за центральными органами Главного имперского управления безопасности. Подбор местного персонала этих органов был облегчен тем, что в протекторате проживало около 400 тысяч «чистокровных немцев», среди которых вербовались агенты. Деятельность этих осведомителей была облегчена поддержкой, которую им оказывало немецкое население.

Та часть Чехословакии, которую немцы превратили в «независимое словацкое государство», создала свою собственную полицию — УСБ, фактически полностью контролируемую гестапо. Все свои мероприятия эта полиция проводила во взаимодействии с немецкими службами Богемии и Моравии. Только после словацкого национального восстания в 1944 году гестапо и СД внедрили туда свои сети.

Шеф гестапо в Праге Бёме, действуя обычными методами, между 15 и 23 мая 1939 года арестовал в Праге и Брно 4639 человек, в основном членов подпольной коммунистической партии. 1 сентября 1939 года 8 тысяч известных чешских деятелей, список которых был заранее составлен, по его приказу были арестованы и отправлены в концлагерь, где они в дальнейшем почти все погибли.

В 1940 году Карл Франк, государственный секретарь, работавший под началом у Нейрата, выступая с речью перед руководителями Движения за национальное единство, заявил, что, если влиятельные чешские политические деятели откажутся подписать декларацию о лояльности по отношению к рейху, 2 тысячи заложников будут расстреляны.

Однако меры, принятые Нейратом, Гитлер счел недостаточно действенными и поэтому решил назначить к нему энергичного вице-протектора. Гейдрих сразу увидел, какую выгоду можно извлечь из такого поста. При поддержке Бормана он быстро оказался в рядах кандидатов на должность. Гиммлеру этот маневр не очень понравился, так как Гейдрих становился для него все более опасным соперником, а новое назначение усиливало его влияние. Однако он не смог этому воспрепятствовать.

Вильгельм Хётл утверждал, что Гейдриху удалось добиться от Гитлера обещания назначить его на пост министра внутренних дел, тот самый пост, которого домогался и в скором времени получил Гиммлер. Этот факт, однако, не подтверждается официальным документом. Но очевидно, что Гейдрих надеялся получить все возможные выгоды, которые предоставляло новое назначение.

23 сентября 1941 года Гитлер вызвал Нейрата в Берлин. В очень жестких выражениях он упрекнул его в недостатке твердости и сообщил о назначении Гейдриха его заместителем с самыми широкими полномочиями. Нейрат не согласился с таким решением и подал в отставку. Гитлер, по своей привычке, ее не принял, но уже 27 сентября Нейрат был отправлен в отпуск. И пребывал в этом отпуске до 25 августа 1943 года, когда был заменен Фриком.

29 сентября Гейдрих переехал и обосновался в Праге. Всего лишь вице-протектор по должности, он фактически сосредоточил в своих руках всю полноту власти. Непосредственно с Берлином он был связан ежедневными авиапочтовыми отправлениями и особой секретной телетайпной линией, кроме телефонных линий и радиосвязи через особую сеть Главного имперского управления безопасности. Два специальных самолета были постоянно готовы к вылету, предоставляя ему возможность при срочной необходимости за два часа оказаться в Берлине.

На новое место работы Гейдрих привез и своих людей. Он отказался использовать персонал Нейрата и подобрал из управления безопасности пользующуюся его доверием команду, включавшую даже стенографисток-машинисток. Он даже хотел взять с собой Шелленберга, но тот, не очень веря в счастливую звезду своего шефа, осторожно отклонил сделанное ему предложение.

Обосновавшись в Праге, Гейдрих тут же усилил репрессии, приказав производить массовые экзекуции при малейших проявлениях сопротивления.

14 октября 1941 года руководитель частей СС в Богемии и Моравии писал в своем докладе на имя Гиммлера: «Все батальоны войск СС будут поочередно перебрасываться в протекторат Богемии и Моравии, чтобы производить здесь расстрелы и контролировать казни через повешение. К настоящему моменту насчитывается: в Праге — 99 расстрелянных и 21 повешенный; в Брно — 54 расстрелянных и 17 повешенных, то есть всего 191 казненный, из которых 16 — евреи».

В следующем месяце политика репрессий еще более ужесточилась. 17 ноября студенты Праги организовали антифашистскую демонстрацию. В тот же день четыре сотни ее участников были арестованы. Два дня спустя 9 студентов — руководителей различных молодежных ассоциаций были казнены без суда и следствия, а 1200 студентов были отправлены в лагерь Заксенхаузен.

9 марта 1942 года Гейдрих добился для гестапо права прибегать к «превентивному заключению» на территории протектората.

В то же время он умножил призывы к германско-чешскому сотрудничеству, проводя политику, почти аналогичную той, которая проводилась во Франции, чередуя обещания с жестокими наказаниями, причем этот подход он образно назвал «политикой кнута и сахара».

Для «сахарных» методов Гейдрих привез с собой из Берлина «технического советника», обязанного искать демагогические средства, способные приобщить чешских трудящихся к прелестям нацизма и заставить их работать для германской военной экономики. Человек этот носил чужое имя, но очень многие могли бы узнать в нем Торглера, депутата-коммуниста, который сыграл жалкую роль на процессе «поджигателей» рейхстага. Несколько лет назад Гейдрих извлек его из концлагеря и использовал для своих грязных дел.

Но чехи отказывались от немецкого «сахара», и кнуту приходилось играть все более важную роль.

При взгляде из Берлина усилия Гейдриха и полученные им результаты производили сильное впечатление, и престиж его заметно рос. История с «кнутом и сахаром» рассматривалась как шедевр активной дипломатии и образец, который следовало освоить в подходе к «недисциплинированным народам», об уничтожении которых уже не могло быть речи. Ведь их производственный потенциал и рабочие руки стали слишком ценным фактором, поскольку борьба на Востоке становилась все более ожесточенной.

К весне 1942 года Гейдрих достиг вершины своего могущества и начал непосредственно угрожать двум «серым кардиналам» режима: Гиммлеру, полностью выйдя из подчинения ему, и Борману, который после бегства Гесса в Англию стал тенью Гитлера. Продолжая осуществлять общее руководство Главным имперским управлением безопасности, Гейдрих готовился к захвату поста министра внутренних дел. Гиммлер и Борман объединились, чтобы перекрыть дорогу этому опасному конкуренту, когда непредвиденное событие разом разрешило все проблемы.

30 мая 1942 года германское бюро информации опубликовало в Берлине следующий бюллетень: «27 мая в Праге неизвестными лицами совершено покушение на имперского заместителя протектора Богемии и Моравии, обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха. Обергруппенфюрер СС Гейдрих был ранен, но жизнь его вне опасности. За выдачу участников покушения устанавливается премия в размере 10 миллионов крон».

Публикация этого лаконичного сообщения породила в воображении посвященных тысячи предположений. Все перебирали в памяти людей, которых Гейдрих сделал своими смертельными врагами. Кроме Гиммлера и Бормана, заинтересованных в его устранении, были многие другие, способные подготовить такое покушение. Например, Науйокс, организатор провокации в Глейвице, уволенный Гейдрихом и воспылавший к нему великой ненавистью. Все же большинство приписывало организацию этой операции Гиммлеру. Однако все объяснялось гораздо проще. Если враги Гейдриха внутри Германии приветствовали бы его исчезновение, чешские силы Сопротивления желали этого куда сильнее. Они-то и разрешили конфликт между Гейдрихом и Гиммлером.

Рано утром 27 мая после поездки в Париж и короткой остановки в Берлине Гейдрих ехал в направлении Градчан, старого императорского замка в Праге, где он расположил свою резиденцию. В открытом «мерседесе» Гейдрих, как обычно, сидел рядом с шофером, который был мало знаком протектору, поскольку срочно заменил его неожиданно заболевшего постоянного водителя, ветерана нацистской партии. При въезде в Прагу, где дорога делала крутой поворот, шофер вынужден был притормозить. В это время два человека, одетые в синие комбинезоны, с рабочими сумками в руках остановились, сойдя с велосипедов, примерно в 20 метрах друг от друга. Машина Гейдриха была легко узнаваема. На ее крыльях всегда были укреплены два флажка — флажок СС и флажок имперского управления. Когда Гейдрих находился в Праге, он почти каждое утро в один и тот же час следовал этой дорогой.

Двое «рабочих» были на самом деле членами свободной чехословацкой армии, сформированной из добровольцев в Англии. Это были Ян Кубис и Йосеф Габек, недавно заброшенные с парашютами в Чехословакию.

В момент, когда машина замедлила ход перед поворотом, первый рабочий бросился навстречу, вытаскивая револьвер, и открыл огонь по шоферу и его пассажиру. Потерявший голову неопытный водитель не догадался нажать на акселератор (что, без сомнения, сделал бы постоянный шофер Гейдриха), и машина еще больше затормозила. В этот момент второй рабочий достал из сумки черный металлический шар и катнул его в сторону машины, под которой бомба взорвалась.

Гейдрих, вскочивший на ноги, чтобы открыть встречный огонь, и успевший ранить первого из нападавших, как и шофер, упал навзничь. А двое рабочих спаслись бегством на своих велосипедах, разбросав позади себя несколько дымовых шашек, прикрывших их облаком.

Перевезенный в городской госпиталь Буловки Гейдрих был сразу прооперирован первым хирургом Праги профессором Хохльбаумом.[26]Он был тяжело ранен осколками в грудь и живот. Один из крупных металлических осколков рассек селезенку, и ее пришлось удалить. Раны были наполовину наполнены обрывками тканей, и инфекцию пришлось подавлять большими дозами противостолбнячной и антигангренозной сыворотки. Гейдрих, кажется, уже был на пути к выздоровлению и даже начал понемногу есть, когда 3 июня состояние его здоровья резко ухудшилось.

Гебхардт, друг детства и личный врач Гиммлера, вместе с Зауербухом, еще одним светилом в области медицины рейха, были срочно вызваны в Прагу, но не смогли препятствовать развитию болезни: утром 4 июня Гейдрих скончался.

Смерть Гейдриха стала сигналом к кровавым репрессиям. Более 3 тысяч человек были арестованы, и военные трибуналы Праги и Брно вынесли 1350 смертных приговоров. 27 мая руководители основных отделов Главного имперского управления безопасности Мюллер, Небе и Шелленберг прибыли в Прагу для проведения расследования.

Они смогли восстановить механизм использования бомбы, которая оказалась усовершенствованной гранатой английского производства с дистанционным взрывным устройством, настроенным на определенную дистанцию. Бомба, по всей видимости, была установлена на восемь метров и сработала с большой точностью.

Участники покушения нашли убежище в церкви Сен Шарль-Борроме, где укрывались более 100 участников чешского Сопротивления. Гестапо обнаружило это укрытие, и эсэсовцы, проведя осаду церкви, расстреляли всех, кто там находился, не зная, что среди них были исполнители покушения на Гейдриха.

Расследование зашло в тупик, возможно, потому, что никто не хотел доводить его до конца. Тем не менее покушение послужило поводом для выявления и разгрома сети организаций Сопротивления. В Берлине, например, в ответ на эту акцию были казнены 152 еврея.

Гаулейтер Ширах, губернатор рейха в Вене, охваченный чувством солидарности с коллегой в Праге, написал Борману, предлагая разбомбить в качестве возмездия какой-нибудь из английских городов, имеющий культурное значение, поскольку бомба была английского производства.

Во время гигантской операции, направленной против участников движения Сопротивления и всего населения Чехии, 657 человек были расстреляны на месте. Две деревни, Лидице и Лезаки, заподозрили в том, что в них скрывались участники покушения.

Утром 9 июня подразделения из дивизии СС «Принц Евгений», возглавляемые гауптштурмфюрером СС Максом Ростоком, обложили селение Лидице в 30 километрах от Праги. Население села было согнано в одно место, потом мужчин и юношей старше шестнадцати лет загнали в сараи и хлева, а женщин и детей заперли в школе. Наутро мужчин группами по 10 человек отводили в сад и расстреливали у стены амбара фермы, принадлежавшей мэру Лидице Гораку. К четырем часам 172 мужчины были расстреляны; 19 мужчин из Лидице, работавших в соседних шахтах Кладно и на заготовке дров, были арестованы, отвезены в Прагу и там казнены. 7 женщин последовали по тому же пути. 195 женщин были высланы в лагерь Равенсбрюк. Новорожденные и совсем маленькие дети были отняты у матерей и уничтожены. Другие дети, а их набралось 90 человек, были отправлены в польский концлагерь Гнейзенау. В 1947 году 17 из них, оказавшиеся в немецких семьях, были найдены. Само селение было стерто с лица земли. Дома были сожжены и срыты бульдозерами.

11 июня немецкая газета «Нойе таг» напечатала следующее сообщение: «В ходе розыска убийцы обергруппенфюрера СС выявлено, что население деревни Лидице, близ Кладно, помогало совершившим это преступление и сотрудничало с ними. Факт этот был доказан, хотя жители деревни и отрицают его. Отношение населения к этому преступлению проявляется и в других враждебных рейху акциях. Найдены подпольная литература, склады оружия и боеприпасов, а также радиопередатчик и незаконное хранилище нормируемых продуктов питания. Все мужчины деревни были расстреляны, женщины высланы в концентрационные лагеря, а дети направлены в соответствующие учреждения для перевоспитания. Здания деревни сровняли с землей, а ее название вычеркнуто из истории».

Эта «акция» была проведена по приказу государственного секретаря Карла Германа Франка, получившего после этого прозвище Мясник Лидице. Он использовал предоставленное ему Гитлером право казнить любого человека без суда и следствия.

После смерти Гейдриха казни стали еще более жестокими. Число арестов продолжало расти. Расстрелы проводились теперь в тюрьмах. В тюрьме Панкрац в Праге были убиты 1700 чехов, а в колледже Коумиц в Брно, превращенном в тюрьму, казнили 1300 человек.

До самого конца войны нацисты свирепо расправлялись с чехами, не в силах сломить их сопротивление. Подсчитано, что только через тюрьму в Брно прошли 200 тысяч человек, из них вышли на свободу 50 тысяч, остальные были либо убиты на месте, либо отправлены на уничтожение в концентрационные лагеря.

Всего было заключено в концлагеря 305 тысяч чехов, а вышли из них живыми только 75 тысяч, в их числе 23 тысячи узников, доведенных голодом и побоями до такого состояния, что у них почти не было шансов выжить. До 1943 года сообщения о казнях широко публиковались, затем сведения о них стали почти секретными. Тем не менее расстрелы продолжались, унося примерно по 100 человек в месяц. Когда нацисты вынуждены были оставить Чехословакию, число жертв их репрессий достигло 360 тысяч человек.

Гейдрих умер, и РСХА осталось без хозяина. На торжественных похоронах в Берлине Гиммлер произнес несколько двусмысленных фраз, и те, кто мечтал унаследовать усопшему, услышали замаскированную, но вполне реальную угрозу. Гиммлер решил временно взять на себя руководство РСХА. Наконец он снова мог подчинить себе огромный механизм, который чуть не ускользнул из его рук, и выбрать такого преемника Гейдриха, чтобы на сей раз не увидеть его среди соперников.

В течение нескольких месяцев посмертная маска Гейдриха лежала на видном месте в кабинете Гиммлера. Никто не мог сказать, было это выражением благоговейной памяти об усопшем или напоминанием об окончательной победе над ним. Большинство руководителей Главного имперского управления безопасности склонялись ко второй версии. В один прекрасный день слепок исчез без всяких объяснений.

После бегства Гесса в Англию 10 мая 1941 года Мюллер произвел в его окружении негласную чистку. Были арестованы многие сотрудники, адъютанты, секретари, даже шофер. Побеспокоили даже Гаусгофера, его преподавателя из Мюнхенского университета, ставшего позднее его другом. Так как Гесс интересовался учением антропософских групп Рудольфа Штейнера, в них провели множество арестов, так же как среди прорицателей и астрологов, потому что Гесс перед своим бегством советовался с ними. Гиммлер, сам сильно увлеченный астрологией, не мог воспрепятствовать этим мерам, и Гейдрих с лукавым удовольствием их применил.

Все предполагали, что за смертью Гейдриха последует аналогичная чистка, олнако она оказалась весьма скпомной. Руководители отделов РСХА, встававшие на сторону Гиммлера против Гейдриха, сохранили свои посты. Только некоторые новые ставленники Гейдриха были тихо устранены. Напротив, пострадавшие от злопамятности Гейдриха, как Хётл (их было довольно много), получили новые должности.

Гиммлер взял себе восемь месяцев на то, чтобы подумать и подыскать преемника Гейдриху. Когда же в январе 1943 года его имя стало известно, оно вызвало всеобщее удивление. Новый шеф РСХА был раньше персонажем второстепенным, и его резкое возвышение было абсолютно непредвиденным. Гиммлер сначала предполагал назначить Шелленберга, чья молодость казалась ему достаточной гарантией против возможного соперничества. Но Гитлер отказался одобрить этот выбор как раз в связи с возрастом кандидата, и шефом РСХА, назначенным декретом от 30 января 1943 года, стал старый нацист, австриец, доктор Эрнст Кальтенбруннер.

Он родился 4 октября 1903 года в городке Рид, недалеко от Браунау, и происходил из тех же мест, что и сам Гитлер. Эта общность происхождения сыграла, говорят, решающую роль в согласии Гитлера на назначение Кальтенбруннера на этот важный пост.

Род Кальтенбруннеров был одним из древних в этом районе. Длинная вереница сельских ремесленников, производивших косы, предшествовала деду нового нацистского сановника, первым поднявшимся над своим крестьянским происхождением и ставшим адвокатом. Его отец, Гуго Кальтенбруннер, тоже был адвокатом в городе Рааб (Дьёр), а затем в Линце. Там юный Эрнст учился и получил в 1921 году аттестат зрелости. Затем по примеру отца он выбрал карьеру адвоката, изучал право в университете Граца, вступил в первую группу студентов-национал-социалистов, принимал участие в жестоких сражениях против студентов-католиков и членов христианско-социаль-ной партии. В 1926 году он получил диплом доктора права и в 1928 году поступил стажером в коллегию адвокатов Линца. Последние два года его учебы были ужасными. Родители не могли ему помогать; чтобы продолжить занятия в университете, он вынужден был работать шахтером в ночных сменах. Позднее — с 1926-го по 1928 год — он работал у одного адвоката из Зальцбурга, где хорошо ознакомился с судопроизводством.

В течение этого периода Кальтенбруннер не переставал заниматься политической деятельностью и стал активистом независимого движения «Свободная Австрия», приведшего его к нацизму. В 1932 году он вступил в Австрийскую национал-социалистическую партию и стал ее 179-м членом, а в начале следующего года вступил в организацию СС, через которую началось проникновение боевых организаций нацистов в Австрию. Здесь он получил билет № 13 039 и был зачислен в роту, в которой когда-то служил Адольф Эйхман.

В СС он быстро стал ведущим деятелем и одним из главных пропагандистов партии в Верхней Австрии. Одновременно он организовал бесплатные юридические консультации для членов партии и симпатизирующим ей.

В 1933 году он был назначен руководителем эсэсовской группы «Штандарте-37». В это время его деятельность привлекла внимание австрийской полиции. В январе 1934 года он был арестован и отправлен в концентрационный лагерь Кайзерштейнбрух вместе с несколькими другими австрийскими нацистами. Правительство Дольфуса попыталось тогда бороться против нацистов, используя их методы, но не решаясь доходить до их крайностей. В лагере Кальтенбруннер быстро начал пользоваться большим влиянием среди своих сокамерников, причем способствовали этому скорее его высокий рост и недюжинная физическая сила, нежели его юридические познания. На Пасху он организовал голодовку, которая сначала была всеобщей, но затем по приказу Дольфуса лагерь посетил государственный секретарь Карвински, пообещавший кое-какие улучшения, и голодовка прекратилась во всех бараках, кроме того, где жил Кальтенбруннер. На одиннадцатый день забастовщики, перевезенные к тому времени в госпиталь в Вене, вынуждены были прекратить свою акцию, а через некоторое время их освободили.

В 1934 году Кальтенбруннер был назначен командиром 8-й дивизии СС, но он не принял участие в неудачном путче в июне 1934 года, когда Дольфус был убит. Из-за его невмешательства правительство Шушнига выделило Кальтенбруннера как нациста, способного добиться успеха в попытке политического умиротворения, предпринятой в сентябре 1934 года. Попытка не удалась, и в мае 1935 года Кальтенбруннер был снова арестован и обвинен в государственной измене за связи с немецкими организациями СС. После шести месяцев пребывания в тюрьме он предстал перед судом, который из-за отсутствия доказательств приговорил его за участие в заговоре к шести месяцам тюрьмы, покрытым сроком предварительного заключения. За свою политическую деятельность он был вычеркнут из списка адвокатов, зато незадолго до ареста его назначили шефом австрийских эсэсовцев.

Освободившись из тюрьмы, Кальтенбруннер направил свою деятельность на подготовку аншлюса. Нацистская идеология наталкивалась на сдержанность и даже решительное неприятие, пропаганда же союза с «великим братским народом» проходила легче. Она использовала привычные штампы братства по крови, расе, языку и отвечала давним желаниям большинства австрийского народа. Тот факт, что включение Австрии в состав Великого рейха поставит ее жителей под нацистское законодательство, старательно скрывался. А поскольку австрийцам была глубоко неприятна консервативная диктатура правительства Шушнига, они не были расположены придавать значение подобным деталям.

Во время этой акции, проводимой по указу Гитлера, Кальтенбруннер познакомился с Зейсс-Инквартом. Вместе с ним он готовил аншлюс и 11 марта 1938 года был назначен государственным секретарем по вопросам безопасности в кабинете Зейсс-Инкварта. Чуть позже, 12 марта в три часа утра, он встретил в венском аэропорту Асперн Гиммлера, представил ему краткий отчет, в котором доложил о полной победе нацистов, и поставил под его начало австрийскую организацию СС, руководителем которой он был. В день присоединения Австрии Гитлер назначил его бригадефюрером СС и шефом организации СС Дунайской области. Через полгода, 11 сентября, он был повышен в звании до группенфюрера СС. Тогда же он стал членом рейхстага.

Австрийская авантюра аншлюса была завершена, и Кальтенбруннер продолжил свою деятельность как образцовый эсэсовский чиновник. Назначенный Верховным командующим силами СС и полиции Верхней и Нижней Австрии и района Вены, а в апреле 1941 года — генерал-лейтенантом полиции, он стал почти «австрийским Гиммлером», однако без большой личной власти. Передавая и исполняя приказы Берлина, он был куда менее могущественным, чем Мюллер, Небе или Шелленберг. Тем не менее его положение предоставило ему возможности для осуществления идей, которые он мечтал реализовать в организации разведывательных служб. Он создал обширную сеть агентов, которая расходилась лучами к юго-востоку от Австрии, и мог готовить и направлять в Берлин обстоятельные доклады, обратившие на себя внимание Гиммлера и Гитлера.

Учитывая эти обстоятельства, Гиммлер пригласил Кальтенбруннера в Берхтесгаден в декабре 1942 года. Ему показалось, что этот человек, чья деятельность была полностью посвящена разведке, не сможет стать опасным для него соперником.

Предосторожность не бывает излишней, и Гиммлер уточнил в разговоре с Кальтенбруннером, что главной его задачей является создание широкой разведывательной службы. Кальтенбруннер возразил, что выполнение этой миссии будет нелегким из-за исполнительских функций. Гиммлер ждал этого ответа. Он разъяснил кандидату на высокий пост, что намерен по-прежнему осуществлять конкретное руководство РСХА, как делал это после смерти Гейдриха. С помощью таких «выдающихся специалистов», как Мюллер и Небе, это будет не таким трудным делом. «Вам не придется этим заниматься, — заключил он. — Вы сможете целиком посвятить себя разведывательной службе, то есть III и VI отделам».

Эта сделка удовлетворила амбиции обоих хитрецов: Гиммлер сохранял за собой эффективный и безраздельный контроль за всей работой полиции, а Кальтенбруннер мог наконец применить свои теории на практике, где подопытным кроликом выступала Европа. Одна из его излюбленных идей заключалась в том, что недостатки в работе германской разведывательной службы в значительной мере объясняются ее разделением на две ветви. Это безумие, говорил он, «отделить политическую разведку от военной». Этого нет ни в одной стране мира, за исключением Франции и Германии, которые совершили общую ошибку. Объединительная идея пробила себе дорогу и легла в основу решительной перестройки РСХА и окончательной победы партии над армией. Ограничение функций Кальтенбруннера было чисто формальным и предназначалось для того, чтобы оставить за Гиммлером право присматривать за внутренней деятельностью служб. От этого Кальтенбруннер не страдал, осуществляя и административное управление: подписывал общие приказы, придавая законную силу приказам об интернировании и казнях, а также общие директивы.

Человек, прибывший в Берлин в конце января 1943 года и взваливший на себя тяжелое наследство Гейдриха, был настоящим колоссом. При росте один метр девяносто сантиметров у него были широкие плечи и мощные руки со сравнительно небольшими кистями, способными, однако, раздавить камень. Массивный корпус венчался крупной головой с твердым, тяжелым лицом, словно высеченным из плохо обработанного куска дерева.

Массивный лоб не свидетельствовал о высокой интеллектуальности; маленькие темно-карие глаза с тяжелым блеском в глубоких орбитах наполовину прикрыты тяжелыми веками; широкий, прямой, словно вырезанный одним ударом рот с тонкими губами, огромный, квадратный, грубо вытесанный подбородок. Такие детали подчеркивали тяжеловесный и угрюмый характер этого человека. Таким был тогда Кальтенбруннер. Отталкивающее выражение его лица усиливалось глубокими шрамами, следами модных в дни его молодости дуэлей между студентами, считавшими шрамы признаком мужественности. Лицо его казалось недоступным для эмоций. Из мощной груди исходил глухой голос с сильным австрийским акцентом. Вскоре голос потускнел из-за злоупотребления алкоголем, ведь Кальтенбруннер, как и многие другие нацистские бонзы, был неисправимым алкоголиком, чем очень быстро снискал себе неприязнь Гиммлера. Он курил без остановки, «сжигая» по 80–100 сигарет в день. Его пальцы и ногти были коричневыми от никотина.

С десяти часов утра Кальтенбруннер начинал глотать шампанское и спиртные напитки, особенно коньяк, который ему присылали из Франции. Он вонзал в собеседника мутный, расфокусированный взгляд пьяницы, который смотрит, но не видит, потерявшись за пеленой смутных внутренних видений. Он пережевывал невнятные фразы, порой совершенно неразборчивые, — его дикция была ужасной, теряя звуки в желтых искрошившихся зубах. Несмотря на приказы Гиммлера, Кальтенбруннер так и не решился посетить дантиста — это действие, по всей видимости, было ему не «по зубам».

Гиммлер сознательно доверил Главное имперское управление безопасности человеку посредственному, ведь в его руках остались реальные рычаги управления. Можно было не бояться измены: Кальтенбруннер был фанатичным нацистом, слепо верующим в доктрину партии. Назначение на столь высокий пост было для него сладостным реваншем. Однако без помощи Шелленберга он никогда не увидел бы свои теории примененными на практике. На самом деле руководителем нацистской разведки был Шелленберг; он поддерживал с Гиммлером прямую связь, не считаясь с формальным иерархическим подчинением Кальтенбруннеру.

Но сам Кальтенбруннер воспринял свою роль всерьез. Он, как и его предшественник, был основным поставщиком человеческого материала в лагеря уничтожения. Но если Гейдрих иногда пытался хитрить, применять коварные обходные маневры, как это было во Франции и в Чехословакии, чтобы попытаться установить сотрудничество с частью населения на сложный период войны на Востоке, то Кальтенбруннер, неспособный разработать тонкую тактику, принялся за самые жестокие репрессии.

Он не чурался лично контролировать разработанные в лагерях средства уничтожения заключенных. Осенью 1942 года, еще будучи на прежней должности в Австрии, он проинспектировал лагерь Маутхаузен, где вместе с комендантом лагеря Зирайсом пожелал присутствовать при казни в газовой камере группы заключенных, наблюдая через специальное окошечко за тем, как опи умирают.

В начале 1943 года он снова посетил Маутхаузен, чтобы присутствовать на «экспериментальной» казни, проводимой тремя методами: через повешение, выстрелом в затылок и в газовых камерах. Заключенные и служащие лагеря рассказывали потом, что Кальтенбруннер прибыл туда в отличном настроении, а перед газовой камерой шутил и смеялся, ожидая, когда приведут заключенных на место проведения «эксперимента».

К тому моменту, когда Кальтенбруннер принял на себя руководство Главным имперским управлением безопасности, оно уже превратилось в гигантскую репрессивную машину. Германская склонность к бюрократии полностью здесь развернулась в этом центре системы, объединяющем все информационные каналы из самых отдаленных уголков Европы и транслирующем в обратном направлении приказы. Кабинеты, картотеки, центры подслушивания, радиоцентры, лаборатории, архивы — все достигло такого размаха, что ограничиться Принц-Альбрехт-штрассе стало уже невозможно, и РСХА расползлось по Берлину, заняв не менее 38 больших зданий.

Когда бомбардировки повредили почти все эти здания, Гиммлер воспользовался предлогом и установил новый порядок. Каждый день главные руководители служб обедали в доме номер 116 по Курфюрстенштрассе, где находилось ведомство Эйхмана. Вокруг стола собирались люди, заставлявшие дрожать всю Европу. Кальтенбруннер относился к Эйхману с большой сердечностью: у земляков было много общих знакомых. Кальтенбруннер не упускал случая расспросить Эйхмана о здоровье его оставшейся в Линце семьи, которую хорошо знал, об учебе подросших детей и рождении новых, о здоровье стариков и процветании их многочисленной родни. Постороннему взгляду могут показаться парадоксальными подобные излияния чувств и проявления взаимного интереса людьми, которые в тот день до обеда могли росчерком пера решить судьбу нескольких тысяч несчастных, а выйдя из-за стола, другой подписью послать на смерть новые тысячи жертв на другом конце Европы.

Гиммлер по мере возможности присутствовал на этих обедах. Так он старался поддержать моральный дух своих сподвижников, которые порой стали проявлять неуверенность, получая известия о военных поражениях, участившихся на Востоке, и об итогах массовых налетов англоамериканской авиации на объекты в центре Германии. На этих встречах царили оптимизм и сердечность. Хотя в принципе там не было принято заниматься служебными делами, довольно часто случалось, что Мюллер или Эйхман, пользуясь случаем, спрашивали мнение Кальтенбруннера или Гиммлера по отдельным важным вопросам. Так, между фруктами и сыром или попивая тонкие вина, доставленные из Франции, эти люди решали, стоит ли ликвидировать ту или иную категорию заключенных, применить ту или иную форму казни. Эти чудовищные дела казались им банальными и повседневными: решая их, они спокойно пили кофе.

Именно на этих обедах были обсуждены детали внедрения первых газовых камер; там же обсудили результаты опытов по уничтожению евреев. Долго и тщательно сравнивались скорость, экономичность, легкость различных средств истребления, причем зловещие разговоры не мешали присутствующим работать вилками. Только Небе, переметнувшийся к тому времени на сторону противника и участвовавший вместе с представителями абвера в заговоре с целью убийства Гитлера, очень страдал, по словам Гизевиуса, от этих обменов мнениями и «уходил с них полностью измотанный».

Когда Гиммлера не было, возглавлял эти обеды Кальтенбруннер, нередко использовавший их для язвительных нападок на тех своих подчиненных, кого не любил или чьи прямые отношения с Гиммлером его раздражали. Шелленберг, как протеже Гиммлера, был наиболее частым объектом его атак, и он даже жаловался Гиммлеру, прося освободить его от присутствия на этих трапезах. Но рейхсфюрер СС слишком высоко ценил этот обычай, чтобы допускать малейшее отступление.

Несмотря на своеобразную опеку, под которую Гиммлер его поместил, Кальтенбруннер наложил на РСХА отпечаток узости своего мышления и юридического образования. Гизевиус следующим образом описал его воздействие: «Пришел Кальтенбруннер, и с каждым днем начало становиться все хуже и хуже. Мы начали отдавать себе отчет, что импульсивные действия такого убийцы, каким был Гейдрих, может быть, не столь ужасны, как холодная юридическая логика адвоката, у которого оказался в руках такой опасный инструмент, как гестапо».

Абсолютным хозяином гестаповского отдела IV В стал Эйхман. Он пребывал в постоянном контакте с Кальтенбруннером и часто получал прямые приказы от самого Гиммлера, хотя в административном плане продолжал оставаться в подчинении Мюллера. Ему доверили провести «Окончательное решение еврейского вопроса», то есть полное уничтожение евреев Европы. Политика абсолютного антисемитизма, которая началась в Германии погромами, организованными Гейдрихом 9 ноября 1938 года,[27]завершилась этим решением. По примерным расчетам, сделанным в Нюрнберге, она стоила жизни 6 миллионам евреев в Германии и оккупированных странах. Власть Эйхмана над евреями стала абсолютной после постановления от 1 июля 1943 года, подписанного Борманом; оно лишало сынов Израиля права обращаться в обычные суды и помещало их под исключительную юрисдикцию гестапо.

В постановлении от 9 октября 1942 года, подписанном также Борманом, было указано, что «постоянное устранение евреев с территории Великой Германии не может далее осуществляться путем эмиграции, но только через использование безжалостной силы в специальных лагерях на Востоке».

Система организованных погромов была применена на Востоке, а затем приступили к научным и промышленным методам уничтожения людей. Эйхман создал четыре лагеря, из которых наиболее известным был Маутхаузен. Проект, по которому был построен данный лагерь, показывал, что политика истребления рассматривалась нацистами как продолжительная по времени задача, которая продолжится после порабощения всей Европы. Кроме евреев, останется еще много противников, надлежащих устранению.

«Построенный как огромная каменная крепость, расположенный на вершине холма и окруженный бараками, Маутхаузен являл собой не только долговременную конструкцию, но и мог укрыть большой военный гарнизон и располагал для этого всем необходимым. Сама крепость была фабрикой уничтожения, куда присылали заключенных, высосав из них все силы принудительным трудом в приданных ему лагерях Гузен или Эбензее. Когда побои и голод снижали трудоспособность заключенных до определенного уровня, их пересылали в центральный лагерь, где их судьба решалась за несколько часов. В принципе живым из центрального лагеря не выходил никто».

Эйхман организовал систему доставки в эти лагеря специальными эшелонами намеченных к уничтожению евреев из всей Европы. Отправление и загрузка эшелонов зависели от мощности лагерей и транспортных возможностей германских железных дорог.

Коменданты лагерей смерти включали газ только по указанию Эйхмана. Каждый эшелон курировал офицер СС, получавший необходимые указания, после которых он определял, отправлять ли эшелон в лагерь уничтожения или нет, и судьбу его «пассажиров». Например, буквы «А» или «М», проставленные в инструкции для сопровождающей эшелон команды, означали Аушвиц (Освенцим) или Майданек, что было равносильно приказу об уничтожении в газовых камерах.

В Освенциме было установлено следующее правило:

«Дети в возрасте до 12–14 лет, лица старше 50-летнего возраста, а также больные (или преступники, имеющие несколько судимостей), перевозимые в вагонах, снабженных специальными табличками, отправлялись немедленно по прибытии в газовые камеры. Другие заключенные подвергались осмотру, и врач-эсэсовец по внешнему виду отделял дееспособных от нетрудоспособных. Последние отправлялись в газовые камеры; те, кто остался, распределялись между трудовыми лагерями».

Вторая категория была, естественно, временной. Работая в бесчеловечных условиях, люди быстро истощались, и их также отправляли в газовые камеры.

На востоке Польши использовался дьявольский метод, изобретенный и отработанный Виртом, бывшим комиссаром криминальной полиции в Штутгарте, которого РСХА направило в Люблин.

Вирт выбирал среди евреев некоторое число уголовников, которым обещал крупное материальное вознаграждение при условии, что они найдут себе сообщников, готовых на любую работу. Таким образом, он отобрал около 5 тысяч мужчин и женщин, которые получили не только надежду спасти свою жизнь, но и право участвовать в ограблении заключенных. Им было поручено уничтожение своих несчастных единоверцев.

Среди лесов и равнин Восточной Польши создавались замаскированные лагеря уничтожения. «Они строились для отвода глаз, как потемкинские деревни, — рассказывал доктор Морген, — чтобы у вновь прибывших складывалось впечатление, что их доставили в какой-то город или крупный населенный пункт. Поезд прибывал на бутафорский вокзал; когда сопровождающая команда и персонал поезда уходили, двери вагонов открывались. Евреи выходили на платформу. Их тут же окружали члены еврейских отрядов, и комиссар Вирт или кто-то из его подручных произносил речь. Он говорил: „Евреи! Вас привезли сюда для того, чтобы здесь поселить, но прежде чем образовать новое еврейское государство, вы должны обучиться какой-нибудь новой профессии. Здесь вас будут обучать, и каждый из вас обязан выполнить свой долг. Прежде всего каждый должен раздеться, чтобы ваша одежда была продезинфицирована, а вы вымылись и не заносили в лагерь насекомых“».

И тогда прибывшие строились в колонну. Затем мужчин отделяли от женщин, и в раздевалках они должны были оставить свои шапки, пиджаки, рубашки, обувь и даже носки. В обмен на каждую вещь они получали номерок. Все эти операции производились евреями, состоявшими на жалованье у Вирта и не вызывали у вновь прибывших недоверия. Они послушно двигались дальше, подбадриваемые своими единоверцами-предателями, чтобы у них не оставалось времени задуматься. Наконец они прибывали к последнему отделению, похожему на банное помещение. Туда входила одна группа, двери закрывались, в камеру впускался газ. Через определенчерез другие двери и кремировала их, тогда как другая группа вступала в зал.

Вирт без особых затруднений организовал применение этой системы, поскольку раньше он занимался уничтожением неизлечимых душевнобольных в соответствии с декретом об эвтаназии. Полученные им «великолепные» результаты стали причиной того, что имперская канцелярия выбрала его для столь ответственного поручения.