ВОЛКИ ПОЖИРАЮТ ДРУГ ДРУГА

В самой Германии ликвидация заговора 20 июля и устранение Канариса повлекли за собой последнюю модификацию служб РСХА. Военный отдел, созданный в РСХА в феврале для того, чтобы заменить службы абвера, был упразднен. Его начальник, полковник Хансен, был повешен; весь личный состав, перешедший из абвера, подвергся чистке, а сам отдел был распределен между гестапо и СД. В гестапо были переданы службы, занимавшиеся шпионажем, контршпионажем, забросом агентов-парашютистов и диверсионных групп. СД были подчинены группы сбора военной информации. Каждое подразделение гестапо и СД отныне дублировалось подчиненной ему службой того же названия, но с пометкой «Воен.».

Заговор 20 июля окончательно убедил Гитлера в том, что он не может доверять армии, «этой реакционной клике», которую необходимо поставить на место.

По предложению Мартина Бормана молодые члены партии, фанатично преданные режиму, были выдвинуты на офицерские посты и направлены в каждую воинскую часть, чтобы следить за политическими настроениями коллег. Докладывали они лично Борману — хранителю нацистской идеологии, сообщая о том, что казалось им недостаточно национал-социалистическим. Тут же Борману было доложено о «недопустимо пораженческих настроениях в группе армий, действующей в Силезии», ибо она сдавала свои позиции под натиском советских войск.

Гиммлер, в зените своей славы, наконец получил командование группой армий. Завершавшийся 1944 год пополнил его эсэсовские войска семью новыми дивизиями. К концу года должны были сформировать две дополнительные бригады из голландских и французских «добровольцев». Эти своеобразные добровольцы, будучи раньше полицаями, покинули свои страны в обозе отступавших оккупантов, чтобы избежать казни. Их оперативно завербовали в добровольческую штурмбригаду СС.

На востоке Франции немецкие войска, следуя категоричному приказу Гитлера, вступили в ожесточенные бои. Союзные войска вышли к Рейну и к франко-германской границе на всем ее протяжении только к началу 1945 года.

20 августа Оберг и Кнохен устроили в Виттеле свою штаб-квартиру. Тут же их настигли две плохие новости. Первой было составленное в чрезвычайно оскорбительных выражениях письмо Гиммлера. Рейхсфюрер упрекал их, используя весьма резкие обороты речи, в том, что они позволили себя арестовать 20 июля, не оказав ни малейшего сопротивления, и ставил под вопрос их честность и мужество. Несколькими днями позже, в конце августа, Кальтенбруннер грубо потребовал Кнохена в Берлин. Получив такой вызов, Кнохен не стал заблуждаться на свой счет. Во время пребывания в Париже его не трогали, опасаясь нарушить ход работы служб гестапо. Конец немецкой оккупации Франции поставил конец этим соображениям, и его враги смогут теперь добиться его опалы. Действительно, сразу после приезда в Берлин Кальтенбруннер поставил Кнохена в известность о том, что он лишен всех чинов и переводится в качестве простого гренадера в войска СС.

Кнохена немедленно определили в «Лейбштандарте Адольф Гитлер» и отправили в учебный лагерь Бенешау в Чехословакии для обучения противотанковой борьбе. Его собирались отправить во фронтовой отряд, когда ему пришел вызов в Берлин. На этот раз его официально уведомляли о том, что Гиммлер вернул ему свое расположение и назначал на высокий пост в РСХА. 15 января Кнохена включили в специальную службу, которой поручалась организация деятельности новых групп в СД, взявших на себя обязанности прежнего абвера. Падение Германии не оставило ему времени для завершения этого дела.

В Виттеле Кнохена сменил оберштурмбаннфюрер Зухр, бывший руководитель тулузской службы. Гиммлер приказал воссоздать организацию на еще оккупированном клочке французской территории и создать базу для переправки агентуры в освобожденные районы Франции. Агентов следовало набрать из числа французских коллаборационистов, нашедших убежище в Германии.

В сентябре Гиммлер приехал в Жерардмер, чтобы встретиться с генералом Бласковицем, который принял командование группой армий Н, оставив пост командующего группой армий G. Одновременно он решил провести инспекцию своей агентуры. Это был последний приезд Гиммлера во Францию. Вскоре после его приезда Оберг обосновался в Пленфене, близ города Сен-Дье. Там ему нанесли визит Дарнан и его заместитель Книппинг, обратившись с просьбой о помощи в деле улучшения материального положения коллаборационистской милиции, расквартированной в лагере Ширмек в ожидании отправки в Германию.

Из Пленфена 7 ноября Оберг направил свой приказ населению города Сен-Дье покинуть город 8 ноября.[49]С 9 по 14 ноября город подвергся разграблению: с заводов вывозилось оборудование, запасы сырья, инструменты для последующей отправки в Германию. Затем все, что нельзя было разобрать и увезти, было взорвано. После чего все дома подожгли; пожар продолжался трое суток. Десять жителей, пытавшихся спасти свое имущество, были расстреляны на месте. И наконец, все мужчины в возрасте от шестнадцати до сорока пяти лет были «мобилизованы на строительство оборонительных сооружений». Однако в действительности всех 943 человека просто вывезли в Германию.

18 ноября Оберг вместе со своим штабом переехал из Пленфена в Ружмон близ Бельфора. Затем они продолжили отступление. 1 декабря Оберг и Зухр со своими службами перебрались через Рейн и к вечеру прибыли во Фрибург. Наконец, 3 декабря они добрались до Цвиккау около чехословацкой границы, где по приказу Гиммлера расположились их службы.

Некоторое время спустя Оберг получил назначение на командный пост в группе армий «Вейхзель» под началом самого Гиммлера, который взял на себя руководство этой группой. Таким образом, Оберг завершил полицейский этап своей карьеры, перейдя в ряды фронтовых эсэсовцев.

Гестаповские службы продолжали заниматься Францией еще в течение нескольких месяцев. Диверсионно-разведывательные школы были созданы доктором Кайзером во Фрайбурге и в Штеттине близ Зигмарингена. При них открылись многочисленные специализированные филиалы.

Скорцени организовал во Фридентале центр для диверсантов и разведчиков. В эти шпионско-диверсионные центры набирали бывших членов ППФ, РНП и в особенности французов-полицаев, перебежавших в Германию. Дарнан первым предложил своих людей гауптштурмфюреру Детерингу, который вместе со своим заместителем обершарфюрером Гинрихсом занимался вербовкой. Детеринг, начальник группы «Фукс» («Лиса»), внедрял свою агентуру во Францию.

В конце концов Дарнан все-таки добился разрешения создать спецшколу для своих полицаев, руководимую французскими агентами «при содействии» инструкторов из СД и гестапо. Эта «автономная» служба действовала под руководством полицая Деганса и его заместителя Фийоля, ставшего одним из палачей «2-й службы» милиции.[50]Впоследствии Дарнан затеял разработку плана по формированию «отряда белых партизан» во Франции.

Этим «мастерским» по производству шпионов удалось с большим трудом переправить во Францию лишь некоторое число агентов-диверсантов. Несколько человек нелегально пробрались во Францию через Швейцарию, используя пограничный пункт Леррах, рядом с Балем. Одних задержала швейцарская полиция, некоторым удалось проникнуть во Францию и даже вернуться обратно в Германию после выполнения задания. Но большинство из них быстро арестовали.

Другую группу агентов во Францию сбросили с парашютом в специальных контейнерах с мягкой обивкой; прыжки должны были производиться ночью, что небезопасно для неопытного парашютиста. Такие выброски имели место, в частности, в департаменте Коррез. Этих агентов арестовывали в ближайшие же часы после приземления. Некоторые покончили жизнь самоубийством в момент ареста, раздавив капсулу с цианистым калием, которой их снабжали при вылете.

Попытки подрывной деятельности в тылу наступающих союзных армий почти полностью потерпели неудачу. В начале 1945 года складывалось катастрофическое для Германии положение на всех фронтах военных действий.

Рожденный в насилии, переполненный за прошедшие двенадцать лет преступлениями и ужасами, нацизм медленно издыхал в крови среди развалин, увлекая за собой в пучину национального краха население собственной страны.

В наступившем хаосе, подобном вагнеровскому, нацисты — вчерашние идолы, «рыцари без страха и упрека», вожди и хозяева страны — безуспешно искали точку опоры.

Все как один эти могущественные люди шпионили за своими соратниками и знали, что они также следят за ними. Малейшая ошибка могла стоить жизни. Укрывшись в своем бункере в рейхсканцелярии, Гитлер слышал, как рушится вокруг бесчеловечная громада его власти.[51]Он знал, что все те, кто вчера еще заискивал перед ним и готов был пойти на любую низость, чтобы заслужить от него слово похвалы, теперь думали лишь о том, как от него сбежать. Но подобно фараонам Древнего Египта, он не хотел уходить в небытие в одиночку. Те, кого он поднял за собой на вершины власти, должны умереть вместе с ним; в поисках предательства его безумный взгляд впивался в лица приближенных, на которых страх прятался под маской твердости и решимости. Ни один, верил он, не избежит своей судьбы.

Фюрер, который некогда был кумиром толпы, вождем, «великим военачальником», теперь стал больным стариком, согнувшимся под тяжестью поражения; его горящий и невыносимый взгляд затравленного волка освещал изнуренное лицо, уже отмеченное печатью смерти.

Никто не имел доступ в рейхсканцелярию без контроля эсэсовцев, стороживших все входы и выходы. Им была доверена охрана фюрера с момента создания «Лейбштандарте», с первых шагов его правления. Отвечая за жизнь фюрера, они были почти единственными людьми, кто сохранил его доверие. Кроме них, рядом с фюрером оставались лишь члены его семьи и несколько приближенных, на которых не распространялись подозрительность и презрение, питаемое Гитлером ко всему миру. Борман был тенью фюрера. Он наконец одержал верх над своими соперниками, подорвав их репутацию. Гиммлер оказался дискредитированным в момент, когда чуть не добился высшей власти и долгожданного устранения самого Гитлера.

Гиммлер был наиболее могущественным человеком рейха с августа 1944-го по март 1945 года. После ликвидации его последних соперников, вследствие неудавшегося покушения на Гитлера в июле 1944 года, он стал командующим группой армий, о чем всегда мечтал. С этого момента у него оказалось больше титулов и должностей, чем у любого другого человека в рейхе. Он был министром внутренних дел, министром здравоохранения, высшим руководителем всех полицейских служб, служб разведки, спецслужб гражданских и военных. В качестве командующего войсками СС он располагал настоящей армией, включавшей в начале 1945 года 38 дивизий, 4 бригады, 10 легионов, 10 специальных групп штабных сил и 35 отдельных корпусов. Подчиненные ему войска отличались особой фанатичностью. Гиммлер, наконец, контролировал множество партийных организаций и органов государства в центре и на местах. Став командующим группой армий, он предпринял ряд маневров с тем, чтобы сосредоточить в своих руках недостающие рычаги военной власти.

Геринг, его старый политический соперник, практически самоустранился, лишившись былого авторитета и уважения, погрязнув в торговых сделках низкого пошиба и кичась мещанской роскошью. В таком же положении оказался и Риббентроп. Его «высокая дипломатия» повсюду терпела фиаско. Геринг публично обозвал Риббентропа «грязным мелким спекулянтом шампанским», и фюрер тоже посмеялся над ним, забыв, что совсем недавно называл его «новым Бисмарком».

Геббельс сохранял свое могущество, но Борман обошел его на политическом поприще. Этот фанатик умел устранять своих конкурентов, действуя с неумолимой решимостью. Сначала он занимал пост рейхслейтора, начальника кабинета Гесса; затем, после бегства Гесса, он сам стал представителем фюрера и руководителем секретариата партии. С этого времени он становится практически безраздельным хозяином партийного аппарата и всей партии. 12 апреля 1943 года к своим титулам он добавил звание секретаря фюрера.

Борман не игнорировал тот факт, что Гиммлер был для него самым опасным конкурентом; он быстро понял его цели и намерения. Он знал, что как военачальник Гиммлер полнейшее ничтожество, и на этом его недостатке Борман построил всю игру. В качестве «пешки» Борман использовал Фегелейна.

Гиммлер имел своего постоянного представителя в Ставке фюрера — обергруппенфюрера Германа Фегелейна, адъютанта Гитлера. В прошлом конюх, ставший генералом, он обеспечивал связь между штаб-квартирой Гиммлера и фюрером. Фегелейн был женат на Гретель Браун, сестре Евы Браун. Приходясь Гитлеру шурином, он был вхож в его семейный круг в двойном качестве: как адъютант и родственник Евы Браун. Борман, который был вынужден ежедневно с ним общаться, сделал из него своего союзника.

Все промахи командующего группой армий Гиммлера отныне всячески выпячивались, ошибки раздувались и недостатки подчеркивались. В марте, после отступления из Померании, Гиммлер был снят со своего командного поста за потерю боеспособности. В Венгрии, где положение на фронте складывалось чрезвычайно неблагоприятным образом, в контратаку были брошены отборные эсэсовские дивизии под командованием Зеппа Дитриха, одного из ветеранов нацизма. Там Борман и усмотрел возможность нанести Гиммлеру решающий удар.

Личному составу дивизий СС, действовавших в Венгрии, внезапно было запрещено ношение отличительных нарукавных повязок элитных войск СС. Зепп Дитрих был возмущен этой санкцией, как и все офицеры и солдаты дивизий, являвшихся гордостью режима и самого Гиммлеpa: это были дивизии «Лейбштандарте Адольф Гитлер» и «Рейх» (две старейшие дивизии СС) и дивизия «Гитлер-югенд», также известная своей боевой славой.

Массовое разжалование ознаменовало собой падение Гиммлера. Теперь его можно было вычеркнуть из списка конкурентов. Командование войсками отвлекло его на многие месяцы от руководства полицией, что в такой напряженный период было весьма опасно. Борман, да и сам Гитлер привыкли давать свои распоряжения непосредственно Кальтенбруннеру, так что Гиммлер оказался отстраненным от руководства.

«Тысячелетний рейх», провозглашенный пророком нацизма, доживал свои последние часы. Империя «расы господ» стала узкой полоской территории Германии, уменьшавшейся с каждым часом в последние дни апреля 1945 года. Оказались бесполезными победы партии над ее противниками, победы гестапо над соперниками и конкурентами. Среди развалин того, что недавно было столицей, в нескольких метрах от элегантной улицы Унтер-ден-Линден, на которую вскоре упадут первые советские снаряды, Гитлер из своего бункера продолжал рассылать приказы, не доходившие более до войск, которым они адресовались. Потому что эти войска в большинстве своем уже не существовали.

10 апреля, уступая настояниям своего окружения, Гитлер решил перенести штаб-квартиру в «Бергхоф» («Орлиное гнездо»), а штабная военная канцелярия выехала в Берхтесгаден, куда позднее должен был перебраться и он сам. 12 апреля рейхсканцелярия подверглась бомбардировке с воздуха, и в ней начался пожар. 16 апреля советские войска прорвали немецкий фронт на Одере и в Лозице и устремились на Берлин. Но Гитлер так и не выехал из Берлина. Выезд, намеченный на 20 апреля (день его рождения — 56 лет), в последнюю минуту пришлось отменить. Красная армия уже достигла Луббена в 70 километрах к югу от Берлина и двигалась к городу через область Шпревальд. На севере советские войска взяли Ораниенбург и оказались в 30 километрах от Берлина.

С согласия Гитлера в ночь с 20 на 21 апреля три человека — Риббентроп, Геринг и Гиммлер — покинули разрушенную рейхсканцелярию. Гитлер же отказался выехать в Берхтесгаден. Теперь он понимал, что его замысел закрепиться на «баварском выступе» был неосуществимым. В своем последнем выступлении по радио 20 апреля, в день его рождения, он объявил о своем решении оставаться в Берлине до конца. Передача осуществлялась одним из запасных передатчиков, еще работавшим, несмотря на почти непрерывную бомбардировку Геринг, услышав эти слова, задрожал. День рождения фюрера он провел вместе с ним, в окружении старых соратников нацизма, которые в тот момент еще находились в Берлине: Гиммлера, Геббельса, Риббентропа и вездесущего Бормана. Но Герман отнюдь не собирался умирать. Считая, что не заслуживает неприглядного конца в глубине бункера под советскими бомбами и снарядами, он уже принял все необходимые меры для выезда из города. Время поджимало. Геринг выскользнул из бункера и в темноте наступавшей ночи добрался до своей резиденции, где его ждали машины, готовые двинуться в путь.

Еще в начале апреля Геринг приказал разместить в надежном месте его коллекцию, состоящую из произведений искусства, украденных во всей Европе. Ему потребовались два железнодорожных состава, чтобы перевезти краденое в Берхтесгаден, где укрылись его вторая жена, актриса Эмми Зоннеман со своей дочерью. Геринг отправлялся на юг в сопровождении нескольких грузовиков, груженных последними ящиками имущества, и легковой машины с сотрудниками его штаба. Вечером 21 апреля караван «верного сподвижника фюрера», двигаясь по узкому коридору, еще отделявшему советские войска от американских, смог без помех прибыть в Берхтесгаден. Геринг не знал еще, что в тот же самый час Гиммлер также пустился, в бегство, а несколько позже за ним двинулся Риббентроп. Оба они, как и сам Геринг, рассчитывали пустить в ход свои козыри, надеясь сесть в освобождаемое Гитлером кресло.

Геринг мог считаться законным наследником. После создания гестапо он стал безупречным нацистом, оказывая неизменную поддержку своему фюреру. В соответствии с законом от 29 июня 1941 года Геринг становился фюрером в случае смерти Гитлера, или если он по какойто причине оказывался не в состоянии выполнять свои обязанности «даже короткий срок».

Исходя из текста этого закона 23 апреля Геринг решил, что есть все условия для наследования власти, так как Гитлер не мог более осуществлять управление армией, и заявил Кейтелю и Йодлю, что, когда настанет время мирных переговоров, наиболее подходящей фигурой для этого будет Геринг. Генерал ВВС Коллер, прибывший в Берхтесгаден 23 апреля, передал Герингу эти высказывания фюрера. Геринг рассудил, что такой момент наступил: американцы и Красная армия соединились на Эльбе, и советские войска завершили окружение Берлина. Наконец пробил для него час взять на себя всю полноту власти в стране. Несмотря на обстоятельства, Геринг испытывал невероятную гордость.

Он собрал всех нацистов, которые находились в тот момент в Берхтесгадене: начальника рейхсканцелярии доктора Ламмерса, рейхслейтера и заведующего личным секретариатом Гитлера Филиппа Боухлера, генерала Коллера и полковника ВВС, адъютанта Геринга Бернда фон Браухича, сына маршала Браухича. Все сочли, что решение фюрера остаться в Берлине лишало его возможности руководить и командовать. Заручившись одобрением присутствовавших, Геринг по радио обратился к Гитлеру, прося его согласия на выполнение им функций руководителя правительства рейха «с полной свободой действий по делам внутренней и внешней политики». Геринг объявил, что в случае отсутствия ответа к 22 часам он «будет действовать» ради общего блага.

Геринг отправлял свое послание, движимый оставшимся страхом перед представителем абсолютной власти. В складывавшейся обстановке казалось маловероятным, что адресат получит послание, а тем более что на него придет ответ. Таким образом, к 22 часам 23 апреля 1945 года Геринг мог бы считать себя единственным уполномоченным на проведение мирных переговоров, тактику которых уже разработал. Однако, вопреки ожиданиям, послание, доверенное радиоволнам, дошло по назначению. Борман получил его и преподнес Гитлеру как яркое доказательство нелояльности и стремления захватить власть. Установленный в тексте предельный срок получения ответа следовало понимать, по словам Бормана, как настоящий ультиматум. Как того и желал Борман, Гитлер впал в ужасную ярость, изрыгая в адрес Геринга ругательства: «этот наркоман, проворовавшийся торгаш» и в этом же духе.

Незадолго до 22 часов Геринг получил короткое послание от Гитлера, запрещавшее ему предпринимать какие-либо действия. В тот же момент к нему явился целый отряд эсэсовцев под командованием оберштурмбаннфюрера Франка и арестовал его. Это было последнее, что предпринял Борман, чтобы свести счеты со своим старым врагом. На свой страх и риск он направил Франку, командовавшему эсэсовской охраной Берхтесгадена, радиограмму, в которой предписывалось немедленно схватить «маршала Великого рейха», обвиняемого в государственной измене. Так, в момент, когда он почти достиг вершины своей карьеры, Геринг вдруг очутился в ненадежном положении кандидата на виселицу.

На следующий день 24 апреля он уже считал, что пришел его смертный час, когда Кальтенбруннер пришел взглянуть на арестованных (вместе с Герингом были взяты под стражу его адъютанты) и ушел, не сказав ни слова. В тот же день Эйгрубер — рейхсштатгальтер Обердонау — объявил, что все, кто на руководимой им территории станет противиться воле фюрера, будут расстреляны на месте.

Не задержанный генерал Коллер предпринимал все возможное и невозможное, пытаясь освободить Геринга. Но его 29 апреля под усиленной охраной препроводили в находившийся поблизости средневековый замок.

1 мая Борман, решив воспользоваться тем, что накануне Гитлер покончил с собой, направил начальнику эсэсовской охраны указание строго следить за тем, чтобы «апрельские изменники не смогли сбежать». Такой приказ был равносилен смертному приговору; именно это Борман имел в виду, отдавая его. Однако ситуация час от часа менялась, скоро должны были подойти американцы, и начальник охраны замка не осмелился взять на себя ответственность и расстрелять рейхсмаршала. И 5 мая охрана с радостью избавилась от Геринга, сдав своего обременительного пленника проходившему мимо замка отряду люфтваффе, который вскоре скрылся в лесу. Геринг был свободен и тут же воспользовался этим, предложив принявшему власть адмиралу Дёницу свои услуги для переговоров с Эйзенхауэром. Судя по тексту письма, адресованного Дёницу, Геринг не сомневался в благотворности «прямой беседы между двумя маршалами». Даже подписание перемирия в мае не лишило его надежды еще сыграть свою роль. Когда 8 мая он стал пленником американских войск, занявших Берхтесгаден, он потребовал встречи с генералом Эйзенхауэром, для чего подготовил письмо. Он был просто поражен, узнав, что вместе с другими нацистскими руководителями предстанет перед Международным трибуналом как военный преступник.

Сменивший Геринга во главе гестапо Гиммлер, этот «честный Генрих», также выбрался из Берлина вечером 21 апреля. Но если Геринг держал путь на юг со своими грузовиками, нагруженными картинами, то Гиммлер направился к датской границе. Там он надеялся разыграть свою личную козырную карту, вступив без одобрения фюрера в переговоры с западными союзниками.

Это не было случайным решением. Шелленберг уже давно понял, что участь кампании необратимо решена и судьба Германии (в особенности нацистских правителей) может быть смягчена лишь при условии безотлагательных переговоров с победителями. Начиная с августа 1944 года Шелленберг властвовал безраздельно над всеми разведслужбами Германии, получая обширную информацию из всех концов Европы. Его агенты, действовавшие в нейтральных странах, держали его в курсе всех намерений союзников, информировали о предпринимаемых ими шагах. Естественно, собственное будущее и будущее его коллег не виделось ему в радужных красках. Однако эта агентура могла облегчить установление нужных контактов и проведение обмена мнениями, а затем и секретных переговоров. Шелленберг решился «спасать свою шкуру»; чтобы обеспечить себе прикрытие на крайний случай, он посвятил в свои планы Гиммлера, оставив неумного Кальтенбруннера в полном неведении.

Летом 1944 года Шелленбергу удалось встретиться в одном из стокгольмских отелей с американским дипломатом Хьюитом, с которым он обсудил вопрос о возможности переговоров. Первая попытка оказалась безрезультатной, но Шелленберг все-таки рассказал о ней Гиммлеру, который пришел в ярость, но потом согласился с тем, что такие засекреченные контакты могут оказаться полезными. Вслед за тем Шелленберг начал исподволь обрабатывать Гиммлера и добился от него разрешения на заключение определенных соглашений, рассматривая их как операцию по страхованию своей жизни.

В начале 1945 года агент Шелленберга доктор Хеттль, представлявший VI управление в Вене, установил по его указанию контакты в Берне с американским генералом Донованом. Цель состояла в получении согласия американцев на заключение сепаратного мира и образовании германо-американского союза, направленного против СССР. Главным результатом заключения такого союза должно было стать продолжение войны на Восточном фронте совместно с американцами. Ради этого представитель Шелленберга просил ослабить натиск союзников на рейнскую группу армий, чтобы в дальнейшем американцы смогли использовать ее против Советского Союза. Все провалы не могли заставить нацистов трезво взглянуть на положение: они постоянно возвращались к идеям, которые уже безусловно и неоднократно отвергались. Их предложения остались без ответа, несмотря на то что Хеттль снова и снова возвращался в Берн.

Неизвестно, ввел ли Шелленберг Гиммлера в курс своих демаршей или бросал пробные шары на свой страх и риск.

В конце 1944 года в главной штаб-квартире поднимался вопрос о возможности «предварительной» оккупации Швейцарии. Шелленберг и по его настоянию Гиммлер выступили против этих планов и к их рассмотрению больше не возвращались. Шелленберг же продолжал свои переговоры в Швейцарии. Один из его агентов Лангбен установил контакт с представителями союзников, но Мюллер и Кальтенбруннер узнали об этом и начали расследование, поэтому Шелленбергу пришлось пойти на попятную.

Но переговоры, начатые с Жан-Мари Мюзи, бывшим президентом Швейцарской конфедерации, дали положительные результаты. Будучи приверженцем традиций швейцарского посредничества, господин Мюзи прилагал большие усилия, чтобы добиться передачи Швейцарии возможно большего числа евреев-узников немецких концентрационных лагерей, чья судьба казалась неминуемой. Всех их, скорее всего, должны были уничтожить при приближении к лагерям союзных армий. Впервые Гиммлер согласился встретиться с Мюзи в конце 1944 года, а затем еще раз 12 января 1945 года в Висбадене. Он согласился передать некоторое число евреев Швейцарии, которая должна была служить транзитным пунктом для лиц, получивших «разрешение на эмиграцию». Со своей стороны международные еврейские организации, в частности американские, должны были выплатить значительный выкуп. В конце концов пришли к соглашению о том, что два раза в месяц немцы будут передавать 1200 евреев Швейцарии. Это было очень мало в сравнении с десятками тысяч несчастных, которых ждала смерть в гитлеровских лагерях, однако все-таки несколько сотен избегут газовых камер. Первый эшелон с такими узниками прибыл в Швейцарию уже в начале февраля 1945 года, и еврейские организации выплатили 5 миллионов швейцарских франков под поручительство Мюзи. Об этом узнала пресса, и зарубежные газеты предположили, что Швейцария обязалась в порядке компенсации предоставить после войны убежище нацистским правителям на своей территории. Гитлер пришел в ярость и запретил дальнейшую выдачу заключенных.

Мюзи продолжал свои усилия, не падая духом; несмотря на свой возраст,[52]он предпринял немало визитов в Германию, не считаясь с риском попасть под бомбежку во время этих поездок. В начале апреля он добился от Гиммлера обязательства не эвакуировать заключенных из лагерей при приближении союзных армий. До этого момента заключенных строили в колонны или грузили в запломбированные вагоны и отправляли колесить по Германии в поисках нового места для лагерей. В некоторых концлагерях предпочитали заключенных расстреливать, чем отдавать их в руки союзников. Заслышав грохот приближающегося боя, несчастные узники замирали между страхом и надеждой.

Предпринимались и другие попытки спасти заключенных гитлеровских концлагерей: Гилелем Шторхом, представителем Всемирного сионистского конгресса, доктором Буркхардтом, президентом Международного Красного Креста, и шведским графом Бернадоттом. Все эти более или менее тайные переговоры убедили Гиммлера в том, что он может сыграть главную роль в спасении Германии (и своей жизни), если заключит международное соглашение.

Два раза он встречался с графом Бернадоттом, сначала в феврале, а затем в начале апреля 1945 года. Он дал ему обещание, аналогичное тому, что уже дал Мюзи: концентрационные лагеря не будут эвакуированы. Он долго колебался перед тем, как пойти на большее: привычка к полному и безоговорочному повиновению фюреру, страх перед ужасным наказанием, которое ожидало его, если раскроют его двойную игру, мешали ему перейти Рубикон. Однако в решающем апреле Гиммлер уже был в немилости, его эсэсовские телохранители были лишены привилегий, а Гитлер принимал его все реже. Эти обстоятельства позволили ему уменьшить зависимость от своего хозяина, в которой он до сих пор пребывал.

19 апреля Гиммлер имел продолжительную беседу с министром финансов Шверином фон Крозигком, а Шелленберг в это время уговаривал министра труда Зельдта. Они пришли к такому мнению: Гитлер должен уступить свое место Гиммлеру или исчезнуть, а Гиммлер, унаследовав место фюрера, обязан был как можно скорее заключить «почетный мир»! Новые заговорщики были такими же наивными, как их предшественники. Гиммлер все же надеялся на успех, так как граф Бернадотт в ходе последней встречи порекомендовал Гиммлеру отстранить от власти Гитлера и взять ее в свои руки, публично объявив, что фюрер не может более исполнять свои обязанности по причине тяжелой болезни. После этого должен последовать роспуск национал-социалистической партии. Гиммлер уже был готов к этому запоздалому перевороту, но хотел удостовериться, что союзники согласятся на проведение с ним переговоров, так как страх все еще удерживал его.

21 апреля, покинув рейхсканцелярию, Гиммлер встретился с Шелленбергом, который должен был проводить его в госпиталь Хохенлихен в одном из пригородов Берлина, где была запланирована встреча Гиммлера с Бернадоттом. Там Гиммлер обещал помешать эвакуации концентрационного лагеря Нейнгамме, находившегося около Гамбурга, а затем попросил графа Бернадотта передать предложение генералу Эйзенхауэру о встрече. Бернадотт постарался развеять его иллюзии относительно политической роли, которую он мог бы играть в будущей Германии, и эта встреча окончилась безрезультатно.

Но Гиммлер все же решил поймать последнюю соломинку, которая ускользала у него из рук всякий раз, когда ему казалось, что он ухватил ее. Сразу после встречи Бернадотт отправился обратно в Швецию через Любек, и Гиммлер решил догнать его там, чтобы предложить прекращение военных действий вместе с устранением Гитлера, с чем он теперь безоговорочно соглашался. Шелленберг первым выехал в Любек и там узнал, что Бернадотт уже пересек границу и находится в Апенроде к северу от Фленсбурга. Ему удалось связаться с Бернадоттом по телефону и уговорить его встретиться с ним во Фленсбурге на германо-датской границе. Здесь Шелленберг пустил в ход все свои дипломатические таланты, чтобы убедить Бернадотта вернуться вместе с ним в Любек, куда к тому времени уже приехал Гиммлер. Хотя Бернадотт был убежден в бесполезности этой затеи, он дал свое согласие на встречу. 23 апреля в 11 часов вечера эта последняя встреча состоялась в подвале шведского консульства при свете свечей, поскольку в Любеке, подвергавшемся постоянной бомбардировке, было отключено электричество. После переговоров, длившихся пять часов, Бернадотт согласился передать предложения Гиммлера своему правительству: только оно могло решить, следует ли доводить эти предложения до сведения союзников.

Гиммлер тут же написал письмо министру иностранных дел Швеции господину Кристиану Гюнтеру с просьбой посодействовать ему в переговорах с американцами.

На следующий день публичное заявление президента Трумэна категорически исключило любую возможность односторонней капитуляции Германии, развеяв в прах все надежды Гиммлера.

22 апреля ему стало известно, что Гитлер отдал приказ о расстреле его бывшего личного врача доктора Брандта за то, что тот отправил свою жену к американцам. Брандта арестовали уже в Тюрингии, и это было доказательством того, что из глубины своего бункера Гитлер все еще заставлял себе повиноваться.

Но сам безумный фараон, заживо погребенный в своем подземелье, понимал, что все его надежды тщетны. 22 апреля он сказал своим приближенным: «Война проиграна… Я убью себя…» На следующий день сообщение о «предательстве» Геринга вернуло ему немного энергии. Подталкиваемый Борманом, он метал громы и молнии по адресу предателей и трусов, отдавал приказы об их наказании. 24 апреля было завершено окружение Берлина, но Гитлер стал надеяться на армию Венка, которая должна была подойти и снять осаду. Армия Венка была почти призраком; к 27 апреля стало ясно, что она никогда не сможет дойти до Берлина.

Накануне произошел инцидент, усугубивший состояние фюрера. Фегелейн, шурин Гитлера, тоже сбежал из бункера. 27-го, узнав о его исчезновении, Гитлер бросил на розыски несколько эсэсовцев. Они быстро нашли Фегелей-на и привели в бункер уже в качестве арестованного. На следующий день, 28 апреля, радиоприемник, который еще работал и был настроен на волну Би-би-си, передал сообщение агентства Рейтер о встрече Гиммлера с Бернадоттом и его предложениях относительно капитуляции Германии. Это новое предательство вызвало у Гитлера новую вспышку ярости, уже привычную для его окружения, и толкнуло на последние решения. Советские войска уже вошли в Берлин, приближались к Потсдамерплац, и в ближайшее время можно было ожидать их решающей атаки. Чтобы немного успокоиться, Гитлер приказал расстрелять беднягу Фегелейна во дворе канцелярии, а затем срочно вызвал к себе служащего отдела актов гражданского состояния. Ночью он оформил свой брак с Евой Браун — его давней любовницей и потом продиктовал одной из секретарш свое завещание.

Геринг и Гиммлер смещались со всех своих постов, а их имена предавались презрению: «Геринг и Гиммлер, несмотря на их нечестность по отношению лично ко мне, нанесли колоссальный вред народу и германской нации, вступив без моего разрешения в тайные переговоры с врагом и пытаясь противозаконно захватить власть в государстве». Оба они исключались из партии, лишались всех наград, должностей и чинов. Адмирал Дёниц назначался преемником Гитлера, рейхспрезидентом и Верховным главнокомандующим вооруженными силами.

Во втором, личном завещании Гитлер объявлял Бормана своим душеприказчиком, которому поручалось следить за исполнением распоряжений, отданных в своем первом завещании от 2 мая 1938 года, по которому все свое имущество Гитлер оставлял партии с условием перечислить некоторые денежные суммы родственникам, друзьям и домочадцам.

Последняя фраза этого личного завещания отмечала решимость Гитлера покончить жизнь самоубийством: «Сам я и моя жена выбираем для себя смерть, предпочтя ее позору моего свержения или капитуляции. Наша воля заключается в немедленном предании наших тел огню в том месте, где на протяжении двенадцати лет служения моему народу я выполнял большую часть моих повседневных обязанностей».

30 апреля в 15.30 Гитлер и Ева покончили с собой: он — выстрелив себе в рот из револьвера, она — приняв капсулу с цианистым калием. Согласно их воле, их тела были перенесены во двор рейхсканцелярии, облиты бензином и сожжены.

После самоубийства Гитлера Геббельс и его жена решили последовать его примеру. По просьбе обоих супругов врач, оказавшийся среди обитателей бункера, сделал смертельную инъекцию шестерым детям четы Геббельс. Затем они попросили одного из эсэсовцев пустить им пулю в затылок. Эсэсовец охотно оказал им такую услугу, после чего восемь трупов были перенесены в садик рейхсканцелярии, облиты бензином и подожжены. Было около девяти часов вечера 30 апреля.

Они еще горели, когда последние живые обитатели бункера выбрались наружу, чтобы попытаться пройти через боевые порядки Красной армии, пользуясь темнотой. Среди них был и Борман. Он отправил последнюю телеграмму Дёницу, в которой сообщал о своем предстоящем прибытии, надеясь получить место среди членов нового правительства.

По свидетельству двух очевидцев, Борман погиб при попытке пересечь боевые линии советских войск. Но их свидетельства отличаются друг от друга. По словам Эрика Кемпки, шофера Гитлера, Борман был убит разорвавшимся в центре группы беглецов советским снарядом. По утверждению же Артура Аксмана, руководителя гитлер-югенда, Борман покончил с собой, проглотив капсулу с цианистым калием после неудачной попытки пройти через боевые порядки наступавших частей Красной армии.

Судя по этим двум свидетельствам, нельзя считать гибель Бормана доказанной. Международный Нюрнбергский трибунал отказался считать его умершим, предложил обеспечить его явку в суд и судил его заочно.[53]С тех пор периодически всплывали свидетельства о местонахождении Бормана в разных местах земного шара. В 1947 году было объявлено, что он находится в Северной Италии, где скрывается в одном из монастырей. Один эсэсовец, который сам выжил, прячась более двух лет в Ломбардии, утверждал, что Борман умер в этом монастыре, и указал примерное место его захоронения. Проведенное расследование не дало результата, но представляется возможным, что Борман действительно смог добраться до Италии, где укрылся. Потом он достиг Южной Америки и умер от рака в Чили после долгих лет, проведенных в Аргентине.

Когда соратники Гиммлера бежали, он начал свою последнюю одиссею.

Уехав из Любека от графа Бернадотта, Гиммлер начал метаться по кругу, подобно зверю, попавшему в западню. Участок еще свободной территории становился все более тесным; это походило на то, как сжимается кольцо охотников вокруг опасного хищника. Сначала он направился в Берлин, не подозревая, что его измена уже стала известной, но попасть туда уже было невозможно. Повернув на север, он достиг Фюрстенберга, где расположилась штаб-квартира военного командования.

26 апреля, находясь в Фюрстенберге, он узнал о «предательстве» Геринга, провале его планов и приказе фюрера арестовать своего бывшего преемника.

Гиммлер бросился к датской границе на встречу с Шелленбергом. Ранее он поручил ему сопровождать Бернадотта во Фленсбург и продолжить там начатые «переговоры». Шелленберг к тому времени уже съездил в Данию, вернулся во Фленсбург 30 апреля и здесь узнал, что его освободили от всех своих обязанностей. Гитлер, догадавшись, что Шелленберг не остался в стороне от инициатив, проявленных Гиммлером, обрушил на него свой гнев. Шелленберга заменили оберштурмбаннфюрер Банк, начальник политического отдела СД, и оберштурмбаннфюрер Скорцени, начальник военного отдела.

Шелленберг не был человеком, который стал бы удивляться этому. Он отправился к своему начальнику в Травемюнде к северу от Любека. Именно там 1 мая им стало известно о самоубийстве Гитлера и назначении Дёница.

Гиммлер виделся с Дёницем накануне, посетив межармейский штаб вермахта, расположенный в Плене, в нескольких километрах от Любека. Он тут же решил отправиться к нему, чтобы «посовещаться» о необходимых мерах.

Шелленберг, сопровождавший Гиммлера в Плен, связался там со Шверином фон Крозигком, членом правительства, а в следующую ночь выехал в Данию для продолжения своих переговоров. Вернувшись на некоторое время в Плен, он уехал в Стокгольм, где его застала капитуляция.

А что же Гиммлер? Он последовал за новым правительством, которое 4 мая уехало из Плена, чтобы обосноваться в морской школе в Мюрвике близ Фленсбурга. За новым президентом тянулся настоящий шлейф из взбудораженных людей. Кейтель, Йодль и многие другие военные вели разговоры о продолжении борьбы в Норвегии. Дёниц позвал к себе рейхскомиссара Тербовена, генералов Бема и Линдермана, чтобы обсудить с ними возможность организации сопротивления в Скандинавских странах. Огромная толпа руководителей нацистской партии искала возможность пробраться в новое правительство. Неисправимые стратеги высоких приемных были совершенно неспособны понять, что проиграли, не помышляли о том, чтобы смягчить страдания народа, раздавленного невыносимой войной. А в это время бомбардировки продолжали ежеминутно множить число напрасных жертв.

В этой толпе, жившей ложными слухами и новостями, прятался Гиммлер, когда 6 мая было принято решение о безоговорочной капитуляции Германии. В тот же день ставший обременительным рейхсфюрер СС был исключен из нового правительства.[54]Гиммлер ощутил над собой прямую угрозу и скрылся. 8 мая, в полночь, военные действия были прекращены на всех европейских фронтах. Впервые после 1 сентября 1939 года пушки в Европе замолчали.

Никто не знал, куда скрылся Гиммлер. Вероятнее всего, он затаился во временном убежище в окрестностях Фленсбурга вместе с несколькими верными эсэсовцами, также желавшими избежать наказания. Две недели спецслужбы союзников никак не могли его найти, обшаривая окрестности Фленсбурга. Во все части и подразделения оккупационных войск этого региона были разосланы его фотографии. Несомненно, что многие немцы сами бы с удовольствием выдали его союзникам, если бы знали, где он находится.

Это положение не могло продолжаться бесконечно, и 20 мая Гиммлер вместе с десятком офицеров-эсэсовцев решил попытаться найти надежное убежище в Баварии.

21 мая небольшая группа мужчин следовала дорогой из Гамбурга в Бремен, затерявшись в толпе беженцев, изгнанных войной с родных мест и пытавшихся пешком или на попутном транспорте добраться до родных мест.

Они шли болотистой и низменной местностью по пустынной равнине, перемежавшейся раскисшей, пропитанной солончаковой водой землей и чахлым сосновым редколесьем. Близ Тойфель-Мор (Чертова болота) толпа замедлила свое движение, а потом остановилась перед английским контрольно-пропускным пунктом. К проходу подошел человек, протянувший постовому пропуск на имя Генриха Хитцингера. Его левый глаз был закрыт черной повязкой. Как у большинства беженцев, его костюм не отличался однородностью: брюки гражданского покроя и гимнастерка простого солдата вермахта. Однако его неуверенное поведение и новенький пропуск в этой толпе людей, где почти у всех отсутствовали какие-либо документы, привлекли к нему внимание. Постовой сделал знак двум английским солдатам, они вывели его из толпы и завели в караулку, а затем сообщили о подозрительном человеке службе безопасности 2-й армии, штаб которой находился в Люнебурге. Временно его поместили в тюремную камеру находившегося неподалеку лагеря. Никто не думал, что человек с черной повязкой на глазу был кошмарным Гиммлером, который снял очки и сбрил усики, делавшие его слегка похожим на своего бывшего хозяина.

Гиммлер понимал, что его скоро опознают. Тогда он решил «сыграть тузом» и попросил о встрече с комендантом лагеря. Войдя к нему в кабинет, он снял черную повязку и представился:

— Я Генрих Гиммлер. Мне необходимо срочно увидеться с фельдмаршалом Монтгомери.

Надеялся ли он сыграть какую-то роль или рассчитывал на побег по дороге? Трудно понять логику нацистского бонзы, но Гиммлера немедленно направили в Люнебург, штаб-квартиру 2-й армии, где передали в руки служб безопасности.

В Люнебурге были приняты все возможные меры предосторожности для столь важного пленника: его осмотрел врач, а одежду обыскали. В кармане обнаружили большую ампулу цианистого калия. Его переодели в поношенную английскую форму и посадили под замок до прибытия полковника Мерфи, отправленного Монтгомери, чтобы он занялся задержанным. Но Мерфи не было суждено допросить Гиммлера. Сразу по прибытии полковник начал расспрашивать о принятых мерах предосторожности.

— У него проверяли рот? — спросил он. — Чаще всего нацисты прячут капсулу с цианистым калием под языком или в искусственном зубе. Та, что вы нашли, может быть предназначена для отвода глаз.

И врач снова отправился осматривать Гиммлера. Когда он приказал ему открыть рот, Гиммлер воспротивился, его челюсти, сомкнувшись, раздавили что-то, и он тут же упал, убитый проглоченным им цианистым калием.[55]

Все попытки вернуть Гиммлера к жизни оказались напрасными. За две минуты рейхсфюрер СС прекратил свое существование, распростертый на паркете среди английских военных, тщетно пытавшихся вызвать у него рвоту. Его труп сфотографировали союзные военные корреспонденты, после чего захоронили в месте, расположение которого держится в секрете.

Кажется, только Генрих Мюллер, аккуратный чиновник и верный подручный Гиммлера, избежал подстерегавшей его смерти. Он исчез в первых числах мая 1945 года. Некоторые немецкие офицеры, побывавшие в советском плену, после возвращения на родину утверждали, что Мюллер находился в Москве. Если верить утверждениям Шелленберга, Мюллеру удалось воспользоваться делом «Красной капеллы» и установить контакт с советской агентурой, на службу к которой он перешел в момент краха рейха. Многие члены немецких спецслужб пытались спасти свою жизнь, перейдя на службу к американцам, англичанам и даже французам. Многим эта операция удалась. Возможно, Мюллер выбрал работу на советскую разведку. Правда, крайнее ожесточение, с которым он вел расследование дела о «Красной капелле», делает это объяснение трудноприемлемым. Но все-таки такую версию полностью исключить нельзя. Те же источники утверждали, что Мюллер умер в Москве в 1948 году. Согласно более свежим данным, Мюллер находился в Чили вместе с Борманом.

Кальтенбруннер, как и Геринг, предстал перед Нюрнбергским трибуналом. 1 октября 1946 года оба они были приговорены к повешению судебным процессом, начатым 20 ноября 1945 года и продолжавшимся в ходе 403 открытых судебных заседаний.

Кальтенбруннер был повешен 16 октября одновременно с Риббентропом, Кейтелем, Розенбергом, Йодлем, Франком, Фриком, Зейсс-Инквартом, Заукелем и Штрейхером. Герингу удалось достать себе капсулу с цианистым калием при содействии Баха-Зелевского, хотя тот был свидетелем обвинения во время процесса. За два часа до приведения в исполнение смертного приговора Геринг раздавил свою капсулу, как это сделал Гиммлер за полтора года до этого.

Оберг и Кнохен попытались избежать дачи показаний.

Оберг после 8 мая 1945 года обосновался в тирольской деревушке Киртшберг, неподалеку от Китцбюля, под именем Альбрехта Гейнце. Но отдых его от мирских дел продолжался очень недолго. Уже в конце июля американская военная полиция арестовала его и 7 августа передала в Вильдбаде представителям французских властей по требованию правительства Франции.

Кнохен оказался более ловким. Скрывшись в Гёттингене, расположенном к югу от Ганновера, более семи месяцев ему удавалось не выдать своего присутствия. Но 14 января 1946 года он покинул свою норку, чтобы пробраться в американскую зону оккупации. С его стороны это было очень неосторожно, так как лишь пребывание на одном месте спасало его до сих пор. По прибытии в город Кронах, в 50 километрах к северу от Байрейта, он был арестован американской военной полицией. Просидев некоторое время в лагерях, в частности в Дахау, он был передан в руки французских властей после того, как выступил свидетелем на процессе в Нюрнберге по делам Кальтенбруннера и Риббентропа. В Париж он попал 9 ноября 1946 года.

22 февраля 1954 года Оберг и Кнохен предстали перед парижским военным трибуналом, размещавшимся в здании тюрьмы Шерш-Миди. Долгое следствие, в ходе которого Обергу пришлось выдержать 386 допросов, набрало более 90 килограммов документов и материалов, а заключительный приговор занял более 250 страниц текста. Начавшееся слушание дела пришлось отложить, и только после его возобновления 20 сентября трибунал вынес смертный приговор Обергу и Кнохену.

Бывший немецкий посол в Париже Абец в 1949 году был осужден к двадцати годам каторжных работ, но в 1954 году оказался среди помилованных и вышел тогда на свободу.[56]

Зная об этом прецеденте, оба осужденных выслушали приговор с улыбкой на устах. Газета «Паризьен либере» на следующий день после оглашения приговора писала: «Этот приговор, скорее всего, станет лишь мерой морально-этического характера, а не расплатой за смерть расстрелянных, мучения увезенных в Германию и высланных в те мрачные годы, когда немецкая полиция властвовала во Франции».

Помилование, на которое надеялись осужденные со дня вынесения приговора, было объявлено только 10 апреля 1958 года. Президентским декретом смертная казнь заменялась пожизненной каторгой, а 31 декабря 1959 года новый декрет снижал ее срок до двадцати лет, считая со дня вынесения приговора.

По этому декрету Оберг и Кнохен должны были получить свободу только 8 октября 1974 года, но по неизвестным причинам французское правительство решило выпустить их значительно раньше. Оба они были тайно переведены в тюрьму Мюлуз и 28 ноября 1962 года переданы западногерманским властям в соответствии с новым президентским декретом о помиловании.

Кнохен вернулся к семье в Шлезвиг-Гольштейн. Оберг также смог воссоединиться с семьей, жившей неподалеку от Гамбурга, однако снова попал под судебное преследование за участие в чистке Рема.

Действительно, в июне 1934 года Оберг в качестве штурмбаннфюрера СС (майора) являлся одним из заместителей Гейдриха по центральным берлинским службам СД, сыгравшим значительную роль в подготовке этого кровавого дела.

Эти судебные преследования не слишком беспокоили Оберга: ведь еще в мае 1957 года мюнхенский суд присяжных разбирал дело двух непосредственных участников убийства, бывших эсэсовцев — генерала Зеппа Дитриха и майора из Дахау Михеля Липперта. Последний обвинялся в том, что вместе с Эйке участвовал в убийстве Рема в его камере. Их обоих приговорили всего лишь к восемнадцати месяцам тюрьмы.

Адольф Эйхман был непосредственно виновен в смерти миллионов людей, однако ему удалось продержаться несколько дольше. В 1952 году ему удалось перебраться в Южную Америку. В течение трех лет он колесил по континенту, побывав в Аргентине, Бразилии, Парагвае, Боливии, после чего в 1955 году обосновался в Буэнос-Айресе. К нему приехали жена и двое детей, и он устроился на работу на машиностроительный завод «Мерседес-Бенц» в пригороде Буэнос-Айреса. Ему удалось сфабриковать себе поддельный паспорт на имя Клемента Рикардо. Обличье скромного клерка не смогло его спасти: 13 мая 1960 года группа израильских тайных агентов схватила его прямо на улице по дороге с работы домой. Тайно перевезенный в Израиль, Эйхман в Иерусалиме был судим на публичном процессе, который начался 11 апреля 1961 года и завершился 15 декабря вынесением смертного приговора.

Эйхмана повесили 1 июня 1962 года в тюрьме Рамлех. Тело было сожжено, а прах развеян в ночи над морем вдали от берега.

Так исчез один из немногих руководителей гестапо, которые тогда были живы.

Итак, главные действующие лица этой драмы, которой стала вся история гестапо, вполне заслужили подобный конец. Это, пожалуй, единственное, что соответствует нашим представлениям о морали в их мрачных биографиях.

Сложная конструкция всей системы гестапо, бывшая центральной осью нацистского режима, исчезла лишь вместе с самим режимом. Шедевры нацистской техники, гигантские картотеки с данными, «охватывавшими» всю Европу, его архивы, скрывавшие интимные подробности жизни миллионов людей, почернели в пламени пожаров, зажженных «коврами из взрывов бомб» в немецких городах; они по листочкам разлетелись по грязным дорогам из кузовов грузовиков, исчезая в грязи под колесами автоколонн или под ногами беженцев, что кружили по стране в поисках укрытия. То, что сохранилось, попало в руки победителей и стало тяжкой уликой в обвинениях, выдвинутых против вдохновителей и исполнителей, приложивших столько стараний для создания этих досье и картотек.

Кошмар развеялся; осталась лишь невероятно тяжелая усталость, а привкус пепла и слез смешивался с радостью вновь обретенной свободы. Эта огромная и загадочная система сохранилась в памяти людей как инструмент государственного террора, вобравшего в себя невероятное количество страданий, слез и скорби. И стыда. Ведь гестапо показало нам отражение человека, искаженного, как в кривом зеркале, заставило нас признать, что этот ужасающий человек может существовать в реальной жизни.

Преступления нацизма не были преступлениями лишь одного народа. Жестокость, кровожадность, сила, возведенная в религию, самый отъявленный расизм не являются достоянием лишь одной нации или одной эпохи. Они присущи всем временам и всем странам. Они живут внутри биологической и психологической основ человека, и тот факт, что они еще мало изучены, не делает их менее реальными. Человеческое существо — очень опасный хищник. Обычно его опасные инстинкты дремлют, сдерживаемые условностями, законами, правилами поведения, принятыми в цивилизованном обществе. Но стоит только установиться такому общественному порядку, который не только выпускает на свободу его дремлющие хищные инстинкты, но и делает из них достоинства, тогда из глубины веков, из-под хрупкой маски цивилизованности человечество являет миру звериный лик, разрывает тонкую оболочку культуры и испускает древний и забытый боевой вопль, что несет в себе смерть.

То, что нацизм, чьим воплощением явилось гестапо, попытался сделать и чуть не сделал — это, по сути дела, уничтожение человека, которого мы знаем, который формировался в течение тысячелетий. Мир нацизма — это империя грубой силы, без рамок и ограничений; это мир, состоящий только из господ и рабов, где доброта, нежность, жалость, уважение к праву, жажда свободы не являются более достоинствами, а становятся ужасными преступлениями. Это мир, где можно только повиноваться и пресмыкаться, убивать по команде и умирать молча, если не умеешь выть с волками по-волчьи. Это такой мир, где убивают из удовольствия и где убийц чествуют как героев. Это кажется уже таким далеким, как дурной сон, который хочется забыть. И все-таки забродившее тесто готово в любой момент подняться вновь. Люди не имеют права так быстро забывать, они не должны забывать. Никогда.

События, которые потрясли Германию и привели к ее разгрому и расчленению, наложили на нее пятно позора, могли бы произойти с любым другим народом. Если какой-то народ вновь подвергнуть совокупному воздействию навязчивой пропаганды, террора, тотальной милитаризации; погрузить в атмосферу доносительства и всеобщей слежки; если молодежи прививать националистические взгляды; если до небес превозносить преступников, отказавшись от соблюдения элементарных морально-этических норм; если народу внушать, что он является народом избранным, призванным господствовать, результат не может не быть аналогичным. Какой другой народ смог бы устоять? Какой народ сможет завтра воспротивиться такому режиму?

Проблема не решена, она остается актуальной и в будущем.

Немецкий пример уже уходит в прошлое. И уже во всех странах мира выжившие нацисты, дельцы и преступники, которых обогатил нацизм, снова сеют свои смертоносные семена. Если люди перестанут помнить, если благоприятные условия, смутные времена или отсутствие сдерживающих факторов дадут им прорасти, кровавая гроза может разразиться снова.

Кто же будет тогда ее следующими жертвами?

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]Эта группа включала в себя Берлин и весьма обширную пригородную зону — Бранденбург.

[2]Эта надпись была начертана на белом полотне, свисавшем с крыши главного здания концлагеря Дахау.

[3]Сокращение от слова Gelesen — прочтено.

[4]Орадур-сюр-Глан, поселок во Франции, уничтоженный вместе с жителями в 1944 году немецкими оккупантами.

[5]До сентября 1939 года эти части насчитывали всего четыре «стандартных» казармы.

[6]В Верховный совет экономики, основанный 15 июля и состоящий из 17 членов, входили самые крупные германские промышленники: Крупп, Сименс, Бош, Тиссен, Веглер, а также крупные банкиры: Шредер, Рейнхардт, фон Финк. Национальный «социализм» был воплощен в жизнь странным способом. Что касается 17-го пункта нацистской программы, рассматривающей аграрную реформу в виде раскулачивания без возмещения убытков, то после 1928 года о ней не вспоминали.

[7]Эйнзацкоманды были созданы еще при захвате Чехословакии. Но их роль там была ограниченной по времени: они были распущены, как только службы сыскной полиции обосновались в Праге.

[8]Это число не включает в себя осведомителей, добровольных или платных, и вспомогательные команды из оккупированных стран.

[9]Половину из 54 тысяч работников таможенной приграничной полиции продолжало оплачивать министерство финансов, и за несколько дней до конца войны их снова вернули под управление министерства, так как они не играли почти никакой роли.

[10]Четыре западные провинции Польши были включены в состав рейха, из остальных было образовано «генерал-губернаторство Польши».

[11]Науйокс сохранил «бьюик» как военный трофей и использовал его во время парадов в Берлине, восседая за рулем этой громоздкой, столь неуместной в период дефицита бензина, машины.

[12]К концу войны войска СС насчитывали 40 дивизий и 594 тысячи человек. К 1 октября 1944 года их потери составили 320 тысяч.

[13]В Швейцарии центральное управление железных дорог рейха развернуло аналогичную деятельность. Одного из его директоров, Штрейбеля, арестовали и обменяли на швейцарца, пребывавшего в заключении в Германии с осени 1943 года. Его заместитель, Лембергер, 28 мая 1943 года был осужден на два года тюрьмы и ссылку.

[14]Это прозвище дали Фердонне, когда его в начале войны 1939 года приняли на «Радио Штутгарт», где он редактировал тексты немецкой пропаганды. По странному «наитию» его газета выступила в апреле 1939 года с передовицей, озаглавленной «Петен у власти».

[15]Ранее Рудольф принадлежал к первой группе абвера под началом генерал-лейтенанта Шмидта (он же доктор Петерсен). Группа специализировалась на сухопутных войсках.

[16]Делонкль, ставший неугодным и подозреваемый немцами в предательстве (внешнее военное положение стремительно изменялось), в январе 1944 года был убит агентами гестапо.

[17]К концу войны военные расходы в целом достигли 670 миллиардов марок.

[18]У женщин, содержавшихся в тюрьме Монлюк в Лионе, суточной дозой была чашка питья, выдаваемая в семь утра, и ковш супа с куском хлеба — в семь часов вечера.

[19]После нескольких дней беспрерывных пыток Пьер Броссолетт выбросился с пятого этажа на улицу Соссэ, боясь не выдержать новых страданий и заговорить.

[20]В Западной Европе у голландцев самый низкий процент вернувшихся заключенных: на 126 тысяч депортированных приходится 11 тысяч репатриированных.

[21]Первые концлагеря, управляемые лагерными комендантами, в административном плане были независимы друг от друга. Но к концу 1939 года была создана специальная служба под руководством формирований «Мертвая голова» — центральная служба, называемая КЗ (концентрационный лагерь). Служба занималась администрированием всех концлагерей. В начале 1942 года эта служба была присоединена к экономическому руководству СС под названием «Амстгрупп Д».

[22]В Освенциме Хосс возвел газовую камеру, способную вместить 2 тысячи человек.

[23]СС заняли место вермахта после бегства двух заключенных, Пьера Жоржа (полковника Фабьена) и Альберта Пуарье, которое произошло 1 июня 1943 года.

[24]Группа А: балтийские страны; группа В: Смоленск, Москва; группа С: Киев и его область; группа D: юг Украины.

[25]Кодовое название нападения на СССР.

[26]Хохльбаум был приговорен к принудительным работам в Чехословакии за свою пронацистскую деятельность. В 1945 году он был тяжело ранен, занимаясь разминированием одного пражского квартала. Ни один из врачей не взялся за его лечение; ему пришлось отправиться в Лейпциг, где он умер.

[27]Эти погромы, которые Гейдрих называл «стихийными мятежами», стали причиной таких масштабных убытков, что страховые компании выступили с протестом. Тогда 12 ноября Геринг обнародовал декрет, налагающий на еврейские общины один миллиард марок штрафа, конфискующий их страховки для возмещения убытков и исключающий евреев из экономической жизни страны. Согласно нацистской морали жертвы должны были платить за все.

[28]Во время вторжения в южную зону Вейган все-таки был арестован эсэсовцами 12 ноября 1942 года недалеко от Виши и переправлен в Германию.

[29]Гестапо Бреслау было известно своей жестокостью. Оно установило в городскую тюрьму гильотину и с 1938-го по 1945 год казнило таким способом тысячу политзаключенных, среди которых было 11 французов. Во время допроса, происходившего в тюремном здании гестапо, умер от побоев Людовик Шмидт, бывший бургомистр Брюсселя.

[30]В то время немцы пытались поднять планку высоты полета своих самолетов, которая была ниже, чем у новых британских самолетов.

[31]Доктора Пашолегга должны были казнить, дабы обеспечить его молчание, однако в начале 1944 года ему удалось бежать. Это позволило ему дать ценные показания после войны.

[32]Проведенные в Дахау эксперименты по лишению подопытных заключенных пищи и воды были исключительно болезненными. В частности, они ставились на двух подростках шестнадцати и семнадцати лет.

[33]Многочисленные испытания были также проведены с помощью хирургических методов, прямых впрыскиваний, ядовитых веществ, инъекций и т. д.

[34]В этом совещании, проходившем в отеле «Мажестик», полностью занятом германскими службами, участвовали Делонкль, Дорио, Деа, Константини, Клементи, Буассель и Поль Шак. Первые добровольцы были собраны в Версале 27 августа 1941 года. Там, приехав на подъем флага, Лаваль чуть не стал жертвой покушения, которое совершил Поль Колет.

[35]Господин Буске специально для меня уточнил, что споры продолжались до последнего момента. Несмотря на то что уже прибыли приглашенные Обергом французы и немцы, генеральный секретарь полиции старался вырвать у него последние уступки. В конце концов за стол сели спустя час. (Примеч. авт.)

[36]Соглашение было разослано внешним службам только 8 августа, но это никак не отразилось на последующих событиях.

[37]Операцию окрестил Бемельбург. Донар — это бог молнии, поэтому он был выбран «покровителем» радио в Германии.

[38]Армия перемирия была расформирована 27 ноября.

[39]К этой системе полицейских служб необходимо прибавить 69 формирований абвера, подразделения тайной сельской полиции и полевой жандармерии.

[40]От 2400 франков в месяц для холостого солдата второго класса до 10 760 франков для неженатого майора, причем предусматривались всякого рода дополнительные выплаты, семейные пособия, за участие в боях и т. д.

[41]Рене Буске рассказывал мне, что ход переговоров и общая направленность соглашения своевременно докладывались главе государства, однако он, естественно, не знал детали соглашения перед его утверждением. Именно в этом факте заключается объяснение язвительного замечания, о котором рассказывал Оберг, а не в провалах памяти, связанных с возрастом маршала. (Примеч. авт.)

[42]Их судил «народный суд» под председательством известного своей кровожадностью Фрейслера. Фрау Солф и ее дочь избежали смерти, но были отправлены в концлагерь Равенсбрюк. Фрау Солф — вдова бывшего министра иностранных дел правительства Веймарской республики.

[43]В Тунисе Штауффенберг лишился глаза и правой руки.

[44]Чтобы избежать покушений, Гитлер старался изменять распорядок дня, постоянно меняя планы.

[45]Название Вольфшанце («Волчье логово») было дано Гитлером своей Ставке, расположенной в Растенбурге в глубине леса.

[46]Генерал Герфурт, например, начал выполнять свою