Развитие буржуазного гражданского права

Среди кодификаций гражданского права, последовавших за Кодексом Наполеона и отразивших на себе его принципы, заслуживает быть отмеченным Австрийское гражданское уложение 1811 года. Сохраняя еще элементы феодального и канонического права, Уложение отдавало дань буржуазным институтам. Оно признало, по крайней мере на словах, равенство граждан перед законом, отмену крепостного права, свободу договорных отношений. Принцип формального равенства был сформулирован в духе теории естественного права: «Каждый человек имеет прирожденные... очевидные права и потому должен рассматриваться как лицо».

Признавалось, что брак является предметом договора, совершается независимо от воли родителей. Однако никакой брак, кроме церковного, не признавался, а развод (для католиков) запрещался.

Крупнейшей кодификацией буржуазного гражданского права является Германское гражданское уложение (ГГУ). Оно было введено в действие в 1900 году.

До этого времени не только каждое отдельное государство, входившее в состав империи, но даже самые незначительные области в пределах этих государств имели свое собственное право, свои особые юридические обычаи.

Общеимперские законы, конечно, существовали, но они в самой малой степени касались гражданского права.

Укажем, например, на постановления о ростовщичестве, опеке и нотариате, содержащиеся в полицейских уставах XVI века. Законы эти имели вспомогательное значение, то есть применялись при пробеле в собственном законодательстве данной области или провинции.

Общими для всей Германии были разве только нормы римского и канонического права. Что касается римского права, следует оговориться, что то было искаженное, переработанное в попытках приспособления так называемое современное римское право. Оно не могло заменить Германии собственного свода гражданских законов.

Для характеристики местного (партикулярного) права сошлемся на пример Баварии. Всего статутов, регулировавших гражданские правоотношения, здесь насчитывалось 44. Несмотря на такую свою многочисленность, они содержали массу пробелов.

Дореволюционный русский исследователь Пахман писал о Баварии, что здесь «не только небольшие территории, города и деревни, но отдельные дома и даже части одного и того же дома пользуются различным гражданским правом, так что... может случиться больные, лежащие в трех помещениях одного и того же дома, при составлении завещания должны соблюдать каждый отдельную форму».

Близким к тому было положение в Саксонии и многих других германских государствах.

Несколько по-иному было в Пруссии, где действовало так называемое Прусское земское уложение 1794 года, потеснившее в ходе применения местные правовые установления. Однако, составленное под влиянием гнетущего страха, который нагнала на правящие династии французская революция, Прусское уложение в очень малой степени соответствовало буржуазным отношениям. Это был кодекс подновленного в духе времени феодального права. Он сохранял крепостное право, цехи, особый статус родовых вотчин и неограниченную власть помещиков над крестьянами.

Составление общеимперского свода гражданского права оказалось возможным только после объединения Германии, но и в этот период далось нелегко: кодекс вступил в силу через 26 лет после назначения комиссии для его составления.

Германское гражданское уложение составлено по так называемой пандектной системе. Оно состоит не из трех частей, как Кодекс Наполеона, а из пяти - общая часть (о лицах физических и юридических, сделках и вещах вообще, давности и т.п.) и четыре специальных: обязательственное право; вещное право (собственность, владение); семейное право; наследственное право.

ГГУ значительно превосходит французский кодекс по своему общему объему. Оно написано тяжелым слогом, доступным только специалистам, понимание затрудняется обилием ссылок одних статей на другие и необычным терминологическим оснащением.

Кодекс характеризуют и неопределенность формулировок, злоупотребление «отсылками к растяжимым и внеюридическим критериям, которые могут быть понимаемы по-разному и получили ироническое название «каучуковых правил» (И.С. Перетерский). Таковы отсылки к «добрым нравам», «доброй совести» и проч.

Существенные черты ГГУ определяются еще некоторыми специфическими обстоятельствами: германская буржуазия должна была мириться с политическим преобладанием юнкерства и потому принять как должное сохранение феодального землевладения и многих связанных с ним пережитков прошлой эпохи.

Право собственности определяется в Кодексе Наполеона следующим образом: «Собственность есть право пользоваться и распоряжаться вещами наиболее абсолютным образом с тем, чтобы пользование не являлось таким, которое запрещено законом и

регламентом».

Как легко видеть, Кодекс не говорит о «частной собственности», но только о «собственности» вообще. Законодатель не различает (в том, что касается общих определений права) право собственности на завод (на средства производства вообще) и, например, одежду, домашний скарб. С точки зрения Кодекса, все собственники.

Под пользованием имеется в виду извлечение приносимых вещью плодов. «Распоряжение» прибавляет к этому право определять судьбу вещи: право продать ее, заложить, подарить, уничтожить и пр.

Словами «наиболее абсолютным образом» Кодекс подчеркивает наименьшую степень зависимости от чужого, постороннего влияния (совершенно «неограниченного» права собственности в принципе нет: интересы собственников сталкиваются, и право старается развести их как можно дальше один от другого).

Наконец, в известных случаях может выступить наружу интерес всего класса собственников - интерес государства. Отсюда упоминание о «законе и регламенте».

Отчуждение собственности разрешается не иначе как «по причине общественной пользы». При этом сам собственник имеет право на «справедливое и предварительное вознаграждение».

Кодекс Наполеона делит всю совокупность «вещей» на две части: вещи движимые и вещи недвижимые. Несомненное преобладание отдается последним и раньше всего земельной собственности.

Собственнику земельного участка было отдано - и притом по трезвому расчету - и то, что находилось под почвой (на любой глубине), и то, что простиралось над ней (воздушное пространство).

Во всем этом был заключен определенный смысл. Право собственности на воздушное пространство служило, например, основанием к тому, чтобы насаждать деревья и возводить на участке сооружения. Право собственности на недра земли, на ископаемые не нуждается в комментариях.

В исключение из общего правила Кодекс разрешил продавцу недвижимости расторгнуть договор продажи, если оказывалось, что им недополучено 7/12 действительной стоимости вещи.

Не имеет большого значения, говорил Наполеон, как то или другое лицо распоряжается несколькими бриллиантами или картинами, но судьба территориальной собственности не может быть безразлична для общества.

Установленные Кодексом ограничения права собственности касались только таких действий собственника, которые затрагивали интересы других. Запрещалось, например, возводить сооружения, которые могли бы нанести ущерб соседу.

К таким сооружениям может быть причислена плотина, если по причине ее устройства остановилась мельница на нижележащем участке.

Очень скоро оказалось, что в первоначальный текст статьи о праве земельной собственности должны быть внесены существенные коррективы. В 1810 году издается закон, согласно которому земные недра могли разрабатываться не иначе как по специальному разрешению правительства (концессии). Собственник земельного участка оказался лишенным прав на то, что «находится снизу». Сделано это было к несомненной выгоде капиталистических предприятий, не желавших терпеть спекулятивного взвинчивания цен на землю, как только в ней обнаруживались уголь или металлы.

К выгоде той части капиталистов, чья собственность заключена главным образом в движимостях (акции, товары, ценные металлы и пр.), Кодекс Наполеона установил следующее, ставшее классическим, правило: добросовестный владелец вещи считается ее собственником, если владение публично и недвусмысленно.

Никакого другого основания для защиты такого рода владения не требуется. Если найдется лицо, которое пожелает его оспорить со ссылкой на недобросовестность, то именно оно, это лицо, должно недобросовестность доказывать, ибо презюмируется правило - «добросовестность всегда предполагается».

Предоставляя земельной собственности преимущественную защиту, Наполеон упрочил и урегулировал условия, при которых крестьяне могли пользоваться землей, доставшейся им в результате революции. Крестьяне зато отдавали ему своих сыновей и, несмотря на все разочарования, перенесли свою преданность императору на его ничтожного племянника.

Что касается Германского гражданского уложения, законодатель счел необходимым разрешить сохранение ленов и связанной с ними наследственной аренды. Он сохранил особый порядок наследования недвижимостей, принадлежащих имперской знати.

Но зато во многих других отношениях ГГУ в большей степени выражает интересы крупных капиталистических предприятий, чем более ранний Кодекс Наполеона. С самого начала устанавливается, что землевладелец не может препятствовать такому проникновению на его участок - сверху или снизу, - которое не задевает интересов земледелия. Он обязан терпеть, не требуя платы, проникновение газа, дыма и пара, сотрясение почвы и т. п., что связано с работой промышленного предприятия.

Английское право собственности, так же как и континентальное, делит вещи на движимые и недвижимые, но с некоторыми особенностями.

Вплоть до 1925 года аренда земельных участков (очень распространенная в Англии) относилась к категории «движимых вещей». Соответственно с тем она защищалась не общим иском о извращении отнятого владения, а менее обеспеченным «персональным иском». Этим подчеркивалась гнетущая власть земельного собственника над арендатором - несомненный пережиток феодализма.

Движимые (или телесные) вещи относятся в английском праве к так называемой персональной собственности (в отличие от «вещной собственности» - земельной); к ней же относят все личные права, например, авторское или право на возмещение причиненного вреда.

Английское право признает и защищает владение как фактическое господство лица над вещью, связанное с намерением владеть.

Разъясняя это, английский юрист Э. Дженкс в книге «Английское право» (имеется в русском переводе, М., 1947) пишет, что слуга, оставленный стеречь господское имущество, не будет его владельцем, хотя фактически он им «обладает» (может сидеть в кресле, ездить на лошади), «он только заменяет хозяина в деле охраны его права на впадение этими вещами».

Предполагается, что всякое фактическое впадение правомерно. Тем не менее «из соображений сохранения мира и порядка» государство защищает впадение даже и в том случае, если оно неправомерно. Насильственное изгнание неправомерного владельца с занимаемой им недвижимости - в том числе, лицом, имеющим на нее бесспорное право, - означает уголовное правонарушение.

Право всегда предполагает владельца собственником, пока не будет доказано обратное, то есть пока суд не вынесет соответствующего решения.

Подобная практика коренится, как признает Дженкс, в старом феодальном праве, защищавшем фактическое феодальное землевладение независимо от того, в каком состоянии были документы, устанавливающие право владения, и были ли они вообще. «Этот факт, - прибавляет Дженкс, - создал поговорку, что «владение дает девять шансов из десяти возможных».

Допуская образование товариществ с неограниченной личной ответственностью участников по всем их долгам и обязательствам (в особенности так называемых полных товариществ), французское законодательство (особенно торговый кодекс 1807 года) проявляло недоверие к акционерным компаниям.

Соответственно с тем Кодекс Наполеона не знает понятия «юридического лица», то есть такого рода предприятия или организации, которые, будучи объединением определенного числа физических лиц, обладают имуществом, управляются и выступают во вне (в том числе, в суде) через представителя (которым может быть любое уполномоченное лицо, в том числе платный служащий).

Сказались подозрения, навеянные воспоминаниями о знаменитых аферах XVII-ХVIII веков, но еще больше неразвитость капиталистических отношений. Ни Наполеон, ни его сотрудники, при всей их талантливости, не могли разглядеть в акционерной компании основную форму крупного капиталистического предприятия будущего времени.

Возникновение акционерных компаний относится к началу XVII века. В некоторой степени ими являлись и знаменитая Ост-Индская компания, и компания, учредившая Английский банк (1684 г.) для финансирования правительства, и правительственная Нидерландская Ост-Индская компания (1602 г.). Пайщиками всех этих компаний были люди известные, но уже тогда (во Франции, например) кое-где стали появляться акции на предъявителя.

Среди акционерных компаний, возникших в XVII веке и особенно XVIII, было много дутых, и они имели цепью ограбление мелкого пайщика, клюнувшего на обещание больших прибылей. Этим обстоятельством был вызван английский

закон 1720 года, запретивший образование акционерных обществ без предварительного правительственного разрешения.

Во Франции акционерные общества поощрялись в дореволюционное время, но были запрещены в 1793 году как орудия, с помощью которых совершались ограбления мелких вкладчиков.

В 1867 году правительство Наполеона III, проявив понимание ситуации; освободило акционерные общества от необходимости запрашивать предварительное разрешение. Стало достаточно простой регистрации (концессионный порядок уступил место нормативному).

Закон устанавливал еще минимальную цену акций (мера, направленная против их крайнего распыления) и некоторые гарантии для меньшинства акционеров, которым незначительность капитала мешает влиять на дела компании.

Английское законодательство об акционерных обществах шло впереди французского. Это и понятно. Несмотря на стеснения, установленные законом 1720 года, акционерные общества создавались в Англии сотнями, и правительство само сделало их источником, откуда черпались займы.

В 1844 году акционерные компании получают полное признание закона в качестве юридических лиц, управляемых и представляемых директорами. Сохранялась, однако, солидарная ответственность акционеров в пределах всего их имущества, и это очень мешало привлечению капиталов.

В 1856 году было снято и это ограничение. Акционеры стали отвечать по долгам компании в пределах принадлежащих им акций.

В чем же выгода акционерной компании? Чем они так привлекают банки, многие из которых сделали образование акционерных компаний главным видом деятельности? Почему все основное железнодорожное строительство в XIX веке было основано на акционировании капитала?

Самый простой ответ в том, что крупное предприятие требует крупных средств. Банковский кредит всегда дорог и не всегда возможен. Остается сложение капитала. На это идут раньше всего крупные капиталисты. Их взносами создается финансовая основа компании. Затем следует привлечение капиталов, принадлежащих мелким держателям: лавочникам, ищущим выгодного применения деньгам, чиновникам, верхам интеллигенции и пр.

Денежные или имущественные взносы акционеров составляют основной капитал компании, который по закону должен оставаться неизменным в течение всего времени существования компании. Тратить его разрешалось только на покрытие обязательств при окончательной ликвидации дел.

Акции могут быть двух видов - именные и на предъявителя. Наиболее удобными оказались последние. Они легко (куплей-продажей) переходят от одного собственника к другому.

По общему правилу, ответственность акционеров ограничивается размером акции. Чистая прибыль компании (дивиденд) распределяется в соответствии с величиной долевого участия (то есть определяется суммой акции).

В тех случаях, когда акции компании не распределяются между самими ее учредителями, они поступают в продажу (на бирже) или распространяются по публичной подписке.

Главным органом компании является общее собрание акционеров. Голос в этом собрании принадлежит не лицу как таковому, а акции: чем больше акций, тем больше голосов. Для решающего влияния на ход дела достаточно было владеть «контрольным пакетом», содержащим от 30 до 40 процентов акционерного капитала.

В зависимости от хода дел, от величины прибылей и прочих обстоятельств фактическая стоимость акции (цена, по которой они продаются на бирже) может быть выше номинальной и ниже. На этом основана биржевая игра на повышение и понижение (в первом случае хотят с наибольшей выгодой продать акции, во втором, наоборот, - скупить их по дешевке).

В Германском гражданском уложении юридические лица и акционерные общества в особенности получают с самого начала свое полное признание. Способ их возникновения сравнительно прост (разрешение местного правительства).

Существует, конечно, немало разновидностей акционерной компании. В некоторых странах допускаются такие компании, где хотя бы один из учредителей отвечает всем своим имуществом (так называемое коммандитное товарищество на акциях). В Германии получила распространение узаконенная в 1892 году компания с ограниченной ответственностью; управление ею упрощено (нет ни общего собрания, ни наблюдательного совета), зато передача акций (паев) затруднена, и они не выступают на бирже.

В центре обязательственных отношений, урегулированных Кодексом Наполеона, находится договор. Он определяется как соглашение, посредством которого лицо или лица обязываются по отношению к другому или другим что-либо дать (например, при купле-продаже), что-либо сделать (например, при найме рабочей силы) или не делать чего-либо (воздержание от невыгодных другой стороне действий, например от выпуска конкурирующей на рынке продукции).

Главным условием действительности всякого соглашения признается «согласие стороны, которая обязывается». Согласия нет, если оно было результатом заблуждения, если оно исторгнуто силой или обманом.

На этом основании конструируется принцип «свободы договора», основополагающий для буржуазного права, особенно в первый период его существования.

Запрещая физическое насилие, законодатель XIX века игнорирует - и притом сознательно - насилие, которое один класс совершает в отношении другого, насилие экономическое. Рабочий может уйти от предложений одного из нанимателей, отказаться от условий, предлагаемых другими, но он не может уйти от всего класса капиталистов и в конце концов примет навязанные ему условия.

Законодатель запрещает обман, но он сознательно игнорирует тот простой факт, что предположенное им равенство сторон в договоре есть (когда дело касается рабочих и предпринимателей) формальное, а значит, ложное равенство.

Основанная на формальном согласии сторон «свобода договора» ложна и во многих других отношениях. Мы уже не говорим о той стороне дела, что в своей массе договоры в той или иной степени предопределены данным состоянием экономических связей, данным уровнем производства и обмена. В отношениях между самими предпринимателями «свобода договора» представляет собой весьма нередко юридическую фикцию, поскольку существует неравенство богатств, зависимость одного предприятия от другого, борьба за кредит, конкуренция на рынке и пр. Все это, однако, отступает на задний план перед бесправием рабочего, перед циничным навязыванием ему условий труда на основе так называемого свободного соглашения. При всем том свобода договора, будучи крупнейшим завоеванием буржуазных революций, служила еще и той юридической опорой в борьбе рабочего класса, которая позволила ему принудить нанимателя к заключению коллективных договоров, немало послуживших удовлетворению коренных интересов широких слоев трудящихся. Но об этом позже.

Германский гражданский кодекс держится тех же принципов, что и французский, но различие времени сказалось и в данном случае.

Нигде, кроме разделов, трактующих об обязательствах, не находим мы такого обилия «каучуковых формул».

Параграф 138 заявляет, что сделка, нарушающая нормы общественной нравственности, недействительна; § 157 разрешает судьям истолковывать договоры, как этого требуют добрая совесть и обычаи оборота и т. д.

Привлекая на службу классовой буржуазной юстиции внеправовое и неопределенное понятие «доброй совести», авторы ГГУ делают вид, будто существует некая общая всем мораль. Но неизменно оказывалось, что борьба за рынок, за монополизацию продажи товаров и т. п. соответствует «доброй совести», несмотря на неизбежно следуемое вздорожание цен и разорение неудачников, а борьба рабочих со штрейкбрехерами противоречит ей.

Уже упоминавшийся § 138 имеет второй абзац, гласящий, что всякая сделка, посредством которой одно лицо приобретает выгоды, используя нужду другого лица (так что эти выгоды несоразмерно превосходят его встречные обязательства), может быть расторгнута по суду. Эту норму выдают обыкновенно за проявление особой заботы о рабочем человеке, нанявшемся в период безработицы на крайне невыгодных условиях.

Опровергает ли §138 то, что мы говорили о характере свободы договора? Можно ли было воспользоваться сформулированной в нем привилегией? В известных случаях - несомненно, но при условии, что суд согласится признать несоразмерность выгод нанимателя и если будет доказано, что наниматель действительно знал о крайней нужде нанявшегося.

Что же следует за признанием недействительности договора? Только одно - возвращение в прежнее состояние, то есть увольнение с работы, но не обязанность нанимателя прибавить зарплату.

Английское договорное право мало отличается от континентального. Разве только по форме. Здесь еще с феодальных времен удерживалось деление договоров на «формальные» (скрепленные печатью контрагентов) и «простые». Формальные договоры требовали строго определенных типов сделок - продажи,

найма, поручительства, перевозки и т. д. Новые типы соглашений, возникавшие в ходе буржуазного развития, игнорировались старым договорным правом Англии.

На помощь пришла судебная практика. В борьбе с формальной теорией она (начиная с XVI в.) выдвинула другое основание действительности договоров - встречную выгоду, встречное удовлетворение.

Дженкс пишет, суд уже не ставит вопрос: «Что это за договор: продажа, наем, предоставление услуг или какой-то другой?» Он считает иск обоснованным (а договор действительным), если из него следует, что стороны приняли на себя обоюдные обязательства и что ответчик, заключая договор, дал обещание (дать или сделать) в обмен на обещание истца.

Требовалось только, чтобы в договоре значилось его «основание», то есть содержалось определенно выраженное обещание уплатить деньги, упоминание об уже произведенной уплате и т. д.

Оттеснив «формальные» договоры, ограничив их узкой сферой земельных отношений, простые договоры явились гибким орудием установления любой формы обязательственных отношений и их защиты в суде. Континентальное право воспользовалось этим достижением для конструирования единой, свободной от стеснений, формы договорного обязательства.

Английская доктрина и право немало потрудились над установлением условий, делающих договор недействительным (в особенности «суды справедливости»). Заведомый обман контрагента, имеющий цепью побудить его вступить в соглашение, является, по общему правилу, основанием для расторжения договора. Так (по Дженксу), если продавец лошади заявит, что он купил ее на предыдущих торгах за 500 фунтов, и это окажется ложью, есть основания для иска об обмане, но если он скажет: «Несомненно, на предстоящих скачках эта лошадь придет первой» - и это будет заведомым враньем, оснований для аннулирования продажи нет.

Различают также простое умолчание о каких-либо порочащих фактах (нет основания для иска) и намеренное, трактуемое как обман. Если продавец утверждал, что он продает Рубенса, и благодаря этому была куплена подделка, есть основания для иска об обмане: но если сам покупатель полагал, что это Рубене, а потом оказалось нечто иное - оснований для расторжения сделки нет.

Французский кодекс держится принципа строгой исполнимости договора независимо от условий. Договоры, законно заключенные, говорит он, имеют для сторон силу закона.

Единственный случай, когда расторжение договора допускается, - обоюдное согласие сторон.

Война, стихийные бедствия, экономические потрясения и т. п. могли, по общему правилу, повлечь за собой отсрочку исполнения, но не расторжение договора.

Английское право держалось того же принципа. Никакое событие, даже самое непредвиденное, замечает Дженкс, наступившее после совершения договора, не может освободить сторону от выполнения обязательств по договору. Этот принцип, прибавляет он, утвердился со времени гражданской войны (середина XVII в.).

Речь идет, по-видимому, о прецеденте «Парадин против Джейна». В этом деле Парадин требовал, чтобы Джейн заплатил арендную плату за сданный ему в пользование сарай. Джейн возражал на том основании, что пожар уничтожил сарай до того, как он смог им воспользоваться. Суд стал на сторону истца. «Если, например, лицо, - продолжает Дженкс, - договорилось уплатить определенную ренту за ферму или дом, то, если даже ферма будет разрушена наводнением или дом сгорит после того, как оно вступило во владение ими, оно все же несет обязательство уплатить ренту, за исключением случая, когда разрушение произошло по вине хозяина и если иное не предусмотрено в договоре».

Принцип неизменяемости договора, уязвимый в своей основе, не выдержал испытания временем (в том числе и в самой Англии). На это указывали уже соответствующие параграфы Германского гражданского уложения, предоставившие суду возможность широкого усмотрения и в том, что касалось исполнимости договоров, в особенности  157, ставящий исполнение договора в зависимость от того, как применительно к данному случаю суд истолкует «добрую совесть» и «обычаи оборота».

Особый (и немаловажный) раздел обязательственного права составляют нормы, посвященные «средствам вещного обеспечения» обязательств. Среди них ипотека, известная с афинских времен, равно как и другие виды заклада. Наибольшую ненависть бедняков вызывало так называемое право удержания, то есть право кредитора удерживать вещи должника, оказавшиеся в его руках: так, арендодатель удерживает на законном основании инвентарь арендатора до уплаты долга квартирохозяин - мебель и утварь квартиронанимателя и пр.

Займовые операции снабжаются процентами. По французскому закону, величина их определялась заранее: 5% - в гражданских сделках (обыкновенных) и 10%-в «коммерческих».

В том, что касается семейного права, Кодекс 1804 года устанавливает принцип светского брака (церковный не обязателен). Главой семьи является муж. Он «оказывает жене покровительство», за что она должна платить «послушанием». Жена обязана жить вместе с мужем и в том месте, какое определит муж. Она не может вступать в договорные отношения и заявлять иски в суде.

Даже в том случае, когда соответственно брачному договору имущество супругов раздельно, жена не вправе что-либо отчуждать, закладывать или дарить без согласия мужа. Единственной ее льготой является право составить завещание.

Развод разрешался в точно определенных случаях: вследствие злоупотреблений, грубого обращения или тяжелых обид, а также (что было наибольшим достижением кодекса) из-за обоюдного упорного несогласия супругов продолжать брачные отношения.

Последнее вызывало особую злобу католической реакции. По настоянию Церкви (до сих пор отрицающей развод для католиков) постановления о разводе были исключены из кодекса.

Закон предоставлял мужу требовать развода во всех случаях, когда он мог доказать «прелюбодеяние жены». Жена могла требовать развода по причине прелюбодеяния мужа только в том случае, «если он держал свою сожительницу в общем доме».

Это неравенство унизительно для женщины, но объясняется довольно просто. Отцом ребенка, зачатого в браке, кодекс (за несущественным исключением) признает мужа. Таким образом, всякий рожденный в браке ребенок будет законным наследником отцовского (и материнского) имущества. Но законодатель, следуя древнейшей традиции, тому интересу, благодаря которому возник парный брак, желал, чтобы наследство доставалось детям, зачатым от наследодателя. Прелюбодеяние мужа не имеет в этом случае значения, ибо «поиски отцовства» (а значит, и алименты на содержание внебрачных детей) не могут иметь места в судебном порядке. Закон их не знает. Только «осквернение семейного очага», то есть нарушение принятых правил добропорядочного поведения вынуждает законодателя согласиться с правом жены потребовать развода.

Этой теме посвящен известный рассказ Г. Мопассана «Избавилась»: молодая маркиза де Реннедон, желая развода, решает нанять горничную, которой поручает соблазнить мужа (за плату, конечно). Та великолепно справляется с поручением и по уговору с хозяйкой назначает время прелюбодеяния... «Когда часы начали бить - трах, я настежь распахнула дверь... Ха, ха, ха... роман в самом разгаре» и т. д. При этой сцене присутствуют, разумеется, заранее приготовленные свидетели: папа молодой маркизы, привратник и, разумеется, представитель так называемой полиции нравов.

Либеральная публицистика, равно как и юристы, подвергала неравенство полов в разводе уничтожающей критике. И это сделало свое дело. В 1884 году указанное выше ограничение было снято.

Развитие капиталистической промышленности, рост буржуазного государственного аппарата и прочие подобные обстоятельства вызвали потребность в женской рабочей силе (тем более что она хуже оплачивалась).

Неизбежным следствием стало улучшение правового положения женщины.

В 1907 году французский законодатель предоставляет женщине право свободно распоряжаться заработком, включая право иметь личные сбережения. Она стала распорядительницей своего движимого имущества, получила право выступать в суде по спорам, связанным с ее имуществом. В случае спора между супругами их доли в общих расходах стал определять суд.

Германское гражданское уложение точно так же исходит из главенства мужа в семье. Он решает все основные вопросы, связанные с существованием семьи, один владеет имуществом семьи и выступает в суде по делам семьи. На жену же возлагается ведение домашнего хозяйства.

Новое время отразилось, однако, и на этом своде. Жена остается собственником имущества, которое она принесла в дом или нажила в браке; она вправе требовать раздельного жительства, может заниматься своей профессиональной деятельностью (при несогласии супруга решение принадлежит суду). Законные мотивы развода одинаковы как для мужа, так и для жены.

Но и здесь не обошлось без той же размазанной фразеологии. Причинами развода выставляются: глубокое потрясение семейных основ в результате

«бесчестного поведения», «противных нравственности» поступков и пр. Толкование принадлежит суду.

Своих законных детей отец (по ГГУ) содержит соответственно собственному материальному положению. Незаконным он выплачивает алименты (важное отличие по сравнению с Кодексом Наполеона) в соответствии с социальным положением матери детей.

В этой дифференциации нельзя не видеть заботы о богатом развратнике, «соблазненном» собственной горничной.

Наконец в 1912 году в целях примирения судебной практики с действующим правом была изменена ст. 340 Кодекса Наполеона, в своей первой редакции запрещавшая поиски отцовства и соответственно с тем требование алиментов на содержание внебрачных детей. Теперь такие требования стали допустимыми, но при наличии известных условий. Ими признавались: обещание жениться; наличие писем и т. п. документов, подтверждающих отцовство данного лица; недвусмысленная явная связь между отцом и матерью внебрачного ребенка; проявление заботы предполагаемого отца по отношению к ребенку и пр.

Английское брачное право точно так же, как и континентальное, пережило серьезную эволюцию. Наряду с церковным стал возможен брак светский. Место «отлучения от стола и ложа» занял развод, узаконенный в 1857 году. При этом «простое прелюбодеяние мужа» не признавалось основанием для развода вплоть до 1923 года, тогда как муж и до этого времени мог опираться на «прелюбодеяние, совершенное женой после заключения брака».

В противоположность «простому прелюбодеянию» английский закон указывал на «квалифицированное прелюбодеяние», то есть соединенное с кровосмесительством, двоеженством, жестоким обращением или оставлением жены по крайней мере на два года (без уважительных причин). При таком прелюбодеянии развод допускался и для жены.

Процесс о разводе требовал в Англии двух стадий: признав иск основательным, суд переносит решение на шесть месяцев, поскольку в течение этого времени могут выясниться «помехи» к разводу (к ним относится, в частности, сговор между супругами о разводе из каких-либо корыстных побуждений).

Английское право упорнее всякого другого считало (и это было 700-летней традицией), что под словом «ребенок» имеют в виду только законнорожденного ребенка, дитя, рожденное в браке, а не вне его. Никакой способ усыновления, в том числе и последующим браком родителей, не допускался.

Родительская власть во всех буржуазных законодательствах принадлежит мужу. Различия определяются ее степенью. Но ни один закон не запрещал отцу применение «исправительных мер».

Кодекс Наполеона закрепляет буржуазный принцип единства наследственной массы: ни один вид собственности не имеет привилегий перед другим.

Законными наследниками признаются раньше всего прямые нисходящие (дети, внуки). Они исключают всех других. Затем, то есть при отсутствии прямых нисходящих, идут боковые родственники (братья и сестры). Они делят имущество с родителями наследодателя - и так далее вплоть до 12-й степени родства.

В том, что касается завещаний, кодекс держится принципа «обязательного наследования». При одном ребенке завещатель вправе свободно распорядиться половиной имущества (другая половина при всех условиях остается ребенку), при двух детях - одной третью, при трех - одной четвертой долей имущества.

Обязательной доли в пользу нисходящих требует и ГГУ. Но оно не ограничивает круг законных наследников никакой степенью родства: наследство должно найти хозяина!

В наследственном праве Англии существовала, как говорит Дженкс, «поразительная особенность». Она заключалась в сохранении двух разных порядков наследования. Один из них имел преимущественное распространение в сфере старинной земельной собственности.

Наследственные имения - дань феодальному прошлому - переходили обычно старшему наследнику. Нисходящие исключали всех остальных. Мужчины исключали женщин. Старший по возрасту наследник исключал всех других.

«Персональное наследство», то есть главным образом движимые вещи, распределялось между наследниками по правилам, мало отличавшимся от континентальных.

В то же время в Англии утвердилась (со времени революции XVII века) полная свобода завещательного распоряжения, ничем не стесненная завещательная свобода, распространяющаяся на все виды наследственного имущества.