Развитие буржуазного уголовного права

Наказы депутатам Генеральных штатов 1789 года изобиловали требованиями коренных реформ уголовного права. Избиратели хотели, чтобы пестрая смесь римского и обычного права, ордонансов и судебных решений была заменена кодексом уголовного права. Наказы настаивали на равенстве граждан перед уголовным законом, на смягчении карательных мер, на том, чтобы наказания не распространялись - как было до того - на близких преступника, на его семью. Требовали определенности наказаний.

Хотели ненаказуемости «религиозных преступлений» и, конечно, преступлений против так называемых добрых нравов.

На многих наказах лежит печать просветительной философии. Одним из первых Монтескье настаивал на том, что закон обязан карать только внешние действия, признанные преступными, но не мысли, не намерения.

Он же восстает против убеждения, будто жестокость наказания является необходимой: тогда наилучшими должны быть признаны самые жестокие законы.

Следом за Монтескье Ч. Беккариа будет отстаивать гуманизацию наказаний, ограничение судей абсолютно определенными санкциями.

Вольтер издевается над правительствами, использующими жестокость закона в интересах политики и для дисциппинирования администрации. «В нашей стране, - иронизирует он, - не мешает время от времени убивать одного адмирала, чтобы придать бодрости другим».

Марат требует (в своем Плане уголовного кодекса) соразмерности наказания. Сурово карать легкое нарушение законов - во Франции в то время казнили за мелкую домашнюю кражу - «значит не только зря пускать в ход весь авторитет власти», пишет он, «это значит множить преступления, это значит толкать преступников на последние крайности».

Учредительное собрание пыталось реализовать новые принципы уголовного права в кодексе 1791 г.

Оно отказалось от «воображаемых преступлений», порожденных фанатизмом и невежеством, приняло идею ограничения судейского усмотрения точным предписанием закона (вплоть до запрещения толковать его); отказалось от квалифицированной смертной казни («достаточно простого отсечения головы») и т. д.

Буржуазно-демократический характер уголовного кодекса 1791 года противоречил интересам политического режима, сложившегося при Наполеоне. В 1808 году назначается комиссия по кодификации уголовных законов во главе с Тарже. В 1810 году УК Франции был утвержден.

Однозначная оценка кодекса вряд ли возможна. По сравнению с уголовным правом феодальных монархий, с необыкновенно жестоким английским уголовным «кодексом», германскими и австрийскими уложениями французский кодекс 1810 года явился актом несомненного прогресса.

Классический (для буржуазного права) характер кодекса был очень заметен в формулировании общих принципов уголовного права, в определении признаков преступного деяния и многом другом.

Но в том, что касалось наказаний, кодекс 1810 года заимствует у прошлого времени много такого, что свидетельствовало о жестокости, мстительности и неразборчивости режима.

Кодекс предписывает смертную казнь для неоправданно широкого круга преступлений, включая политические. Он не признает смягчающих вину обстоятельств. Он сохраняет позорящие наказания в виде клеймения, выставления у позорного столба и как

дополнение к смертной казни отсечение руки. Он допускает «гражданскую смерть».

Юридическое состояние «гражданской смерти» было известно древнеримскому и феодальному праву. Заключалось оно в лишении имущественных, родительских прав, иногда изгнании и т. п.

Кодекс 1810 года следовал той же традиции. Всякая сделка, заключенная осужденным к «гражданской смерти», считалась незаконной, всякое приобретенное им имущество отходило казне. Жена в случаях, если она не желала разлучения, признавалась наложницей, дети, рожденные ею, - незаконными.

Отказ от учета смягчающих вину обстоятельств был данью средневековому праву с его пренебрежением субъективной стороной преступления (оценивался главным образом объективный вред; мотивы преступления мало интересовали), но еще больше - использованием традиции в интересах усиления наказаний.

Допущение широкого судейского усмотрения в выборе средств наказания - большое зло. Но далеко не благо и другое, прямо противоположное - стеснение судьи узкими рамками предписаний, запрещение смягчать или усиливать наказания в зависимости от обстоятельств дела. Именно это последнее характерно для такого реакционного свода, каким была австрийская Терезиана 1769 года. И то же самое можно сказать о Прусском земском уложении 1794 года. В Баварии закон запретил даже научное комментирование уголовного права.

Существенные изменения были внесены в УК 1810 года только после революции 1830 года. Среди них - признание смягчающих вину обстоятельств и отмена позорящих наказаний. Несколько позже (в 1854 г.) была отменена «гражданская смерть». В конце концов почти асе европейские страны отказались от «гражданской смерти». Она заменяется в том или ином виде ограничением правоспособности, например, запрещением занимать должности в государственном аппарате, лишением званий и пр.

Французский уголовный кодекс оказал важное влияние на развитие уголовного права в других странах: Италии, Испании, Голландии, Румынии, даже Турции и Японии.

Либерализация уголовного права, начатая французской революцией, коснулась и Англии.

В начале XIX века английские законы угрожали смертной казнью почти за все мыслимые и немыслимые преступления (по 240 составам!). Смертью каралось не только убийство или грабеж, но также увечье животных, письменная угроза, лесная порубка и почти всякая, в том числе копеечная, кража (например, вещи, стоящей один шиллинг, если она украдена на рынке, и 5 шиллингов, - в доме или в лавке).

Излюбленными наказаниями служили колесование, четвертование, извлечение внутренностей из живого тела и проч.

Англия, конечно, не составляла исключения. В Пьемонте подвергали жестоким наказаниям за богохульство, в Испании сохранялось отрезание языка, в России и Пруссии забивали шпицрутенами. Тем не менее Энгельс не без основания считал английский уголовный «кодекс» самым жестоким.

В 1819 году последовали наконец законы, отменившие четвертование и другие непомерные жестокости; позднее - законы, смягчавшие наказания за мелкие преступления, но только с 1841 года начинается ограничение смертной казни.

Либерализация буржуазного уголовного права не успела закончиться, как наступает поворот к усилению репрессий. Причина этого процесса - обострение классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией, о чем наглядно свидетельствовали Июньское восстание 1848 года и Парижская Коммуна, Первый Интернационал и образование социалистических партий, первые массовые забастовки, наконец, революция 1905 года в России.

Новая полоса в истории буржуазного уголовного права нашла свое выявление уже в Германском уголовном кодексе 1871 года. Он содержал широкие, неопределенно сформулированные составы преступлений (в этом заключалась важнейшая его особенность), значительно усиливал наказания за политические преступления.

С изданием Германского УК начинается некоторое «перемещение» ориентаций: французское влияние уступает место немецкому.

Наиболее яркий пример - Япония. Здесь в 1882 году вступил в силу уголовный закон, переписанный с французского. Вслед за тем была назначена комиссия по составлению нового УК, взявшая за образец германский кодекс. В 1908 году новый японский УК был введен в действие.

Одна из его статей преследовала «преступления против императорской фамилии», и под эту формулу японским судам ничего не стоило подводить любое антиправительственное действие или намерение. На ее основании были осуждены к смертной казни социалист Котоку и его 11 товарищей (а еще 12 человек - к пожизненным каторжным работам). И процесс этот был, конечно, не единственным.

Германское влияние отразилось на уголовном законодательстве Греции, Румынии и других государств.

Еще больше усиливали репрессию за политические преступления специальные законы, среди которых уже известный нам германский «исключительный» закон против социалистов. Во Франции те же цели преследовались террористическим законом «О наказаниях, налагаемых на членов Международного общества рабочих» (1872 г.) и в особенности «злодейским законом» «О пресечении происков анархистов», с помощью которого можно было осудить кого угодно (1894 г.). Что касается Японии, отметим закон 1900 года «Об охране общественного порядка и спокойствия». Им устанавливалось тюремное наказание за подстрекательство к забастовке, за участие в митингах, запрещенных полицией, за участие в политических организациях и пр.

Чуть ли не общим правилом становится осуждение не за действия, но за «преступные намерения», «за опасные мысли».

Известное значение для политики усиления репрессий имел рост общеуголовной преступности и рецидива (повторяемости преступлений). Если, например, в 1850 году в общей массе осушенных французскими судами было 28% привычных (профессиональных) преступников, то в 1893 году их было уже 58%. В Германии процент рецидивистов был еще выше: 85% среди мужчин и 76% среди женщин (1895 г.). В Англии, Австрии и Других странах было не лучше - от 60 до 75% рецидивистов.

И еще одна примечательная черта: в то время как кодексы, составленные в начале века, держались принципа строгой определенности наказания, вводили сложные, детально разработанные «прейскуранты» наказаний, кодексы конца века (голландский, швейцарский и др.) предпочитали некие «обобщенные» неопределенные санкции, открывая тем самым широкий простор судейскому усмотрению.

Для феодального государства наказание было главным образом средством массового устрашения. «Чтобы другим неповадно было» - как гласит старый русский юридический текст. Отсюда столь широкое обращение к смертной казни в ее страшных, невообразимо чудовищных формах.

О воспитании и перевоспитании преступника говорилось редко и лицемерно, в плане «вразумления под страхом».

В античной литературе, например у Платона, связь между наказанием и воспитанием выступает отчетливо, но о каких-либо мерах, стимулирующих это воспитание, не говорится. Депо ограничивается признанием воспитательного характера самого наказания. «А преступающего законы государство наказывает, - говорит софист Протагор у Платона, - и название этому наказанию... исправление, потому что справедливое возмездие исправляет».

Первые попытки связать тюремное заключение с мерами исправительного характера были предприняты только в XVIII столетии. Они не дали существенных результатов, но навели на важную мысль: исправление в сочетании строгого режима с трудом, доставляющим некоторый заработок.

В этом отношении заслуживает упоминания тюрьма в г. Генте (Фландрия), где соответствующий опыт был поставлен в 70-х годах XVIII века.

Иной путь исправления преступника был опробован известной Пенсильванской тюрьмой (США), основанной в 1768 году. Она сохраняла общие мастерские и спальни для неопасных преступников, но «гвоздем» созданной здесь системы служило ода-ночное заключение. Устроители тюрьмы надеялись на то, что одиночное заключение в сочетании с абсолютным молчанием будет способствовать углубленным размышлениям и поведет преступника по пути духовного перерождения.

Свое последовательное воплощение эта идея нашла в Филадельфийской же (Пенсильвания) тюрьме, выстроенной в 1829 году. Тюрьма была построена с таким расчетом, чтобы из единого центра возможно было видеть все коридоры и все кельи. Последних было около 600 (шести метров в длину, двух - в ширину).

Изоляция арестантов была полной. Из своих камер они не выходили до конца заключения. Чтения не полагалось. Работа давалась не иначе как по просьбе арестанта. Предписывалось полное молчание. Разговаривать с лицами тюремной администрации разрешалось только шепотом. «Могильная тишина, - пишет Таганцев, - полная праздность, отсутствие движений действовали на этих заживо погребенных столь же разрушительно, как и дореформенные тюрьмы».

Пенсильванская система вызвала к жизни значительную литературу, привлекла внимание правительств других стран, но усваивалась медленно.

Во Франции одиночное заключение было введено в 1875 году, и то для приговоренных на короткий срок. Только «злодейские законы» («против анархистов») поколебали это правило.

Германский уголовный кодекс разрешил одиночное заключение на срок до трех лет.

Воплощением пенсильванской системы в Германии служила Берлинская тюрьма Моабит. Она была открыта в 1844 году. В ее 12 сходящихся к центру коридорах размещается 520 камер. Даже в тюремной церкви заключенный не выходит из особой будки. На прогулке он надевает маску, чтобы его не узнали. Работа была обязательна, чтение разрешалось, но литература подбиралась администрацией.

Наибольшее применение одиночное заключение получает в Бельгии и Голландии, но ограничивается предельным сроком (в Бельгии до 10 лет, в Голландии до 5).

Англо-ирландская пенитенциарная (тюремная) система - как она сложилась в XIX веке - заключала в себе оба возможных элемента: одиночное заключение на первом этапе, каторжные работы при общем заключении - на втором.

Насколько можно судить, английское законодательство не строило никаких иллюзий насчет целебного свойства «одиночки». Оно смотрело на систему разъединения арестантов (включая прогулки в масках и при полном молчании) как на особо мучительную форму наказания и из этого исходило. Поэтому одиночное заключение ограничивалось относительно кратким предельным сроком (9 мес. для мужчин, 4 мес. для женщин). Работа давалась арестанту не для исправления, а в виде поощрения за хорошее поведение.

Принудительные работы, назначавшиеся после одиночного заключения, поощрялись с помощью особых жетонов (марок), выдававшихся за старание, хорошее поведение и прочие заслуги.

Полученные в соответствующем числе марки давали право на переход в «высший класс» заключения, где действовал облегченный режим, и на досрочное освобождение, применявшееся,

впрочем, довольно скупо.

Сторонники одиночного заключения прибегали обычно к тем доводам, что оно, во-первых, исключает опасное общение между преступниками и, следовательно, развращающее влияние неисправимых негодяев и что, во-вторых, одиночное заключение не столь страшно, как обычно думают: помучившись некоторое время, заключенный привыкает (нередко он отказывается перейти в общую камеру).

Возражения противников одиночного заключения проф. Таганцев резюмировал следующим образом: «...первое время одиночество вызывает протест, желание вырваться из каменного гроба... как-нибудь переговорить с соседом по несчастью, шумом и криком нарушить тишину могилы. Но мало-помалу стихийная злоба стихает: тесный карцер, хлеб и вода или что-нибудь большее обуздывают строптивых, пока наконец не настанет нравственный перелом, апатия мысли, чувств, желаний. Узник не примиряется с кельей, а отучается желать другого... Пассивное отношение ко всему, даже к свободе, как указывает опыт, составляет одну из невыгод долгосрочного тюремного заключения... сильнее сказывающуюся по выходе из тюрьмы, при соприкосновении с соблазнами жизни».

Особую форму сочетания одиночного заключения с принудительным трудом в общих помещениях представляет так называемая оборнская система, названная по тюрьме, где она была применена впервые (г. Оборн, близ Нью-Йорка), Заключенные расходились по одиночкам на ночь. Днем они и работали и ели все вместе. При этом соблюдалось полное молчание. Отрываться от работы, оглядываться, а тем более перемигиваться, обмениваться жестом запрещалось. Надзирателю вменялось в обязанность пускать в ход кнут при малейшем нарушении порядка.

Начиная с XVI-XVTI столетий, а все более в XVIII европейские державы стали прибегать к замене тюремного наказания ссылкой в колонии. Этим достигался двойной выигрыш: разгружались тюрьмы, во-первых, и в некоторой степени удовлетворялась нужда в рабочей силе, которую испытывали колонии, во-вторых.

Первыми ссыльными французских колоний (в Канаде, Луизиане, Гвиане) были проститутки, нищие, бродяги. И английская ссылка ведет свое начало с того, что в американской колонии Виргинии обнаружилась острая нехватка женщин: правительство направило туда транспорт со 100 проститутками на борту. Они были проданы казначейством по цене 10 фунтов табаку каждая.

Очень скоро ссылка делается выгодным предприятием. Английские мировые судьи, имевшие земли в Америке, стали направлять туда всю основную массу бродяг и нищих, бывших жертвой первоначального накопления капитала. Это были «белые рабы». Об их дальнейшей судьбе государство не заботилось.

Графства, собрав должное число ссыльных, вступали в договор с перевозчиком - частным лицом, которому за ничтожную плату продавали осужденных. Тот надевал на них цепи и отправлял в трюм. Пищу бросали туда же. От спертого воздуха и от дурной пищи многие умирали. Мертвые разлагались здесь же, ибо о них умалчивали ради пайка, который доставался живым.

По прибытии на место ссыльные продавались. Так продолжалось до войны за независимость.

На место ссылки в Америку пришла ссылка в Австралию. Первые 850 человек были отправлены туда для работы на офицеров и солдат. Спустя много лат ссыльным стали давать земельные участки, но только после отбытия срока наказания. Никто из них, впрочем, не знал земледелия, и пришлось прибегнуть к обучению.

В середине XIX столетия Австралия и другие колонии, служившие местом ссылки, стали протестовать: ссыльные не раз возвращались к преступлениям, а кроме того, конкурировали со свободными эмигрантами, нанимаясь за дешевую плату.

В 1865 году Австралия, располагая уже известным самоуправлением, демонстративно направила в Англию транспорт с «собственными» преступниками, выставив тот же довод - очищение страны от преступников.

В 1868 году ссылка в английские колонии была прекращена. В отличие от Англии послереволюционная Франция использует ссылку в колонии главным образом как меру, направленную против революционеров и демократов.

В 1848 году в Алжир для работы в земледельческих колониях-каторгах были сосланы уцелевшие от расстрелов июньские борцы. Наполеон III ссылал в Гвиану противников созданного им режима и т. д.

Но уже с 1852 года ссылка практиковалась в широких масштабах и для уголовных преступников. Она служила заменой каторжных работ.

Каторжные тюрьмы существовали во Франции в трех городах - Тулоне, Бресте, Рошфоре. Заключенные находились в кандалах. К ноге приковывали еще и пушечное ядро. По ночам арестантов приковывали к постели. Спали они на голых досках. За ничтожные провинности надевали двойные кандалы, за единое слово сажали в карцер. И тем не менее люди не только не исправлялись, но еще более развращались. По выходе на волю они в большинстве случаев принимались за старое.

Колонисты передавались, как правило, для работы на частных плантациях. Большая часть ссыльных умирала, не выдерживая губительного климата тропиков.

Смертность достигала в Гвиане примерно 25% в год, но подымалась и до 50%. Это была та же смертная казнь, но только медленная и мучительная.

Кроме Гвианы Франция избрала местом ссылки Новую Каледонию. Ссыльные использовались здесь на тяжелых работах, исполняемых в полном молчании. При малейшем проступке арестованный переводился на хлеб и воду, что довольно быстро приводило к смерти. Приспособленцы и пресмыкатели, впрочем, могли рассчитывать на получение земельного участка и даже поступление на службу за известное вознаграждение. После поражения Парижской Коммуны в губительные колонии было сослано не менее 4 тыс. коммунаров.

Из других европейских держав ссылку в колонии практиковали также Испания и Португалия.

Превращение тюремного заключения в основной вид наказания (вместе с распространением ссылки в колонии) позволило поставить вопрос об ограничении смертной казни, на чем давно настаивали демократические, просветительные и либеральные элементы общества во Франции, Англии, Италии и других странах.

В литературе добуржуазного периода возражения против смертной казни были высказаны Т. Мором (XVI в.) и развиты Беккария. В 1791 году предложение об отмене смертной казни было внесено в Учредительное собрание Франции, но не имело успеха. Ограничились запрещением квалифицированных (мучительных) казней.

Подчиняясь общественному давлению, правительства ряда стран ограничивают применение смертной казни определенным, более или менее узким кругом преступлений.

В этой связи заслуживает упоминания австрийский уголовный кодекс, который в противовес Терезиане назначает смертную казнь в пяти случаях; английское уголовное законодательство, ограничившее применение смертной казни наиболее тяжелыми преступлениями - уголовными и политическими: покушение на члена царствующей фамилии, убийство, морской разбой и пр. (после 1861 г.).

Французский уголовный кодекс 1810 года назначал смертную казнь в 39 случаях: после 1848 года она стала применяться для 15 видов преступлений (убийство, поджог и пр.).

Постепенно, после долгих колебаний, правительства ряда европейских стран отказываются от телесных наказаний, предоставляя, впрочем, довольно большую свободу для кулачных расправ в полицейских участках.

Следует иметь в виду, что телесные наказания в их разнообразной форме (кнут, шпицрутены и пр.) были во все прошлые времена уделом простого народа. Это одно из самых «классовых» наказаний. Естественно, что против него с таким жаром выступали демократы, например, Белинский.

В течение всего XIX столетия уголовное право европейских стран обнаруживает страшный разнобой в определении возраста, с которого лицо должно нести ответственность.

Французский уголовный кодекс 1810 года хранил на этот счет молчание, предоставляя решение вопроса об ответственности судам, а о привлечении - прокуратуре.

Вследствие этого не раз случалось, замечает Таганцев, что на скамье подсудимых оказывались дети 5-6 лет. В одном случае судили ребенка в возрасте 6 лет, а свидетелем был ребенок 4 лет.

В то время как швейцарское законодательство требовало для обвиняемых достижения 14 лет, итальянское довольствовалось девятью годами и т. д.

С большим трудом пробивала себе путь идея особых детских воспитательных и исправительных учреждений. В большинстве стран она получает свое воплощение не ранее последней четверти XIX века.

Несмотря на широкое применение долгосрочного тюремного заключения и массовой ссылки преступников в колонии, число тяжких уголовных преступлений возрастало от года к году; возрастание это опережало численный рост населения.

В Германии, например, общее число приговоренных составило за 5 лет - с 1888 по 1892 годы - 473 тыс. человек, а с 1893 по 1897-й - 538 тыс.

Со всей ясностью определился неуклонный рост повторных преступлений, рецидивов.

В поисках выхода буржуазная наука уголовного права предложила правительствам две новые меры: условное осуждение, во-первых, превентивное заключение, во-вторых.

В числе аргументов, высказанных в пользу условного осуждения, наибольшего внимания заслуживал такой: тюрьма не столько исправляет, сколько портит. Человек приходит в тюрьму случайным преступником, а выходит из него профессиональным.

Следует заметить, что в англосаксонской судебной системе издавна существовала практика предварительного предупреждения, употреблявшаяся в отношении лиц, известных своим дурным поведением (пьяниц, тунеядцев и пр.), а так же тех, кто угрожал кому-нибудь расправой. Судья мог потребовать от них ручательства хорошего поведения, при неисполнении приказа - арестовывать. От ^ тех, кто позволил себе угрозы, судья мог требовать залога добропорядочного поведения. Нарушение обещания влекло за собой тюремное заключение. Запрещение делать что-либо недозволенное, если оно исходило от судьи, было весьма эффективным.

Условное осуждение было принято в Англии в 1887 году, во Франции - в 1891-м. Наиболее последовательным его формулированием характеризуется бельгийский закон 1888 года: суд получал право откладывать наказание сроком на пять лет; если в течение этого времени условно осужденный не совершит нового преступления, он признается несудимым, в противном случае старое наказание присоединяется к новому.

Условное осуждение заняло весьма значительное место: от 10 до 20% всех приговоров.

Превентивное наказание противоположно наказанию условному. Оно назначается не до и не вместо,/а после отбытия основного наказания в качестве особой, дополнительной меры. Таким его конструирует английский закон 1908 года, предписывающий дополнительное нахождение в тюрьме (на срок от 5 до 10 лет) для тех привычных преступников, которые осуждены в третий раз.

От превентивного заключения, следующего за основным наказанием, было уже недалеко до предварительной изоляции «предполагаемого преступника», на чем настаивали криминалисты антропологической (ломброзианской) и «социологической» школ.

Итальянский тюремный врач Чезаре Ломброзо (1836-1909 гг.), основатель антропологической школы уголовного права, пытался отыскивать причины преступности в физиологической и психической аномалии людей. Главный его тезис - преступник действует по врожденной испорченности.

Основываясь на тенденциозно истолкованных наблюдениях, Ломброзо решился квалифицировать преступника по его физическому типу, по внешнему виду. Обобщенный «преступный тип», как его рисует Ломброзо, напоминал обезьяну, от которой произошел человек: короткоголовность, убегающий назад лоб, оттопыренные уши, сильно развитые надбровные дуги, длинные руки, хорошо развитые челюсти, длинные клыки и резцы и т. д. Глаза, конечно, бегающие, взгляд исподлобья. Имеет значение и цвет волос - среди насильников и распутников преобладают, по утверждению Ломброзо, блондины. Настораживали антропологов «уши углом», редкая борода, склонность к татуировке. Орлиный нос и длинные руки уже выдавали возможного убийцу, особенно, если у него был еще «стеклянный, холодный взгляд».

В области психической Ломброзо загадывал массу загадок: надо было устанавливать, что преобладает в человеке - ум или хитрость. Если последнее - значит, потенциальный преступник (особенно, если он еще склонен выпивать). Установив это обстоятельство, переходим к следующему: не обнаруживает ли данное лицо безразличие к нравственным проблемам и т.д. Не решаясь объяснять всякое преступление биологической предрасположенностью, Ломброзо остановился на 40% преступлений.

Объективные исследования, предпринятые еще в XIX веке, разбили теорию Ломброзо при первых же опытах. Аномалии черепа, на чем особенно настаивали «антропологи», были обнаружены чуть ли не у половины людей. Преступный тип, как он рисовался Ломброзо, скорее обнаруживался среди судей, прокуроров и парламентариев, чем среди явных убийц и воров. Банкроты оказались схожими с «образцом» в 1% случаев.

Служа - независимо от воли самого Ломброзо - рупором реакции, сопротивлявшейся либеральным началам в уголовном праве, ломброзианцы и их союзники требовали расширенного применения смертной казни, каторжных работ, восстановления телесных наказаний, а заодно с тем ликвидации суда присяжных, ограничения адвокатуры, отказа от пересмотра приговоров. Но самым крупным их козырем было требование ввести заключение в тюрьмы «прирожденных» преступников, как только они обнаружены осмотром и экспертизой, а значит, независимо от того, совершили они преступное деяние или нет.

В опытах Ч. Ломброзо далеко не все оказалось вздорным. В XX веке (и особенно в США) ученые, оснащенные соответствующим оборудованием, продолжили дело Ломброзо. Но уже на более высоком уровне. Это так называемый бихевиоризм (от англ. behaviour - поведение) - наука о поведении человека.