Ситуативно-деловая форма общения

Эта форма общения появляется в онтогенезе второй и существует у детей от 0; 06 до 3; 0. Но она очень силь­но отличается от первой генетической формы общения.

Начать с того, что она уже не занимает место веду­щей деятельности — на это место выдвигается теперь предметно-манипулятивная деятельность детей. Обще­ние с взрослыми вплетается в новую ведущую деятель­ность, помогая ей и обслуживая ее. Главные поводы для контактов детей с взрослыми связаны теперь с их общим делом — практическим сотрудничеством, и поэ­тому на центральное место среди всех мотивов общения выдвигается деловой мотив. Ребенка необычайно зани­мает, что и как делает с вещами взрослый, и старшие раскрываются теперь детям именно с этой стороны — как удивительные умельцы и искусники, способные тво­рить с предметами истинные чудеса.

Мы сажали годовалого малыша за столик и разыг­рывали перед ним крошечное и совсем непритязательное представление: игрушечная собачка скачет по дорожке (дощечке), находит тарелку с «косточкой» (кусочком поролона), грызет ,ее, а потом, довольная и сытая, укла­дывается спать. Ребенок наблюдал за представлением, затаив дыхание. Когда оно кончалось, он стряхивал с себя оцепенение, с улыбкой взглядывал на взрослого и нетерпеливо тянулся за игрушками. Как правило, ему не удавалось повторить с ними так понравившиеся ему ; действия, и он, немного повозившись, начинал" настой-

чиво совать собачку в руки экспериментатора, умолял повторить спектакль. А тем временем вокруг столика собирались другие воспитанники группы (дело было и яслях) и с увлечением следили за всем происходящим.

Что же за потребность опредмечивалась в описанных деловых мотивах? Мы пришли к выводу, что по своему содержанию это была коммуникативная потребность ре­бенка в сотрудничестве с взрослым. Прежнее стремле­ние детей к доброжелательному вниманию полностью сохранялось. (Забегая вперед, скажем, что и во всех последующих случаях более раннее содержание потреб­ности в общении всегда сохраняется, а новое для дан­ного возрастного этапа содержание надстраивается над ним и занимает руководящее положение. В табл. 3 мы попытались изобразить свое представление о том, как это происходит.) Дети по-прежнему и даже еще более настойчиво требовали присутствия взрослого, протесто­вали против его ухода; они постоянно устраивались со своими вещичками и игрушками по соседству с взрос­лым, частенько даже приваливались к его ногам, опира­лись на его колени. Но в резком отличии от младенцев моложе 0; 06 дети начиная со второго полугодия уже не соглашались просто обмениваться с ним ласками. Если взрослый брал ребенка на руки, тот тут же либо зате­вал игру (прятался, шутливо отворачивался в сторону, а потом «пугал» взрослого, внезапно приближая к нему лицо), либо включал в прежнее — «чистое», ничем не опосредствованное — общение какие-либо объекты: по­казывал пальчиком на окно, на другого ребенка, при­глашал полюбоваться своей пуговицей или иной безде­лицей.

Когда контакты с взрослым включались в дело и одобрение старших означало похвалу за какое-то дости­жение малыша (залез на диван, взобрался по ступень­кам, сделал «куличик»), обнаруживалось, что описан­ные изменения не означают, будто дети теперь меньше ценят взрослых или не так дорожат их вниманием: нет, значение взрослых в их жизни полностью сохраняется, даже увеличивается, но качественно изменяется по сво­ему характеру. Ребенок теперь нуждается в том, чтобы взрослый сотрудничал с ним в деле, организуя его, по­могая в трудную минуту, подбадривая при неуспехе, хваля за достижения.

В наших опытах [М. И. Лисина — в кн.: Развитие общения..., 1974] мы сравнивали поведение детей от

0; 10 до 0; 15 в условиях различного взаимодействия с взрослым. В I серии опытов взрослый организовывал так называемый обращенный показ. Он развертывал перед ребенком представление с участием игрушек вро­де той «пьесы» с собачкой, о которой рассказано выше. В ходе обращенного показа экспериментатор постоянно адресовался к ребенку по имени, часто взглядывал на него, ответно ему улыбался. Когда ребенок сам дейст­вовал с игрушкой, взрослый мимикой и словами поощ­рял каждую попытку малыша повторить показанные манипуляции. Во II серии — с так называемым необра­щенным показом — все оставалось по-прежнему, за иск­лючением единственной детали: взрослый не обращался больше лично к ребенку. В III серии ребенку просто да­вали игрушки, ничего не показывали ему и предоставля­ли полную возможность заниматься с ними по своему усмотрению (серия без показа).

Сравнение поведения детей в трех сериях опытов по­казало, что меньше всего и беднее всего они манипули­ровали в серии без показа, там они быстро теряли вся­кий интерес к предметам. Показ взрослого стимулировал ребенка, вызывал у него прилив энергии. В опытах с не­обращенным показом активность ребенка имела харак­тер беспорядочного возбуждения: дети многократно пов­торяли одно и то же примитивное действие (размахивали, стучали игрушкой о стену, стол, возили ею по столу), шумели, кричали. В экспериментах с обращенным пока­зом повышенная активность детей была направлена на попытки повторить действия взрослого, а манипуляции здесь оказались и намного богаче, и качественно более

высокими.

Установленные факты говорят о высокой чувстви­тельности детей к личностному общению, но при усло­вии включения их в совместные с взрослым деловые контакты.

Итак, при ситуативнно-деловом общении детям необ­ходимо присутствие взрослого и его доброжелательное внимание, но этого недостаточно — ему нужно, чтобы взрослый имел отношение к тому, чем занимается ребе­нок, и участвовал в этом процессе.

В главе II мы уже говорили о коммуникативных опе­рациях предметно-действенной категории. Поэтому здесь ограничимся тем, что подчеркнем их ведущее положение в ситуативно-деловом общении. Как раз вследствие ро­ли этих средств общения на втором уровне развития

коммуникативной деятельности мы и называли некото­рое время вторую форму общения «предметно-действен­ной». Однако позднее было решено в основу наименова­ния форм общения класть не средства, а мотивы как более существенный аспект деятельности, а также упо­минать степень ситуативности контактов. При второй форме контакты детей с взрослыми приурочены к дан­ному месту и времени, они в высшей степени ситуатив­ны. И это несмотря на то, что в середине 2-го года жизни многие дети начинают говорить. Они ухитряются даже речь подчинить ситуации и во многих случаях строят свои высказывания так, что понять их можно, только учитывая сиюминутные обстоятельства.

Подобно тому как ситуативно-личностное общение обусловливает адаптацию младенца к обстоятельствам его жизни и в конечном счете его выживание, так и си­туативно-деловое общение имеет важнейшее значение в жизни детей раннего возраста. В тесном взаимодействии с взрослым, имеющем практический характер и одновре­менно согретом теплом взаимного личностного духовно­го соприкосновения «большого и маленького», ребенку открывается редкая возможность постичь заложенное в предметах общественно-историческое содержание и ов­ладеть им, употребляя эти предметы по назначению и в соответствии с той функцией, для которой они были созданы. Привязанность к взрослому рождает у ребен­ка естественное желание следовать в своих действиях поведению старших как образцу. Благодаря личному контакту замечания взрослого — его похвалы и упреки — приобретают для детей огромное значение при усвоении нужных, правильных действий с предметами. Иначе го­воря, существование ситуативно-делового общения — это время, в течение которого дети переходят от неспе­цифических примитивных манипуляций с предметами ко все более специфическим, а затем к культурно-фиксиро­ванным действиям с ними [Р. Я- Лехтман-Абрамович, Ф. И. Фрадкина, 1949]. Процесс преобразования пред­метных действий был неоднократно прослежен совет­скими психологами [А. В. Запорожец, Д. Б. Эльконин — в кн.: Психология детей..., 1964; Психология лично­сти..., 1965]. Решающая роль общения в их преобра­зовании показана в ряде работ [В. В. Ветрова, 1975; М. Г. Елагина, 1977 6; Т. М. Сорокина, 1978; Д. Б. Эль­конин, 1978 6].