В предложенном тексте определите тезис, аргументы, выясните, какая структура использована при составлении текста.

Фигура ритора в зеркале семиотики (Ю.В. Шатин)

Говоря о коммуникации, обыкновенно имеют в виду некий единый процесс общения, в ходе которого коммуниканты передают друг другу определённую информацию. Такое понимание, вполне пригодное для истории информации, мало что объясняет в риторическом аспекте коммуникации. Если вслед за Р. Бартом понимать под риторикой "означающую сторону идеологии" (Барт Р. Риторика образа / Барт Р. Семиотика. Поэтика. М., 1989, С. 316.), то следует говорить по крайней мере о трёх видах коммуникации: экзистенциальной, при которой совершается процесс прорастания одной самости в другую, соборной, в ходе которой обретается наиболее оптимальный вариант выражения общей для всех идеи, и агональной, связанной с воздействием одного сознания на другое и в конечном итоге с управлением чужим поведением посредством слова. Образом первого вида коммуникации может служить точка ("язык пространства, сжатого до точки"), образом второго - круг с вписанными внутри его индивидами, образом третьего - вектор, направленный от агонального коммуниканта к реципиенту (или группе реципиентов).

Эти три вида отличаются прежде всего различным отношением к риторике. В первом случае мы наблюдаем антириторическую коммуникацию, поскольку под сомнение поставлена истинность самих означающих, ибо "одно на целом свете - только то, что сердце к сердцу говорит в немом привете". Во втором общность коннотатов приводит к тому, что акцент переносится с семантики коннотата на его стилистику, а это неминуемо делает любую соборную коммуникацию эпидейктической (торжественной) риторикой. Риторика согласия всякий раз поднимает тривиальность над обыденностью, но не посредством открытия в ней глубинного смысла, а посредством использования языка в качестве торжественного одеяния. Наконец, при агональной коммуникации мы получаем контраверсную риторику, не укладывающуюся в традиционные параметры логоса, этоса и пафоса, о которых в своё время писал Аристотель.

Отличие этой новой риторики от традиционной состоит прежде всего в отсутствии чётких границ между логосом, этосом и пафосом и возможностью пользоваться одним вместо другого. В таком случае фигура агонального коммуниканта (ритора) оказывается достаточно парадоксальной, если не сказать двусмысленной. Любой ритор в пространстве агональной коммуникации не может лгать, поскольку всякая ложь проверяема, не может говорить истины, поскольку в отличие от лжи проверить истину невозможно, и не может не говорить, потому что тогда агональный процесс окажется прерванным.

Формально такой гипотетический ритор попадает в своего рода капкан, сплетённый из традиционных представлений об истине, добре и красоте. Выходом из этого капкана может стать лишь обращение к неиспользованным семиологическим ресурсам языка и конструирование на их основе новых выражений, способных обеспечить агональную коммуникацию. Фигура ритора в данном случае может быть уподоблена греческому послу в покоях персидского царя: как посол он обязан поклониться царю, иначе тот не обратит на него внимания; как свободный грек он не может поклониться кому бы то ни было. Лишь введя новый знак - перстень, который падает с его руки на пол, он решает указанную контраверсу: теперь персидский царь может полагать, что посол ему поклонился, а посол думать, что он наклонился, чтобы поднять перстень.

Следовательно, главным отличием агональной коммуникации от всех других видов является не прояснение смысла высказывания, но, напротив, придание любому высказыванию возможности различной расшифровки. "Опасение быть слишком легко понятым можно во многих случаях определить как опасение быть понятым слишком многими - в действительности столь многими, что это может ставить под угрозу психологическую реальность образа расширенного "я", противопоставленного "не-я" (Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993, С. 215). Так фактор частичного или полного непонимания становится важнейшим условием агональной коммуникации.

Именно поэтому сама агональная коммуникация - вызов классическим представлениям об истинности высказывания. Согласно классической теории истина лежит вне нас; неклассическая теория утверждает, что истина не может быть внеположенной нам, мы являемся частью истины и тем самым занимаем определённое место в иерархии пониманий. Наше место в иерархии пониманий оказывается истиной в процессе агональной коммуникации.

Согласно современным представлениям культура выступает не только как набор текстов, но и как ансамбль языков, благодаря которым совершается семиозис. С этой точки зрения агональная коммуникация всегда или почти всегда - работа на границах разных языков, благодаря чему она обнажает не столько смысловое устройство, сколько строение языка самого по себе.

Обратимся к самым простым примерам. Представим себе группу солдат, отдыхающих в перерыве между учениями. Стоит появиться командиру, дать команду - и разрозненная группа людей становится строем. Команды "направо", "налево", "кругом" суть перформативы, они не несут никакой смысловой нагрузки и становятся чисто агональным актом. Изменим условие. Допустим, вместо командира появляется новобранец и даёт те же команды, эффект оказывается обратным: команды уже не перформативы, а чистые декларативы, с их помощью разрушается агональный акт, но сам перформатив осознаётся как отстранённый смысл. Профессиональный же ритор в процессе агональной коммуникации совмещает роли командира и новобранца, он одновременно поддерживает агональную коммуникацию и придаёт ей семиотический смысл, благодаря тому, что вписывает пациента (группу пациентов) в определённую иерархию понимания. Агональное высказывание всякий раз становится либо перформативом, принявшим форму декларатива (как в печально знаменитой истории Лёни Голубкова), либо декларативом, принявшим форму перформатива (как, например, знаменитые приказы Василия Ивановича в чапаевской серии анекдотов).

Обычный перформатив есть первичный агональный акт, уходящий глубокими корнями в древность; обычный декларатив - разрушение агонального акта путём введения необязательного высказывания. Игра же на постоянной перекодировке этих функций - один из важных семиологических резервов современной агональной коммуникации.

Еще один пример. В. В. Вересаев рассказывает историю о знаменитом адвокате Ф. И. Плевако. Судили старушку, укравшую жестяной чайник. Обвинитель, зная, что её будет защищать сам Плевако, решил заранее нейтрализовать его аргументы. Прокурор говорил о бедственном положении старушки, о незначительности преступления, о жалости. Но поскольку собственность священна, мы должны признать старушку виновной. Если мы позволим нарушение принципа даже в малом, страна погибнет. И вот поднялся Плевако. Речь его была крайне немногословной. Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за её более чем тысячелетие существования... Двунадесят языков обрушились на неё, взяли Москву. Всё вытерпела, всё преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь... Старушка украла старый чайник ценою в тридцать копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно. Присяжные оправдали старушку.

Перед нами опять-таки столкновение двух риторических стратегий. Прокурор активно использует средства для достижения суггестивного эффекта, мультиплицируя конкретный случай до пределов всеобщего принципа. Для этого он конструирует набор уклончивых фраз, дающих значение, которое не имеет строгого соответствия разбираемому явлению. Обильные словесные блоки оказываются здесь готовым сложившимся материалом с соответствующей семантической и стилевой окраской. В то же время всякое суггестивное высказывание выстраивает для себя риторическую ловушку в лице иронии.

Ирония точно такой же антипод суггестии, как информатив - антипод перформатива, а денотат - коннотата. Вот почему Плевако проделывает обратный ход, возвращая высказывание к исходной ситуации, он как бы раздевает его, лишает предыдущую речь онтологического статуса, заданного суггестией.

Использование иронии как средства агональной коммуникации сродни её функции в новейшем искусстве, где она, по выражению Х. Ортеги-и-Гассета, "сглаживает противоречие между любовью и ненавистью... Ибо если ненависть живёт в искусстве как серьёзность, то любовь в искусстве, добившемся своего триумфа, являет себя как фарс, торжествующий над всем, включая себя самого, подобно тому, как в системе зеркал, бесконечное число раз отразившихся друг в друге, ни один образ не бывает окончательным - все перемигиваются, создавая чистую мнимость" (Ортега-и Гассет Х. Эстетика. Философия культуры. М., 1991, С. 255).

Таким образом, подлинная граница между эпидейктикой и агональностью пролегает не столько в сфере стилистических средств, сколько в понимании истины. При эпидейктике истина существует, и существует как абсолют. "Электрическая индукция диалога делает нас проводниками истины. В момент, когда ситуация общения исчерпывает себя, мы снова опустошаемся" (Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. М., 1994, С. 77).

В агональном пространстве само понятие истины оказывается релятивным, поэтому всякое агональное общение становится общением бесконечным. Бесконечность агональной коммуникации отражает бесконечность перехода от одного языкового состояния к другому в процессе речевой деятельности. Сама же бесконечность базируется на постоянном динамическом балансе между перформативом и информативом, коннотатом и денотатом, суггестией и иронией.

Этот динамический баланс и определяет, на наш взгляд, положение ритора, понимаемого в качестве семиотической фигуры. В знаковом аспекте ритор одновременно принадлежит двум мирам - миру реальных вещей и миру фиктивных слов. Оказываясь в мире вещей, он ведёт себя как часть природы, экстенсионального мира, независимого от средств языкового выражения. Переходя в мир фиктивных слов, он превращается в фигуру фикции, часть интенсионального мира культуры, целиком определяемого средствами выражения. Подобную двойственность нетрудно понять, если вспомнить, что ещё полтора столетия назад эту операцию в рамках художественного языка осуществил А. С. Пушкин. Фигуры автора, повествующего в "Евгении Онегине", и автора - действующего лица - одновременно совпадают и противостоят друг другу в стихотворном романе. Совпадение и противостояние их целиком зависит от точки зрения. До тех пор, пока мы смотрим на "Евгения Онегина" как на часть жизни, мы не можем отграничить одну фигуру от другой, но стоит нам признать автономность художественного текста, непроницаемость его границ с миром внешним, как сразу Пушкин и Онегин окажутся в разных системах измерения.

Понять фигуру ритора, попавшего в систему разноположенных зеркал - значит понять двойственный характер агонального текста. Будучи частью культурного мира, он притворяется природой, но как только мы принимаем его за естественный объект, он тотчас обнаруживает все признаки искусственности, свойственной всякой культурной конструкции.

Разрываемый между двумя противоположными мирами ритор в процессе агональной коммуникации может выполнять лишь единственную функцию - функцию межсемиотического перевода из одной системы знаков в другую. Вот почему агональный ритор не имеет лица, вернее, мы никогда не узнаем, какое оно, ибо всякий раз именно в том месте, где мы надеемся обнаружить лицо, на нас смотрит одна из бесконечной вереницы масок. Другая же часть истины заключается в том, что личина оказывается каждый раз выполнена столь искусно, что мы почти готовы принять её за личность.

2. Проанализируйте фрагмент научного текста, используя следующую схему:

1. Функциональный стиль (разговорный, научный, газетно-публицистический, официально-деловой, художественный.

2. Сфера применения (научная статья, отрывок из литературного произ­ведения, документ, и т.п.)

3. Основные стилевые черты (эмоциональность/официальность, простота, точность, стандартизоыанность, подготовленность/неподготовленность, безличность, абстрактность, доказательность, объективность, призывность, лаконичность, образность, красота, богатство и т.д.).

4. Языковые особенности данного текста (разговорные слова, фразеологизмы, простые/сложные предложения, диалогическая речь, наличие терминов, описательные обороты, использование принятых сокращений, схем, графиков, чертежей, средства образности языка, использование элементов различных стилей).

Последний пункт характеристики стиля необходимо сопровождать при­мерами из текста. Вариант текста выбирается произвольно из предложенных ниже.