Географ глобус пропил

"Географ глобус пропил": Вагриус; Москва; 2003

ISBN 5-264-00892-2

Аннотация

"Плохие книги пишутся для всех, хорошие - для немногих. Алексей Иванов,

молодой музейный работник из Перми, сумел написать замечательную книгу для

многих. Это очень смешная и бесконечно печальная книга. Она - о современной

школе, о любви учителя и старшеклассницы, о мире, который продолжает "красою

вечною сиять" даже во времена инфляции и экономических реформ".

Леонид Юзефович, лауреат премии "Национальный бестселлер"

Алексей Викторович Иванов

Географ глобус пропил

"Это мы - опилки."

Станислав Лем

Глухонемой козлище

"Конечная станция Пермь-вторая!" - прохрипели динамики.

Электричка уже подкатывала к перрону, когда в вагон вошли два дюжих контролера -

сразу с обоих концов, чтобы отсечь пути к бегству. Пассажиры заволновались, а небритый,

помятый молодой человек, сидевший у окна, даже не оглянулся.

- Ваш билет, ваш билет, - однообразно повторяли контролеры, поворачиваясь то

направо, то налево и медленно двигаясь к точке рандеву посреди вагона.

За окном плыли составы на запасных путях, семафоры, будки, штабеля шпал. Сверху

мелькали решетчатые конструкции каких-то перекрытий. Молодой человек разглядывал все это

очень внимательно и никак не реагировал на то, что процесс разделения пассажиров на агнцев и

козлищ скоро зацепит и его. Многочисленные агнцы сидели тихо и горделиво, с затаенным

достоинством, а немногие козлища, краснея, доставали кошельки платить штраф или же,

поднятые с мест, скандалили, увлекаемые на расправу.

- Ваши билеты, - сказал контролер, останавливаясь напротив отсека, где сидел

безучастный молодой человек.

Две бабки, помещавшиеся напротив него, суетливо протянули свои билеты, давно уже

приготовленные и влажные от вспотевших пальцев. Контролер глянул на билетики и злобно

укусил каждый из них маленькой никелированной машинкой. Девушка, сидевшая рядом с

молодым человеком, не глядя, подала свой билет, и контролер с ревнивой въедливостью

прокусил и его. Молодой человек по-прежнему смотрел в окно.

- Ваш билетик, молодой человек, - сказал контролер, нервно пощелкивая

никелированными челюстями.

Молодой человек даже не оглянулся.

- Эй, парень, - переставая щелкать, окликнул контролер.

Обе бабки с ужасом уставились на гордого безбилетника.

- Парень, не слышишь, да? - с угрозой спросил контролер.

Два пленных козлища за спиной контролера злорадно взирали на молодого человека, не

отрывавшегося от созерцания товарных вагонов на дальнем пути. Над этими вагонами мирно

покачивались ветви тополей, уже слегка тронутые желтизной.

Контролер протянул руку и постучал своей кусательной машинкой по плечу молодого

человека. Тот быстро обернулся и непонимающим взглядом обвел раскрывших рты бабок,

свирепеющего контролера, взволнованных козлищ.

- Билет есть? - прорычал контролер.

Молодой человек тревожно поглядел на его губы, потом на девушку, которая вздрогнула,

соприкоснувшись с ним взглядом. Затем молодой человек вытащил из карманов руки и сделал

несколько быстрых, плавно переливающихся один в другой жестов перед своим лицом,

коснувшись пальцем края рта и мочки уха. Еще раз оглядев ошеломленных зрителей, молодой

человек вежливо кивнул и отвернулся обратно к окну.

- Чего он?.. - растерянно спросил один из козлищ.

- Глухонемой, - шепотом с уважением сказала бабка, сидевшая от глухонемого

подальше.

Девушка напряглась, будто рядом с ней был не глухонемой, а вовсе покойник.

Контролер не знал, что делать. К нему подошел напарник, сгуртовав две кучи козлищ в

одну.

- Все? - спросил он.

- Ну, - кивнул первый. - Только вон этот глухонемой.

- И что? Без билета, что ли?

- Да как ты у него узнаешь?..

- А плюнь ты на него, - посоветовал напарник и громко распорядился: - Ну-с, господа

безбилетники, пройдемте на выход.

Электричка затормозила, динамик невнятно загнусавил.

Пассажиры облегченно зашевелились, поднимаясь с мест. В тамбуре зашипели

разъезжающиеся двери. Одна из бабок ласково потрогала глухонемого за колено и, странно

помахав рукой, громко сказала, участливо улыбаясь:

- Приехали!..

Глухонемой кивнул и встал.

На привокзальной площади было людно и тесно: громоздились автобусы, толклись у

ларьков очереди, возле пригородных касс клубились дачники, навязчивые таксисты бодро

кричали каждому второму: "Куда ехать?", одинокий певец надтреснутым голосом уверял

спешащую публику в том, что не такой уж и горький он пропойца. Утреннее небо над вокзалом

поднималось хрустальной призмой - пустое и бледное, как экран только что выключенного

телевизора.

Глухонемой посмотрел на вокзальные часы, зябко поежился и зашагал к ближайшему

киоску. Вытягивая шею с небритым горлом, он через чужие плечи что-то высмотрел на

витрине, достал из кармана смятую купюру и протиснулся к окошку.

- Бутылку пива, и откройте сразу, - хрипло сказал он.

часть I. Достатки и недостоинства

Географ

Дымя сигаретой и бренча в кармане спичечным коробком, бывший глухонемой, Виктор

Служкин, теперь уже побритый и прилично одетый, шагал по микрорайону Новые Речники к

ближайшей школе. Над ним в вышине то и дело вспыхивали окна многоэтажек, отчего

казалось, что солнечный шар покрыт щербатинами мелких сколов. Из какого-то двора

доносились гулкие выстрелы - там выбивали ковер.

Школа высилась посреди зеленого пустыря, охваченного по периметру забором. За

спиной у нее лежала асфальтированная спортплощадка, рядом с которой торчали одиночные

корабельные сосны, чудом уцелевшие при застройке нового микрорайона. Справа от входа

громоздилась теплица - ржавое скелетообразное сооружение без единого стекла. Широко

раскрытые окна школы тоскующе глядели в небо, будто школа посылала кому-то молитву об

избавлении от крестных мук предстоящего учебного года. Во дворе сновали ученики: скребли

газоны редкозубыми граблями, подметали асфальт, таскали в теплицу носилки с мусором. За

дальним углом курили старшеклассники, в каком-то кабинете играла музыка, на крыльце орали

друг на друга мелкие двоечники, которые вытаскивали сломанную парту и застряли с нею в

дверях. В свежепокрашенном вестибюле Служкин спросил у уборщицы имя-отчество

директора, отыскал директорские покои на втором этаже, постучался и вошел. Директор был

высоким, грузным, лысеющим мужчиной в золотых очках. Он помещался за широким столом, а

напротив него, разложив бумаги, сидела красивая полная женщина.

- Я по поводу работы, - пояснил Служкин. - Вам учителя не нужны?

- М-м?.. - удивился директор и кивнул на стул. - Присаживайтесь...

Служкин с достоинством уселся у стены позади женщины, с которой беседовал директор,

и это вызвало у нее видимое даже по спине раздражение. Однако развернуться в менее

тициановский ракурс она не пожелала, а для Служкина другого места в кабинете не было.

- И какой предмет вы можете вести? - спросил директор.

- Ботанику, зоологию, анатомию, общую биологию, органическую химию, - не

торопясь, перечислил Служкин.

- Вы где-то учились? - через плечо спросила женщина.

- Биофак Уральского университета.

Спина стала еще более недоброжелательной.

- У нас уже есть учителя по всем этим предметам.

Служкин молчал, фотогенично улыбаясь. Женщина начала нервно перебирать свои

бумаги. Наконец директор засопел и раскололся:

- Географию-то у нас некому вести, Роза Борисовна...

- Почему некому? Нина Петровна дала согласие.

- Она же пенсионерка, и у нее уже полторы ставки.

- Но мы не можем брать человека, который не имеет педагогического образования и не

знает предмета, - холодно заявила Роза Борисовна.

- Биология, природоведение, география - это почти одно и то же...- туманно заметил

директор и смущенно потер нос.

- Нет, - твердо возразила Роза Борисовна. - Природоведение и экономическая

география в девятых классах - это не одно и то же.

- Роза Борисовна, для меня не составит труда ознакомиться с этим предметом, -

вкрадчиво сказал Служкин.

Красивая Роза Борисовна слегка покраснела от ярости, собрала свои листочки в идеально

ровную стопку и ледяным тоном произнесла:

- Впрочем, вы директор, Антон Антонович, вам и решать.

- Я всего лишь администратор. - Директор сделал жест, в котором было что-то от

реверанса, и даже дернул под столом коленями. - С педагогами работает завуч - то есть вы,

Роза Борисовна. Я бы не хотел принимать решения, не заручившись вашей поддержкой.

Роза Борисовна снова разложила бумаги веером, а потом все же обернулась к

улыбавшемуся по-прежнему Служкину.

- А вы представляете себе... э-э...

- Виктор Сергеевич, - услужливо подсказал Служкин.

Роза Борисовна мгновение помедлила, переваривая имя.

- Виктор Сергеевич, - губы ее брезгливо вздрогнули, - что такое работа учителя? Вы

имеете понятие о психологии подростка? Вы сможете составить себе программу и планы

индивидуальной работы? Вы умеете пользоваться методическими пособиями? Вы вообще

представляете себе, что такое школа?

- Вообще-то представляю, - осторожно сказал Служкин.

- Я думаю, вопрос ясен, - вклинился директор, похлопав ладонью по столу. - За два

дня до первого сентября нам, Роза Борисовна, другого учителя все равно не найти. Пишите

заявление, Виктор Сергеевич. Если что, мы вам поможем. Вот бумага и ручка.

Знакомство

В комнате на диване лежали раскрытые чемоданы. Надя доставала из них свои вещи,

напяливала на плечики и вешала в шкаф. Рядом в нижнем ящике четырехлетняя Тата

раскладывала своих кукол. На письменном столе сидел большой, пушистый серый кот и

спокойно глядел на суету немигающими желтыми глазами. В проеме двери появился Служкин,

вытирающий руки кухонным полотенцем.

- Надя, скоро восемь, Будкин придет, - сказал он. - Может, на стол чего накроем?

- А я его не звала! - строптиво отозвалась Надя. - Тоже мне барин выискался - стол

ему накрывай да наряжайся!.. Я еще посмотрю, какой он. Больно он мне подозрителен...

- Просто он шпион американский. Он уже две автобусные остановки поджег и вчера с

балкона на милиционера плюнул.

- И фамилия у него дурацкая, - настаивала Надя.

- Какая рожа, такая и фамилия. А ты за него замуж собралась?

- Да я хоть за кого бы пошла, лишь бы от тебя избавиться!

Надя с досадой грохнула в шкафу плечиками. У нее было красивое надменное лицо с

темными продолговатыми глазами и высокими славянскими скулами.

- Я думал, ты за лето отдохнешь на даче, а ты все такая же...

- А ты не зли меня и алкашей своих не подсовывай!

Тут в прихожей раздался звонок. Служкин взглянул на часы.

- Будкин точен, как свинья, - сказал он. - Точность - вежливость свиней. - И он

пошел открывать.

В прихожую, улыбаясь, шагнул высокий молодой человек атлетического сложения с

римским носом, густыми бровями и коротко остриженными черными кудрявыми волосами.

Надя и Тата вышли посмотреть на гостя.

- Знакомьтесь, - сказал Служкин. - Это Будкин, мой друг детства, а теперь еще и наш

сосед. Он в четвертом подъезде квартиру себе купил, пока вы у бабушки гостили... Будкин, это

Надя, моя жена. А это Тата, моя дочь. Это их я сегодня утром ездил на вокзал встречать... А это

Пуджик, дикий зверь, его ты уже знаешь.

- Очень приятно, - протягивая Наде три розы, галантно сказал Будкин и приложился к

ручке. - Много о тебе наслышан.

- Да и я... много наслышана, - мрачно ответила Надя.

Будкин присел на корточки и погладил по голове Тату, которая испуганно смотрела на

него из-за маминой ноги.

- Я добрый, - сказал ей Будкин и достал шоколадку. - Держи.

- "Баунти"? - поинтересовался Служкин.

- Райское наслаждение, - подтвердил Будкин.

- Надя, а можно я всю сейчас съем? - спросила Тата.

- Половину, - распорядилась Надя. - А то зубы заболят.

- И вот еще что я принес, Надюша, - ласково добавил Будкин, извлекая бутылку

ликера. Надя хмыкнула, но приняла ее.

- Ну, проходи, - неохотно сдалась она. - Не в комнату, конечно, на кухню.

На кухне все расселись за пустым столом, и Надя открыла холодильник. На подоконник

тотчас запрыгнул Пуджик, чтобы видеть, чего станут есть. Он как-то мгновенно уже успел всем

осточертеть: Тата об него запнулась, Служкин наступил на хвост, Надя чуть не прищемила ему

голову дверцей холодильника, а Будкин едва не сел на него.

- Ты работу нашел? - полюбопытствовал Будкин.

- Нашел. Устроился учителем географии.

Будкин хехекнул с таким видом, будто сам он в этот день устроился на работу министром

финансов.

- Хорош из тебя учитель будет, - саркастически заметила Надя.

- Ерунда, - отмахнулся Служкин. - В школе на меня всем плевать: хорош - не хорош,

а вынь да положь. Если не найдется желающих пред именем моим смиренно преклонить

колени, я не удавлюсь.

- Ты, географ, хоть помнишь, кто открыл Северный полюс? - спросил Будкин.

- Нансен...- неуверенно сказал Служкин. - Или Амундсен. А может, Андерсен. У

меня не эта география. У меня экономическая.

- Ты, когда чего-нибудь забудешь, главное - ври уверенно, - посоветовал Будкин. -

Или по карте посмотри, там все нарисовано.

- По карте! - хмыкнул Служкин. - Я сегодня кабинет принимал у завучихи, Угрозы

Борисовны, так у меня там четыре наглядных пособия: глобус, кусок полевого шпата,

физическая карта острова Мадагаскар и портрет Лаперуза. И все!

- Тебе хватит, - ободрил Будкин. - А если выгонят за профнепригодность - так и

быть, возьму тебя к себе секретутом.

- А кем ты работаешь? - спросила Надя, резавшая колбасу.

- Форточником, - хехекнул Будкин.

- Шутки как у моего мужа - такие же идиотские.

Будкин не смутился. Служкин напомнил Наде:

- Я же тебе рассказывал - у него с отцом своя фирма при станции техобслуживания. Он

там обслуживает тех за деньги. Вон под окном его гроб на колесиках стоит.

- Этот "запор" у меня с фирмы, - вальяжно привалившись к стене, объяснил Будкин. -

Так, дрянь. Грузы возить, по грязи кататься. А для города у меня "вольво".

- А мы и такого не имеем! - с досадой кивнула в окно Надя.

- Ха! - возмутился Служкин. - Будкин еще в школе у пацанов мелочь в туалете

вытрясал! Он ворует! А я и виноват!

- Ты лентяй, Витус, - хехекнув, объяснил Будкин. - Идеалист и неумеха. Только

языком чесать и горазд.

Он взял со стола бутылку ликера и свернул с горлышка пробку.

- Витус, а чего покрепче у тебя нет? - спросил он.

Служкин сделал страшные глаза, кивнул на Надю, которая в это время отвернулась к

плите, и изобразил удар в челюсть.

- Нету у нас водки! - безапелляционно заявила Надя.

Будкин ткнул себя пальцем в грудь, двумя пальцами сделал на столе бегущие ножки и

поднял кулак с оттопыренным мизинцем и большим пальцем.

- Будкин, ты кого показал? - сразу спросила Тата.

- Киску, - сладко ответил Будкин.

Служкин тяжело вздохнул и виновато попросил:

- Давай, Надя, достанем нашу бутылку...

- Доставай, - подчеркнуто безразлично ответила Надя. - Ты же пьешь, а не я - чего

спрашивать?

- Мы в честь знакомства, Надюша, - поддержал Будкин. - Верно, Таточка?

- Полчаса как познакомились, а уже "Надюша", "Таточка"...

Служкин молча потянулся к шкафу и достал бутылку водки.

- Надя, не злись, сядь, - позвал он.

Сердитая Надя подняла Тату, села на ее место и пристроила дочку на колени.

- У нас денег на пьянку нет, - твердо сказала она, глядя в глаза Служкину, и

персонально для Будкина добавила: - И не будет!

Служкин печально погладил бутылку и изрек:

- Доведет доброта, что пойду стучать в ворота...

Переселение на диван

Водку допили, и Будкин ушел. За окнами уже стемнело. Надя мыла посуду, а Служкин

сидел за чистым столом и пил чай.

- Тут у крана ишачу, а ты пальцем не шевельнешь, - ворчала Надя. - Живешь от

пьянки до пьянки, неизвестно, о чем думаешь...

- Почему не известно? Известно. О тебе с Татой.

- Если бы обо мне думал, то взял бы да помог.

- Давай помогу, - согласился Служкин. - Отходи от раковины.

- Поздно уже, - мстительно ответила Надя. - Сразу надо было.

- Так я же Татку спать укладывал...

- Полтора часа? У меня она за пять минут засыпает.

- Я ей книжку читал - она слушала.

- Баловство все это! - упорствовала Надя. - Изображаешь заботливого папочку, да?

Был бы заботливый, так не таскал бы в дом кого попало, деньги бы не пропивал, сам бы как

свинья не нажирался! Если бы я на Будкина не цыкнула, он бы и сейчас сидел!

- Ему на работу завтра, вот он и ушел, а цыканья твоего даже не заметил. А если и

заметил, так, когда он захочет - ори не ори, будет пить до зари.

- Не понравился мне твой Будкин, - напрямик заявила Надя. - Самодовольный и

ограниченный хам.

- Да тебе все не нравятся. Я - шут, Ветка - шлюха, Сашенька - дура, Будкин -

хам...

- Как есть, так и есть, - отрезала Надя. - Что я сделаю, если у тебя все друзья с

приветом? И где ты их только находишь?

- Я друзей не ищу, они сами находятся, - философски заметил Служкин. - С

Будкиным я с третьего класса дружу. Зря ты на него навалилась. Он хороший, только его

деньги и девки избаловали.

- Чего в нем найти можно? - Надя презрительно сморщилась.

- Как - чего? Квартира, машина и хрен в поларшина...

- А что - квартира, машина, деньги? - тут же взъелась Надя. - Они всем нужны! Чего

в этом такого особенного?

- Вот и я думаю - чего ж в них такого особенного?..

- Если тебе ничего не надо - это твои проблемы! - закричала Надя. - Только про

меня с Татой ты подумал?

Служкин предусмотрительно промолчал.

- Каждая женщина имеет право пожить по-человечески - с квартирой, с машиной, с

деньгами! И нет в этом ничего зазорного! Уж лучше бы я за какого богатого вышла - хоть

пожила бы в свое удовольствие! А с тобой за эти пять лет я чего видела, кроме работы и

коляски? Зря я маму послушала - надо было аборт делать! Всю жизнь ты мне изломал! Чего

ты мне дал, кроме своих прибауток и поговорочек? Дай мне сперва квартиру, машину и деньги

- а потом я посмотрю, нужно это или нет! А хаять-то все горазды, у кого нет ни хрена!..

- Ну, квартира вроде бы есть...- робко пробормотал Служкин.

- Есть? - воскликнула Надя, разворачиваясь лицом к нему. - Эта конура, что ли? Да и

она на твоих родителей записана!

- А я что сделаю? - развел руками Служкин.

- Ну сделай что-нибудь! Ты же мужчина!

- Э-э... пойду-ка я, пожалуй, на балкон покурить, - сказал, вставая, Служкин. - А ты

успокойся, Надя. Все будет хорошо.

- Иди! Кури! - с отчаяньем крикнула Надя и загромыхала посудой.

Служкин ретировался на балкон и курил там, пока Надя не улеглась в постель. Служкин

на цыпочках прокрался в комнату. Тата громко сопела в кроватке, выставив из-под одеяла

пухлую ножку. Надя уткнулась лицом в стену, в старый, потертый ковер, пропахший пылью и

Пуджиком. Служкин поправил Тате одеяло, тихонько разделся, лег к Наде и осторожно провел

рукой по ее боку.

- О господи...- сказала Надя.

- Я соскучился...- извиняясь, прошептал Служкин.

Надя тяжело вздохнула, не оборачиваясь.

- Послушай, - вдруг произнесла она. - Давно хотела тебе предложить. Давай со всем

этим закончим. Так будет честнее. Мне этого не надо, и я тебя совсем не хочу.

- А я тебя хочу.

- Лучше найди себе любовницу, только чтобы я не знала.

- Я не хочу искать...

- Тебе нич-чего, - Надя с чувством выделила слово, - нич-чего в жизни не хочется...

Ну и мне от тебя ничего не надо.

- Ты ведь говорила, что любишь меня...

- Никогда такой глупости не говорила. И вообще, я устала. Я хочу спать. Иди лучше на

диван, там просторнее.

- Ладно, - поднимаясь с кровати, покорно согласился Служкин. - Завтра все

образуется. Утро вечера мудренее.

- Не мудренее, - жестко ответила Надя.

Встреча Наполеона с красными партизанами

Кабинет географии был совершенно гол - доска, стол и три ряда парт. Служкин стоял у

открытого окна и курил, выпуская дым на улицу. Дверь была заперта на шпингалет. За дверью

бушевала перемена.

...К школьному крыльцу Витька выскакивает из тесного куста сирени. Конечно, никто не

рассчитывает, что Витька прорвется сквозь палисад, и в запасе у него остается еще секунда.

Короткой очередью он срубает американского наемника у входа и через две ступеньки взлетает

на крыльцо. Двери - огромные и тугие, их всегда приходится вытягивать, как корни сорняков.

За дверями, естественно, притаились десантники, но Витька не дает им и шевельнуться. Свалив

с плеча гранатомет, он шарахает прямо в желтые деревянные квадраты. Воющее облако огня

уносится в глубь здания, открывая дорогу.

Одним махом Витька оказывается внутри школы. Два выстрела по раздевалкам, и за

решетками полчищами ворон взлетают пальто и куртки. Потом еще три выстрела: по

директорскому кабинету, по группе продленного дня и по врачихе. Затем Витька очередью

подметает коридор и мимо сорванных с петель дверей бежит к лестнице.

Американца на площадке Витька ударяет ногой в живот. Тот кричит и катится вниз по

ступенькам. Еще один лестничный марш, и по проходу ему навстречу несутся солдаты. Витька

долго строчит из своего верного АКМ, пока последний из наемников, хрипя, не сползает по

стене, цепляясь за стенд "Комсомольская жизнь".

Из коридора с воплями "Ура!"... м-м, нет... "Банзай!"... м-м, ну, просто с воплями

выскакивают американцы. Двоих Витька отключает прикладом автомата, третьего ногой,

четвертого башкой в живот, пятому ребром ладони ломает шею, шестому мечет в грудь

саперную лопатку, которая вонзается по самый черенок.

Вылетая за угол, Витька открывает ураганный огонь и бежит вперед. Классы, классы,

комсомольский уголок, учительская, лестница...

Витька стал замедляться. Дверь кабинета номер девятнадцать, номер двадцать, двадцать

один, двадцать два... Витька затормозил. Двадцать три. Кабинет русского языка и литературы.

Хорошо, что родители уехали в командировку. До школы можно идти без куртки. Так,

галстук заправить, вечно он вылезает на пиджак. Волосы пригладить. Дыхание успокоить.

Ботинки грязные - вытереть их мешком со сменной обувью. Сам мешок повесить на портфель

чистой стороной наружу так, чтобы закрыть надпись "Адидас", сделанную шариковой ручкой

на клапане портфеля. Ну, вроде все.

Витька помедлил. Очень он не любил этого - быть виноватым перед Чекушкой. Ну и

наплевать. Он осторожно постучал, открыл дверь кабинета, вошел, цепляясь мешком за косяк,

и, ни на чем не останавливая взгляда, уныло сказал:

- Ирида Антоновна, извините за опоздание...

Чекушка стояла у доски, держа в руках портрет Гоголя. Она была похожа на башню:

огромная, высоченная женщина с розовым лицом, ярко накрашенными губами и крутыми

бровями. С плеч у нее свисала желтая сетчатая шаль. На голове лежала тугая коса, свернутая в

корону. Чекушка говорила о писателях всегда, словно от восхищения, тихо и медленно, и

смотрела при этом вверх. Фамилия у нее была Чекасина.

При появлении Витьки лицо у Чекушки стало таким, будто Витька в сотый раз допустил

ошибку в одном и том же слове.

- Ты почему опоздал? - спросила она, опуская портрет.

Витька, вздохнув, уставился в окно.

- Вы не понимаете, как сложно вести урок в таком классе, как ваш! - Чекушка взглядом

встряхнула Витьку. - Вы заставляете меня делать столько ненужной работы! Я как педагог,

прежде чем начать объяснение нового материала, по пять-десять минут трачу на то, чтобы

сконцентрировать ваше внимание, а потом являешься ты, и все мы вынуждены начинать

сначала. Ты не мне, не себе - своим товарищам вредишь, я вам уже тысячу раз это говорила.

Ладно, не нужны тебе Пушкин, Лермонтов, Гоголь, не нужны они Соколову, Тухметдинову,

Лисовскому - их и так в ПТУ возьмут. Но ведь есть и умненькие ребята. И они вам не скажут,

но подумают: вот благодаря кому я подготовлен к поступлению в вуз слабее, хуже, чем мои

друзья. Короче, Служкин, садись на место, а дневник мне на стол. И запомните все: если

опоздал больше чем на пять минут - в кабинет даже не стучитесь.

Витька задом пододвинул по скамейке, как всегда, рассевшегося Пашку Сусекина по

кличке Фундамент, поставил на колени портфель и, затаив дыхание, с превеликой

осторожностью открыл замок. Чекушка не любила, когда на уроке щелкают замками и шлепают

учебниками об стол. Еще она не любила, когда портфели кладут на столешницы, окрашенные

родительским комитетом, на которых от этого остаются черные следы. Достав книги и тетради,

Витька сунул портфель под ноги. Чекушка не разрешала ставить портфели в проход у парт.

Объясняя, она всегда прогуливалась между рядов и могла споткнуться.

- Витус, ты геометрию сделал? - шепотом спросил Фундамент.

- У Петрова скатал, - ответил Витька.

- Дай...

- Служкин, Сусекин! - оборвала их Чекушка.

Хмыкнув, Витька открыл учебник и нашел нужную страницу. Там была фотография

"В.В.Маяковский на выставке "20 лет работы"". Здоровенный Маяковский, улыбаясь и

скрестив руки на стыдном месте, разговаривал с пионерами на фоне плакатов, где были

изображены разные уродливые человечки. Взяв ручку, Витька принялся разрисовывать

фотографию: одел Маяковского в камзол и треуголку, а пионеров в папахи, ватники и

пулеметные ленты. Внизу Витька подписал: "Встреча Наполеона с красными партизанами".

Такими переработками сюжетов Витька испакостил весь учебник. Даже на чистой белой

обложке, где строго синел овал с портретом Горького, Витька приделал к голове недостающее

тело, поставил по бокам бурлаков в лямках, а на дальнем плане изобразил барку.

Рисуя, Витька внимательно слушал Чекушку. Ему было интересно. Когда Фундамент

отвлекал его, Витька не отвечал и лишь пинал Фундамента ногой под партой. Очень не любя

классную руководительницу, Витька тем не менее в душе ее уважал. Почему так получалось, он

понимал с трудом. Корни ненависти отыскать было проще. Видно, Витька, как и все, уважал

Чекушку за то, что она была центром мира. Если он был свободен, то свободен от Чекушки.

Если тяготился - то благодаря ей. Если кто-нибудь был хорошим человеком - то лучше

Чекушки. Если плохим - то хуже. Чекушка была точкой отсчета жизни.

У доски маялся Серега Клюкин. Чекушка с каменным лицом сидела за своим столом и не

оборачивалась к Сереге. С видом человека, кидающего утопающему соломинку за соломинкой,

она задавала ему вопросы. Ответов Клюкин, разумеется, не знал. Он криво улыбался, бодрился,

подавал кому-то какие-то знаки, делал угрожающие гримасы и беззвучно плевал Чекушке на

голову в корону из кос, прозванную "вороньим гнездом".

- Понятно, садись, - сказала Чекушка Сереге и придвинула его дневник. Клюкин

постоял за ее плечом, глядя, как она выводит двойку, забрал дневник и, махая им, отправился

на свое место. По пути он шлепнул дневником по голове отличника Сметанина. Чекушка тем

временем написала что-то в Витькином дневнике и перебросила его на первую парту Свете

Щегловой.

- Служкину, - велела она. - Посмотрим, как остальные выполнили домашнее задание.

Рядовые, проверьте тетради.

Витька отпихнул дневник на край парты, демонстративно не интересуясь тем, что там

написано. Раскрыв перед собой тетрадь, он откинулся на спинку скамейки и стал рассматривать

стенды на стенах. Слева от доски висел стенд "Партия о литературе", справа - "Чтение - это

труд и творчество". Затем вдоль ряда: "Сегодня на уроке", "Советуем почитать", "Классный

уголок", "Читательский дневник", "В вашу записную книжку". На задней стене - "Поэты

родного края" и "Возвращаясь к любимым книгам", а посередине огромный планшет

"Литературный клуб "Бригантина"" с эмблемой и девизом. Под потолок уходили портреты

классиков вперемежку с их цитатами. Все это было знакомо Витьке почти до замыленности. На

базе своего класса Чекушка организовала литературный клуб "Бригантина". Основу его

составляла так называемая творческая группа. Пока Витька числился в ней, он ежемесячно

менял экспозиции на стендах. А потом в кабинете математики на парте Витька нарисовал

первый выпуск настольной газеты "Двоечник", и Чекушка на пионерском собрании выгнала

его из "творческой группы". Витька этим очень гордился.

Между тем рядовые уже просмотрели тетради. Рядовых назначала лично Чекушка. Они

были обязаны каждый на своем ряду проверить, сделано ли домашнее задание.

- У Горшкова и Сусекина нету, - сказала Света Щеглова.

- У Тухметдинова и Лисовского, - сказала Лена Анфимова.

- У Амировой, Назарова и Забуги, - сказала Наташа Соловьева.

- Дневники на стол, - велела Чекушка, - а сами встаньте к "стене позора".

"Стеной позора" называлась в кабинете длинная стена, у которой те, кто не выполнил

домашнего задания, проводили время от своего разоблачения до звонка.

- Пусти, - пихнул Витьку Фундамент и вылез из-за парты.

На столе у Чекушки выросла стопка чистых белых дневников в обложках. Все они были

подписаны красивым почерком Лены Алфимовой: так распорядилась Чекушка. В начале

каждой четверти она устраивала очень долгие классные часы, когда на всю четверть

заполнялось расписание. Дни получали свои даты, и страниц уже нельзя было вырвать.

Двоечники привалились к "стене позора", окрашенной в зеленый цвет. Кто привычно

уставился в окно, кто на картинки, кто в пол. Витька оглянулся на них и злорадно сделал

неприличный жест. Двоечники стали украдкой показывать ему кулаки.

- Итак, тема сегодняшнего урока - поэма Гоголя "Мертвые души", - начала

Чекушка. - Вы все уже прочитали ее и...

И тут в дверь забарабанили...

В коридоре рядом с кабинетом раздавался топот и гомон, кто-то подергал дверь,

послышались шлепки брошенных на пол портфелей.

- Изнутри закрыто, - прозвучало за дверью.

- Там сидит, козел.

- Блин, щелка узкая, не посмотреть...

- Баскакова, ты географа нового видела? Какой он?

- Да уж побаще тебя...

Кто-то явно измененным голосом противно закричал в замочную скважину:

- Географ, открывай, хуже будет!..

- Рыжий, постучи ручкой, как завучиха стучит.

- Сам стучи. Чего, шестого нашел, да?

- Ты, блин, скотина, чего мою ручку-то берешь?..

В дверь резко и четко отстучали ручкой. Затем настала тишина - школьники ждали. А

затем грянул звонок на урок.

Дверь распахнулась, едва только Служкин сдвинул шпингалет. В класс с ревом, воплями и

грохотом ринулась толпа девятиклассников. Впереди прорывались пацаны, пихая друг друга и

выдергивая из давки портфели. Служкин молча сел за свой стол. Девицы, проплывавшие мимо

него вслед за пацанами, с интересом оглядывали нового учителя. Девятиклассницы в основном

были крупные, а пацаны мелковаты, как ранняя картошка, но среди них попадались редкие

экземпляры величиной со Служкина.

Служкин ждал, пока все рассядутся. Школьники орали, деля парты. Наконец сплошной

гвалт перешел в сдержанный гомон, и весь класс ожидающе уставился на учителя. Служкин

поднялся.

- Что ж, здравствуйте, девятый "вэ", - сказал он.

- Привет! - запищали с задних парт.

- Я вижу, класс у вас развеселый, - заметил Служкин. - Давайте знакомиться. Меня

зовут Виктор Сергеевич. Я буду вести у вас географию весь год...

- А че не Сушка? - крикнули с задних парт. - Сушка баще!..

- Комментарии оставьте при себе, - предупредил Служкин. - Иначе комментаторы

вылетят за дверь.

На комментаторов угроза не произвела никакого впечатления.

- Для уроков вам будет необходима общая тетрадь...

- Тетра-адь?.. - дружно возмутились девицы с передних парт.

- Да, общая тетрадь, - подтвердил Служкин. - Для того, чтобы записывать свои умные

мысли. Или глупые. Какие есть, в общем.

- А у нас никаких нет!..

- Раньше тетрадей не нужно было!..

- Я, на фиг, не буду заводить, и все дела! - заявил маленький, рыжий, носатый парень с

хриплым пиратским голосом.

Голос этот звучал в общем хоре с первой секунды урока и не умолкал ни на миг.

- Не будем заводить! - орали с задних парт. - Идите в баню!..

- Ти-ха!! - гаркнул Служкин. - Закрыть рты!!

Гам, как рожь под ветром, волной приугас, пригнулся и тотчас вырос снова. Служкин

отважно ринулся между рядов к гудящей галерке и сразу врезался ногой в чью-то сумку,

лежащую в проходе.

- Пакет-то че пинаете! - злобно рявкнула какая-то девица.

- Убери с дороги! - огрызнулся Служкин.

- Новый купите, если порвали...- нагибаясь, пробурчала девица.

Служкин двинулся дальше, но гам, стоящий в кабинете, не имел эпицентра, который

можно было бы подавить, чтобы замолчала и периферия. Вокруг Служкина волоклась аура

относительной тишины, со всех сторон овеваемая шумом. Служкин обежал парты и вернулся к

столу.

- Есть староста класса? - грозно спросил он.

- Нету! - ликующе завопила галерка. - Есть! Мы все старосты!

- Ергин староста, - выдал рыжий и носатый.

- Ергин, встань! - купился Служкин.

Никто не встал, но все головы развернулись к неведомой точке.

- Ергин! - тоном выше повторил Служкин.

- Вставай, тебе говорят! - услужливо закричали несколько голосов. - Вставай, козел,

оглох, что ли?

С задней парты в проход упал пацан, выпихнутый соседом. Служкин ждал, пока он

поднимется. Пацан был щуплым, с откровенно кретиническим лицом. Он застенчиво улыбался

и бормотал: "А че я-то?.. Че я?.." Галерка ржала.

- Сядь! - велел Служкин и схватил со стола классный журнал. - Ладно, девятый

"вэ", - сказал он. - Сейчас я прочитаю список класса, а вы меня поправляйте, если я буду

неправильно произносить фамилий... Агафонов!

- Патефонов! Телефонов! Солдафонов! - поправляли Служкина.

- Градусов!

Девятый "В" взревел от восторга.

- Только вякните чего, уроды! - заорал рыжий и носатый, с хриплым голосом. Но за его

спиной пацан уже разинул рот, и рыжий, развернувшись, врезал ему кулаком в бровь. Пацан

повалился назад, руша собою и две парты с визжащими девицами.

Служкин грохнул журналом о стол:

- Встать всем!!!

Девятый "В" криво и вразнобой поднялся.

- Задние парты тоже!!! - гремел Служкин. - Подровнять ряды!!! Сесть!!! Встать!!!

Сесть!!! Встать!!!

Воспитание без чувств

- Вы что, курили здесь, Виктор Сергеевич? - спросила Угроза.

- Э...- растерялся Служкин. - Я в окно... Окно открывал...

- Виктор Сергеевич, я попрошу вас больше никогда не курить в кабинете. Это школа, а,

извините, не пивная. И вообще, попрошу вас не показываться ученикам с сигаретой. Наши дети

и без того достаточно распущенны, чтобы еще и учителя подавали им дурной пример. Как у вас

прошел урок в девятом "вэ"?

Роза Борисовна медленно оглядела кабинет: сдвинутые парты, стоящие в полном

беспорядке стулья, мятые бумажки на полу.

- Отвратительно, - мрачно признался Служкин.

- А в чем дело? - ненатурально удивилась Роза Борисовна.

- Никакой дисциплины, - пояснил Служкин.

- Учителя говорили мне, что у вас весь урок в кабинете был какой-то шум. Отчего же у

вас нет дисциплины? Вы - учитель новый, дети к вам не привыкли, должны робеть и сидеть

смирно.

- Что-то вот не заробели...

- Видимо, Виктор Сергеевич, вы сами в этом виноваты. Дисциплина на уроке всегда

зависит от педагога. А педагог - это человек, который не только знает свой предмет, но умеет

и других заставить его знать. Это умение приобретается лишь в специальном высшем учебном

заведении - педагогическом институте. Если вам не довелось обучаться там, то не стоит

браться за дело, которое вы заведомо не сможете сделать.

- У меня создалось впечатление, что девятый "вэ" просто невозможно удержать, -

заявил Служкин. - Это какая-то зондер-команда...

- Это ваше сугубо личное впечатление. У других педагогов вопросов с дисциплиной в

девятом "вэ" не возникает. Дети как дети.

- Я старался...- начал оправдываться Служкин. - Сперва увещевал, потом орал... Не

хотелось ставить двойки в первый же урок...

- Двойки надо ставить за отсутствие знания у ученика, а не за отсутствие педподготовки

у учителя. А орать, как вы выразились, нельзя ни в коем случае. Дети и дома испытывают

достаточно стрессов. Школа должна корректировать недочеты родительского воспитания, а не

повторять их и тем более не усугублять.

- Школа не воспитательный дом, я учитель, а не нянька, - возразил Служкин. - Когда

в классе тридцать человек и все стоят на ушах, то нельзя скорректировать чье-то воспитание.

Проще этих нескорректированных изгнать, чтобы остальных не перекорректировали.

- Вы сказали, что здесь не воспитательный дом, а школа? - разозлилась Угроза. - И

вы, Виктор Сергеевич, считаете, что лучший способ обучения ребенка в школе - это выгнать

его из класса? Странные у вас взгляды. Дети приходят в школу учиться, как вы заметили, а

ваша задача - научить их. Как вам их учить - это дело вашего опыта и профессиональной

подготовки, и ребенок не виноват, если вы таковых не имеете. В конце концов, вам за ваше

умение государство платит деньги, а вы, если говорить объективно, просто прикарманиваете

их, когда выгоняете ребенка за дверь. Я как завуч запрещаю вам подобные методы работы.

- Я понял, Роза Борисовна, - покорился Служкин. - А что, другие девятые классы

такие же, как этот?

- Абсолютно.

- Что ж...- попробовал пойти на мировую Служкин. - Как говорится, первый блин

комом...

- Нет, Виктор Сергеевич, - с ледяным торжеством осадила его Угроза. - Для школы

такая установка неприемлема. Мы не можем себе позволить ни одного блина комом, тем более

- первого.

Сашенька

После работы Служкин пошел не домой, а в Старые Речники. Район был застроен

двухэтажными бревенчатыми бараками, похожими на фрегаты, вытащенные на берег.

Прощально зеленели палисадники. Ряды потемневших сараев стояли по пояс в гигантских

осенних лопухах. Служкин вышел на крутой обрывистый берег Камы и поверху направился к

судоремонтному заводу. Высокая облачная архитектура просвечивала сквозь тихую воду реки.

Алые бакены издалека казались рябиновыми листьями. Узкая дамба подковой охватывала

затон. Под ветвями старых, высоких тополей на дамбе, отражаясь в коричневой, стоячей воде

затона, застыли белые теплоходы.

Краснокирпичное, дореволюционное здание заводоуправления грозно вздымалось над

крутояром, похожее то ли на Брестскую крепость, то ли на обвитое жилами могучее сердце

древнего мамонта. У входа в гуще акаций заблудился обшарпанный Ленин:

В конструкторском бюро, увидев Служкина, приоткрывшего дверь, какая-то женщина

крикнула в глубину помещения:

- Рунева, к тебе жених!

Служкин дожидался Сашу на лестничной площадке у открытого окна. Тихо улыбаясь,

Саша прикурила от его сигареты. В ее красоте было что-то грустное, словно отцветающее, как

будто красивой Саша была последний день.

- Чего ты так долго не заходил, Витя? - укоризненно спросила она. - Я по тебе так

соскучилась...

- Закрутился, - виновато пояснил Служкин. - И школа эта еще...

- Школа, география...- мечтательно сказала Саша. - Ты, Витя, всегда был

романтиком... Амазонка, Антарктида, Индийский океан... Вот уехать бы туда от всей здешней

фигни - осточертело все...

Из затона донесся гудок корабля.

- Что у тебя новенького? - спросил Служкин.

- А что у меня может быть? Ничего. - Саша пожала плечами и вздохнула. - С

соседями по малосемейке ругаюсь да картошку чищу...

- Как ухажеры? Рыщут?

- Какие тут ухажеры? - усмехнулась она. - Один какой-то в последнее время клеится,

да что толку?

- Нету толка, когда в заду иголка, - подтвердил Служкин. - А кто он, твой счастливый

избранник?

- Мент, - убито созналась Саша.

- Какой позор! - с досадой сказал Служкин. - А как же я?

Женщина, смеясь, уткнулась головой в плечо Служкину.

- Хорошо с тобой, Витя. - Она поправила ему воротник рубашки. - Рядом с тобой так

легко... Расскажи, как там наши?

- Наши или ваши? - ехидно спросил Служкин.

Саша потерлась виском о его подбородок.

- Ваши хорошо поживают, - сообщил Служкин. - Развлекаются, обольщают, деньги

делают. Вчера зашел к вашим и увидел у них под кроватью целый мешок пустых банок из-под

пива - выбежал в слезах. Я тут недавно подсчет произвел: если мне не пить и не есть, а всю

зарплату на машину откладывать, то я накоплю на "запор" через сто пятьдесят два года. А

Наде, несмотря на весь ее меркантилизм, Будкин все равно не понравился даже со своим

автопарком. Надя сказала, что он - хам.

- Твоя Надя - умная женщина, - согласилась Саша.

- А она говорит, что дура, потому что за меня замуж вышла.

- Ну и что, что Будкин хам. Я это знаю. Но сердцу не прикажешь.

- Все сохнешь? - серьезно, с сочувствием спросил Служкин. - Зря, Сашенька. Если

для тебя на Будкине свет клином сошелся - так ведь клин-то клином и вышибают... Это

большой намек.

- А я ему письмо написала...

- Угу. И я определен в почтовые голуби, - догадался Служкин.

- И это тоже...- смутилась Саша и достала из кармана сложенный вчетверо тетрадный

листок. - Прочитай, пожалуйста, Витя... Мне очень важно знать твое мнение... Прочитай

вслух.

Служкин хмыкнул, взял листочек из ее пальцев и развернул.

- "Я очень устала без тебя. Мне кажется, что наша ссора - недоразумение, случайность.

Она возникла из пустяка. Если ты считаешь, что я виновата, то я согласна и прошу прощения.

Ты мне очень дорог и нужен. Я тебя жду всегда. Приходи", - прочел Служкин.

Саша внимательно вслушивалась в звучание собственных слов.

- Лаконично и поэтично, - сказал Служкин, складывая листок и убирая в карман. -

Дракула бы прослезился. Но не Будкин.

- Считаешь, это бесполезно? - вздохнув, печально спросила Саша и задумчиво

добавила: - Но ведь надо же что-то делать... Хоть бы ты, Витя, запретил мне это... Я бы тебя

послушалась, честное слово. Ты же мой лучший друг.

- Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, - назидательно изрек Служкин.

- Ты мне расскажешь, как он отреагирует на письмо?

- Расскажу, - согласился Служкин. - Хоть сейчас. Начинать?

На крыше

- Недавно я Руневу встретил, - лениво сообщил Служкин.

- Где? - так же лениво поинтересовался Будкин.

- А-а, случайно, - сказал Служкин. - У нее на работе.

Оба они, голые по пояс, лежали на расстеленных газетах посреди крыши. Они загорали на

отцветающем солнце бабьего лета и пили пиво. Между ними стояла трехлитровая банка и

раскуроченная коробка из-под молока, заменявшая кружку. Над ними на шесте, как скелет

мелкого птеродактиля, висела телевизионная антенна, которую они только что установили.

- Сашенька тебе письмо написала, - сказал Служкин.

- Не получал. Честное слово.

- Так она его через меня передала.

Служкин залез в карман джинсов, достал листочек и протянул Будкину. Будкин развернул

его и стал читать, держа на весу перед глазами, солнцу на просвет. Читал он долго.

- Не ссорился я с ней, - сказал он, опуская письмо. - Это она на меня обиделась. Когда

я последний раз был у нее, то всякие планы развивал, как зимой буду на горных лыжах

кататься. А ее, естественно, не звал. Вот она и обиделась.

- А чего не звал-то? Трудно, что ли?

- Я бы позвал, так она ведь поехала бы, дура... А там одни ботинки, как "Боинг", стоят.

Где бы она на все денег взяла? Явилась бы в каких-нибудь снегоступах на валенках... Меня бы

там на базе все засмеяли.

Будкин приподнялся, выпил пива и повалился обратно.

- Так сходи к ней, - посоветовал Служкин.

Будкин задумчиво начал складывать из письма самолетик.

- Неохота, - признался он. - Надоело мне с ней. Человек она, конечно, хороший, но

тоску на меня нагоняет.

Будкин ловким, точным движением запустил самолетик. Тот нырнул, вынырнул, полетел

за край крыши по красивой нисходящей линии, пронесся над желто-зеленым ветхим тряпьем

березок в сквере и вдруг без видимой причины кувыркнулся вниз и исчез в тени, как в озере.

- Господин Будкин зажрался, - констатировал Служкин. - От такой чудесной девушки

отказывается. Доиграется господин Будкин, точно. Имеет терема, а пригреет тюрьма.

Будкин захехекал.

- Руневой в тебя надо было влюбиться, Витус, - сказал он. - Вы бы друг другу

идеально подошли.

- Я хоть к кому идеально подойду, - без ложной скромности ответил Служкин. - И

отойду так же.

- Мне не такая девка нужна, - мечтательно произнес Будкин, глядя в теплое небо,

которое незаметно из глубины словно бы начинало медленно промерзать на зиму. - Такая

вот...- туманно сказал он и пошевелил пальцами. - Особенная...

- Такой большой, а в сказки веришь, - буркнул Служкин.

- Не-е, Витус, я не в сказки, я в жизнь верю. Это другие верят в сказки. Вот девки, что

вокруг вьются, смотрят на меня как на какого-то Хоттабыча: мои бабки, хаты, тачки, свобода

моя - для них какое-то Лукоморье. Потому они на меня и вешаются. А меня-то за всем этим не

видят!

- А Сашенька видит.

- Рунева, наоборот. Она счастлива уже одним тем, что моя мама меня родила. А я этим

тоже не исчерпываюсь. Руневой все равно: живи я хоть в шалаше с голой задницей, она все

равно любить будет. Только в шалаше я себя уважать бы перестал. В общем, ни с той ни с

другой стороны нет уважения к тому, что я в себе ценю больше всего: к моему умению жить.

- Что это за умение? Умение деньги делать?

- Не только. С этим умением я организовал свою жизнь так, что ни от кого и ни от чего

не зависю... завишу...

- Не зависею. А чего ж в тебе, несчастном, тогда ценят?

- Саму жизнь ценят, Витус, а не умение жить. Следствие, а не причину. А мне нужна

такая женщина, чтобы все эти жизненные блага ценила, но не рвалась за ними и не плевала бы

на них. Чтобы за шмотьем меня видела и уважала меня за то, что я могу его иметь. И

пользовалась бы всем в меру - не переплачивала и не воровала. Короче, хозяйка мне нужна, а

не грабительница и не обожательница.

- Ну-у, - скептически хмыкнул Служкин. - Давай ищи съеденные щи.

Вечером Служкин отправился в садик за Таточкой, но, отойдя от подъезда на пять шагов,

вдруг свернул с тротуара и через ограждение полез в сквер. Забравшись в заросли поглубже, он

осмотрелся, подпрыгнул и выдернул из листвы березки маленький бумажный самолет.

Красная профессура

- Ну что, красная профессура, готовы? - бодро спросил Служкин.

Три передние парты по его настоянию были пусты.

- За передние парты с листочками и ручками садятся, - Служкин взял журнал, -

Спехова, Старков, Кузнецова, Митрофанова и Кедрин.

Служкин подождал, пока перечисленные рассядутся, и дал каждому по вопросу для

индивидуальной проверочной работы.

- В вашем распоряжении двадцать минут. Не забудьте подписать листочки... Остальные

открывают тетради и записывают тему урока: "Экономическое районирование СНГ".

- Опять писать!.. - заныл девятый "А". - На литературе писали, на иностранном, на

алгебре...

- Опять, - строго подтвердил Служкин. - Иначе вы со своей болтовней ничего не

услышите и ничего не запомните.

- А мы и так не запомним! - крикнул зловредный человек Скачков, открыл перед собой

на парте чемодан-"дипломат" и засунул внутрь голову.

- Давайте лучше, Виктор Сергеевич, мы весь урок будем сидеть молча, зато не будем

писать, - улыбаясь, предложила красивая отличница Маша Большакова.

- Давайте лучше вы весь урок будете сидеть молча и будете писать, - внес

контрпредложение Служкин. - Скачков, ты что, уснул?

- А мне неинтересно, - нагло заявил из чемодана Скачков.

- А кому интересно? - удивился Служкин. - Мне, что ли?

- Так увольняйтесь, - с первой парты посоветовал верзила Старков, кандидат в

медалисты.

- Кто ж тогда моих малых деток и старушку мать кормить будет? - спросил

Служкин. - Ты будешь? Или давайте так: вы мне платите деньги, а я вас отпускаю с урока и

ставлю всем пятерки. Идет?

- Идет! - обрадовалась красная профессура.

- Тогда выкладывайте по штуке на парту - и свободны.

Денег у девятого "А" не оказалось.

- Значит, нечего спорить, - подвел итог Служкин. - Итак, продолжим. Смысл

заголовка вам понятен?

- Нет, - нестройно отозвалась красная профессура.

- Тогда записывайте: "Экономическое районирование - это деление территории на

экономические районы". Теперь ясно?

- Нет, - сказала красная профессура.

- Да все им ясно, они выделываются, - сказала Маша Большакова.

- Больше будут выделываться - больше будут писать. Скачков, после уроков не забудь

сдать мне тетрадку. Я в журнал тебе ставлю точку. Пишем: "Экономический район - это

район с преобладанием одной отрасли производства в экономике". Вот у нас в Речниках какая

доминирующая отрасль производства?

- Самогоноварение! - крикнул с первой парты Старков.

- Старков, ты пиши, а не языком чеши.

Вдохновленная Старковым красная профессура называла отрасли производства, за

которые Речники надо было бы выжечь напалмом.

- Ну, завод у нас на Каме какой? - подсказал Служкин, переводя разговор на серьезный

лад.

- Транспортное машиностроение, - ответила Маша Большакова.

- Молодец, Маша, ставлю тебе точку, - одобрил Служкин.

- Ха! Машке Большаковой точку и мне точку? - возмутился в чемодане Скачков. -

Несправедливо!

- Сейчас я тебе переправлю...- Служкин склонился над журналом.

- Не-не-не!.. - забеспокоился Скачков, вылезая наружу.

- Теперь откройте в учебниках карты номер два, три и пять, сравните их и попробуйте

разделить территорию страны на экономические районы. Ну вроде бы как вам подарили страну,

а вы в ней налаживаете производство.

- А мы не хотим налаживать, - заявил Старков. - Мы страну сдадим в аренду

иностранцам, пусть они и пашут.

- Уже десять минут прошло, а ты, Старков, писать еще не начал.

- Да я вам этот вопрос за минуту напишу, - пообещал Старков. - Вопрос-то какой-то

тупой... Зачем, Виктор Сергеевич, мы вообще учим эту ерунду, морально устаревшую сто лет

назад?

- Возьми, Старков, у Шакуровой учебник и посмотри в нем на последней странице

фамилии авторов, - посоветовал Служкин.

Весь класс тотчас же начал заинтересованно изучать последнюю страницу, только

Шакирова стучала кулаком в широкую спину Старкова.

- Есть среди авторов фамилия Служкин?

Красная профессура, растерявшись, снова перечитала список.

- Есть! - с последней парты на всякий случай крикнули двоечники безматерных и

безденежных, которым полагалось бы находиться не в десятом "А", а в зондер-команде.

- Нету меня, - после паузы, сказал Служкин. - Тогда я не понимаю, Старков, почему

ты задаешь этот вопрос мне.

Красная профессура взволнованно загомонила, пораженная отсутствием Служкина среди

авторов учебника.

- Хорошая отмазка, - одобрил Старков, презрительно перебрасывая учебник

Шакировой.

- Итак, карты посмотрели, - продолжил Служкин. - Теперь по ним давайте попробуем

назвать, например, сельскохозяйственные районы.

Красная профессура перечислила все районы, которые нашла, включая Крайний Север с

вечной мерзлотой.

- Молодцы, два, - оценил Служкин. - Ставим цифру один, пишем маленький

заголовочек: "Сельскохозяйственные районы". Ниже ставим буковку "а". Первый фактор, от

которого зависит развитие в районе сельского хозяйства. Какой фактор вы можете назвать?

Скрипя, пробуксовывая, урок ехал дальше.

- Все, время прошло, - наконец объявил Служкин, подходя к первым партам.

Старков сразу протянул густо исписанный листок. Красная от волнения Спехова что-то

лихорадочно строчила. Милая, глазастая троечница Митрофанова встала, подала бумажку и

сказала:

- А я почти ничего не написала, Виктор Сергеевич.

- Плохо, Люся. Поставлю кол.

- Дак че, вам же хуже, - усаживаясь на свое место, обиженно сказала Митрофанова. -

Колы в журнал ставить нельзя. Придется вам со мной после уроков сидеть, натягивать меня на

тройку.

- А ты мне очень нравишься, Митрофанова. Ну, как девушка. Я с тобой после уроков с

удовольствием встречусь.

Красная профессура ахнула, Маша Большакова смутилась, а двоечники Безматерных и

Безденежных заржали.

- Вам для этого география и нужна, - саркастически заметил Старков. - Вы-то хоть на

Люське женитесь, а нам география на что?

- Дурак, - сказала Митрофанова Старкову.

- Конечно, - согласился Служкин. - Вас в загсе никто не спросит о факторах

размещения нефтедобывающей промышленности...

- Вот! - обрадовался из чемодана Скачков. - Чего тогда их учить?

- У нас вообще класс с гуманитарным уклоном, - пояснил Старков. - Зачем нам

экономика? Мы будем вольные художники.

- Вольный художник - это босой сапожник, - возразил Служкин. - Все умеет, ничего

не имеет. Я тоже был вольный художник, а, как видите, без географии не прожил.

- А что вы делали? Стихи писали? - не унимался Старков.

- Маненечко было, - кивнул Служкин.

Двоечники Безматерных и Безденежных от смеха сползли вниз.

- Почитайте...- улыбаясь, попросила Маша Большакова.

- Да вы их знаете...- отмахнулся Служкин. - Они в учебнике литературы напечатаны.

Под псевдонимами.

- Ну почитайте! - заныла красная профессура. - Нам никто не читал!..

Служкин посмотрел на часы: пять минут до конца урока. Закончить новый материал он

все равно бы не успел.

- Хорошо, я почитаю, - согласился он. - Но тогда вы параграф изучите дома сами, а на

следующем урок, по нему - проверочная.

Класс негодующе взвыл.

- Искусство требует жертв, - пояснил Служкин.

- Да ладно, чего вы! - обернувшись ко всем, крикнул Старков. - Подумаешь -

проверочная! Напишем! Читайте, Виктор Сергеевич.

В кабинете воцарилась благоговейная тишина. Служкин сел на стол.

- Этот стих я сочинил в девятом классе ко дню рождения одноклассника по фамилии

Петров. Петров был круглый отличник, комсорг школы и все такое. Называется стих

"Эпитафия Петрову". Для тупых поясняю: эпитафия - это надгробная надпись. Стих очень

простой, смысла нет, рифмы тоже.

Помедли, случайный прохожий,

У этих гранитных плит.

Здесь тело Петрова Алеши

В дубовом гробу лежит.

Петров на общем фоне казался

Чище, чем горный снег,

И враз на него равнялся

Каждый плохой человек.

Но как-то однажды утром

На самом рассвете за ним

Пришел предатель Служкин

И целая банда с ним.

Сказал ему Служкин: "За совесть,

За множество добрых дел

Окончена твоя повесть

Последней главой "Расстрел"."

Петров это выслушал гордо

И свитер порвал на груди:

"Стреляй же, империалистический агрессор,

От красных тебе не уйти!

А жизнь моя песнею стала,

Грядущим из рельсовых строк,

И на пиджаке капитала

Висит уже мой плевок!"

Поднял обрез свой Служкин

И пулю в Петрова всадил,

И рухнул Петров под грамотой,

Которой его райком наградил.

Застыньте, потомки, строем,

Склоните знамена вниз:

Душа Петрова-героя

Пешком пошла в коммунизм!

Стихи красной профессуре страшно понравились, но вот проверочная работа на

следующем уроке с треском провалилась.

Ветка

Служкин позвонил, сначала за дверью было очень тихо. Потом почему-то раздался грохот,

и дверь стремительно распахнулась.

- Привет, это я, твой пупсик, - входя, сказал Служкин.

- Витька-а!.. - закричала высокая девушка в мелких черных кудряшках и повисла у него

на шее.

Служкин ногой захлопнул за собой дверь. В прихожую из комнаты вышел хмурый

мальчик лет пяти.

- Здорово, Шуруп, - сказал Служкин, ссаживая девушку.

- Чего ты мне принес, дядя Витя? - сразу спросил хмурый мальчик.

Служкин порылся в карманах куртки и вытащил пластмассового солдатика - монстра с

собачьей мордой, в шипах, в шлеме, с бластером.

- Ты мне такого уже дарил, только он был зеленый, как понос.

- Шурка! - крикнула мама. - Грубиян, весь в своего папашу!

- Ну, давай обратно, - предложил Служкин. - Сам играть буду.

- Фиг, - подумав, ответил мальчик и ушел в комнату.

Служкин начал снимать куртку и поинтересовался:

- А благоверный где?

- Колесников-то? На работе, где же еще?

- Слава богу, - сказал Служкин и вытащил из куртки бутылку.

- Витька! Ты воще!.. - выхватывая бутылку, закричала женщина. - Портвяга! Я сто лет

уже мечтала нажраться! Пошли!

Проходя в кухню, Служкин флегматично заметил:

- С одного флакона не нажремся, Ветка.

- А ты Татку из садика сюда приводи, а я пока еще сгоняю. Татка же нормально с

Шурупом играет...

- Нельзя, Ветка, - вздохнул Служкин, открывая бутылку.

- Жаль, - разливая портвейн по чашкам, призналась Ветка. - Ну, как там у тебя в

школе? Молоденькие-то училки есть?

- Есть, да не про мою честь, - выпив и закурив, неохотно сказал Служкин. - Лучше ты

рассказывай. Как там твой любовник-то? Все еще в кино тебя снимать хочет?

- Козлов-то? Козел - он и есть козел, - с чувством произнесла Ветка. - Я его уже

послала, куда не ходят поезда. Я теперь, Витька, в другого влюбилась. В летчика. Точнее,

бывшего летчика. Ему Колесников менял пьяные номера на обычные, он и пригласил в гости.

Колесников меня с собой взял. Сам нарезался и упал под стол, а мы с этим летчиком заперлись

в ванной и трахались. Я чего-то боюсь, уж не залетела ли я тогда?..

- Хорошенькое дело - в ванной, - мрачно пробормотал Служкин. - Залетайте в

самолетах "Аэрофлота"...

Из комнаты вдруг раздался басовитый рев. Ветка чертыхнулась, вскочила и убежала.

Служкин снова закурил и открыл окно.

Веткин дом стоял недалеко от берега Камы, от черного, мрачного котла затона. Служкин

курил и смотрел, как мимо дебаркадера, мимо разведенного наплавного моста, словно бы

брезгливо оскалившись, проплывает высокий и длинный речной лайнер, возвращающийся на

стоянку после навигации. Лайнер медленно плыл под яростным золотом зарослей на дамбе, от

которого вода отмелей казалась древесного цвета, будто коньяк. Плыл мимо рыжих склонов,

где валялся ржавый хлам - тросы, мятые бакены, какие-то гнутые и рваные конструкции,

содранные с кораблей.

Вернулась Ветка, и Служкин выбросил окурок.

- Как там у вас дела с Надькой? - спросила Ветка, снова разливая портвейн