МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ 13 страница

повертись! Устал я от всего этого...

Карточный поединок вступил в завершающую фазу. Класс притих. Градусов пошел под

Служкина - Служкин покрыл. Градусов сбросил вторую карту - Служкин отбился. Тогда

Градусов обвел класс отчаянным взглядом и кинул третью карту - ту самую семерку пик.

Служкин широко размахнулся козырем, чтобы припечатать и ее, но тут Градусов тихонько

напомнил:

- Вини - винями.

- Свини - свинями! - в сердцах сказал Служкин. - Я продул!

Зондер-команда победно завопила.

- А вы говорили: "Выиграю, выиграю!" - снисходительно передразнил Градусов,

собирая колоду. - Вы мне еще в пуп дышите.

- Можно домой идти, да? - ликуя, орала зондер-команда.

- Я свое слово держу, - заявил Служкин, демонстративно откидываясь на спинку стула

и доставая сигареты. - Валите.

Все дружно ломанулась к двери, сдвигая парты и роняя стулья. В пять секунд кабинет

опустел.

Служкин закурил, посидел, встал, запер дверь, прошелся по классу, ставя на место парты

и поднимая стулья, открыл окно, залез на подоконник, сел, вывесив ноги наружу, и продолжал

дымить дальше.

Речники лежали в руинах зимы, а над ними, как купальщица, выгнулось

бесстыдно-голубое небо. На земле первыми оттаяли глубинные, таинственные артерии города

- теплотрассы, ярко черневшие мокрой землей. Из-под крышек канализационных люков валил

пар. Сгорбившиеся сугробы были по бокам искусаны чьими-то грязными зубами. На дороге

ручейки проточили колеи до асфальта, и от этого колеи вихлялись в разные стороны, будто

здесь ездили пьяные автомобили. Старый снег на волейбольной площадке, как сыр, был

повсюду продырявлен следами. На верхушках фонарей, словно коты, сидели косые шапки.

Из-за угла школы веером высыпалась зондер-команда. Увидев в окне Служкина, девочки

замахали руками, а пацаны заржали.

- Географ!.. - закричали они. - Свалишься!.. Монтана!.. Фак ю!..

- А Градусов все равно мухлевал!.. - завопил кто-то.

- Хеви-метал! - крикнул в ответ Служкин и показал рога из пальцев. - Я знаю!

В центре плоской земли

- Папа, если хочешь попасть в грязь, то иди за мной, - сказала Тата, топая сапожками

по плотному песчаному склону.

Служкин тащил рюкзак и держал Тату за ручку, а сзади шла Надя со спортивной сумкой.

Миновав кучи прибрежного хлама, они поднялись на мостки лодочной стоянки. Вдоль

кварталов плавучих дорожек были пришвартованы разноцветные и разномастные моторки.

Служкин уверенно пошагал по настилу. Стоял ясный апрельский вечер. Затон еще гукал,

посвистывал, лязгал и взрыкивал двигателями. Над спутанной корабельной архитектурой в

сиреневом небе бледнела рыхлая луна, словно пар от дыхания. Вдали, стуча дизелем, прошел

катер "Усолка", и в понтоны мостков скоро толкнулась мягкая, как женская грудь, волна.

Будкин ждал их на двускатном носу своего маленького суденышка.

- Я-то думала, у тебя что-нибудь серьезное...- разочарованно сказала ему Надя,

подавая руку, чтобы перебраться на борт. - И что это за дурацкое название - "Скумбрия"? Я

на таком не поплыву!

- Нам в детстве казалось, что "скумбрия" - очень красивое слово, - пояснил Служкин,

подавая Будкину Тату и перебираясь сам.

Раскачивая катерок, они распихали груз по ящикам. Тата сидела на скамейке и испуганно

держалась за нее руками. Будкин взгромоздился на водительское место, положил ладони на

автомобильный руль и распорядился:

- Витус, отгребай!

Махая двумя красными распашными веслами, Служкин не очень ловко отвел

"Скумбрию" от мостков.

- Баста! - сказал Будкин и включил мотор.

На волне отходящей "Скумбрии" дружно поднялись и опустились "казанки" у причала,

бренча друг о друга бортами. Набирая скорость, "Скумбрия" ощутимо поднималась из воды. За

кормой заклокотал бело-черный кипяток. Запах бензина смешался с речной свежестью.

"Скумбрия" широким полукругом разворачивалась по затону. Вдали мелькнула прощально

задранная стрела землечерпалки, потом горохом просыпались мимо иллюминаторы теплохода

и грозно проплыли над головами черные клювы самоходок с якорными цепями, выпущенными

в воду из ноздрей. Волны "Скумбрии", залетев в разъятый трюм полузатопленной баржи у

берега, гулко шлепнули по ржавым шпангоутам. За вербами на круче берега показалась

фигурная шкатулка заводоуправления, а внизу - дебаркадер и понтонный мост.

- Надя, а зачем домик плавает? - спросила Тата про дебаркадер.

- А-а... в нем моряки живут...- неуверенно ответила Надя.

Но Тата, возражая маме, ответила сама себе:

- Моряки живут на кораблях и работают там капитанами!

В том месте, где понтонный мост примыкал к дебаркадеру, имелась специальная арка для

прохода моторок. Будкин, не снижая скорости, правил туда. Надя, вглядываясь в арку, начала

нервничать.

- Будкин, притормози, - попросила она, но Будкин только самоуверенно хехекнул,

развалясь за рулем.

Арка стремительно приближалась.

- Ну, Будкин, я больше никогда никуда с тобой не поеду! - вдруг отчаянно крикнула

Надя, прижала к себе Тату и закрыла глаза.

"Скумбрия" стрелой промчалась под аркой, только хлопнул воздух.

Перед катером словно раскрыли ворота - так широко размахнулся речной створ. Справа

быстро побежали назад к затону Старые Речники - деревянные домики над глиняным

обрывом, высокие сосны, заборы, резные фронтоны и башенки купеческих дач. Укоризненно

качая маленькой головой, мимо проплыл облупленный бакен. Из кустов на берегу тревожно

высунулись полосатые треугольники фарватерных знаков, похожие на паруса-тельняшки. На

мокрых коричневых отмелях лежали белые льдины.

- Лед толстый, - рассудительно заметила Тата. - Его только гвоздем пробить можно.

- Интересно, чем вы в садике занимаетесь? - задумчиво спросил Служкин, но Тата его

не слушала, смотрела на реку.

Будкин вел катер через огромную Каму наискосок - точно таракан перебегал футбольное

поле. У дальнего берега против течения поднимался к городу танкер; белый бурун за его

кормой клокотал, но танкер словно буксовал на месте - таким незаметным было его движение

с борта летящей "Скумбрии". Будкин правил на старые отвалы левого берега, песчаные горы

которого поднимались над болотистой прибрежной равниной. Над отвалами громоздилась

высоченная решетчатая конструкция с каким-то то ли баком, то ли механизмом наверху. Оттуда

к реке тянулась длинная, тоже решетчатая стрела.

"Скумбрия" сбрасывала скорость, подходя к причалу из ржавых труб. Причал был

обвешан автомобильными покрышками, как папуас ракушками.

- Летом здесь трамвайчик швартуется, - пояснил Будкин. - Пляжники и рыболовы

приезжают... А сейчас еще никого нет.

- Одни мы, дураки, - буркнула Надя.

Лагерь они разбили на голой песчаной площадке на вершине отвала. Служкин поставил

палатку и принес вещи, Будкин насобирал плавника и развел костер. Надя стала жарить

шашлыки. Тата выкопала в песке большую яму и напекла два десятка круглых "пирожков".

Ржавая громада заброшенного насоса плыла над ними в нежно-фиалковом, темнеющем небе.

Темнота словно бы поднималась из глубины земли, из глубины реки, как подпочвенная

вода. Уже затлели искры бакенов на черной равнине Камы, а небо все еще оставалось светлым,

и от этого всем было видно, как же оно высоко - так долго приходится добираться до него

тьме. Но тьма все-таки добралась и погасила небо, оставив лишь огни звезд - так во время

прилива над водой остаются верхушки камней.

Все расселись вокруг костра, шашлыки наконец дожарились, Будкин достал вино, но Тата

уснула на руках у Служкина.

- Бедная девочка...- жалостливо сказала Надя, беря у Таты лопатку и застегивая

комбинезон. - Уснула голодная...

- Может, разбудить?.. - тихонько предложил Служкин.

- Не надо. Положи ее в палатку, только укутай потеплей.

Служкин унес Тату в палатку, а когда вернулся, Надя и Будкин уже держали перед собой

шампуры и негромко разговаривали.

- Будкин рассказывает свою великую мечту, - насмешливо сказала Служкину Надя.

- Это про кругосветное плавание?.. - Служкин тоже взял шашлык.

- Про него, - согласился Будкин. - А что? Дело у меня схвачено, деньги есть. Я,

Витус, даже в затоне поинтересовался: сколько стоит, скажем, "Усолка". Ничего, поднять

можно.

- На этой старой сковородке ты в затоне и затонешь.

- Чего, Витус, ты меня за дурака держишь? Я ее подремонтирую, перестрою, движок

модифицирую, а то мощь есть, а скорость мала...

- Это речной катер, кретин. Он не может ходить по морю.

- А я ему для горючего запасную емкость поставлю, это не проблема. На фиг мне

пассажирская палуба? Пусть там цистерна стоит. А чтобы не перевернуться, я придумал такую

хреновину - полые пластиковые гондолы на консолях справа и слева. Получится вроде

тримарана, как у этих чуваков из Полинезии.

- И что, денег не жалко? - спросила Надя.

- А что мне деньги? - Будкин пожал плечами. - Все, чего мне надо, у меня уже есть.

На жизнь всегда заработаю. Родители с меня ничего не требуют, даже сами помогать лезут. И

девки у меня нету, на которую можно тратиться... Куда мне деньги девать?

- Трать на меня, - предложил Служкин.

- На тебя, Витус, много не истратишь. Тебе купил бутылку - и до воскресенья ты

счастлив.

- Построил бы уж тогда яхту...- задумчиво сказала Надя. - Ведь красивее, чем на

старом буксирном катере.

- Яхта - это долго, Надюша, - ответил Будкин. - Пока ее построишь, вся мечта уже

засохнет. А мне поскорее хочется. Заколебала эта жизнь бессмысленная... Еще немного, и

совсем привыкну, стану жлобом, и тогда уж ничего не нужно будет. Начну по казино бабки

садить, по кабакам дорогих шлюх клеить, которые за баксы дерьмо жрать готовы, а про себя

думают, что они декабристские жены... А ты бы пошел, Витус, со мной в кругосветку?

- Не-а. - Служкин усмехнулся. - Мне в Речниках интереснее, чем в Сингапуре.

- А раньше обещал...

- Это было в детстве. С тех пор я вырос. И меня порядком изжевало.

- Эх, Витус, - протянул Будкин. - Утратил ты дух романтики. А вот так выйти бы из

нашего затона, и дальше - Кама, Волга, Каспий, а потом Турция, Босфор, Афины, Трапезунд,

Мальта, Гибралтар, потом - Атлантика, Америка, Мексика...- Будкин, зажмурившись,

сладострастно прошептал: - Индийский океан...

Служкин согнулся, подбрасывая в костер палку.

- Нету этого ничего, - сказал он, глядя в огонь. - Как географ заявляю тебе со всем

авторитетом. Все это выдумки большевиков. А на самом деле Земля плоская и очень маленькая.

И всем ее хватает. А мы живем в ее центре.

- Ну тебя на фиг, - махнул рукой Будкин и обратился к Наде: - А знаешь, Надюша,

как я назову свой катер? "Надежда"! Слово очень красивое. И имя. И ты. Пойдем со мной в

кругосветное плавание, а он пускай здесь остается и пьет свое разбавленное пиво из

трехлитровой банки. Пойдешь?

- Пойду, - согласилась Надя. - Но в полукругосветное. До Америки. - И она

засмеялась, видя искреннее огорчение Будкина.

Только через час они доели шашлыки и допили вино. Будкин посидел некоторое время,

мечтательно глядя в небо, и сказал:

- Пойти, что ли, на "Скумбрии" по ночной Каме покататься?..

Он тяжело поднялся и пошагал от костра. Служкин молчал.

- Отпусти меня с ним, а? - вдруг жалобно попросила Надя.

- Иди, - после раздумья согласился Служкин и негромко добавил: - Все равно не

известно, кто кого отпускает...

Надя помолчала, потом придвинулась к нему, обняла за шею и поцеловала в небритую

щеку. Затем она вскочила и побежала в темноту, но, пробежав десять шагов, неожиданно

повернула к палатке, залезла туда и чего-то вытащила.

- Ты от костра не отходи и за Татой следи, - вернувшись, сказала она. - Пощупай ей

штанишки - если мокрые, то запасной комбинезон у меня в сумке. А это тебе, чтобы одному

не грустно было. - И она протянула Служкину бутылку коньяку.

- "Променял друга на рюмку, правда, очень хорошего, коньяка", - печально

улыбнувшись, процитировал Служкин и взял бутылку.

Он сидел у костра один - будто один на целой планете, будто один в лунном кратере,

потому что почти со всех сторон его песчаную площадку ограждали невысокие зубцы песчаных

хребтов, а за их гребнями ярко и густо горели звезды. Внеземное ощущение усиливала и

решетчатая громада старого насоса - то ли это опустился космический корабль, то ли на

полушаге застыл фантастический треножник марсиан. Выкурив полпачки и выпив полбутылки,

Служкин поднялся, проверил Тату и пошагал к опоре насоса.

По монтажной лесенке, охваченной обручами, Служкин. вскарабкался на самый верх

конструкции. Отсюда и была видна вся плоская Земля, на которой он жил, - темные боры

Закамска, россыпь огней Речников вдоль кромки обрыва, ярко освещенный затон со спящими

кораблями, широкая и черная, лаковая дорога Камы, лунный кратер с палаткой и костром,

равнина незнакомой Служкину стороны реки, укрытая светлым ночным туманом, и целое озеро

огней далекого города.

Звезд на небе было так много, что казалось, будто там нельзя сделать и шага, чтобы под

ногой не захрустело. Однако, видимо, никто там не ходил, потому что стояла такая тишина, что

можно было услышать, как в глубине реки собираются завтрашние волны, как с шорохом мягко

укладывается на землю лунный свет, как под теплыми одеялами стучит сердечко Таты, как,

потрескивая, ржавеет металл, как улыбается весна, шагая издалека без устали, как ветер ерошит

невесомые перья на крыльях снов, как в душе зреют слезы, которые не дано будет выплакать,

как волна мягко баюкает лодку, так и не отвязанную от причала, ритмично покачивает ее - с

носа на корму, с носа на корму, с носа на корму...

Виктор Сергеевич Макиавелли

- Витус, твою мать! На фиг ты криво-то клеишь?!

- Это у тебя глаза кривые, а я клею - прямее не бывает! Сделаем, как в Эрмитаже...

Служкин и Будкин, толкаясь плечами, облицовывали стену в ванной комнате Будкина

кафельной плиткой. В это время в дверь позвонили. Служкин, оказавшийся к выходу ближе,

пошел открывать, вытирая руки тряпкой. За дверью стояла Кира.

- Будкина можно? - спросила она, словно у незнакомого.

- Будкин, к тебе какая-то девушка, - громко сказал Служкин, возвращаясь в ванную.

Будкин пошел в прихожую, а Служкин продолжал клеить кафель.

- А-а, это ты...- услышал он голос Будкина. - Проходи на кухню...

На кухне Будкин усадил Киру и угостил пивом. Оба они долго молчали, и наконец Кира

сказала недовольным тоном:

- Ну, выпроводи его как-нибудь, что ли...

- Я не хочу его выпроваживать...- пробурчал в ответ Будкин.

- Тогда накачай его, чтобы он уснул.

- Зачем?

Служкин услышал, как Кира яростно щелкнула зажигалкой.

- Видишь ли, - вдруг сказал Будкин. - Думаю, этого больше не надо.

- Почему, позволь узнать?

- Я люблю другую девушку, - просто ответил Будкин.

- Раньше тебе подобное не мешало.

- Раньше было раньше.

- И кто она?

- Жена Витуса.

- Вот как? - изумилась Кира. - А он об этом знает?

- Знает.

- И как реагирует?

- Спроси у него, - с досадой сказал Будкин.

- Ладно, - после паузы сказала Кира, и было слышно, как она встала, отодвинув

табуретку: - Ты меня проводишь?

- Ты ведь близко живешь...- виновато произнес Будкин.

- Тогда прощай, - холодно и жестко отрезала Кира, вышла из кухни и требовательно

постучала в дверь ванной: - Виктор, проводи меня.

Служкин вздохнул и ожесточенно почесался.

У подъезда Кира оценивающе осмотрела затрапезный наряд Служкина, презрительно

отвернулась и подставила ему локоть, твердый, как автобусный поручень. На третьем этаже из

раскрытого окна кухни в теплые, почти майские сумерки свисал Будкин и курил. Кира и

Служкин напряженно зашагали по тротуару прочь от будкинского подъезда.

Всю дорогу Кира молчала. У витрины ларька она остановилась.

- Бутылку вон того марочного, бутылку семьдесят второго портвейна и пакет, -

приказала Кира в окошко.

От ларька таким же чеканным шагом они добарабанили до подъезда Киры. Служкин

вызвал лифт и поневоле вытянулся по стойке "смирно". В подъезде стояла кромешная темень,

и когда дверки лифта раскрылись, кабина, излучающая янтарный свет, могла показаться

преддверием палат Хозяйки Медной горы.

- Куда изволите? - спросил Служкин.

- Не паясничай! - рыкнула Кира, нажимая кнопку этажа.

Через пять минут они уже сидели в креслах в гостиной у Киры Валерьевны, разделенные

журнальным столиком с двумя открытыми бутылками и двумя наполненными фужерами.

- Кажется, ты испытываешь тягу ко всему национально-плебейскому?.. - спросила

Кира и цокнула ногтем по липкой стенке бутылки. - К сигаретам "Прима", к портвейну, к

разливному пиву...

Она подчеркнуто элегантно прикурила длинную ментоловую сигарету от зажигалки

"Ронсон". Служкин подчеркнуто-тщательно расправил кривую "примину" и прикурил, чиркнув

спичкой о смятый коробок.

- Нет, к дерьму меня особенно не тянет, - сказал он. - Просто на что-то хорошее у

меня нет денег. Никто не хочет купить у меня чего-нибудь за четыре сольдо, как колпачок у

Буратино.

- Значит, наверное, жена тобою недовольна, да? - с двойным смыслом спросила Кира.

- Почему же? Вполне довольна, - непроницаемо ответил Служкин.

- Хорошая у тебя жена, - похвалила Кира.

- Зашибись.

- Это правда, что ты с ней не спишь уже год? - Кира стряхнула пепел таким жестом,

каким протягивают руку для поцелуя.

- М-да, не получится из Будкина Зои Космодемьянской...

- И как, интересно знать, ты живешь без секса? Крыша-то не съезжает? Или у тебя

любовница есть?.. Впрочем, вряд ли.

- Из чего ты это заключила? - несильно заинтересовался Служкин.

- Видал бы ты свое лицо, когда сейчас заглянул в мою спальню.

- Отныне повсюду ношу с собой трельяж, - заявил Служкин.

Кира усмехнулась:

- У мужиков при воздержании мозги всегда лучше работают...

- А также исправляется почерк, - добавил Служкин.

- Так заведи себе любовницу, не мучайся. - Кира в деланом недоумении пожала

плечами. - Баб вокруг - только свистни.

- Ладно, хватит топтаться на моих мозолях, - устало завершил тему Служкин.

Они замолчали, пили вино, курили и смотрели друг на друга. За окном совсем стемнело.

Над верхушками сосен рассыпалась звездная карамель. Сигарета в длинных пальцах Киры

дымилась ровной белой струйкой. Сейчас Кира была очень красива какой-то равнодушной,

насмешливой и доступной красотой.

- Ты знаешь, что Будкин любит твою жену? - наконец спросила она.

- Новости из временных лет Повести, - мрачно ответил Служкин. - Без меня у них бы

ничего и не вышло.

- Так ты что, сам все это подстроил?.. - Кира негромко засмеялась, глядя на него с

некоторым уважением, и сказала: - Ну, я догадывалась о твоей непомерной гордыне, однако

не думала, что она непомерна до такой степени...

- То есть? - удивился Служкин.

Кира глядела на него снисходительно-понимающе.

- Когда жена не дает, то чудесный способ продемонстрировать свое презрение и власть

над ней - подложить ее под другого. И Будкину хорошая затычка в рот. Он тебе, наверное,

осточертел своими любовными победами - вот ты его и втоптал в грязь, заставив полюбить

свою жену. Да и мне самой в общем-то мимоходом оплеуха за строптивость: не хочешь, мол, со

мною спать, так и с Будкиным не дам, стерва. Одним выстрелом сразу трех зайцев.

Служкин глубоко задумался, окутавшись облаком дыма.

- Ну ты меня и расписала, - сказал он. - Я теперь сам себя в зеркале пугаться буду.

Просто Макиавелли какой-то, мелкого пошиба.

Кира усмехнулась и, подняв над головой руки, сладострастно потянулась в кресле. Потом

бросила недокуренную сигарету в пепельницу и встала.

- Столик и кресла отодвинь, диван расправь и застели, - велела она. - Белье вон там, в

шкафу... А я приму ванну.

- Угу, - одеревенело ответил Служкин.

Кира выскользнула из комнаты, и скоро раздался шум душа.

Служкин немного посидел, потом помотал головой, потом поднялся и стал отодвигать

столик и кресла, раскладывать диван, стелить постель... Когда все было готово, он забрал обе

бутылки и зачем-то понес их на кухню.

Дверь ванной предусмотрительно была чуть приоткрыта. В светящейся щели мелькало

что-то белое и округлое - это Кира принимала душ, изгибаясь, как красотка из рекламы

шампуня. Служкин, как пятиклассник, некоторое время постоял у двери, затаив дыхание, потом

криво ухмыльнулся и пошел на кухню.

Когда Кира вышла из ванной, придерживая у горла расстегнутый халатик, Служкин сидел

на табуретке посреди темной кухни, как филин в дупле, и глядел на нее круглыми, желтыми,

светящимися глазами. Кира многозначительно произнесла:

- Я пошла... А ты прими душ. Я жду.

И она грациозно уплыла в комнату.

Служкин неуклюже ввалился в ванную, заперся, бухнулся на унитаз и вытащил из

карманов обе бутылки. Он начал быстро пить, чередуя портвейн с марочным вином, и закурил.

Когда он наконец появился в дверях комнаты, Кира делала вид, что спит. Она,

совершенно голая, лежала на боку на диване, обхватив обеими руками подушку. Вид ее

выражал полную беззащитность и невинность в степени святой наивности. Служкин непрочно

утвердился у краешка дивана, держа руки за спиной, и уставился на Кирин зад, как Папа

Римский на черта.

Через некоторое время Кира зашевелилась, точно служкинский взгляд припекал ее,

оглянулась через плечо, медленно поднялась и томно уселась, оглаживая себя ладонями по

небольшим, крепким грудям и пропуская между пальцев напружинившиеся соски.

- Ну, иди же ко мне, дурачок...- прошептала она и посмотрела на Служкина сквозь

рассыпавшиеся по лицу волосы.

- Стоп! - хрипло ответил Служкин. Глаза его были уже совершенно пьяные, но он

продолжал пьянеть дальше, хотя дальше, казалось бы, уже некуда. - Знаешь, как нынче

приличные люди в гости ходят? - неожиданно спросил он. - Они покупают две бутылки,

звонят в дверь, и когда хозяин открывает, делают так...

Тут Служкин стремительно выхватил из-за спины две пустые бутылки, звонко припечатал

их донышками к своему лбу на манер рогов и со страшным воплем "Му-у!!", потеряв

равновесие, с грохотом полетел под диван.

Через десять минут он уже брел по улице на квартиру к Будкину.

Незачем и не за что

Посреди урока Служкина вызвали в учительскую к телефону.

- Витя, это ты? А это я, - пропищало в трубке.

- Сашенька? Ничего себе! - изумился Служкин. - Как ты номер узнала? Даже я его не

знаю!

- В справочнике посмотрела, Витя, - виновато сказала Сашенька. - Не в этом дело...

Витенька, я хочу тебя срочно видеть... Прямо сейчас...

- А что случилось? - забеспокоился Служкин.

- Да ничего... Но ты мне очень нужен, Витенька... Приди...

- У меня вообще-то еще уроки...- озадачился Служкин.

- Ну, я так редко тебя прошу о чем-нибудь...

- Ладно, - вздохнув, согласился Служкин. - Жди.

Он кое-как довел урок до конца и на перемене пошел к завучам отпрашиваться.

Заводоуправление, как всегда, поражало ничем не истребимым ощущением

послеобеденного покоя. На лестничных площадках пахло сигаретным дымом. В коридорах на

паркете лежали солнечные квадраты. Служкин заглянул в конструкторское бюро, и по его

просьбе кто-то привычно крикнул в лабиринты кульманов:

- Рунева, к тебе жених!..

Саша выглянула неожиданно жизнерадостная и попросила:

- Витечка, подожди немножко, я тут линию доведу...

Служкин покорно отправился на лестницу, раскрыл форточку и закурил. Затон искрился

рябью. Чисто отмытый белый дизель-электроход у дебаркадера вхолостую гонял двигатель,

взбивая за кормой бурун. На дальнем камском просторе медленно, как перо, летела "ракета".

Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Линия, которую доводила Сашенька, видимо, была

длинная, как Великая Китайская стена. И вдруг чьи-то руки обхватили Служкина за талию, а

когда он обернулся, то наткнулся губами на мягкие и теплые губы Саши.

- Я все знаю, Витенька, - отрываясь от него и грустно улыбаясь, произнесла Саша

таким тоном, словно бы снимала со Служкина неприятную обязанность что-то объяснять.

- Тогда ответь мне, в каком году запорожские казаки штурмовали Мачу-Пикчу? -

немедленно потребовал Служкин.

- Не поняла...- растерялась Саша.

- Ну, ты же сказала, что все знаешь.

Саша облегченно рассмеялась.

- Что мне нравится в тебе, Витя, так это то, что ты даже в самые горькие минуты не

теряешь чувства юмора... Хорошо тебе. Меня на такое мужество никогда не хватает.

- А что со мною случилось? - удивился Служкин. - Ты узнала, что я неизлечимо болен

и это, скорее всего, гонорея?

- Гонорея излечима, - чуть покраснев, сказала Саша.

Оба они неожиданно замолчали, словно споткнувшись.

- Будкин ведь предал нас обоих, - выправилась Саша. - И тебя, и меня. Мы с тобой

как потерпевшие кораблекрушение, вдвоем на необитаемом острове...

- Ты недавно видела Будкина? - осторожно спросил Служкин.

Саша кивнула и молча подалась к нему. Служкин нежно обнял ее и провел рукой по

волосам. Сашенька раньше никогда не позволяла ничего подобного, если был риск попасться

кому-нибудь на глаза.

- Будкин сказал мне, что у него со мной все кончено и чтобы я его больше не

доставала... И еще рассказал про Надю.

Служкин задумчиво хмыкнул. Саша пристально глядела в окно на блещущий затон, на

теплоход у дебаркадера, на ясную камскую даль.

- Господи, как я устала, как я измучилась...- жалобно прошептала Саша. - Не могу

уже дальше тут жить ни секунды... Каждый день мимо окон корабли плывут - знал бы ты,

Витя, как мне хочется очутиться у них на борту и уехать отсюда... Терять мне уже нечего...

- А с Колесниковым ты не виделась?

- Нет. - Саша качнула головой. - Да что мне Колесников? Я его по-настоящему и не

любила никогда... Он же дурак. С ним только спать очень хорошо, потому что он

исключительно сильный кобель, а больше с ним делать нечего. Я ведь, как ты мне советовал,

его использовала только в качестве клина, которым другой клин вышибают, да вот все равно

ничего не вышибла...

У Служкина лицо сделалось таким же, как у завучихи, когда он отпрашивался с урока, но

Сашенька этого не видела.

- Как же ты, Витя, дальше жить собираешься? - участливо спросила она.

Служкин неопределенно махнул бровями.

- Горе как море, - сказал он. - Да случай был: мужик на соломинке переплыл.

- А знаешь, Витя, - тяжело вздохнув, призналась Сашенька, - я почему-то всегда

ожидала от Нади нечто подобное... Будкин - ладно, он что - самец... А Надя... Слишком уж

она у тебя правильная была. И вот выждала момент и ударила.

- Не говори про Надю, - попросил Служкин. - Она поступила правильно и честно. Я

ее не виню. Я сам, можно сказать, всего этого добился самоотверженным трудом.

- Ты слишком добрый, Витенька... А они воспользовались тем, что ты можешь собою

пожертвовать. Только стоило ли жертвовать для них? Я знаю, что ты переживаешь. Ты

сильный, но мне тебя ужасно жалко. Ты не расстраивайся... Не думай, что тебя никто не любит.

Плюнь на них. Я тебя люблю, всегда любила и буду любить. Ты единственный, кого я могу

любить.

- Я тебя тоже очень люблю, Сашенька, - ответил Служкин.

Из дверей конструкторского бюро выглянула какая-то тетка.

- Рунева, хватит обниматься, дело ждет! - крикнула она.

- Сейчас иду, - ответила Саша, не оглядываясь и не делая попытки высвободиться из

рук Служкина. Тетка захлопнула дверь, и Саша вдруг горячо зашептала: - Витенька, я

очень-очень хочу, чтобы ты пришел ко мне сегодня... Отпросись, соври, убеги - но приходи,

на всю ночь, до утра... Я умру сегодня без тебя, Витенька...