Дух смерти

(Из потерянных записей)

Когда‑то нас было много, сейчас и представить себе не могу такое время, когда нас было много. Когда‑то мы жили по всей планете – и этого я сейчас представить себе не могу, когда то, что осталось от нас, ютится в горах.

Когда ОНИ пришли – ОНИ не просто вытеснили нас, не просто изгнали. ОНИ истребили нас – как мы истребляли каких‑нибудь хищных зверей, ОНИ перебили нас, как мы могли перебить ворон на каком‑нибудь поле. Может, где‑то мы и сами виноваты, кто‑то когда‑то пробрался в ИХ логова, кто‑то когда‑то спугнул ИХ. И ОНИ ответили нам…

ОНИ отобрали у нас весь мир…

Сейчас и не верится, что когда‑то мы сторонились своих сородичей, более того – враждовали, более того – убивали друг друга. Я и сам убивал себе подобных – и сейчас не верю, как такое могло быть. Помню, как мы сторонились друг друга, помню, как уходили – с опаской, в страхе – как только видели темной ночью в темном коридоре себе подобного.

И как мне сейчас не хватает себе подобного…

Мой последний товарищ умер вчера ночью – конечно, не без их помощи, может, подобрался слишком близко к ИХ логову, может, столкнулся с кем‑то из НИХ в лесу. Я еще не верю, что остался один…

(чуть позже)

Правильно не верю. Сегодня видел своего сородича, я еще не знаю, кто он и откуда, и как его зовут. Главное, что он есть, и где бы вы думали – в ИХ логове. Может быть, пленник. Не знаю. Я пытался заговорить с ним – он не отвечает мне, может, боится…

Главное – что он есть…

– А это духа отгонять, – закивал китаец.

Меня покоробило – говорили мне, говорили, что одни жулики в гостиницах – не слушал, думал, меня не проведешь, мало ли, весь свет объездил. Нет, на тебе, вот счетец за неделю – за свет, за воду, за все про все, и кроме того, за зеркало Багуа без малого двадцать у.е. Никто не спрашивал – надо мне это зеркало, не надо, вот оно, в номере висит, пожалуйста, с вас двадцать штук…

– Очень приятно… – я выложил деньги, китаец низко поклонился. – А… зеркало это никак нельзя снять?

– Не, это Хойен гонять.

– Кого?

– Духа…

– Да я понимаю, что от духов… да не надо мне зеркало от духов, не надо… не боюсь я духов, понимаете?

– Нельзя без зеркало… нельзя, – заверещал китаец на ломаном русском, – духа здесь, много духа… покой нет…

Он низко поклонился, вышел из номера. Вот жулик, этого я как‑то не ожидал… В маленькой гостинице, притулившейся у подножья гор, мне нравилось все больше и больше – плетеные перегородки, тонкие, приоткрытые жалюзи, сквозь которые проглядывают заросли жасмина в саду, что‑то тонкое, воздушное, неумолимо отжившее, чего не встретишь в больших городах и офисах крупных компаний, где я бывал днем. Все портила оплата, никак не думал, что придется столько платить за крохотную холодную комнату, несколько раз просил хозяина сбавить цену, старый китаец только качал головой, просил денег то за статуэтки от духов, то за подвески от тех же духов, то за ароматные свечи, которые горели по всем коридорам, их нужно было жечь каждую ночь, чтобы отогнать все тех же духов, и стоимость свечей еще больше опустошала мой карман.

Зеркало…

Теперь еще и зеркало.

Вот уж не думал, что за это зеркало придется платить, вроде бы ничего особенного, висит и висит в углу, тусклое, неприметное, нет, вынь да положь за него двадцать у.е. Завтра хозяин, чего доброго, скажет, что в доме полно этих самых духов, и надобно платить еще за этих духов, а что же они, бесплатно для вас летают, что ли, а еще за горы на горизонте надо платить, тоже не напрасно торчат, и…

Еще раз перелистал записи – люди как‑то расчеты в калькуляторе ведут, но то люди, а то я, без бумажки с карандашиком не могу. Нет, что‑то многоватенько получается, пора с этим кончать, духи духами, а я тоже не Рокфеллер, пусть китайцам своим зеркала эти продает, или этим нашим, которые наворовали столько, что уже не знают, куда деньги девать…

Это что?..

Поднял голову, огляделся. Так бывает во сне или в кино, когда еще ничего вроде бы не случилось, но ты чувствуешь, – что‑то произойдет, нехорошее что‑то, недоброе, вот высунется сейчас из‑под кровати черная рука и схватит тебя, или откроется дверца шкафа, а оттуда вывалится что‑нибудь прогнившее, мертвое, скрежещущее костями…

Что‑то порхнуло с ветром в комнату, бабочка, что ли… не похоже… много их тут летает, мотыльни всякой, хоть бы сетку, что ли, повесили… а нет, висит сетка, но все‑таки как‑то это проникло в комнату, порхает, просачивается сквозь шкафчики, сквозь спинку кровати… Что‑то плотное и в то же время бесплотное, живое и неживое, что‑то…

Он приблизился ко мне – проще сказать, что он взмахивал крыльями, но никаких крыльев у него не было. Что‑то темное, бесформенное, похожее на драную тряпку, металось по пустоте, то приближаясь, то отдаляясь, потом бросилось ко мне…

Не помня себя, я кинулся на первый этаж, спотыкаясь в полумраке, так, совсем хорошо, сейчас я не найду этого окаянного хозяина, буду тыкаться как слепой котенок во все двери, а за дверью окажется еще какой‑нибудь дух…

Хозяина я нашел сразу, старый китаец притулился в неприметной комнатке в плетеном кресле, то ли дремал, то ли видел что‑то такое, чего не видели обычные люди, созерцал царство духов или параллельные миры…

– Э‑э… Хозяин…

– А горячий вода завтра будет, завтра… – спохватился старик.

– Да нет… у меня там это… дух.

– Да там голубь под стрехой умерла, убрал уже…

– Да нет… дух, призрак… – Я кое‑как вспомнил название, выпалил: – Хойен!

Сон сошел с хозяина в мгновение ока.

– Зеркало… убрал зеркало? – спросил он.

– Да нет, висит… и дух по комнате летает. Страшно так…

– А‑а, не страшно, полетает, зеркала увидит, себя испугается, улетает… Мы все так делала, все, – он прищурился еще больше, – мать, отец… к кому духа летала, тот так делала зеркало… и улетала духа.

Я опустился в кресло в маленьком холле, идти наверх не хотелось, несмотря на заверения китайца. Испугавшись, что я собираюсь ночевать в холле, старик взял ароматную свечу, пошел наверх – кивком приказав мне идти за ним.

Дух все так же беспокойно кружился по комнате, метался от стены к стене, изредка замирал перед зеркалом, тут же шарахался назад – видимо, и правду боялся собственного отражения. Мало‑помалу я начал понимать его путь, он метался не по кругу, как загнанный зверь, а по треугольнику, как… как загнанный дух, от окна – к зеркалу, от зеркала, – к двери, снова к окну…

– Испугается, улетает… тебя не трогает, нет… Человек не трогает, зеркало боится…

Оставаться в комнате все равно не хотелось, позорно отступать и ночевать в холле было стыдновато. Хоть бы не уходил, что ли, этот китаец, раньше я все сердился, что он вечно мне глаза мозолит – а теперь хотелось схватить его за руку и не выпускать, как хватал отца в детстве, когда было страшно по ночам. Папа, посиди со мной…

– И много у вас таких? – спросил я, показав на духа.

– Не, не, – старик замахал руками, – раньше много было… я тогда мальчишка был… много было… все летала духи, летала… В дом летала духи. Зло делала, много зла. Брат маленькая был, брат забрала духи…

– Духи забрали?

– Забрали… – задумчиво повторил он. – Отец все зеркало вешала, везде багуа… и хуадань, ветра поющая, – он указал на звенящие подвески по углам, – и свечи жгла… и боялась духи, боялась… улетала.

Меня поразило то, как он говорил про духов – как про что‑то обыденное, само собой разумеющееся, как какой‑нибудь дачник говорит про надоедливых ворон или дроздов, или мошкару.

– Вы говорите… вашего брата унесли? – вспомнил я.

– Это много духов унесли, много духов людей уносит… одна дух людей не уносит… не бойся…

Не бойся… Легко сказать… Я пересилил себя, вошел в комнату, вытянулся на постели – сейчас был готов заплатить и за зеркала, и за подвески, да хоть напустите мне сюда живых лягушек и повесьте лапки летучей мыши – лишь бы помогло…

Спать с этим чудищем… боже помилуй, это же не комарик прилетел…

– А сейчас они куда делись? Вымерли, что ли?

– Не‑а… перебили, – китаец улыбнулся, как показалось мне, самодовольно, – много было… перебили… отец ходила, я ходила, у меня тогда много лет было, мужчины ходила… на духов… Там, в горах они жила, мы ходила, костры жгла, свечи жгла, молитвы, – он многозначительно сложил руки, – они умирала от молитвы, умирала. Много умирала духов… мало осталась…

Я прикрыл глаза – усталость брала свое, завтра опять на конференцию, еще не хватало, если я из‑за этого духа не высплюсь, Икебана, или как его там, Хойен. Когда я приоткрыл глаза, китаец уже ушел, должно быть, подумал, что я сплю. Дух все так же беспокойно вертелся по комнате, треугольником – раз, два, три, не находил себе места, темная тень – и мне даже казалось, что я слышал шелест крыльев…

Это было давно.

Тогда я еще чувствовал себя хозяином планеты – и все мы чувствовали себя хозяевами. Казалось, что весь мир для одних для нас, а все остальное – только декорация к спектаклю, главную роль в котором играем мы. Теперь‑то я чувствую, что это не так – теперь, когда они вытеснили нас и изгнали в горы.

Сегодня снова приходил в ИХ логово к себе подобному, к сородичу своему – которого ОНИ взяли в плен. Я вижу его, он видит меня, но он не говорит мне ни слова. Что‑то они сделали с ним – что он не может говорить…

Что‑то…

Может, во всем мире нас осталось только двое – он и я…

– Горячий вода был?

– Был, – кивнул я, не поднимая головы, хозяин опять забросает меня вопросами, а надо же когда‑нибудь и поесть, хотя бы за ужином…

– Холосо тута?

Я еле удержался, чтобы не фыркнуть, ответил:

– Хорошо.

Спохватился, проглотил кусок, добавил:

– Да, дух ваш… все не улетает.

– А, это молю гоняли, теперь лаванда пахнет.

– Да нет… дух… Хойен…

Китаец шикнул на меня, кажется, про Хойена этого нельзя было говорить – вот так откровенно, прямо. Но и молчать об этом я тоже не мог…

– Так вот, вы говорили, что он зеркала испугается, улетит… ничего он не пугается, как летал, так и летает…

– Каждый ночь? – узкие глаза китайца на мгновение расширились.

– Ага, каждую ночь. Я уж хотел не обращать внимания… только легко сказать, когда эта нечисть над тобой пурхается…

– Душу пьет? – всполошился китаец.

Я не знал, как это, но каким‑то седьмым чутьем почувствовал – это не про меня.

– Да нет… просто летает, в зеркало бьется, бьется…

– А, зеркало… боится зеркало?

– Да не сказать, чтобы боится…

Кажется, я сказал что‑то не то, старик засуетился, захлопотал, раскрыл свои сундучки, раскрашенные драконами, начал вытаскивать какие‑то обереги, колокольчики, свечи, палочки, которые он поджигал по вечерам, чтобы по всему дому шел терпкий пряный дух. Я прикинул, во сколько мне обойдется вся эта охота на привидений, тяжело вздохнул.

Да, пора переезжать в нормальную гостиницу.

А как не хочется…

– Пошли, – китаец сунул мне в руку охапку свечей, какие‑то палочки, колокольчики, – дух гоняла, дух…

Дух… я поплелся за ним, чувствуя, что ничем хорошим эта затея не кончится. Китаец первый вошел в комнату, посмотрел, как дух беспокойно тычется в зеркало, бьется птицей о стекло, в испуге шарахается назад.

– Плохо… – старик покачал головой, – никогда так не делала… никогда… Зеркала боялась, улетает, а теперь в зеркало билась… Свечи зажгла, – скомандовал он, показав на меня.

Этого еще не хватало… похоже, и правда будем гонять духа, ладно, будет что вспомнить, когда вернусь из командировки, сделать бы еще пару снимочков, только ничего я не сделаю – фотокамера духа не берет, и в обычных зеркалах он не отражается, только в Багуа.

– Здеся духа летает… – китаец заглянул в мою комнатенку. – Свечи боялась… свечи…

Он забренчал в свои колокольчики, дух встрепенулся, как вспугнутая птица, заметался, как будто искал выход – но не мог найти. Старик поднял над головой свечу, господи, только бы не запалил занавески, направил свет на духа – Хойен шарахнулся назад, как ошпаренный…

Я тоже поднял свечу – дух подался назад, тут же спикировал на меня, как будто хотел вцепиться мне в волосы. Первый раз стало страшно, первый раз я спохватился, что передо мной все‑таки не бабочка и не летучая мышь, а что‑то сильное, жуткое, темное, может, не из нашего мира, может, пришедшее, чтобы забрать меня…

– Свечу подняла… свечу… боится свечу, боится… – не унимался хозяин.

Дух отпрянул от свечи, кажется, обжегся, больно, сильно, тут же вспыхнул снова, бросился к зеркалу. Нет, не боится он своего отражения… Он бился и бился в зеркало, как будто видел там что‑то, искал там что‑то… что‑то…

Китаец поднял свечу…

– Стойте!

Китаец не слышал меня, все ближе подбирался к Хойену, ловил его, как какое‑то мерзкое насекомое…

– Да прекратите вы! – я бросился к нему. – Перестаньте, слышите? Оставьте его!

Хозяин недоуменно смотрел на меня.

– Оставьте его… ничего… ничего он мне не сделает, он вообще не за мной пришел, понимаете, не за мной!

Китаец смотрел на меня, видно, подбирал слова, впрочем, я уже все мог прочитать в его глазах, одну‑единственную фразу – а ты‑то откуда знаешь?

– Да знаю я… вы говорите… их почти не осталось, да?

– Да… мало духов, мало… всех перебили, всех…

– Ну так вот… всех перебили, этот, может, последний остался. Вот он и ищет… себе подобных. Сородичей своих ищет, понимаете? Вот он зеркало это увидел, вот и тычется в отражение, думает, там еще один такой дух…

– А, – китаец с пониманием кивнул, – да, да…

– Так что вы не трогайте его, пусть… он, может, последний в целом мире остался, вот и тоскует… без своих… вы…

Китаец не слушал, я хотел одернуть его – но было поздно, душистая свеча с запахом тимьяна опалила темные крылья духа…

Поднимаюсь на последний этаж отеля, названия которого, как всегда, не помню, и если завтра заплутаю в переулках Буэнос‑Айреса, в жизни не найду свою гостиницу, и никто во всем Буэнос‑Айресе мне ее не найдет. Все отели на одно лицо, вернее, без лица, все те же мягкие бесшумные коридоры, приглушенный свет, широкие постели, слишком просторные для одного.

Захожу в номер, первым делом сбрасываю полотенце с зеркала. Теперь можно и заняться собой, хотя бы чашку чая выпить, посмотреть на панораму огромного города далеко внизу, ждать, когда придет он.

Потому что я знаю – он придет.

Приходит каждую ночь, как‑то находит меня в моих скитаниях по свету, может, чует зеркало, несется за ним через океаны и континенты, мчится в темных тучах за самолетом высоко‑высоко.

Я не боюсь его, я давно перестал бояться, более того, когда он влетает в комнату, я сижу не шевелясь, почему‑то боюсь его спугнуть. Он беспокойно мечется по комнате, как будто обнюхивает углы, потом кувыркается под лампой, как мотылек, прилетевший на свет, наконец как будто спохватывается, бросается к зеркалу…

Мне кажется, я слышу, как он зовет своих – зовет беззвучно, на каком‑то своем языке, которого люди, плотные и приземленные, не понимают. Хочется сказать ему, что там ничего нет, зеркало, просто зеркало – и не хочется отнимать у него последнюю надежду…

Вспоминаю ту ночь, последнюю ночь в доме старого китайца, когда старик гонял духа, и я схватил руку старика, выбил у него из рук свечу, помню, запалил циновки, расписанные драконами. Ближе к рассвету старик хотел разбить зеркало – помню, как я долго выкупал у него зеркало, китаец качал головой, говорил, что это не сувенир, не игрушка, нет, дурной стекло, дурной, и дух дурной там… не помню, какие суммы я ему предлагал – кажется, у меня столько не было, да я знал, что он не согласится.

Потом… что греха таить перед самим собой – я выкрал зеркало, вынес за пазухой. Благо, китаец не проверял мою комнату перед отъездом, может, не верил, что я могу что‑то украсть. На следующую ночь дух Хойен не пришел ко мне – должно быть, еще не нашел дорогу, по привычке прилетел в дом китайца, и старик гонял его свечами и колокольчиками. Он пришел только через двое суток, разыскал меня, пугливо пробираясь по шумным улицам мегаполиса, пробрался в гостиницу, куда я переехал, уткнулся в свое зеркало.

Может быть, он пьет мою душу. Не знаю. Почему‑то мне не жалко для него своей души.

Я жду его – каждую ночь, я дарю ему надежду, пустую, призрачную – единственное его утешение в этом мире, в котором исчезли все духи.

Приходит ко мне дух смерти, Хойен.

Бьется в зеркало.

Ищет своих.

2011 г.