Языковая игра 7 страница

помощью префикса да, который привносит значение действия,

направленного вниз: белизна движется вниз. [...] Результат

соответствует нашему "падающий источник", но на самом деле

утверждение представляет собой соединение: "Подобно воде или

источнику, белизна движется вниз". Как это не похоже на наш

образ мышления!"

Уорф поясняет: "Предположим, что какой-нибудь народ [...]

способен воспринимать только синий цвет. Термин

синий будет лишен для них всякого значения.

В их языке мы не найдем названий цветов, а их слова,

обозначающие оттенки синего цвета, будут соответствовать нашим

словам светлый, темный, белый,

черный и т. д., но не нашему слову синий. Для того чтобы

сказать, что они видят только синий цвет, они должны [...]

воспринимать и другие цвета".

Г. л. о. сыграла большую роль в культуре ХХ в., но не

столько в академической лингвистике, которая к ней относилась с

подозрением, сколько в смежных областях, в аналитической

философии, в междисциплинарных культурологических

исследованиах.

Лит.:

Уорф Б.Л. Отношение норм поведения и мышления к языку

// Новое в лингвистике. - М., 1960. - Вып. 1.

Уорф Б.Л. Наука и языкознание // Там же.

* Д *

ДЕКОНСТРУКЦИЯ

- особая стратегия по отношению к тексту, включающая в

себя одновременно и его "деструкцию", и его реконструкцию.

Термин Д. предложил французский философ Жак Деррида (см.

постструктурализм и постмодернизм) как перевод

хайдеггеровского термина "деструкция" (см. экзистенциализм,

феноменология). Термин Д. закрепился за Деррида и

используется также рядом сходных исследований по философии,

филологии и искусствознанию.

Суть Д. состоит в том, что всякая интерпретация текста,

допускающая идею внеположности исследователя по отношению к

тексту, признается несостоятельной (ср. принцип

дополнительности). Исследование ведется в диалоге между

исследователем и текстом (ср. диалогическое слово М. М.

Бахтина). Предстюляется, что не только исследователь влияет на

текст, но и текст влияет на исследователя. Исследователь и

текст выступают как единая система, своеобразный

интертекст, который пускается в особое путешествие по

самому себе.

"Текст в этом случае, - пишет современный русский философ

М. А. Маяцкий, - оказывается не гомогенным единством, а

пространством "репрессии" (со стороны исследователя. - В. Р.).

Цель Д. - активизировать внутритекстовые очаги сопротивления

"диктату логоцентризма" [...]. Принципом метафизического текста

является вслушивание в голос (бытия, Бога, вещей самих по себе)

и игнорирование материальной стороны текста как чего-то

вторичного по отношению к смыслу. Д., напротив, выявляет

конструктивную роль письма и переносит акцент на сам процесс

производства смыслов. Д. дезавуирует метафизику и в качестве

фаллоцентризма - установки на приоритет мужского начала над

женским и вытеснения женского голоса из реального многоголосья

текстов культуры (ср. понятие полифонического романа М.

М. Бахтина. - В.Р.). Метафизический дискурс подвергается Д. как

дискурс присутствия, тождества. Д. расшатывает мнимую

незыблемость метафизических понятий, обнаруживая разрывы и

отсутствия там, где предполагалось полное присутствие смыслов".

Как кажется, подлинными предшественниками метода Д. были,

как ни странно, советские философы М. М. Бахтин и О. М.

Фрейденберг. Первый деконструировал роман Достоевского (см.

полифонический роман, карнавализация), вторая - всю

античную культуру.

Под влиянием Деррида, Барта и других представителей

постструктурализма (а иногда и без их непосредственного

влияния) русская поэтика начала деконструировать художественные

тексты с конца 1970-х годов. Особую роль здесь сыграл

мотивный анализ Б. М. Гаспарова (см.), который подверг

Д. такие произведения, как "Мастер и Маргарита" Булгакова,

"Двенадцать" Блока, "Слово о полку Игореве", что вызвало ряд

академических скандалов в стенах Тартуского университета -

цитадели классической структурной поэтики.

Особенно шокирующей кажется процедура Д., когда ей

подвергаются такие хрестоматийные тексты, как, например,

рассказ Л. Н. Толстого "После бала", ставший предметом

аналитической Д. под пером русского филолога, основоположника

генеративной поэтики А. К. Жолковского. Рассказ "После

бала" возводится им к практике обряда инициации и традиционным

мотивам волшебной сказки, как они описаны в исследованиях В. Я.

Проппа (см. сюжет, формальная школа).

Автор этих строк подверг Д. такое культовое произведение

детской литературы ХХ в./с чего-то выделено/, как "Винни

Пух". Основой этой Д. стало то, что мы поставили милновские

повести о Винни Пухе в ряд "взрослой" литературы 1920-х годов -

период расцвета европейского модернизма (см. принципы

прозы ХХ в., неомифологизм), что само по себе заставило

посмотреть на текст по-другому: высветить его с точки зрения