Экспрессионизм, акмеизм, модернизм в целом, неомифологическое 2 страница

Соединенных Штатов

А нам-то что - ну, Президент

Ну, Соединенных Штатов

А интересно все ж - Прездент

Соединенных Штатов

Здесь явно, кроме Пруткова, видится и капитан Лебядкин из

"Бесов" Достоевского, другой предтеча обэриутов.

А вот рассуждение на тему метафизики советской экономики,

дискурс на тему текст и реальность:

Неважно, что надой записанный

Реальному надою не ровня

Все, что записано - на небесах записано

И если сбудется не через два-три дня

Но все равно когда-нибудь там сбудется

И в высшем смысле уж сбылось

А в низшем смысле уже забудется

Да и уже почти забылось

Иногда тексты Пригова строятся как интертекст, как,

например, следующая макабрическая вариация на тему

стихотворения Сергея Есенина "Собаке Качалова":

Дай, Джим, на счастье плаху мне

Такую плаху не видал я сроду

Давай на нее полаем при луне -

Действительно, замечательная плаха

А то дай на счастье виселицу мне

Виселицу тоже не видал я сроду

Как много замечательных вещей на земле

Как много удивительного народу

Наиболее утонченный вариант поэтики К. представляет собой

поэзия Льва Рубинштейна - "стихи на карточках". Действительно,

исполняя на эстраде свои стихи, Рубинштейн держит в руках

стопку библиографических карточек, на каждой из которых

написана одна строка или фраза или вообще ничего не написано.

Применительно к поэзии Рубинштейна наиболее остро встает

вопрос о том, является ли русский К. течением модернизма

или целиком авангардным искусством. Как будто, на первый

взгляд, очевидно последнее. Активная прагматика, воздействие на

читателя необычным приемом. Но воздействие это мягкое. В том

же, что касается содержания и формы стихов Рубинштейна, то в

них создается оригинальная поэтика и стилистика (а это уже

черта модернизма, связанная - в отличие от поэтики Пригова - с

образом русского интеллигентского сознания, вернее, с образом

его голоса). Голоса обрываются, перекликаются, и создается

теплый интимный мир, вернее, множество пересекающихся миров,

связанных с переживанием детства, философских проблем,

рефлексией над тем, что такое текст. Ясно, стоит только

послушать Рубинштейна, что его философия - это семантика

возможных миров, представление о пересекающихся

альтернативных голосах-событиях-ситуациях. Послушаем:

1. Мама мыла раму.

2. Папа купил телевизор.

3. Дул ветер.

4. Зою ужалила оса.

5. Саша Смирнов сломал ногу.

6. Боря Никитин разбил голову камнем.

7. Пошел дождь.

8. Брат дразнил брата.

9. Молоко убежало.

10. Первым словом было "колено".

11. Юра Степанов смастерил шалаш.

12. Юлия Михайловна была строгая.

13. Вова Авдеев дрался.

14. Таня Чирикова - дура.

15. Жених Гали Фоминой - однорукий.

16. Сергею Александровичу провели телефон.

17. Инвалид сгорел в машине.

18. Мы ходили в лес.

Другой фрагмент. Стихотворение называется "Появление

героя". Линии между строками символизируют границы между

карточками.

- Ну что я вам могу сказать?

- Он что-то знает, но молчит.

- Не знаю, может, ты и прав.

- Он и полезней и вкусней.

- У первого вагона в семь.

- Там дальше про ученика.

Среди более молодых представителей русского поэтического

К. выделяется Тимур Кибиров, творчество которого полностью не

укладывается в рамки К. как ортодоксального эстетического

явления.

Наиболее известные его стихи - это, пожалуй, пародия уже

на сам К. Таков, например, цикл, посвященный последнему

советскому генсеку Константину Устиновичу Черненко, любимому

герою Кибирова, очевидно воспринимающему Черненко как

мифологического трикстера, посредника между смертью и жизнью

(смертью старого времени и рождением нового). Послушаем

фрагмент стихотворения, заключительного в этом цикле. Оно

называется "РЕЧЬ товарища К. У. ЧЕРНЕНКО НА ЮБИЛЕЙНОМ ПЛЕНУМЕ

ПРАВЛЕНИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР 25 СЕНТЯБРЯ 1984 г.":

Вот гул затих. Он вышел на подмостки.

Прокашлявшись, он начал: "Дорогие

товарищи! Ваш пленум посвящен

пятидесятилетию событья

значительного очень..." Михалков,

склонясь к соседу, прошептал, "Прекраено

он выглядит. А все ходили слухи,

что болен он". - "т-с-с! Дай послушать!" - "...съезда

писателей советских, и сегодня

на пройденный литературный путь

мы смотрим с гордостью! Литературой,

в которой отражение нашли

ХХ-го столетия революци-

онные преобразованья!" Взорвался

Аплодисментами притихший зал. Проскурин

Неистовствовал. Слезы на глазах

У Маркова стояли. А Гамзатов,

забывшись, крикнул что-то по-аварски,

но тут же перевел: "Ай, молодец!"

Этой веселой литературной кадрилью-карнавализацией мы

закончим наш очерк о русском К.

Лит.:

Личное дело Э: Литературно-художественный альманах. -

М., 1991.

* Л *

ЛИНГВИСТИКА УСТНОЙ РЕЧИ

- область языкознания, бурно развивюшаяся в 1960 - 1970-е

гг. До этого устная речь не считалась самостоятельным

лингвистическим объектом, обладающим своими нормами, а лишь

противопоставлялась письменной речи как отсутствие нормы или

как антинорма. В изучении устной речи решающую роль сыграли

русские лингвисты.

Конечно, мы будем говорить прежде всего о наиболее

специфическом типе устной речи, о разговорной речи.

По наблюдениям лингвистов, нашедшим свое обобщение в

итоговом сборнике "Русская разговорная речь", три особенности

внеязыковой ситуации влекут за собой использование разговорной

речи:

1) неподготовленность речевого акта (см. теория речевых

актов);

2) непринужденность речевого акта;

3) непосредственное участие говорящих в речевом акте.

Непринужденность устной речи, ее главный компонент,

создается за счет трех признаков:

а) отсутствие официальных отношений между говорящими;

б) отсутствие установки на сообщение, имеющее официальный

характер (лекция, доклад, выступление на собрании, ответ на

экзамене) (см. языковая игра);

в) отсутствие условий, нарушающих неофициальность

обстановки - например, многих смущал включенный магнитофон -

единственный прибор, при помощи которого тогда можно было

зафиксировать устную речь и создать ее необходимый архив для

дальнейшего изучения.

К специфическим чертам устной разговорной речи относятся:

многие элементы при устной коммуникации не имеют вербального

выражения, так как они даны в самой ситуации - поэтому в отрыве

от ситуации устная речь выглядит недоговоренной, жест и мимика

входят как полнокровные члены акта коммуникации, в устном

разговоре важнейшую роль играет интонация; велика роль

неканонической, стертой фонетики.

Линейное протекание устной речи без возможности вернуться

назад, обусловленное спонтанным характером устной речи, также

оказывает большое влияние на все ее уровни.

По количеству участников ситуация устной речи разделяется

на монолог, диалог, полилог, короткий обмен репликами (при

знакомстве, прощании и т. п.).

Устная речь характеризуется двумя противоположными

фундаментальными признаками - синкретизмом и расчлененностью.

Пример расчлененности: "Дай мне чем писать" вместо "Дай

мне ручку".

Пример синкретизма: широкое употребление слов с общим

местоименным, прагматическим значением (см. прагматика,

эгоцентрические слова), например штука, вещь, дело.

Пример совмещения синкретизма с расчлененностью: "Дай мне

эту штуку, чем чистят карандаши". В письменной речи было бы:

"Дай мне перочинный нож".

Устная речь звучит совершенно по-особому, если обратить на

это внимание. Для нее характерны фонетические стяжения слов.

Например: шас (сейчас), тыща (тысяча), наэрна (наверное),

всерано (все равно), грит, грю (говорит, говорю), сказал

(сказал), каэшнь (конечно), тъкскъть (так сказать).

Для синтаксиса разговорной устной речи характерны:

отсутствие длинных законченных периодов; перестановка слов;

повторение одних и тех же слов; нарушение правил канонического

синтаксиса; отрывочность; незаконченность, когда интонация

передает то, что не скажешь словами.

Устная речь вообще не знает стандартного высказывания.

Когда логический позитивизм изучал язык, он, сам не

осознавая этого, исходил из норм письменного языка; поскольку

устная речь находилась за пределами норм, она как будто не

существовала. К тому же в начале века в образованных кругах

полагалось говорить, ориентируясь на нормы письменной речи, -

говорить как писать. Недаром Витгеншейн в "Логико-философском

трактате" рассматривает лишь один тип предложения - пропозицию

в изъявительном наклонении - ему этого казалось достаточным,

чтобы описать весь мир. Однако, поработав шесть лет учителем в

начальных классах в глухих деревнях (см. биография),

Витгенштейн пересмотрел свои взгляды на язык, и именно он

первый как философ обратил внимание на тот кажущийся очевидным

факт, что люди общаются не только повествовательными

предложениями, но и задают вопросы. Приказывают, восклицают,

кричат и плачут, неразборчиво бормочут что-нибудь, - и что все

это тоже входит в человеческий язык. Отсюда и пошло

витгенштейновское понятие - языковой игры как формы

жизни.

Вернемся к отечественной Л. у. р. В 1978 г. вышел

уникальный сборник "Русская разговорная речь: Тексты", в

котором были собраны расшифровки магнитофонных записей речи

городского населения. Эта книга сыграла большую стимулирующую

роль в русской науке. С ней также связано много курьезов.

Например, многие информанты, образованные люди, даже филологи,

никогда прежде не слышавшие свою устную речь, прослушав эти

магнитофонные записи, отказывались признавать ее своей: "Я так

не говорю!". Настолько их сознание было ориентировано на

письменную речь как на норму. Приведем несколько примеров из

этой книги.

Телефонный разговор.

А. Жень?

Б. А?

А. Ты знаешь / у нас тут открылось партийное собрание и

мне надо // Поэтому я наверно поздно //

Б. Ну ладно / что ж //

А. Нет / ну с Кириллом //

Б. Ну что с Кириллом // погуляю я / пятница уж мой день //

А. Ага / Ну ладно //

Б. Угу//

В овощном магазине

Апельсины: Три не очень больших // Штучек семь / маленькие

только пожалуйста // Мне четыре покрупней дайте // Один огурчик

мне / Один длинный потолще // Мне четыре покрупней дайте // Вон

тот кривой взвесьте // Что-нибудь грамм на триста найдите //

Капусту: Три не очень больших / Штучек семь // Мне два

маленьких крепеньких // Будьте любезны / мне тот кочешок скраю

// Один кочешок получше найдите пожалуйста /

Но, как всегда, искусство опережало жизнь. Если почитать

внутренние монологи героев "Улисса", "Шума и ярости", "Школы

для дураков" - см. поток сознаиия - то мы поймем,

что то, что было неведомо лингвистам и философам, было давно

осознано и художественно обработано еще в начале ХХ в.

Лит.:

Русская разговорная речь. - М., 1973.

Русская разговорная речь: Тексты. - М., 1978.

ЛИГВИСТИЧЕСКАЯ АПОЛОГЕТИКА

- направление аналитической философии (см.),

своеобразная аналитическая философия религии, толкующая

отношения человека с Богом как языковую игру (см.).

В целом отношение философов-аналитиков к религии было

сложным и со временем менялось. Если Бертран Рассел открыто

заявлял о своем атеизме, пропагандируя его в дискуссиях со

священнослужителями и в статьях, составивших его известную

книгу "Почему я не христианин", то отношение Витгенштейна к

религии не было столь однозначным. По убеждениям ему было ближе

всего толстовство. На фронте первой мировой войны он носил в

своем ранце толстовское переложение "Евангелий" (солдаты

называли его "человек с Библией"), а в 1930-е гг. читал в

Кембридже лекции о религии, восстановленные и опубликованные

его учениками.

Для ранней аналитической философии, то есть для

логического позитивизма (см.), отношение к религии и к

Богу было таким же, как ко всем прочим проблемам традиционной

философии, то есть оно не признавалось реальной философской

проблемой.

Однако в 1930-е гг., когда логический позитивизм себя

исчерпал, а особенно в 1970-е гг., когда философия

лингвистического анализа подвергала анализу все подряд (подобно

семиотике и структурной поэтике (см.), вопрос о

Боге опять был поднят и появилось самостоятельное ответвление

аналитической философии - Л. а. во главе с

философами-аналитиками У. Хадсоном и Д. Филипсом.

Л. а. говорит, что для того чтобы ответить на вопрос,

существует ли Бог, надо разобраться в одном из сложнейших

языковых предикатов - слове "существовать". Поскольку

существование одновременно является предикатом и квантором (см.

математическая логика), то здесь сразу возникает

парадокс. То есть если мы хотим сказать: "Бога не существует",

то мы тем самым утверждаем: "Существует такая вещь, как Бог,

которая не существует" (подробно см. существование).

Л. а. обратилась к сочинениям позднего Витгенштейна. Д.

Филипс подчеркивал, что "философия призвана не

апологетизировать религию и защищать веру, а всего-навсего

описать их, проанализировать "грамматику" религиозного языка,

прояснить всякого рода путаницу, связанную с употреблением

слова "Бог", снять необоснованные и фальшивые претензии

предшествующей религиозной апологетики".

На вопрос, является ли Бог реальностью (см.), У.

Хадсон отвечал, что надо каждый раз определять, что именно

понимается под словом "реальность", ибо в различных языковых

играх это слово приобретает различные значения.

Наконец, и сама религиозная "речевая деятельность"

рассматривается Л. а. как языковая игра с достаточно условными,

но необходимыми для верующих правилами (ср. описание Л. Н.

Толстым церковной службы в романе "Воскресение").

Верующий и атеист играют в разные языковые игры: слова,

которые они употребляют, имеют разное значение. Можно сказать,

что они не один и тот же мир видят по-разному, но видят разные

миры (ср. семантика возможных миров).

Определяющую роль в формировании Л. а. сыграла теория

речевых актов (см.) Дж. Остина. Сила воздействия

религиозного языка на верующего стала рассматриваться в

терминах успешности / неуспешности. Молитва - речевой акт: для

того чтобы молитва дошла до Бога, она должна быть успешной,

обладать исчерпывающей "иллокутивной силой". Для этого

необходим ряд условий, например искренность верующего,

принадлежность его к той или иной конфессии и т. п.

На старый вопрос, существует ли Бог, Л. а. отвечала

вопросом "Существует в какой языковой игре, в каких

модальностях (см.)?" Для верующего Бог существует прежде

всего в модальности просьбы, то есть в императиве ("хлеб наш

насущный дай нам на сей день"). Религия, говорит Л. а., не

описывает факты, а сама является частью совокупности форм

жизни, совокупного экзистенциального опыта.

Лит.:

Вейш Я.Я. Аналитическая философия и религиозная

апологетика. - Рига, 1991.

ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ТЕРАПИЯ

- направление аналитической философии (см.), связанное с

техникой психоанализа и рассматривающее анализ языковых

проблем, с одной стороны, как лечение языка и, с другой - как

терапию самого аналитика.

В No 225 "Философских исследований" Витгенштейн пишет:

"Философ лечит проблемы, как болезни".

Логический позитивизм" (см.) рассматривал

традиционную философию с ее псевдопроблемами - свободы воли,

бытия, сознания, истории - как болезнь языка. Метафизика,

говорили логические позитивисты, возникает от неправильного

употребления языка или злоупотребления (misusing)

неоднозначными и темными (vague) выражениями. Задача философа

состоит в том, чтобы очистить, прояснить, наконец, вылечить

язык от путаницы мyогозyачных наслоений, ведущих к непониманию,

заводящих в тупик (misleading), и построить идеальный

логический язык, в котором таким "болезнетворным" выражениям не

будет места.

Поздний Витгенштей называл Фрейда своим учителем.

Действительно, многое в методологии философов-аналитиков и

аналитиковпсихотерапевтов совпадает: прежде всего анализ

неправильностей языка, ошибок речи, чему посвящены, по меньшей

мере, две книги Фрейда - "Психопатология обыденной жизни" и

"Остроумие и его отношение к бессознательному". В 1930-е гг.

Витгенштейн читал в Тринити-колледже Кембриджского университета

лекции о Фрейде, которые были впоследствии опубликованы его

друзьями-учениками вместе с лекциями о религии и эстетике.

В 1953 г. философ-аналитик Джон Уиздом выпустил книгу

"Философия и психоанализ", которая стала началом нового

направления в аналитической философии - Л. т. Дж. Уиздом

полагал, что в процессе анализа языка аналитик подвергает

терапии не только язык, но и самого себя, выздоравливает в

философском смысле, подобно тому как это происходит в

психоанализе (непременным условием для начинающего аналитика

было пройти анализ на себе, только после этого он имел право

начинать психоавалитическую практику (как сказано в Евангелии

(Лк. 4:23): "Врачу, исчелися сам").

Поздние философы-аналитики, как правило, брали одну

фразупроблему - например: "Существуют ли ручные тигры?" (Дж. Э.

Мур) или "Как странно, что этот мир существует!" (Л.

Витгенштейн) - и "обкатывали" ее со всех сторон, обычно не

приходят ни к каким утешительным выводам.

Во всяком случае, как утверждает Уиздом, вывод аналитика

всегда один: язык богаче любого вывода. Поэтому дело, в общем,

не в выводе, а в самом процессе анализа, который происходит

таким образом, что к концу его в голове аналитика проясняется

сама эта сверхценная для него идея сложности языка,

несводимости его к тем или ивым аналитическим операциям над

ним.

Чтобы добиться такого результата, философ-аналитик

прибегал к тем же приемам, что и психоаналитик-практик, то есть

сочетал утонченную рассудочность на поверхности и глубинную

интуитивную аналогичность, как это делает дзэнское

мышление (см.).

Так, уже в "Логико-философском трактате" Витгенштейна

сочетаются рационализм и мистика, когда важно, как писал В.В.

Налимов, не то, что выражено в словах, а то, что стоит за ними,

когда слова не доказывают мысль автора, но заставляют

задуматься, что же должно находиться в сознании человека,

способного мыслить таким образом. Не логика, а симуляция, то

есть моделирование логики, сопровождающееся назойливым

повторением одних и тех же квазилогических предложений -

"мантр", заставляющих зачарованного читателя в какой-то момент

перестать думать об этом анализе и погрузиться в некую иную -

не логической природы - ментальвую стихию и в этот момент

осознать, что стоит за словами, понять их невыразимый смысл.

Таким образом, путь философа, исповедующего Л. т., таков:

от мишуры дискретных логических выводов - к чистоте

континуального поствербального опыта.

Лит.:

Витгенштейн Л. Лекция об этике // Даугава. - Рига, 1989.

- No 2.

Налимов В.В. Вероятностная модель языка: О соотношении

естественных и искусственных языков. - М., 1979.

ЛОГАЭДИЗАЦИЯ

- один из путей динамики развития культурных явлений в

первой пол. ХХ в., противоположный верлибризации (см.).

Логаэд - это тип метрической композиции (см. система

стиха), суть которого заключается в том, что внутри

стихотворной строки ударения и безударные слоги могут

располагаться произвольно, но в дальнейшем эта произвольность

сохраняется на протяжении всех строк (ср. додекафония,

серийное мышление). Пример логаэда:

Сегодня дурной день: 3/2+ 2/2+ 1

Кузнечиков хор спит, 3/2+ 2/2+ 1

И сумрачных скал сень 3/2+ 2/2+ 1

Мрачней гробовых плит. 3/2+ 2/2+ 1

(О. Мандельштам)

("Основание" "степени" означает количество слогов в слове;

"показатель" - место ударения).

В противоположность верлибру в логаэде количество

ритмических типов слов резко ограничено, что создает эффект

метрической семантизации - каждое слово, стремящееся занять

определенное место в решетке логаэда, стремится к тому, чтобы

быть близким этой позиции по смыслу, так как сама эта позиция

уже семантизируется. Чтобы объяснить этот принцип. приведем еще

один пример:

По холмам - круглым и смуглым, 3/3+ 2/1+ 3/2

Под лучом - сильным и пыльным, 3/3+ 2/1+ 3/2

Сапожком - робким и кротким - 3/3+ 2/1+ 3

За плащом - рдяным и рваным, 3/3+ 2/1+ 3

(М. Цветаева)

Все стихотворение делится по вертикали на две части -

первую с ритмическим словом 3/3, выражающим идею движения, и

вторую с ритмическими словами 2/1 и 3/2, выражающим идею

затрудненности этого движения.

Логаэд - размер, принадлежащий своими корнями античной

метрике, но именно в ХХ веке поэзия (особенно русская) стала

очень часто обращаться к этой композиции (особенно много

логаэдов написали М. Цветаева и Вяч. Иванов). Это было частью

более общего движения, которое мы называем Л. и суть которого

состоит в том, что оно предствляет фрагмент системы как всю

систему. Механизм Л. - повышенная ограниченность структуры, то

есть в конечном счете редукционизм. Но это особый,

мифологический редукционизм. Поскольку сама позиция, в которой

должен стоять данный элемент, семантически маркируется, то

фактически любой элемент приобретает черты, присущие именно

этой позиции. В этой позиции происходит иррадиация смыслов. То

же самое имеет место в мифологичес ком сознании (см.),

где аккумулируется система отождествлений одного и того же

места: сыра земля - это мать Богородица; вульва - амбивалентный

материально-телесный низ (см. карнавализация).

Л. захватила очень многие слои культуры ХХ в. Так,

например, система взаимных отождествлений характерна для

неомифологического романа-логаэда А. Белого "Петербург":

Аполлон Аполлонович - Николай Аполлонович; Кант - Конт;

Шишнарфнэ - Енфраншиш; все герои отождествляются с

мифологическими персонажами и одновременно - с реальными

прототипами. И все это написано с резким ограничением на состав

слов - метрической прозой, как будто одним бесконечным

трехсложным размером.

Музыкальная Л. - это серийная музыка (см.

додекафония), там ограничения накладываются на

интервалы, и серии вторично семантизируются. В живописи

непосредственный аналог Л. - кубизм.

Наиболее интересны аналогии Л. в философии ХХ в. Это

логический позитивизм, который действует таким же

редукционистским образом: накладывает ограничения на

философскую проблематику, объявив большинство философских

проблем псевдопроблемами.

Сама структура главного произведения аналитической

философии "Логико-философского трактата" Л. Витгенштейна

представляет собой нечто вроде логаэда. Каждое предложение

заковано в броню рубрики. При этом здесь тоже происходит

вторичная мифологизация. Само представление об идеальном языке

- один из мифов 1-й пол. ХХ в. - это мифологическая

редукция. Сам "Трактат" строится как система отождествлений

основных понятий.

предмет - атомарный факт - ситуация

I I I

имя элементарная пропозиция

пропозиция

*

150 Логическая семантика

К середине ХХ в. Л. и верлибризация начали конвергировать

в соответствии с общей культурной ситуацией, приведшей к

постмодернизму. Последнее можно видеть на примере таких

произведений как "Игра в бисер" Г. Гессе, где проявляются и

логаэдические и верлибристские начала.

Лит.:

Лосев А Ф. О пропозициональной функции древнейших

лексических структур // Лосев А Ф. Знак. Символ. Миф. Тр. по

языкознанию. - М., 1980.

Лотман Ю. М., Успенский Б.А. Миф - имя - культура //

Лотман Ю.М. Избр. статьи. В 3 тт. - Таллинн, 1992. - Т. 1.

Руднев В. П. Стих и культура // Тыняновский сб.: Вторые

Тыняновские чтения. - Рига, 1986.

Руднев В. "Логико-философский трактат" Витгенштейна как

неомифологический проект // Витгенштейн Л. Tractatus logico-

philosophicus/ Пер. с нем., паралельн. коммент. и аналитич. ст.

В. Руднева (в печати).

ЛОГИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА

- раздел математической логики, посвященный

проблеме отношения высказывания или его частей к реальности.

Основатель современной Л. с. - немецкий ученый Готтлоб

Фреге. Прежде всего, он сформулировал различие между денотатом

(значением) знака (то есть тем классом предметов или понятий,

которые он обозначает) и его смыслом, то есть тем, как

знак представлен в языке. Так, денотатом слова "стул" будет

класс всех стульев, а смыслом - само слово "стул" в его

лингвистической неповторимости.

Однако логика занимается в основном не отдельными словами,

а целыми высказываниями. Согласно Фреге, денотатом высказывания

является его истинное значение (ср. истина). То есть у

предложения в изъявительном наклонении, по Фреге, может быть

только два денотата - "истина" и "ложь", которые он, будучи

идеалистом, считал реальными объектами. Смыслом же высказывания

является высказанное в нем суждение. В сложноподчиненных

предложениях истинностным значением обладает только главное

предложение. Например, в предложении "Он сказал, что он скоро

придет" истинностное значение имеется только у предложения "Он

сказал", то есть ответственность за истинность слов "что он