Трудное равновесие веры и разума: аристотелизм и аверроизм

Сумели ли интеллектуалы сохранить еще одно равновесие — равновесие веры и разума? С ним в XIII веке связана судьба аристотелизма. Пусть Аристотель не исчерпывался схоластической рациональностью, которая питалась также из иных, чем Стагирит, источников; именно вокруг него разыгрывалась эта партия.

Аристотель XIII века отличался от Аристотеля XII века. Прежде всего потому, что появилось более полное представление о его трудах. В XII веке его знали в первую очередь как логика, но благодаря стараниям нового поколения переводчиков к нему прибавился Аристотель — физик, моралист (в Никомаховой этике) и метафизик. За переводами последовали толкования. Он приходит уже откомментированным великими арабскими философами, прежде всего Авиценной и Аверроэсом. Арабы довели некоторые его положения до крайностей и удалили его, насколько это было возможно, от христианства.

Можно сказать, что на Запад проникает не один, а два Аристотеля: подлинный и Аристотель Аверроэса. Даже больше двух, поскольку чуть ли не у каждого комментатора был свой Аристотель. Но в этом движении вырисовываются две тенденции: одна исходит от двух великих докторов-доминиканцев Альберта Великого и Фомы Аквинского, желавших примирить Аристотеля с Писанием; другая — от аверроистов, которые, видя противоречие, принимали его и желали следовать и Аристотелю, и Писанию. Для этого они изобретают учение о двойственной истине: одна из которых есть истина Откровения... другая же — истина одной лишь философии и естественного разума. Когда между ними обнаруживается конфликт, то мы просто говорим: вот выводы моего разума как философа, но поскольку Бог не способен лгать, то я придерживаюсь истины Откровения и прилепляюсь к ней верой. Альберт Великий заявляет: Если кто-нибудь думает, что Аристотель является Богом, то он должен полагать, что тот не ошибался. Но если он убежден, что Аристотель - человек, то он без сомнения мог ошибаться не хуже нашего. Фома Аквинский убежден, что Аверроэс был не столько перипатетиком, сколько извратителем перипатетической философии. На это глава авер-

роистов Сигер Брабантский отвечает: Я утверждаю, что Аристотель достиг в науке совершенства, ибо те, кто следовали за ним вплоть до нашего времени, то есть на протяжении почти пятнадцати столетий, ничего не смогли прибавить к его трудам или найти хоть какую-то значительную ошибку... Аристотель является божественным существом.

Оппозиция была сильной не только против аверроизма, но также против аристотелизма Альберта и Фомы. Возглавляли ее августинианцы, противопоставившие авторитету Аристотеля авторитет Платона. И хотя Августин был одним из основных источников схоластики, опиравшееся на платонизм неоавгусти-нианство встречало решительную отповедь великих схоластов. По мнению последних, метафоричная мысль основателя Академии представляла огромную опасность для истинной философии. По большей части, — пишет Альберт Великий, — Аристотель, опровергая мнения Платона, опровергает не суть дела, а форму. Действительно, у Платона скверный метод изложения. Все у него фигурально, а учение его полно метафор, в коих под словами подразумевается нечто иное, чем действительное значение слов, например, когда он называет душу кругом. Томизм противопоставляет себя этой путаной мысли на протяжении всего столетия, тогда как августинианцы и платоники веками будут оспаривать все рациональные нововведения и отстаивать консервативные позиции. Их тактика в XIII веке заключалась в том, чтобы скомпрометировать Аристотеля при помощи Аверроэса, а Фому — при помощи Аристотеля и Аверроэса. Говоря об авер-роизме, они всегда имели своей мишенью томизм.

Антиаристотелевские нападки проходят через все столетие, производя один университетский кризис за другим.

С 1210 года в Парижском университете налагается запрет на изучение Физики и Метафизики Аристотеля. Этот запрет возобновляется папским престолом в 1215 и 1228 годах. Но в то же самое время основанный в 1229 году Тулузский университет, весьма правоверный, сразу объявляет — дабы привлечь учащихся, — что в нем будут учить запрещенным в Париже книгам. Да и в Париже запреты остались пустым звуком: запрещенные книги включались в программы. Казалось, проблема была решена великолепной томистской конструкцией; аверроистский кризис вновь поставил все под вопрос. Несколько преподавателей с

факультета свободных искусств, во главе которых стояли Сигер Брабантский и Боэций Дакийский, отстаивали самые крайние тезисы Философа (Аристотель стал Философом par excellence), причем осмыслялись они в духе Аверроэса. Помимо теории двойственной истины, они учили вечности мира, отрицая творение; они отказывали Богу в роли действующей причины, оставляя за ним только целевую; у него отнималось предвидение будущих событий. Наконец, иные из них — вряд ли сам Сигер — утверждали единство активного разума, отвергая существование индивидуальных душ.

Епископ парижский Этьен Тампье осудил в 1270 году авер-роистов, а Фома живо нападал на них со своей стороны. После его смерти (1274) началось мощное наступление на аристоте-лизм. Оно завершилось двумя осуждениями, провозглашенными Тампье и архиепископом Кентерберийским Робертом Килвордби.

Этьен Тампье составил список из 219 подлежащих осуждению еретических тезисов. Чего здесь только не было! Рядом с собственно аверроистскими тезисами стояло до 20 положений, прямо или косвенно содержащихся в трудах Фомы Аквинского; другие вообще исходили из среды экстремистов, наследников голиардов, причем некоторые из них использовались для очернения аверроистов:

18 — что грядущее воскресение не должно признаваться философом, поскольку это невозможно исследовать разумом;

152 — что богословие основывается на баснях;

155 — что не следует беспокоиться о захоронении;

168 — что целомудрие само по себе не есть добродетель;

169 — что полное воздержание от плотских дел вредит добродетели и роду человеческому;

174 — что христианский закон содержит басни и заблуждения, подобно всем прочим религиям;

175 — что он является препятствием для науки;

176 — что счастье находится в этой, а не в иной жизни.

Этот «Syllabus» вызвал многочисленные возражения. Доминиканский орден с ним вообще не стал считаться. Жиль Римский заявил: О нем нет нужды заботиться, поскольку сделано это было не на собрании всех парижских мэтров, но по требованию нескольких недалеких умов.

Писарь, астроном, счетовод

Один из мэтров богословского факультета Годфрид де Фонтан детально и безжалостно раскритиковал этот список. Он потребовал удаления из него явно абсурдных положений, тех, которые могли бы помешать развитию науки, а также тех, по поводу которых позволительно иметь различные мнения.

Хотя с этими осуждениями не слишком считались, они обезглавили аверроистскую партию. Без сомнения, Сигера Брабантского ждали несчастья. Его смерть таинственна. Заключенный в итальянскую тюрьму, он был там убит. Эта загадочная фигура была прославлена Данте, поместившим его в Рай вместе со св. Фомой и св. Бонавентурой.

Essa и la luce eterna di Sigieri Che, leggendo nel vico degli strami, Silloggtzzm indiviosi veri.

(To вечный свет Сигера, что читал
В Соломенном проулке в оны лета
И. неугодным правдам поучал).

Пер. М. Лозинского)

Сигер, о котором мы так мало знаем, представлял среду, которая нам известна еще хуже, но которая составляла в то время самую душу Парижского университета. Он выражал мнения большей части факультета свободных искусств, который, что бы ни говорили, был солью и закваской университета, зачастую налагая свой отпечаток на университет в целом.

Именно здесь давали базовую подготовку, здесь велись самые страстные дискуссии, обсуждались самые смелые новшества, плодотворно обменивались мнениями. Именно тут мы обнаруживаем бедных клириков, которые не доходят до получения лицензии или еще более дорогостоящей докторской степени, но которые вносили жизнь в дебаты по беспокоящим их вопросам. Здесь мы стоим ближе всего к городскому люду, к внешнему миру; здесь менее заботились о получении доходного места и не боялись вызвать недовольство церковной иерархии; здесь жил светский дух, который был и наиболее свободным. Именно здесь аристотелизм принес все свои плоды. Здесь оплакивали смерть Фомы Аквинского как невосполнимую утрату. Именно артисты в потрясающем письме требовали у доминиканцев прах великого доктора. Прославленный богослов был одним из них.

Именно в аверроистских кругах факультета свободных искусств вырабатывался идеал интеллектуала во всей его чистоте.

Это Боэций Дакийский утверждал, что философы (так именовали себя интеллектуалы) по природе своей добродетельны, чисты и умеренны, справедливы, сильны и свободны, мягки и великодушны, замечательны, законопослушны, равнодушны к наслаждениям... И как раз этих интеллектуалов его времени преследуют злоба, зависть, невежество и глупость.

Они великодушны. Вот верно найденное слово. Как прекрасно показал отец Готье¹, именно у интеллектуалов мы находим высший идеал великодушия, который еще Абеляр считал началом добродетели, страстью надежды. Великодушие есть воодушевление человеческими делами, энергией в их реализации, доверие мастерству, которое, став на службу человеку, только и способно обеспечить осуществление его целей, великодушие есть типично мирская духовность, созданная для остающихся в мире людей, ищущих Бога не прямо в монастырской духовности, но в человеке и в мире.