Международных отношений в России

Особенностью современной теории международных отношений в России является ее нерасчлененность на школы: нет сложившихся и различимых «струй» международно-политического анализа, подлежащих выделению на основе сколько-нибудь многочисленных и оппонирующих друг другу групп книг и монографий. Вместо них - набор подходов (уже многообразный) или даже политических вкусов и интуитивных предпочтений, согласно которым авторы неодинаково трактуют одни и те же явления международной жизни, сообразуя «исследовательские» выводы со своими априорными ожиданиями, а не выверяя корректность заключений на базе строгих методик. «Теоретические водоразделы» проходят не между парадигмами анализа происходящего, сколько между представлениями о том, каким этому происходящему «должно» быть - с позиции пишущего. Границы между «школами» отражают больше оттенки политических предпочтений авторов, чем политологические разногласия между ними. Ситуация понятная и объяснимая, но от этого не более простая.

Эта черта характерна не только для России. В США, Британии, Франции, Японии и некоторых других странах выходят десятки книг, написанные в подобной «методологии предвосхищения» результатов в соответствии с политическим запросом пишущего. Но в зарубежных странах не такие книги определяют интеллектуальную ситуацию. Наряду с тысячами работ, написанных «по убежденью сердца», в США, скажем, существуют десятки других - созданных «вдохновеньем разума» наиболее ярких мастеров политического анализа. Только последние и определяют контуры методологических ядер - «сгустков» типичных базовых характеристик, из которых преимущественно исходят в анализе представители того или иного направления и за рамки которых они интуитивно или сознательно не выходят. Лишь эти группы «базовых» работ образуют на Западе теоретические школы, методологические ядра-полюсы. Основная масса текстов и там составляет зыбкую среду, сочетая в себе черты многих школ-ядер, хотя в разных пропорциях, определяющихся убеждениями пишущих, чем их способностью предложить собственные аргументы или методы исследования.

В России критическая масса книг, способных дать основание для корректного разграничения школ, еще накапливается. Группа российский теоретиков почти «по-декабристски» узка, хоть и разнообразна по взглядам. В их кругу сильно взаимовлияние - даже несогласные между собой авторы, волей-неволей сознают общность своих теоретических корней, часто стыдятся их, полемизируют с собственными «истоками», их отрицают и... как зачарованные, бродят по кругу: «идеи - контридеи», «представления - контрпредставления».

Прорывы за привычное, особенно, если они не согласуются с подсмотренном-подслушанном на Западе - единичны и они не встречают одобрения. Начитанность в зарубежной литературе ценится выше способности самостоятельно мыслить. Оттого через 12 лет после распада СССР главный видимый фронтир среди российских политологов прочерчен между «консервативным», но основательным, остаточным «постмарксизмом» и «прогрессивным», но изъеденным комплексом собственной неполноценности «контрмарксизмом». Из первого, впрочем, обещают народиться и мало-помалу нарождаются «нормальные» аналитические школы, второй остается больным плодом эпохи Ельцина - ей порожденным и ей же скомпрометированным и обескровленным.

Как бы то ни было, девять из десяти активно пишущих сегодня на темы теории принадлежат либо к стихийным марксистам «просто» (в том числе в их Валлерстайновом или Моргентаусовом понимании), либо стихийным марксистам «стыдливым», большая часть энергии которых уходит на доказывание (кому?) своей эмансипации от Марксова влияния. Российская наука в целом остается «постмарксистской в - в зародыше в ней есть зерна мтарксистских школ, но самих этих школ еще нет, и всерьез рассуждать сегодня разве что о причудливом ходе трансформаций ТМО в России от «либерально-марксистского» синтеза 1970-х гг. к «либерально-реалистической» эклектике «семилетки М. С. Горбачева» и далее, в 1990-х гг. - к возвратной тенденции формирования неореалистических (уже в западном смысле) направлений анализа, все равно связанных истоками мыслительной традиции с «либеральным марксизмом».

Сказанное относится главным образом к старшему и среднему поколению российских авторов. Рядом с ними энергично работает и публикуется группа «тридцатилетних» - тех, кто начал творческий путь в годы свободомыслия «перестройки» или после распада СССР. Таких авторов больше вне Москвы - преимущественно в Санкт-Петербурге (плеяда молодых преподавателей, привлеченных на факультет международных отношений в момент его создания деканом К.К. Худолеем, а затем разошедшихся по другим факультетам СПГУ) и Нижнем Новгороде (ученики и сотрудники О.А. Колобова на факультете международных отношений в Нижегородском государственном университете, часть из которых с 2001 г. образовала небольшую новую кафедру международных отношений в Нижегородском лингвистическом университете). Именно региональные центры в 1990-х гг. начали с того, что сосредоточились на ударном освоении зарубежного теоретического наследия, чтобы таким образом найти кратчайший путь к наверстыванию упущенного за десятилетия «запрета на теорию» в советские годы.

«Молодежь из регионов» в 1990-х гг. подхватила чрезвычайно важное для российской политической науки дело систематической популяризации западного знания в сфере ТМО, начатое изданной в 1996 г. книгой П.А. Цыганкова¹.Это начинание было развернуто в теоретико-просветительскую волну, покатившуюся по региональным университетам и вылившуюся в появление ряда учебных пособий и книг², так или иначе нацеленных на ознакомление читающей публики с зарубежными идеями и концепциями. Прямой доступ к последним в 1990-х гг. в России был все еще осложнен стесненными материальными условиями, в которых оказались наука и высшее образование. Это был полезный и необходимый на том этапе поток прямой трансляции западных идей, теорий и концепций в российское сообщество теоретиков-международников через интенсивную интеллектуальную переработку сделанного на Западе, его освоение и публикацию результатов этой работы на русском языке, в России и для русского читателя.

Попутно заметим, что эта часть сообщества «теоретизирующих» смогла приподняться прежде всего при содействии Запада. Западные университеты и библиотеки были готовы открыть доступ к своим интеллектуальным ресурсам в сфере ТМО. Запад так же финансово-материально поддержал российских авторов, в том числе молодых, желавших приобщиться к достижениям западной теории и способным приобщить к ним студенческую и преподавательскую массу вне Москвы как центра внешнеполитического процесса России. В этом смысле очень большую роль сыграли программы поддержки молодых и зрелых ученых, осуществлявшиеся с начала 1990-х гг. по линиям АЙРЕКСа, Фонда Макартуров, Фонда Форда, Института «Открытое общество», а также разнообразная учебно-научная деятельность Московского общественного научного фонда (конкурс стипендий «Новая перспектива» и Методологический университет конвертируемого образования), до того времени, как к осени 2001 г. последний распался на четыре независимые организации, две из которых продолжили заниматься вопросами образования в сфере международных отношений - «ИНО-центр» и Научно-образовательный форум по международным отношениям³.

Поощряемая фондами деятельность «моложавых» регионалов не способствовала дифференциации российской теории «по школам». Она замедлила ее. Поскольку работы этой группы авторов носили почти обязательный для просветительской цели «всеобъемлющий» характер, самих их авторов было невозможно причислить ни к одной из традиционных «струй» - реалистической, моралистической и т. п. Работы нижегородцев и петербуржцев образовали своего рода «школу комплексного регионального просвещения» - параллельную, хоть и не равнозначную той «школе комплексного федерального просвещения» в вопросах ТМО, которую в Москве вокруг издательства «Гардарика» за 1996-2002 гг. успел на общероссийском уровне «с нуля» создать и возвысить неутомимый П.А. Цыганков. Венцом его усилий стала публикация в 2002 г. учебного комплекса в трех частях «Теория международных отношений»⁴, по сути дела, заложившему, наконец, современную по своему уровню базу комплексного преподавания ТМО в российских вузах.

Частично дополняют эту работы книги московских авторов: «Стратегическое управление» А.А. Кокошина (2003); «Очерки теории и политического анализа международных отношений» А.Д. Богатурова, Н.А. Косолапова и М.А. Хрусталева (2002), изданные под эгидой Научно-образовательного форума по международным отношениям; вышедшее в издательстве МГУ им. М.В. Ломоносова «Введение в теорию международных отношений» под редакцией А.С. Маныкина (2001) и учебник «Мировая политика» М.М.Лебедевой, напечатанный в издательстве «Аспект Пресс» (2002)⁵.

Говоря о комплексном теоретическом образовании, можно с облегчением помянуть еще о ряде публикаций, сильно изменивших культурно-образовательный фон политического анализа в сфере международных отношений. В 1997 г. во втором томе серии «Антология мировой политической мысли» под редакцией Т.А. Алексеевой на русском языке впервые появились фрагменты классических трудов Ганса Моргентау (ни одна из крупных работ которого целиком, к сожалению, по-русски не издана, как не изданы труды К. Вольтца и еще десятка достойных того американских, прежде всего, теоретиков), Раймона Арона и Хэдли Булла. Вслед за тем, в 1999 г., Е.Б. Шестопал смогла довести до публикации обширный свод статей по зарубежной политологии «Политическая наука. Новые направления», в ряду которых были помещены статьи ведущих западных международников-теоретиков. Наконец, в 2002 г., в свет вышел созданный А.Ю. Мельвилем учебник «Категории политической науки», превосходно придуманный и вобравший в себя ряд материалов по теории международных отношений⁶.

В 2001 и 2002 гг. русский читатель смог унидеть (если не купить - в силу ценовой недоступности) оригиналы классиков ТМО - изданные переводы главных работ Раймона Арона и Иммануила Валлерстайна целиком⁷. Это было, конечно, почти эпохальное интеллектуальное событие, если вспомнить о том, что по меньшей мере три поколения советских/российских специалистов имели возможность составить панорамное представление о зарубежной теории международных отношений в основном по теперь уже «безнадежно» старой, но уникальной для своего времени и позитивной по интеллектуальному воздействию на сообщество советских интеллектуалов коллективной работы ИМЭМО под руководством В.И. Гантмана «Современные буржуазные теории меладународных отношений», за которой спустя восемь лет последовала написанная частично тем же коллективом книга «Система, структура и процесс развития современных международных отношений»⁸. Именно в самосоотнесении с этими работами в 1970-х, 1980-х и отчасти даже в начале 1990-х гг. (т.е. в «до-выездную эпоху») на уровне ученичества во многом формировались и уточнялись методологические основы мышления лучшей части той группы авторов - условных «реалистов», «контр-» и «антиреалистов», «либералов» и «протолибералов», «пре-» и «псевдомодернистов» и вообще всей пишущей российской публики старее 35 лет, которая хоть в какой-то мере была «обогащена/отягощена» добротным образованием хотя бы в той мере, как таковое было доступно в Советском Союзе. Она же, заметим, пока что остается в России, судя по публикациям, наиболее плодовитой.

Проблема классификации от этого не упрощается. Пытаясь приблизиться к ее решению, пробуем наметить критерии «распознавания». Они будут, как должно быть ясно из предшествующего рассуждения, существенно грубее, чем те, что применимы на Западе. Если оставить в стороне группу «комплексных просветителей», окажется, что можно различить несколько групп среди пишущих по-русски специалистов.

Одна из них, самая многочисленная, состоит из авторов, склонных воспринимать и анализировать мир через понятие «ситуация». Ситуация при этом понимается как «горизонтальный» временной срез международных отношений в том виде, как он существует на момент анализа с учетом и ретро-предпосылок его складывания, и вариантов изменения в будущее Для этой группа главное - понять, что происходит, отчего происходит это, а не другое, и куда может повернуться развитие при тех или других обстоятельствах. Таковы условные российские «реалисты». Их точнее будет назвать «исследователями международных ситуаций». Они не столько посягают на вмешательство в реальность (с целью ее улучшения, например), сколько стараются эту реальность разгадать.

Эта самая традиционная для России (СССР) версия анализа международных отношений, до 1991 г. развивавшаяся в рамках официальной советской доктрины (хотя не в соответствии с ней!). Возможно оттого, для многих сторонников подобного аналитического взгляда типичен - особенно при исследовании причин и движущих сил развития - повышенный интерес к социально-групповым составляющим и противоречиям между интересами больших групп влияния в процессе формирования внешней политики отдельных государств. Некоторые авторы полагают, что эта струя составляет самостоятельное направление ТМО в России - «инерционно-марксистское». Мне оно кажется лишь разновидностью, одним из внутренних течений «реалистического» направления наряду с рядом иных, о которых - речь ниже.

Далее по классической схеме стоило бы искать российских либералов. Но как особое течение либерально-моралистическое направление в отечественной политологии прослеживается с трудом. Возможно, ему в классическом виде вообще не суждено в ближайшее время сложиться: немногие отечественные «протолибералы» (усилиями начитанных в западной литературе «моложавых регионалов» и просто молодых исследователей без различия места их работы) «изольются» в русло «социального конструктивизма» в духе российских адаптаций идей американца Джона Герарда Рагги (Ругги). В итого может оказаться, что отечественный либерализм станет развиваться отечественным социальным конструктивизмом - что вовсе не плохо.

Но это - в сценарно допустимой перспективе, а пока российские либералы по сути дела представляют нечто, что более походит на версию «пре-постмодернизма». С одной стороны, по методу они рассматривают международные отношения реалистически (повышенное внимание к системной составляющей, структурной организации, гипертрофированное отрицание силы и столь же акцентуированное отношение к «демократизации» международного порядка). С другой - по логике рассуждения авторы этой группы тяготеют к постулированию наднациональных, трансэтнических моральных (но не культурных) ценностей, подчеркиванию их базовой роли в развитии мира, принижению роли национальных и государственных устремлений отдельных стран, преувеличению роли международного и, вообще всякого, права.

Это можно принять за либерализм. Во всяком случае, это либерализм в сознании. Однако во всем остальном ответ получить сложнее. Сторонники российского «либерализма» в теории, не умея самоопределиться среди коллег-конкурентов методологически, стремятся решить проблему самоидентификации через ее снятие: отсутствие самоопределения и есть самоопределение, а желание прагматически использовать любые методы и подходы анализа - универсальный исследовательский метод. Вариант выживания, а не теоретическая платформа.

За последнее десятилетие группа не дала сколько-нибудь убедительных версий соотнесения опыта России, ее внешней политики, национальных интересов с происходящим в мире в целом. Авторы этой группы не объясняют окружающий мир и не разрабатывают схему его изменения. Они принимают происходящее к сведению, соотносят его с искомой, желанной для них картиной будущего международных отношений, и наоборот - его фактического развития со своими ожиданиями и пожеланиями. Именно это странное безразличие (или боязнь) к вопросам изменения мира - прежде всего через человека - позволяет усомниться в уместности выделения отечественного «либерализма» в качестве школы, даже слабой; отсутствует то, что должно быть для либерала главным - идея человека, его внутреннего мира, свободы и способности меняться, а вовсе не идея торжества одного «надчеловеческого целого» (западного демократического «мира», например) над другим или другими и тоже «надчеловеческими» фрагментами мироцелостности (незападных и недемократических составляющих международного сообщества).

Вот почему, кажется, что основных течений современной ТМО в России не более трех: 1) комплексно-просветительское; 2) «реалистическое» с прилежащей подотраслью «инерционного марксизма» и 3) постмодернистское», средь ряда эмбриональных струй которого заметен претендующий на роль самостоятельной теоретической подотрасли российский «протолиберализм». В отечественных работах по ТМО вообще неразличимы такие перспективные, казалось бы, направления мысли, как институционализм, социальный конструктивизм и синергетика.

Большая часть авторов, так или иначе затрагивающих в своих публикациях вопросы теории международных отношений, может быть отнесена, как это характерно для Запада, одновременно к нескольким подгруппам. Поэтому их включение в те или иные разделы предлагаемой классификации условно и может не совпадать с тем, как себя воспринимают сами авторы. Тем более, что целенаправленными теоретическими упражнениями утруждают себя немногие, хотя многие касаются вопросов теории в «случайно-стихийном порядке».

Если относить к условно «реалистической» парадигме авторов, в восприятии анализируемого объекта акцентирующих его фактическое состояние («объект, каков он есть») в «конкретном горизонтальном временном срезе», то «реалистических» направлений окажется не меньше семи: 1) историко-политическое; 2) политико-философское; 3) структуралистское, с входящими в него «мироцелостниками-разноукладниками»; 4) социолого-психологическое, с входящей в него «инерцио-марксистской» группой; 5) геотеоретическое и 6) «политэкономическое».

Эта довольно дробная схема может быть упрощена, если различать теоретиков по их исходным позициям внутри общего тренда. В этом случае групп окажется всего три: 1) историко-политики (структуралисты и геотеоретики попадут в эту категорию), 2) социологи (здесь окажутся собственно социологи, политические философы и политические психологи) и 3) «политэкономисты». При этом первые и третьи исходят преимущественно из анализа международных отношений как «среды» обитания человека, относительно автономной, хотя и связанной с его деятельностью и развитием. Вторые - напротив, предпочитают видеть текущее состояние мира прежде всего продуктом деятельности человека, устремления которого реализуются через внешнеполитический процесс каждого государства и взаимодействие всех внешних политик вместе.

Первых больше интересует «объективная», не зависящая от человека сторона реальности. Вторых - роль человека и его потребностей в формировании реальности. В тенденции второе направление может оказаться ближе к классическому либерализму, в который оно пока не перерастает, по-видимому, из-за взаимной нейтрализации между еще не иссякшим инерционным марксистским трендом к пониманию личности не в ее индивидуальном качестве, а в стратифицированно-групповом, с одной стороны, и пока еще довольно слабо проявляющейся на уровне публикаций тенденцией поставить в центр анализа как внешнеполитического процесса, так и международных отношений в целом человека-индивида - с другой. Избегая внутренней полемики, «социолого-психологи» фактически работают в реалистической парадигме, обогащая и разнообразя ее трактовками «изнутри человека», но не ставя эти трактовки ва главу угла анализа.

Историко-политическая школа в свою очередь подразделяется на три группы: системно-исторического подхода, структурного анализа и геотеорий.

Самой старой и численно превосходящей группой являются сторонники системно-исторического подхода. Тому есть объяснение: вся советская теория международных отношений: вышла из историко-политического корня. История международных отношений утвердилась в качестве самостоятельного предмета исследования и преподавания в СССР только после Второй мировой войны, к началу 1970-х гг., обособившись, наконец, от истории всемирной.

ТМО в СССР «извлекалась», синтезировалась из анализа конкретных проблем истории международных отношений. Она образовывалась почти исключительно на историко-политическом материале, «отцеживалась» из него, «снималась» из верхушек исторических обобщений. Это позволяло ТМО в СССР в 1970-1980-х гг. быть одной из самых «ревизионистских», «либеральных» дисциплин - в сравнении с общей «политической теорией», которая оставалась в наиболее жестких цензурных рамках на предмет соответствия официальным догмам марксизма-ленинизма. Именно на этом материале складывались первые «протошколы» ТМО в России - в ИМЭМО под прикрытием академика Н.Н. Иноземцева и вокруг В.И. Гантмана, а также в МГИМО МИД РФ вокруг М.А.Хрусталева и А.А. Злобина, написавших первый русский учебник ТМО и, что не менее важно, добившихся его опубликования⁹.

Конечно, эти работы были выдержаны - по западной классификации - в сугубо реалистическом духе. По иному и не могло быть - потому что только реалистическая парадигма позволяла первым советским теоретикам обходить подводные камни соответствия или несоответствия официальным догмам классового анализа международных отношений. Любая попытка отойти от такого «сугубого реализма» в тех условиях должна было неизбежно обернуться либо критикой советского строя и репрессиями для критикующих, либо апологетикой «советского человека» и его «классового сознания». Естественно, уважающие себя теоретики предпочитали средний путь - не противопоставлять себя официозу, а пытаться искать объективно работающую методологию анализа на путях рассуждений в духе государственного («национально-государственного») интереса по Г. Моргентау, М. Каплану, а позднее - Р. Арону с мощными добавками аргументации лексики программы КПСС и материалов партийных съездов. Такая «логика самосохранения» определила в советские годы во многом подход большой группы авторов, публикующихся в России в последние 12 лет.

К системно-исторической школе уместно отнести книги отечественных теоретиков-классиков - М.А. Хрусталева и Э.А. Позднякова¹⁰. В ее рамках выдержаны публикации ведущих современных российских теоретиков военно-политического профиля - А.А. Кокошина, С.М. Рогова, А.Г. Арбатова, крупнейшего отечественного специалиста в области теории конфликта В.А. Кременюка, книги и статьи Д.Г. Балуева, В.Г. Барановского, К.П. Боришполец, К.Э. Сорокина, С.В. Кортунова, В.И. Кривохижи, Д.В. Поликанова, Е.А. Степановой, И.Г. Тюлина. В этом ряду стоит и первая версия сквозного теоретико-политического прочтения истории международных отношений в XX в., последовательно выдержанная в системно-историческом ключе - коллективный.труд «Системная история международных отношений. 1918-2003. События и документы: В 4 т.» под редакцией А.Д. Богатурова¹¹.

Другой версией историко-политической школы являются отечественные структуралисты. Это относительно менее консервативная школа реалистического анализа в том смысле, что она пытается предлагать варианты понимания современного мироустройства, нетрадиционные для западной интеллектуальной традиции. Иногда эту группу авторов неверно относят к числу «цивилизационщиков». Для этого мало оснований, поскольку аналитиков этой группы мало интересуют «цинилизационные» различия или подобия сами по себе. Их главным образом и в основном занимает проблема мироцелостносги - ее иллюзорно-виртуально-пропагандистские составляющие и реальные закономерности и тренды. Главный вопрос для этой группы - вписанность или невписанность происходящего в России в мировые тренды, теоретический и реальный механизм взаимодействия «разносущностей» в мировой политике, сосуществование типологически разнородных составляющих мира. Исходно связанная с именами Л.И. Рейснера и Н.А. Симонии, эта школа в последнее десятилетия проявляла себя прежде всего трудами М.А. Пешкова, Г.К. Широкова, В.Г. Хороса, публикациями А.Д. Богатурова, А.И. Неклессы, А.В. Виноградова, а также А.Г Володина, С.И. Лунева, А.И. Салицкого¹². Отечественный структурализм лишь в небольшой части похож на то, что называется структурализмом на Западе. Соответственно, на Западе отсутствуют структуралистские исследования того профиля, который оказался главным в России. Неудивительно: для Запада проблема слияния/неслияния с не-Западом не имеет того значения, как в культурной традиции и текущей политической ситуации России.

Наконец, к историко-политическому корню восходят отечественные авторы-геотеоретики - геополитики и геоэкономисты. Несмотря на обилие стилистически красочных работ со словом «геополитика» в заголовке, это направление дало мало обнадеживающих плодов .в смысле представления убедительной и пригодной для использования аналитической модели. Среди наиболее «массовых» авторов «вульгарно-геополитического» ряда продолжает «центрить» тексты А. И. Дугина, которые представляют собой предельно упрощенную, но контрастно яркую картинку на тему роли природно-географических факторов в международных отношениях, способную напугать или восхитить, но... обязательно увести далеко прочь от понимания реальностей международного развития¹³. По счастью, геополитические штудии отмечены и именами серьезных исследователей - В.А. Колосова, Н.С. Мироненко, Д.Н. Замятина¹⁴.

В этом списке не все авторы являются историками по образованию. Но геополитическая составляющая их текстов сильно привязана как к истории геополитической школы на Запада, так и к анализу с использованием пластов исторических материалов, что позволяет включить геополитиков к состав историко-политической школы с известной долей условности. К ним же относятся работы по геоэкономике, которая стала формироваться в России в последние пять-семь лет и успела заявить о себе звонче всего книгами и статьями Э.Г. Кочетова, творческими исканиями которого окрашен и ставший выходить с 2000 г. новый геополитический журнал-альманах «Безопасность Евразии», преимущественно фокусирующийся на военно-политической тематике¹⁵.

Социологическо-психологическая школа распадается также на несколько направлений: политико философский, собственно социологический и политико-психологический с побочным ответвлением от последнего «инерционного марксизма».

Политико-философское направление в этом ряду поставлено первым не оттого, что он важнее или влиятельней остальных, а потому, что в России он занял промежуточное место между историко-политическим и социально-психологическим, играя своего рода роль связующего звена между ними. В рамках этого направления может разрешиться по-своему чрезвычайно важная и интересная задача разработки первой российской версии философии международных отношений. В этой группе обещающая фигура - Т.А. Алексеева, две книги которой выдержаны еще в ключе «неспецифической», общей политической теории, но фактически составляют каркас того, что в перспективе имеет шанс обрести больше сторонников и стать полновесной тенденцией.¹⁶

Парадоксальным образом к общеполитическому теоретизированию тяготеет и А.Д. Воскресенский, в работах которого конкретный страноведный материал сочетается с акцентом на теории. Он не пытается разрабатывать философию международных отношений, ставя более узкую, но не менее почетную задачу формирования новой парадигмы теоретического регионоведения как дисциплины переходной от историко-политической к теоретико-политической¹⁷.

Собственно социологический подход тоже связан в отечественной традиции прежде всего с именем П.А. Цыганкова, возглавляющего в МГУ им. М. В. Ломоносова кафедру социологии международных отношений. Этот автор представляет собой тоже промежуточную медиаторскую фигуру. Уделяя повышенное внимание историческому аспекту ТМО (история теории), он в ряде моментов схож к теоретиками историко-политического корня. В то же время ценя социальную составляющую теории, акцентируя роль общественных институтов и личности в международном процессе, он смыкается с теоретиками-психологами и философами, легко находя язык и с ними.

В 1998 г. П.А. Цыганков издал первую в Россию коллективную работу, специально сориентированную на оформление школы анализа международных отношений через призму методологии общей социологии. Структура этой книги и ее авторский состав - показательная иллюстрация современного состояния этого подхода как находящегося в стадии становления: из 11 глав книги только четыре написаны российскими авторами, остальные - американскими и западноевропейскими¹⁸. Тем важнее дальнейшая разработка этого направления, из которого, скорее всего, тоже способен развиться отечественный социальный конструктивизм, который, как представляется, может оказаться в российском интеллектуально-культурном и политическом контекстах весьма плодотворным.

Политико-психологическое направление отечественной ТМО наиболее тесно связано с исследованиями конфликтов. Если упоминавшийся В.А. Кременюк - конфликтолог историко-политической школы, то М.М. Лебедева представляет версию исследования конфликта через анализ особенностей поведения его участников, психологию личности и особенностей группового сознания. В сходном с М.М. Лебедевой ключе работает Д.М. Фельдман¹⁹. К политико-психологической школе, несмотря на универсальность своих научных интересов и концептуальное многообразие творческого наследия, обнаруживающего его склонность к марксизму, примыкает самый яркий, без сомнения, современный отечественный теоретик международных отношений Н.А. Косолапов²⁰.

Последняя разновидность отечественных «реалистов» - политэкономическая. Политическая экономия международных отношений в России - дисциплина новая даже по сравнению с философией или социологией международных отношений. Наиболее заметные фигуры здесь В.Л. Иноземцев, С.А. Афонцев, Ю.В. Шишков, уже упоминавшийся Г.К. Широков, В.А. Мельянцев и другие²¹ специалисты по международных экономическим отношениям, уделяющие повышенное внимание международно-политическим составляющим их развития. Важно отметить, впрочем, что это направление пока еще тоже не развилось в отечественную версию политической экономии международных отношений, сопоставимую с той, что имеется на Западе.

Принадлежность к «реалистам» не означает единообразия взглядов в их рядах. Разделяя исходные аналитические позиции, разные представители этой тенденции легко находят пути, приводящие иногда к совершенно противоположным выводам. Например, среди них нет согласия по поводу очертаний структуры современного мира. Не пытаясь отрицать безоговорочного превосходства США как единственной уцелевшей сверхдержавы над всеми другими государствами, разные «реалисты» по-разному интерпретируют ситуацию. Одни вслед за МИД России упорствуют, утверждая, что мир многополярен или, по крайней мере, стремится к однопо-лярности (С.А. Карганов и группа СВОП). Другие повторяют, что к началу XXI в. в мире образовался «демократический униполь» (В.М. Кулагин). Третьи предлагают промежуточную схему «плюралистической однополярности»: полюс в мире один, но он имеет коллективную природу - его составляют США и другие страны восьмерки, объединенные не по идеологическому принципу («демократизм»), а по признаку наибольшего влияния и ответственности за международные дела²².

Общее здесь очевидно - понимание силового превосходства Соединенных Штатов. Различное - политико-сознательное и эмоциональное отношение к ситуации, которое побуждает одних с готовностью принимать победу сильного, других - отчаянно притворяться не замечающими ее, третьих - признавать объективные тренды, к ним присматриваться и искать шанс использовать на пользу своей стране.

Проблема мироцелостности дает не меньше простора для интерпретаций. Принципиального единства мира никто не отрицает (подспудно его не отрицали в последние три десятилетия советской власти). Другое дело, как это единство понимается. Скажем, для группы СВОП вопрос методологически, как и при М.С. Горбачеве (1985 г.!), помещается в русло рассуждений об «интеграции» или «неинтеграции» России с Европой (Западом). Поддерживая или выражая скепсис по поводу подобной интеграции, авторы группы СВОП остаются в рамках старой парадигмы «сливаться - противостоять слиянию». Прикладная политика вытесняет анализ.

Реалисты-структуралисты в этом смысле изобретательней, хотя и среди них единства нет. Самый крупный российский методолог-международник 1990-х гг. М.А. Чешков понимает мироцелостность сложно - «сферически и комплексно». Ми-роцелостность для него - всеобрамляющая данность, движение/развитие которой он пытается охватить. Для него вопрос вхождения/невхождёния России в «мироцелостность» просто не уместен - методологически, принципиально. Наша страна - уже «внутри мироцелостности» и со-развивается в качестве ее части - автономно от того, как именно и насколько адекватно это со-развитие отражается в сознании как самих россиян, так и тех, кто анализирует российский опыт извне России²³. В.Б. Кувалдин, не относящийся, впрочем, к структуралистам, развивал параллельную М.А. Чешкову идею глобального «мегаобщества», трактуя ее в более привычных для западных исследований понятийных рядах и политологическом, а не методологическом ключе²⁴.

Тема соразвития, однако, радикально интерпретируется в «транссистемной» концепции равноположенного развития. Она построена на тезисе о возможности неограниченного долгого сосуществования и соразвития разносущностей - Запада, России и Востока - в рамках обрамляющей оболочки «мироцелостности» (по М.А. Чешкову) без их слияния, взаимоуподобления - той самой вульгарно понимаемой интеграции, которая полтора десятилетия остается лейтмотивом новостных комментариев²⁵. В сущности эта интерпретация предлагает вариант «мирного сосуществования» вестернизированных и не-вестернизированных составляющих мира без подчинения одних другими и без нанесения ущерба интересам поступательного развития.

Структуралисты дают и наиболее изощренные ответы на вопрос о глобализации и ее векторе. Нисколько не отрицая, что сама по себе она имеет в виду как раз всеобщее уподобление Западу незападных составляющих мира - вестернизацию, они настойчиво посредством ссылки на массу аргументов, в том числе уводящих к понятийным рядам сторонников «цивилизационного» подхода (в России он по большей части представлен группой ученых, примыкающих к структуралистам-востоковедам), доказывают «неслияемость» не-Запада с Западом из-за глубоких культурно-цивилизационных различий между ними.

Наряду с ними о глобализации пишут представители других реалистических течений. Скажем, Н.А. Косолапое, отстаивающий наряду с М.А. Чешковым, хотя с помощью совсем иной аргументации, «сферический характер» глобализации, по сути дела признает неизбежность ее победы в вестернизаторской форме, но предостерегает о неизбежности многих сопряженных с этим процессом противоречий²⁶. Г.К. Широков и А.Г. Володин в своей преимущественно исто-рико-экономической по материалу, превосходной по отрезвляющим мыслям книге²⁷ проанализировали феномен глобализации с позиций развития материальной цивилизации. Как и Н.А. Косолапое, и по контрасту с авторами концепции «равноположенного развития», оба автора акцентируют конфликтно-противоречивый характер процесса глобализации/вестернизации, его подчиненность интересам ведущих западных стран.

Существенно иначе, в оптимистичном, а более того, в непререкаемо-обреченном духе пишет о глобализационных трендах наиболее мощный пропагандист теорий постиндустриализма в России - В.Л. Иноземцев, серия авторских работ которого и книг, подготовленных под его редакцией, отстаивает мысль о предрешенности победы вестернизаторского тренда, ссылаясь на фундаментальный и в этом смысле необратимый характер мироэкономических сдвигов, которые служат глобализации материальной основой. Сдержанней и весомей аргументирует в сущности сходные взгляды на вектор миро-экономического развития В.А. Мельянцев, здоровый скептицизм которого, как можно понять, основан на его понимании и достаточно глубоком теоретическом осмыслении незападных составляющих мировой экономики²⁸.

Наибольший разброс мнений, конечно, существует внутри «реалистов» по проблематике национального интереса и «выбора внешнеполитических ориентаций». Европейский вектор ориентации, популярный в начале 1990-х гг., в последние годы сильно подувял. Призывы «войти в Европу» давно перестали казаться вдохновляющими - по мере того как конкретика отношений с географически близкой Европой убедила: Европа не ждет к себе в гости Россию и практические проблемы сближения с Европой чрезвычайно сложны и ресурсоемки. Вместо призывов о вхождении в Европу популярность приобрел более абстрактный и оттого менее обязывающий лозунг «присоединиться к Западу». Его в принципе разделяет большинство «реалистов» за исключением относительно небольшой части «вульгарных геополитиков».

Другое дело, насколько сильно «реалисты» расходятся в оценках условий и форм сближения с Западом. Здесь практически все «реалисты» твердо стоят на позиции национального интереса и необходимости упорного переговорного торга с Западом относительно учета естественных исторических, экономических, геополитических и других устремлений России, а также ее специфики - исторической, политико-психологической, культурной, институциональной и т. п. Почти также единодушно они отстраненно недоверчиво относятся к международному поведению США, отмечая такие его черты, как самодостаточность, склонность к принятию односторонних решений, самоуверенность, высокомерие к партнерам, игнорирование международных организаций, акцент на применении силы или угрозы ее применения.

Зато «реалисты» не согласны между собой в векторах внешних ориентации. Часть авторов тяготеет к выбору в пользу СНГ, полагая, что такой выбор естествен при ограниченности внешнеполитического ресурса России и необходимости сосредоточиться на решении как внутренних проблем, так и проблем «постсоветского пространства» (С.А. Караганов и «умеренные» геополитики К.В. Плешаков, В.Л. Цимбурский). Другие призывают искать национальные ответы на глобальные вызовы и строить этноэкономические системы по образцу тех, которые создали Китай и Япония (Э.Г. Кочетов)²⁹. Третьи фантазируют о «российско-китайской оси» против США (А. Анисимов, Г.А. Трофименко, С.Н. Бабурин³⁰). Четвертые высказываются в пользу формирования в дальней перспективе полноценного союза с Западом, но на условиях, приемлемых для России, а не только для США и стран Западной Европы (А.Д. Богатуров, Э.Я. Баталов, В.А. Кременюк, В.Г.Барановский)³¹. Наконец, пятые полагают устаревшей логику союзов и союзничеств в понимании XIX-XX вв., считают, что «стягивание» всех стран в единую целостность по ходу глобализации предполагает возможность соотнесения устремлений негосударственных субъектов (а не государств) не с интересами и политикой других держав, в том числе сильнейших, а непосредственно с общими мировыми трендами (М.М. Лебедева)³².

Представления российских «реалистов» о национальных интересах своей страны, конечно же, отражают их мнения о движущих силах международного развития.

Поскольку доминирует впечатление о том, что сам процесс глобализации во многом, по крайней мере до сентября 2001 г., направлялся Соединенными Штатами, т.е. подчинялся не только объективным потребностям мирового развития, но и специфическим устремлениям Вашингтона, то «реалисты» полагали естественным для России тоже строить международные отношения, исходя из российских национальных интересов.

Впрочем, и в этом вопросе внутри «реалистов» существует известный плюрализм. Так, геополитики-радикалы настаивают на стремлении США и Запада разрушить пространственное единство (территориальную целостность) России, убедительно ссылаясь на работу 3. Бжезинского, где эта мысль прочитывается легко. Для них глобализация, подрывающая роль национального государства - просто инструмент Запада, при помощи которого он стремится устранять сильных геополитических конкурентов (Россию, Китай, возможно Индию). Реалисты-политэкономы, напротив, относятся к «инструментальному» пониманию глобализации иронично. Они последовательно отстаивают экономическое объяснение главного мирового тренда, полагая, что сами Соединенные Штаты реагируют на объективное изменение экономической ситуации в мире³³, пытаясь, конечно, подчинить/оседлать эти тренды, используя свои конкурентные преимущества.

Плюрализм мнений сохраняется и в вопросе определения главных источников угроз международной безопасности и путей обеспечения безопасности национальной.

Разногласия определяются принадлежностью авторов к трем группам. Первая, состоящая из авторов, отыскивающих эти источники в неумеренной политике США (А.Д. Богатуров). Вторая, возводящая их к наличию препятствий для осуществления переустройства мирового порядка по «демократическому» проекту (В.М. Кулагин). Третья, объединяющая сторонников мнения о непрочности нынешнего, «отцентрованного под США и НАТО», международного порядка и неизвестности, способной поглотить мир в случае его распада (Н.А. Косолапов).

Первые считают, что напористая внешняя политика США усугубляет и без того непропорциональные нагрузки на существующий хрупкий международный порядок, не позволяет естественным регуляторам международных отношений проявить себя и выполнить свою часть «задания» по разряжению возникающей в мире напряженности - например, межэтнической (конфликты сепаратизма). Вторые полагают, что есть много сфер, где основным условием повышения эффективности «управления» международными отношениями является «само по себе» последовательное проведение либеральных реформ во все еще нелиберальных странах. Третьи придерживаются точки зрения о том, что угроза международной безопасности таится в недолговечности порядка «плюралистической однополярности», неподготовленности мира к обеспечению стабильности в «постамериканскую эпоху», наступление которой может оказаться связанным с усилением азиатских игроков, прежде всего Китая.

* * *

Реалистическое течение в разработке ТМО в России фактически представляет собой минисрез всей теории в той мере, как она вообще представлена в России. Это, вероятно, временное состояние, характеризующее медленное, но уже несомненное движение отечественной науки в направлении формирования «нормальной» полицентричной и разностилевой отрасли теории международных отношений. Пока же разработка многих важнейших проблем миропонимания на теоретическом уровне осуществляется, строго говоря, неспециализированными кадрами и ведется вообще лишь благодаря наличию нескольких ярких «авторов-многостаночников», по сути дела представляющим еще не сходящее, но, вероятно, закономерно обреченное схождению поколение «энциклопедистов от ТМО» в России.