Определение общих, особенных, индивидуальных черт произведения и постижение замысла автора

Характеристические черты произведения редактор обыч­но определяет при первом знакомстве с текстом. Цель этой аналитической операции — уяснить, что общего у произве­дения с широкой группой ему близких, чем оно от них отли­чается, что выделяет его из ряда наиболее схожих с ним.

Благодаря такому анализу, во-первых, накапливается ма­териал для точной оценки того, насколько содержание и фор­ма текста отвечают типовым требованиям и какие типовые требования в силу индивидуальных особенностей произве­дения к нему неприменимы; во-вторых, снижается вероят­ность, что редактор не заметит, где автор изменяет самому себе или выбранному им типу (роду, жанру); в-третьих, по-

4-2010 вышается уверенность в том, что замысел автора будет по­стигнут глубоко и точно.

Стараясь определить общие, особенные и индивидуаль­ные черты произведения, редактор устанавливает специфи­ческие особенности манеры мышления и изложения авто­ра, его полезные и вредные речевые пристрастия, потенци­ально неиспользованные возможности, сильные и слабые стороны. Все это помогает познать текст и мотивы его по­рождения, целенаправленно совершенствовать содержание и форму текста.

Замысел автора так или иначе пронизывает содержание и форму каждого фрагмента текста. Как показывают ученые, например А. Р. Лурия, постижение замысла автора — конеч­ный итог глубокого понимания текста.

Если общий замысел всего текста автор обычно формули­рует в заявке, предисловии и он известен редактору, то за­мысел каждого фрагмента текста, представляющий собой частицу общего замысла, словесно автором может быть и не определен ни в тексте, ни за его пределами. Именно в этих случаях редактору и требуется сформулировать этот замысел, опираясь на элементы текста, в которых замысел сказался в наибольшей степени, на разбросанные в тексте штрихи, чер­ты замысла. Они помогают редактору определить авторский мотив, который породил данный фрагмент текста, без чего и понимание текста не может считаться полным.

«Хорошо известно,— пишет А. Р. Лурия в «Основных про­блемах нейролингвистики» (М., 1975),— что отношение „внешнего" значения фраз, входящих в состав высказыва­ния, с его подтекстом, или смыслом, далеко не всегда явля­ется простым. Известно, что за вопросом Который час? мо­жет скрываться мысль Уже поздно, пора уходить, а за фразой Чацкого, которой кончается Грибоедовское „Горе от ума": Карету мне, карету!— скрывается подтекст: „Я не гожусь для этого общества, я хочу уйти от него, покинуть его".

Переход от внешнего значения целого высказывания к его внутреннему подтексту (смыслу) является, следовательно, весьма непростым, и „глубина прочтения" текста, о которой хорошо знают литературоведы и психологи, может быть очень различной» (с. 149).

Любопытен пример Дж. Миллера в статье «Психолингви­сты» (рус. пер. в кн.: Теория речевой деятельности. М., 1968. С. 245—266). Приведя фразу:

Муж, встреченный у двери словами: «Я купила сегодня несколько электричес­ких лампочек»,

Миллер спрашивает:

Как вы думаете - какой смысл у этой реплики жены?

И сам же отвечает, как должен понять это сообщение муж:

[Он] не должен ограничиваться их буквальным истолкованием; он должен по­нять, что ему надо пойти на кухню и заменить перегоревшие лампочки. Такая ин­формация лежит вне грамматики или лексики (с. 249).

Перечисляя компоненты специальной работы над текстом, которая требуется для его понимания, А. Р. Лурия называет наряду с «выделением существенных смысловых компонен­тов, их сопоставлением друг с другом, использованием вспо­могательных трансформаций» также «создание гипотезы о смысле высказывания и, наконец, принятие окончательного решения об этом смысле» (Там же. С. 183).

Редактору постичь замысел автора, мотив, породивший высказывание, важно, однако, не только для полного и глу­бокого понимания текста, но и для того, чтобы оценить в последующем, насколько плодотворен и правилен этот за­мысел, насколько исполнение отвечает замыслу. Расхожде­ния между исполнением и замыслом снижают ценность са­мого прекрасного замысла, а иногда и вовсе обесценивают его. Естественно, что вскрыть эти расхождения можно лишь в том случае, если известен сам замысел и если его можно сопоставить с реальным результатом чтения текста.

Именно поэтому так уместно сравнивать редактора с ак­тером, который одновременно исполняет две роли:

— читателя, чтобы, перевоплотившись в него, наиболее четко осознать, оценить, чем удовлетворит и чем огорчит того редактируемое произведение и при каких условиях оно при­несет максимальное удовлетворение;

— автора, чтобы, перевоплотившись в него, вникнуть в его замысел до мельчайших тонкостей и при положительной оценке этого замысла со всей остротой почувствовать, где автор не сумел сделать того, что задумал.

Покажем на небольшом примере, как редактор постигает замысел автора даже в том случае, когда текст объективно сформулирован так, что несет читателю вовсе не тот смысл, который намерен был передать автор.

Редактор читает в авторском оригинале статьи о подготовке библиографических кадров Болгарии фразу:

Такая систематическая подготовка кадров обеспечила не только непре­рывный приток квалифицированных библиотечно-библиографических работ­ников, но и способствовала развитию теории библиографии, обобщению и распространению важнейших достижений библиографического дела за гра­ницей и прежде всего в СССР.

Анализируя смысл этой фразы, редактор констатирует, что смысл второй ее части (после но и) может бьггь для читателя объективно таким: за границей и в СССР развилась теория библиографии, были обобщены и распространены достиже­ния библиографического дела по той причине, что в Болга­рии систематически готовили квалифицированных библио­графов.

Вопрос: «Это ли хотел, задумывал сказать автор?» — воз­никает у редактора с неизбежностью. Прежде всего, потому, что противоречит здравому смыслу (маловероятно, чтобы на­званная автором причина могла вести к такому следствию, какое получилось в тексте).

Но не только поэтому, но и потому, что, зная, догадыва­ясь по всему предшествующему тексту о том, какой вывод мог и хотел сделать автор в анализируемой фразе, редактор читает не только то, что текст передает, но и то, что он пере­дать должен, а именно:

Систематическая подготовка болгарских библиографов помогла развить в Бол- гарии теорию библиографии, обобщить и распространить в Болгарии [а не за гра­ницей и в СССР] достижения зарубежного, и прежде всего советского, библиогра­фического дела.

В последующем именно понимание истинного замысла автора и понимание того, что текст передает на самом деле, позволит сопоставить исполнение и замысел, оценить каче­ство исполнения и поможет, если нужно, привести содержа­ние и форму текста в соответствие с замыслом. Предпосыл­ки такого совершенствования текста заложены в самой фор­мулировке замысла, приведенной выше.

Верный авторский замысел в целом и деталях — это, по сути дела, часть общественного назначения текста. Ошибоч­ный или порочный замысел ведет к ущербу для дела, для из­дательских задач.

Знать, чту задумал автор, редактору насущно необходимо. И окончательно познаёт он этот замысел обычно в ходе и в результате глубокого понимания текста, хотя в сложных слу­чаях этой цели приходится добиваться специально.