Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Представления египтян о загробной жизни




Представления египтян о загробной жизни сложились в очень отдаленное время, находящееся за пределами доступного для исследования по письменным источникам исторического периода, т. е. задолго до объединения Египта на рубеже IV и III тысячелетий до н.э. И наука может прийти к каким-либо выводам, опираясь в основном на чисто археологические источники. Однако "Тексты пирамид", начертанные в пирамидах фараонов V и VI династии, т. е. позднее XXV в. до н.э., содержат ряд мест, сложившихся, несомненно, в древнейшие доисторические времена, от которых до нас не дошло письменных источников, и убедительно подтверждающих выводы чисто археологического порядка.

Для ясности дальнейшего изложения необходимо сказать несколько слов об археологической истории Египта.

В Египте были обнаружены в небольшом количестве орудия палеолитического типа, весьма сходные с находками палеолита в других странах и на других континентах. Немногочисленность находок объясняется тем, что основная масса орудий погребена в толще отложений нильского ила, оседавшего в долине Нила на протяжении многих тысячелетий. Находки палеолита в Египте не дают возможности прийти к каким-либо определенным выводам об этнической принадлежности их создателей. Приходится ограничиваться гипотезами. Самая вероятная из них следующая: население Египта в эпоху палеолита было местным, африканским (черной или белой расы), т. е. испокон веков населявшим Африканский континент. Это были предки египтян неолитической эпохи.

В отношении неолита и энеолита практически не было ничего известно до последнего десятилетия прошлого века. Для старших поколений египтологов история Египта начиналась с легендарного Мины (Менеса), известного из античных источников и египетских списков царей. Между временем палеолита и основателем I династии оставался огромный зияющий пробел. Восполнение этого пробела началось с раскопок Фл. Питри и Квибеля в 1894-1895 гг. в местности Накада, в Верхнем Египте. Здесь незачем излагать историю дальнейших раскопок, продолжающихся и в наши дни. Остановимся на их результатах.

В наши дни фараоновский Египет не представляется нам необъяснимым историческим чудом, возникшим внезапно, как мираж в пустыне. Фараоновскому Египту предшествовала длительная эпоха развития неолита: население занималось "рыбной ловлей, скотоводством и охотой, между прочим, на водившихся тогда в изобилии слонов, львов и т. п., начиная уже обрабатывать землю. Изящные орнаментированные поделки из кремня (напр., ножи), каменные красивые сосуды различных форм, иногда причудливых и с орнаментом, глиняные сосуды с белыми и красными орнаментами и рисунками (спирали, растения, суда или, может быть, укрепленные жилища, изображения танцовщиц и животных и т. п.) указывают на большие художественные дарования народа уже в первичную эпоху его культуры. На представления о загробной жизни указывают погребения с сосудами и предметами пищи и имущества (между прочим, охотничьи и рыболовные орудия), а также с шиферными пластинками, служившими при жизни для раскраски тела и, вероятно, имевшими значение амулетов. Покойники, нередко завернутые в шкуры, лежали в круглых ямах или глиняных гробах, иногда горшках, в так называемом эмбриональном положении на левом боку, большею частью головами на юг. Население Египта уже в то время было густое, и обширные кладбища указывают на существование больших поселений народа, перешедшего к оседлому образу жизни".

Все это относится к позднему неолиту. Обратимся к самому сжатому обзору поздненеолитических поселений.

В Нижнем Египте, на кромке Ливийской пустыни, к северо-западу от Каира, было обнаружено поселение времени неолита: остатки тростниковых хижин, зерно и силос в корзинах из соломы, обмазанных глиной, лоскуты тканей, обломки веретен, браслеты из слоновой кости, примитивная, сделанная вручную, без гончарного круга, керамика. Погребения были либо рядом с хижинами, либо внутри них. Высказывалось мнение, что это весьма древнее поселение. Этот неолитический поселок известен в науке под названием Меримда Бени Салама (современный арабский топоним).

В Верхнем Египте, между Ассиутом и Ахмимом, на восточном берегу Нила, были обнаружены неолитические поселения, по-видимому, того же времени, что и Меримда Бени Салама. Они названы по месту нахождения: Таса и Бадари. Находки этих двух мест, расположенных неподалеку друг от друга, однотипны.

Наконец, раскопки в Накаде дали более поздние неолигические находки, которые разделяются на две группы: более раннюю - Накада I (иначе Эль-Амра) и более позднюю - Накада II (иначе Герзеа). Эль-Амра и Герзеа - современные арабские топонимы, как Накада.

Несмотря на то что Бадари и Таса, Эль-Амра и Герзеа - последовательные ступени развития неолита, нет ни малейшего сомнения в том, что создателями и носителями этих культур был один и тот же этнический элемент, а именно предки исторических египтян. А. Гардинер подчеркивает, что погребения на разных ступенях неолита оставались в принципе неизменными - это погребение тела в эмбриональном положении на левом боку в могилах овальной и прямоугольной формы, в большинстве случаев головой на юг. Этот принцип не нарушается попытками устлать могилу матами или появлением в могилах боковых досок (тенденция, развившаяся в строительство саркофагов много позже, в династическом Египте). Захоронения такого типа практиковались и в объединенном Египте, в основном среди бедняков, лишенных возможности сооружать роскошные гробницы или что-либо подобное.

Остановимся несколько подробнее на погребениях эпохи неолита, так как это единственный прямой источник того времени, на основании которого можно судить о представлении египтян о загробной жизни. Изложенное ниже основано на изучении археологического материала времени неолита, обнаруженного в Верхнем Египте, на территории от северной границы Фиваиды, от Гиераконполя (Ком-эль-Ахмар), на север до Бадари включительно. Здесь найдены и обследованы поздненеолитические стоянки в Накаде, Балласе (Омбос), Ху (Малый Диосполис), Эль-Амре, Абидосе, Эль-Махасне, затем на восточном берегу, в Нага-эд-Дере, Кау, по Бадари включительно.

На западном берегу Нила, севернее Фаюма, обнаружены неолитические стоянки в Хараге - Абусир-эль-Мелек и Герзеа (Тархан) и на восточном берегу - Тура и Меади. Недостаточна археологическая информация из Нижнего Египта из-за неблагоприятных почвенных условий. Раскопки увенчались успехами лишь в упомянутом Меримде Бени Саламе на западном берегу Нила и в Хелуане - Эль-Омари и Меади - на восточном.

Данные из перечисленных районов составили общую для Египта картину неолитических погребении, для которых характерны следующие моменты:

1) могилы расположены по линии север - юг;

2) телам придано эмбриональное положение;

3) в основной массе тела лежат на левом боку головой к югу и, следовательно, лицом к западу. Гораздо реже встречаются погребения головой к северу, на правом боку, лицом также к западу;

4) в Меримде господствовал другой обычаи: лицо умершего, лежащего головой к северу на левом боку, повернуто к востоку. На кладбищах Туры и Тархана приблизительно половина умерших повернута лицом к западу, остальные - к востоку. По-видимому, здесь произошло смешение погребальных обрядов и традиций;

5) вместе с умершими погребена их домашняя утварь;

6) следов мумификации еще нет, но встречаются могилы, выложенные матами, тела обернуты шкурами;

7) археологи, приобретшие большой опыт в раскопках неолитических некрополей, подчеркивают, что в могилах не обнаружено следов умышленного расчленения тела.

Из всех перечисленных фактов можно сделать лишь один несомненный вывод: умерший рассматривался, как погруженный в глубокий сон, он продолжал жить, нуждаясь в пище и домашней утвари. Этот вывод косвенным образом подтверждается "Текстами пирамид", где говорится, что умерший нуждается в пище, что его близкие должны ему помочь проснуться и принять пищу.

В качестве примера можно сослаться на следующие изречения из "Текстов пирамид": "Поднимись, возьми себе свой хлеб, соедини свои кости, встань на ноги... поднимись к этому своему хлебу, не подверженному порче, и к своему пиву некиснущему" (Руr., § 858); "Отец мой, подымись со своего левого бока и повернись на правый к этой свежей воде, которую я тебе принес. Отец мой, подымись со своего левого бока и повернись на правый к этому теплому хлебу, который я тебе принес" (Руr., § 1002/3); "Твои кости не разрушаются, твоя плоть не болит, твои члены не отделятся от тебя" (Руr., § 725) и т. п.

В свете изложенных археологических данных и свидетельств "Текстов пирамяд" очевидно, что в эпоху неолита дорожили сохранностью тела умершего. Действительно, если смерть - лишь сон и умерший продолжает жить, то расчлененность тела немыслима. Идея о необходимости сохранения тела для будущей жизни привела в конце концов к возникновению искусства мумификации и строительства гробниц.

Самый авторитетный специалист по египетским мумиям, английский медик Элиот Смит, указывает, что попытки мумификации имели место уже во времена I династии, а при II династии существовал несовершенный способ мумификации. Очевидно, что завертывание тела в шкуры при погребении в эпоху до объединения Египта было зачатком мер, предпринимаемых для сохранения тела.

Прежде чем перейти к рассмотрению типов египетских гробниц, необходимо остановиться на мнениях некоторых египтологов, считавших, что в Египте до его объединения существовали погребальные обычаи, противоречащие стремлению сохранить тело умершего. Эти гипотезы основаны на непонимании смысла археологических находок. Так, сотрудничавший с Фл. Питри английский египтолог Уэнрайт писал: "Тело надо было расчленить, ибо необходимо было уничтожить грешного человека, чтобы дать ему чистое и новое безгрешное начало, которое он приобретет в потустороннем мире при помощи богов".

Такое объяснение представляет собой явную модернизацию в христианском духе - подобные мысли не могли возникнуть в мозгу человека эпохи неолита. Гипотезу о расчленении тела умершего опровергает и сам по себе факт. открытия огромного количества могил времен неолита, содержащих неповрежденные человеческие останки. Тем не менее английский египтолог М. Меррэй продолжает придерживаться этой гипотезы. Немецкий египтолог Видеман, ученый широко осведомленный, считал, что встречающиеся в некоторых могилах поврежденные человеческие останки свидетельствовали о борьбе египтян с вампиризмом, об их вере в то, что умерший может превратиться в вампира и вредить живым. Вера в вампиризм была распространена у многих народов и племен в Европе, в том числе у славян. Чтобы обезвредить вампира, считалось необходимым отсечь у трупа голову. Никаких следов подобных поверий в Египте не обнаружено. Напротив, египтян устрашала мысль о повреждении тела умершего, и они всячески стремились сохранить его целостность. Больше всего египтяне заботились о сохранности головы - "седалища жизни". Это неоднократно подчеркнуто в "Текстах пирамид", в "Текстах саркофагов" и в более поздней "Книге мертвых". Мысль об обезглавливании была для египтян устрашающей - этого желали только врагам богов, и трудно себе представить, чтобы подобный акт был возможен по отношению к умершему члену семьи.

X. Кеес пишет по поводу поврежденных останков, обнаруженных в некоторых могилах: "Наблюдения над раскопками поздненеолитических и раннединастических некрополей убедили наших германских археологов в том, что это - следствие нападения хищников пустыни - шакалов и крыс. Необходимо также принять во внимание возможность вторичного погребения останков, поврежденных при первом погребении, погребения тела, найденного через длительное время после смерти, - словом, погребений, вызванных необходимостью, при которой уже нельзя было соблюсти предписаний ритуала".

По тем же соображениям следует отвергнуть и предположение о сожжении при погребении, высказанное в связи с раскопками так называемой гробницы Мины (Менеса) в Накаде и гробниц царей I династии в Абидосе, где были обнаружены следы трупосожжения. Сжигание тела, как и обезглавливание, считалось страшной участью для умершего: в тексте постановления фараона XIII династии Неферхотепа I, изданного для охраны некрополя Абидоса, говорится, что смертная казнь через сожжение грозит каждому оскверняющему могилы некрополя. Мысль о сожжении тел умерших была чужда египтянам.

Таким образом, вполне последовательно и ясно прослеживается эволюция от неолитических погребений до погребений исторической эпохи, от примитивных могил-ям до архитектурно усовершенствованных гробниц, от отсутствия искусственного сохранения тела до высоко усовершенствованной мумификации. Эта эволюция сама по себе, а тем более в интерпретации "Текстов пирамид", вне всякого сомнения, выявляет основную идею египтян о загробной жизни как о непосредственном продолжении жизни земной. При этом необходимым условием оказывается полная сохранность тела умершего. По представлениям древних египтян, умерший в могиле беспомощен и обеспечить ему загробное существование призваны живые, в первую очередь близкие - семья, родственники.

Забота живых об умерших и есть заупокойный культ умерших, отправляемый живыми. Культ умерших у египтян нельзя смешивать с культом предков у других народов. Культ умерших - это не обожествление умерших, а забота живых о потусторонней жизни умерших, долг живых в отношении умерших. Культ умерших был для египтян не отвлеченной религиозной обязанностью, а практической необходимостью, обусловленной переходом близких в иной мир. По сути дела, это была борьба против смерти за вечную жизнь. Этим объясняется первостепенное значение культа умерших в жизни египтян на протяжении всей истории египетского общества - от времен неолита вплоть до полного исчезновения египетской культуры.

С течением времени изменялись формы этого культа, обогащалось его содержание, но оставалась незыблемой основа, полностью сложившаяся уже во времена раннего Древнего царства. Умерший продолжает жить в могиле при условии сохранения в целостности его тела и заботы о нем живых - эта примитивная идея никогда не была оставлена египтянами, она лишь причудливо и порой противоречиво сочеталась с представлениями, возникшими позже. По этим более поздним представлениям, у умершего, продолжающего жизнь в могиле, помимо потребностей в пище и напитках возникает потребность выходить из могилы на дневной свет, взлетать на небо к богам и т. п. Эту потребность испытывает уже не тело умершего, а материальный, но невидимый человеческим глазом элемент, который может находиться в могиле, но может и удаляться из нее куда угодно.

Эти воззрения египтян часто фигурируют в текстах, что не дает, однако, достаточных оснований для определенных суждений о них, поскольку и у самих египтян не было достаточной ясности в вопросах заупокойного культа. Не подлежит сомнению лишь то, что убеждение, будто после смерти человека продолжает жизнь какая-то, хотя и невидимая, но материальная субстанция его индивидуального существа, сложилось у египтян в глубочайшей древности, задолго до объединения страны. Письменные источники времен объединенного Египта содержат весьма нечеткую информацию о загробной субстанции человека и о том, в каких формах она мыслилась египтянами. В текстах представлены разные названия форм, но относились ли эти названия к различным проявлениям одной и той же субстанции человеческого существа или обозначали разные невидимые компоненты человека после смерти - сказать определенно невозможно. Наиболее осторожным и объективным мнением по этому вопросу представляется следующее: в основном разные названия были обозначением одной и той же загробной субстанции человека, но могло иметь место и представление о существовании разных субстанций, тем более что представления о загробной жизни претерпевали несомненные изменения во времени и в зависимости от места.

Остановимся на названиях форм проявления загробной субстанции человека и, насколько позволяют тексты, на том, что более или менее конкретно обозначали эти названия в представлении египтян. Наш обзор будет по возможности краток, так как многочисленные, несогласованные, а порой противоречивые высказывания текстов до сих пор не дали возможности ученым выработать окончательные определения и четко разграничить понятия "ба" и "ка" и т. п.

Ба - так называлось воображаемое существо, представлявшее собой душу человека и душу богов. Насколько можно судить по '"Текстам пирамид", слово "ба" имело два значения: оно было своего рода синонимом для слова "бог" и вместе с тем означало что-то вроде "душа". О ба обыкновенных людей в последнем смысле слова древнейшие тексты хранят молчание - в "Текстах пирамид" упоминается только ба умершего фараона. В "Текстах саркофагов" говорится о ба погребенных в этих саркофагах представителей знати (эпоха после падения Древнего царства, когда началась так называемая демократизация заупокойного культа). Следовательно, во времена Древнего царства ба (душа) было только у фараона. Ба мыслилось как нечто существующее только после смерти человека и изображалось как птица с человеческой головой. Говорить о ба живого человека бессмысленно. Широко известно литературное произведение под названием "Беседа разочарованного со своей душой (ба)". Оно представляет собой творение беспокойного гераклеопольского периода истории страны и является продуктом религиозного философствования, а не теологической мысли. Следует подчеркнуть, что, несмотря на неоднократные попытки понять сущность этого интереснейшего памятника египетской литературы, он до сих пор далеко не во всем понятен, а посему вряд ли целесообразно использовать его для толкования неясных для нас идей египетской религии. Во всяком случае, из заупокойных текстов разных времен после падения Древнего царства очевидно, что ба считалось элементом, в какой-то степени оживляющим мумию умершего, что ба и тело умершего были связаны тесными узами и что ба, по крайней мере частично, обитало в гробнице. Вместе с тем ба, которое мыслилось как птица, могло покидать гробницу, удаляться куда угодно, подниматься на небо, но неизменно должно было возвращаться в могилу к тому, чьей душой оно было. Таким образом, ба вело, так сказать, двойственное существование.

Геродот (II, 123) писал: "Египтяне также первыми стали учить о бессмертии человеческой души. Когда умирает тело, душа переходит в другое существо, как раз рождающееся в тот момент. Пройдя через [тела] всех земных и морских животных и птиц, она снова вселяется в тело новорожденного ребенка. Это круговращение продолжается три тысячи лет. Учение это заимствовали некоторые эллины, как в древнее время, так и недавно". По этому поводу X. Кеес вполне резонно замечает: "Факты здесь отмечены правильно: бессмертие души и представление о ее способности принимать разные образы. Но философское оформление этой идеи, система - греческая, несмотря на приоритет египетского содержания. Геродот явно имеет в виду учение Пифагора о бессмертии души ,и такое же учение Эмпедокла, а затем более поздние учения с трехтысячелетним периодом Платона - учения, чуждые египетским представлениям".

Грекам, несомненно, было кое-что известно о содержании некоторых глав "Книги мертвых" - о превращении души в золотого и божественного кобчика, в феникса, журавля, овна, ласточку, змею, крокодила, т, е. в тех животных, которые в плане тотемизма мыслились египтянами как могучие божества, способные устоять перед опасностями загробного мира. Превращение в них было для души средством оградить себя от этих опасностей, т. е. обеспечить себе бессмертие. К тому же ба мыслилось как птица, которой был открыт доступ к богам на небо. Но все это осмысливалось греками по-своему, с трехтысячелетним очистительным для души циклом. По египетским представлениям, ба вольно было летать куда угодно и вовсе не обязано было проходить через разные превращения. Желание умершего превратиться в то или иное божественное животное диктовалось исключительно стремлением обеспечить себе вечную жизнь в потустороннем мире безотносительно к мыслившейся греческими философами "очистительной" процедуре.

Во времена Рамессидов ба изображалось иногда в "Книге мертвых" сидящим на дереве близ гробницы, пьющим воду из пруда, спускающимся в гробницу к телу, с которым оно было связано. Иначе говоря, более или менее постоянным местом пребывания ба была гробница умершего.

Боги тоже имели свои души (ба), бог Pa - даже целых семь. Иногда один бог считался душой другого бога. Так, например, бог Ра иногда именуется в текстах душой (ба) бога Нуна, бог умерших в Мемфисе, Сокар, - душой бога Осириса и т. д. Звезды также рассматривались как души (ба) богов: Орион - душа Осириса и т. д.

Переходим к ка. Это слово встречается в египетских текстах бесчисленное количество раз. Оно употребляется в разных значениях. Однако каждое из этих значений как-то связано с личностью умершего. В рецензии на издания X. Юнкера ("Giza II", 1934; "Giza III", 1938) Р. О. Фолкнер писал: "Ка может находиться в потустороннем мире, чтобы встретить умершего, направляющегося к своему ка; оно сопровождает умершего, направляющегося в потусторонний мир со своим ка, они оба пребывают в потустороннем мире, и вместе с тем ка обитает в гробнице, в которой покоятся останки умершего, и принимает там подношения от живых родственников умершего". Таким образом, у древних египтян не было четких представлений о ка. Более того, они как будто противоречивы и даже временами исключают друг Друга.

Проблеме ка уделяли внимание Масперо, Биссин, Бергман, Эрман, Кеес, Штейндорф, Юнкер и др., и каждый предлагал свою дефиницию ка, исходя из содержания египетских текстов.

"Из разных предложенных дефиниций, - пишет Кеес, - две особенно четко противопоставлены друг другу: дефиниция Масперо, которую он отстаивал всю жизнь и согласно которой ка является двойником человека, внешне и по существу тождественным самому человеку, двойником, которым обладают все люди, включая и самого фараона, и диаметрально противоположная ей концепция Эрмана, считавшего, что слово "ка" означает жизненную силу, ту таинственную сущность, которой обладают боги и люди и которая служит признаком различия между одушевленными существами и неодушевленными предметами". Далее Кеес подчеркивает, что в представлении самих египтян не было четкого разграничения значений ка, что значение слова "ка" было в высокой степени диффузным. Здесь следует также упомянуть, что Гардинер предлагает еще одно значение ка - "личность" ("personality"), "натура", "темперамент" и т. д.

Во всяком случае, при всей многозначности и неопределенности понятия "ка" в некоторых случаях оно обозначало именно "двойник" в том смысле, как это понимал Масперо, - об этом свидетельствуют некоторые дошедшие до нас изображения. В заупокойном храме царицы Хатшепсут в Дер-эль-Бахри бог Хнум на гончарном круге создает не только царственного ребенка, но и его двойник, его ка. Р. О. Фолкнер в предисловии к своему переводу "Текстов пирамид" в ряде случаев трактует ка как двойник. Уже в гробницах вельмож Древнего царства обнаружены каменные или деревянные изваяния умершего, так сказать, заместители мумии, которые в случае уничтожения или повреждения ее должны были служить убежищем для ка умершего, как бы ни мыслилось это ка - в виде двойника или жизненной силы. Не только люди, но и боги имели ка. У бога Ра их было четырнадцать.

В поздних текстах слово "ка" обозначало не только душу, но и скульптурное изображение. Это подтверждает, что иногда "ка" означало "двойник".

Подводя итог сказанному, приходится констатировать, что наши представления о ка весьма неопределенны и эта неопределенность - следствие той неопределенности, которая, по-видимому, имела место и в трактовке ка древними египтянами. Бесспорно лишь то, что ка, по понятиям египтян, постоянно обитало в гробнице, но имело возможность покидать ее и устремляться в загробный мир, где бы этот мир ни находился - под землей или на небе, а затем возвращаться на землю, в гробницу.

По поводу представлений египтян об имени достаточно сказано в главе о магии. Подчеркнем лишь, что имя воспринималось как нечто органически присущее его носителю, и поэтому всякие враждебные магические действия против имени считались направленными непосредственно против носителя имени. И наоборот, восхваление имени было благоприятно для его носителя, увековечивание имени увековечивало жизнь. Это полностью относится и к имени в его графическом изображении: соскоблить или стереть написанное имя было равносильно покушению на его носителя.

Следует упомянуть и об ах. В современной научной литературе "ах" более или менее определенно переводится словом "дух". Из имеющихся многочисленных текстов точное значение слова вывести невозможно. Оно упоминается и в "Текстах пирамид" и в самых поздних текстах. Изображалось ах в виде хохлатого ибиса с фонетическим комплементом.

Одним из проявлений человеческой сущности считалась тень человека. Тень (шу) упоминается в "Текстах пирамид", но в общем и целом это представление более позднее, оно прочно входит в обиход текстов со времен Среднего царства.

Особое место в представлениях древних египтян занимало сердце. Оно считалось вместилищем человеческого сознания, как бы самостоятельным существом внутри человека. Сердце рассматривалось как нечто наиболее осведомленное о человеке и его жизни. Поэтому во времена Нового царства, когда стабилизировалось и стало популярным учение о загробном суде над умершими, сердце в иных случаях могло стать опасным для человека свидетелем, дать неблагоприятные показания о его земной жизни. Как же было бороться против этого? На помощь приходила всемогущая магия. Тридцатая глава знаменитой "Книги мертвых" содержала магические заклинания, побуждавшие сердца не свидетельствовать против умершего, которому суждено было предстать перед высшим судом богов в загробном мире. В заклинании, обращенном к сердцу, умерший называет сердце "своим ка". Были и другие главы такого же назначения, например, глава 27-я. В ряде дидактических и иных нерелигиозных текстов о сердце говорится как о руководителе человека в его земной жизни. Во время мумификации иногда вкладывали искусственное сердце: скарабея с написанными на нем заклинаниями. Это должно было обеспечить умершему благоприятные показания сердца на загробном суде.

Тело умершего после ритуала мумификации также рассматривалось как воплощение личности, прошедшей через ряд освещающих ее обрядов. Оно называлось сах и в заупокойных текстах имело нередко .значение "мумия" ("священные останки").

Приведенный выше обзор понятий "ка", "ба", "ах", "имя", "тень", "сердце", "сах" грешит, как это бросается в глаза, полным отсутствием четких дефиниций и разграничении. Как отмечено выше, это прямое следствие диффузности представлений самих египтян. Значения понятий во многом пересекаются, и за разными названиями, безусловно, скрывается нечто общее. Несомненно, однако, что слова, обозначающие эти понятия, не были абсолютными синонимами, а следовательно, существовали и существуют до сих пор трудноуловимые оттенки значений. Однако введение четких разграничении было бы шагом преждевременным и научно не оправданным, фальсифицирующим египетскую действительность.

Подведем, некоторые итоги. Данные доисторических погребений, обнаруженных и обследованных археологией, а также изучение бесчисленных погребений исторического времени с полной очевидностью доказывают следующее:

1) с глубочайшей древности египтяне, как и многие другие народы, верили в загробную жизнь;

2) загробная жизнь долгое время представлялась как непосредственное продолжение земной, но только в могиле;

3) в загробной жизни умерший нуждался в помощи живых. Они должны были обеспечить ему жилище (гробницу), снабжать его пищей и питьем (заупокойные дары или жертвы). Именно эти представления и легли в основу типичного для древнего Египта культа умерших, который не следует отождествлять с известным из истории многих древних народов культом предков;

4) уже после объединения в Египте развивается искусство мумификации. В основе его - стремление к сохранению тела, продиктованное заботой о благополучии умершего в загробной жизни, мыслившейся как материальная. В гробницу помещалась не только мумия, но и скульптурные изображения умершего - заместители мумии на случай ее уничтожения или повреждения. Это являлось гарантией существования в загробном мире.

На совокупности этих идей зиждился в древнем Египте культ умерших, существовавший в стране вплоть до распространения в ней христианства. Египетский культ умерших, в основе которого была забота о материальном благополучии умершего, никогда не порывал с этой идеей, хотя в более поздние времена в него проникли представления, противоречащие ей.

Представления египтян о загробной жизни как о подобии земной послужили причиной устойчивости ритуального характера заупокойного культа.

13. Космогонические мифы

 

Понятий «вселенная», «космос» в шумерских текстах не существует. Когда есть необходимость говорить о целостности мира, употребляется составное слово Ан-Ки («Небо – Земля»). Считается, что до возникновения мира Небо и Земля были единым телом, из которого затем появились все сферы мира[14]. Вот что рассказывает об этом шумерский миф «Гора небес и земли»:

«Когда-то небо и земля были слиты, и не было на них ни травы, ни тростника, на деревьев, ни рыб, ни зверей, ни людей. Были они как одна гора в пространстве, заполненном вечными водами дочери океана Намму, праматери всего сущего. Произвела она из себя Ану и Ки, сына и дочь, и поселила их раздельно. Ану – на вершине горы, а Ки – внизу, под её подножием. Когда дети подросли, они стали крутить головами и искать друг друга. И свела и Намму, соединила как мужа и жену. И родила Ки владыку Энлиля...

Потом Ки произвела на свет от Ану ещё семерых сыновей, семь могучих стихий, без которых не было бы света и тепла, влаги, роста и процветания. Затем по воли Анну у Ки родились младшие боги, помощники и слуги Анну – ануннаки»[15].

Шумеры объясняли происхождение вселенной следующим образом:

1. Вначале был первозданный Океан.

2. Первозданный Океан породил космическую гору, состоявшую из земли, объединённой с небом.

3. Созданные как боги в обличье человека, бог Ан (небо) и богиня Ки (земля) породила бога воздуха Энлиля.

4. Бог воздуха Энлиль отделил небо от земли[16].

«Разорвали Ан и Энлиль гору. Поднял вершину Ану вверх, а Энлиль опустил плоское подножие вниз. Так появилось небо в виде свода и Земля, как плоский диск с неровностями, горами и ущельями, ибо гора был разорвана, а не разрезана ножом»[17].

Брак Энлиля с матерью-землёй положил начало устройству мира – сотворению человека, животных, растений и созданию цивилизации[18].

 

14.Шумерский пантеон

 

История формирования и развития мифологических представлений прослеживается на материалах изобразительного искусства приблизительно с сер. VI тыс. до н.э., по письменным источникам – с нач. III тысячелетия[4].

Шумерская художественная литература состоит из мифов, эпических поэм, гимнов, надгробных плачей, «летописей» и поучений. В настоящее время исследователям известны целиком или в большей своей части 20 шумерских мифов, повествующих о сотворении и устройстве вселенной, о рождении богов, об их дурных и добрых деяниях, о сотворении человека, о потопе, ниспосланном в наказание людям, о тайнах смерти и подземного царства[5].

Ко времени образования первых шумерских городов-государств, видимо сформировалось представление об антропоморфном божестве. Божества – покровители общины являлись в первую очередь олицетворением творящих и производительных сил природы, с которыми соединяются представления о власти военного вождя племени-общины, совмещённые с функциями жреца. В каждом городе-государстве сохранились свои божества-герои. До кон. III тыс. до н.э. не было единого систематизированного пантеона[6].

В III тыс. до н.э. в Шумере можно насчитать – по крайней мере, по именам – несколько сот богов. Главнейшими среди этих сотен божеств были бог неба Ан, бог воздуха Энлиль, водяной бог Энки ивеликая богиня-мать Нинхурсаг.

Бог неба Ан некогда считался у шумеров главным божеством всего пантеона, хотя в дошедших до нас источниках, восходящих примерно к 2500 г. до н.э., эта роль приписывалась уже богу воздуха Энлилю. Городом-государством, где находилось главное святилище Ана, был Урук.

Итак, главенствующим божеством стал бог воздуха Энлиль[7].

Исследователь В. Емельянов утверждает: Ан – старейшина богов, существовавший ещё до отделения Неба и Земли. Он никогда не изображается действующим, но всегда советующим.

Энлиль (чьё имя переводится как «господин Дуновение») – божество со множеством функций, сводящихся к одному ядру. Он повелитель воздуха и ветра, властитель мира, расположенного между небом и землёй; он второй глава Собрания богов, утверждающий царя на престоле; он господин чужих стран; он предводитель всех внешних сил местности; он устроитель гибельного потопа. Энлиль – покровитель естественных законов, и прежде всего законов биологического возраста, старения и смерти. Он устраивает потоп потому, что вечная жизнь шумерских городов была бы противоестественной. Город Энлиля – Ниппур.

Энки («господин Земли») – сила, во многом противоположная Энлилю. Это, прежде всего, повелитель пресных и подземных вод; это создатель и покровитель человечества; это умелец, искусник и маг, обучающий своим хитрым искусством младших богов, с тем, чтобы они передали его премудрость людям. Энки любит преодолевать естественный закон. Энки лечит больного, восстанавливает чистоту осквернённого, покровительствует любой попытке изменить предопределение и исправить естественное положение дел[8].

Четвёртым созидательным божеством, как пишет С. Крамер, была богиня-мать Нинхурсаг, известная также под именем Нинмах («высокая госпожа»). Кроме того, Нинхурсаг имела имя Нинту («госпожа, давшая жизнь»). Она считалась покровительницей всех живых существ, богиней-матерью[9].

Димузи («истинный сын») – божество весенних процессов и покровитель скотоводов (поощряет размножение скота). В канун летнего солнцестояния Димузи уходит в подземный мир, передавая земле свою плодоносную силу.

Инанна («госпожа небо») – богиня планеты Венера, олицетворяет силу любовной и воинской страсти. Инанна воплощает стихийную силу природы и человеческие эмоции, а также во многом является олицетворением женского начала в природе и обществе[10].

Во главе области мира мёртвых стояли супруги Нергал и Эрешкигаль, а решения принимали в нёмгрозные судьи людей Ануннаки[11].

Второе поколение шумерских богов ярче всего представлено богами Луны (Нанна), Солнца (Уту) и мирного труда (Нинутра)[12].

В. Емельянов определяет специфику шумерского понимания божества6 шумеры видели в своей религии прежде всего начало возвышенное, упорядоыенное и светоносное. Об этом говорит написание слова «бог» - знак, обозначающий одновременно небо, звезду и властителя небесных звёзд Ану. В божестве важна не сила и способность наделять мир различными благами, а удалённость от суеты здешней жизни, ясный свет, испускаемый с небес на землю, и обладание наглядно воспроизводимыми законами, которым должно подчиняться всё мироздание[13].

 

15. «Эпос о Гильгамаше»

СЮЖЕТ Гильгамеш - строитель, искатель приключений. Создание Энкиду и его соблазнительница. Гильгамеш встречается с Энкиду: их битва, а потом дружба.

 

Комментарии В эпосе не рассказывается ни о чудесном рождении Гильгамеша, ни о его детстве, хотя эти эпизоды обычно вставляются в эпосы о фольклорных героях. Когда начинается рассказ, Гильгамеш уже вырос и превзошел всех других людей силой, красотой и непомеренными желаниями, являющимися следствием его полубожественного происхождения. Бешеная энергия Гильгамеша утомляет его подданных, которые взывают к богам за помощью. В первом эпизоде описывается, как боги дали герою соперника, ставшего потом его другом. Это был Энкиду, "естественный человек", выросший с дикими животными, быстрый как газель. Энкиду был затем соблазнен городской проституткой и с потерей невинности он был отвергнут животными и принят людьми. Энкиду начинает носить одежду, есть человеческую пищу, пасти овец, охотиться на львов и волков; наконец Энкиду прибывает в великий город Урук. История Урука - это аллегория: Энкиду проходит все этапы, ведущие человечество от дикости к цивилизации. Большая дружбу между Гильгамешем и Энкиду, начавшаяся битвой в Уруке, является звеном, связывающим все эпизоды эпоса. После встречи с Гильгамешем Энкиду становится его "младшим братом", "дорогим другом". Именно Энкиду приносит весть о таинственном кедровом лесе и о его стороже-чудовище, что и составляет сюжет второго эпизода.

== Сюжет ==В эпосе повествуется о полубоге Гильгамеше-могучем воине, царе Урука. Никто не мог сравниться с ним в силе и несчетные беды принес он людям,"буйствуя плотью".Молили они богов унять царя Урука.И вот богиня Аруру, вняв им,"отщипнула глины,бросила на землю,\Слепила Энкиду,создала героя.",который мог бы обуздать неистовство Гильгамеша("пусть соревнуются,Урук да отдыхает").Шерстью было покрыто его тело,жил среди зверей он ,"ни людей .ни мира не ведал"..Оберегая зверей от охотников ,он вызвал их ненависть к себе,но те ничего не могли с ним поделать. В отчаянии ,охотники отправились в Урук и пали в ноги царю Гильгамешу ,моля избавить их от ненавистного врага.Пустился на хитрость Гильгамеш, посоветовав охотникам отвести к Энкиду блудницу Шамхат-пусть соблазнит его .Так и поступили.И "блудница наслажденье дала ему,дело женщин".Когда же насытился лаской Энкиду,то обнаружил,что ослабело его тело и "разуменьем стал он глубже".Покинули его звери и тогда Шамхат укорила его,говоря .зачем он ходит со зверьем:"Отведу тебя в Урук,где живет Гильгамеш могучий.".Энкиду дал согласие и заявил,что сразится с Гильгамешем . Шамхат же стала увещевать его проявить благоразумие ,ибо в вещих снах было предначертано царю огражденного Урука появление друга ,и быть ему ,Энкиду тем другом.


По пути в Урук Шамхат учит Энкиду носить одежду, питаться хлебом и . Придя в Урук, Энкиду перекрывает вход в брачный покой, куда имел право входить только Гильгамеш. Жители Урука признают его своим героем. Схватились герои в битве, но силой были равны, и Гильгамеш повёл его к своей матери Нинсун, где они братаются, но Энкиду плачет из-за того, что некуда ему приложить свою силу. Гильгамеш предлагает ему пойти в поход против Хумбабы — хранителя кедровых лесов в Ливане, Энкиду пытается отговорить Гильгамеша, рассказывая как опасен лес Хумбабы и сам Хумбаба, которого боги наделили силой и храбростью, но Гильгамеш убеждает Энкиду тем, что жизнь человека и так коротка, и лучше умереть как герой, о котором будут помнить в веках, чем в безвестности. Старейшины Урука тоже пытаются отговорить его, но потом благословляют и просят Энкиду беречь царя. Перед походом они посещают царицу Нинсун, которая тоже беспокоится за сына и приносит жертву богу Шамашу.

По пути к кедровому лесу Гильгамешу снятся сны, которые Энкиду трактует как предсказания победы над Хумбабой, но в итоге они обращаются к богу Шамашу за наставлением и он велит им немедля напасть на Хумбабу, пока он надел только одно из семи ужасных одеяний. Герои опасаются входить в лес, но Гильгамеш подбадривает Энкиду, и они входят во владения Хумбабы и начинают рубить кедры, появление Хумбабы пугает их, но поддержка Шамаша заставляет друзей напасть на хранителя леса и убить его и семь его одеяний-лучей.

Богиня Иштар предлагает Гильгамешу стать её мужем, но он отказывает, говоря, что мужей было у неё много, а теперь все либо убиты, либо околдованы. Озлобленная Иштар просит Ану создать быка, способного убить героя, но Гильгамеш и Энкиду слаженными действиями побеждают быка. Энкиду снится сон о том, что боги Ану и Энлиль хотят убить его, хотя Шамаш заступается за него. Гильгамеш хочет обратиться с молитвой к Энлилю, но Энкиду отговаривает его, а сам обращается к Шамашу, проклиная охотника и блудницу Шамхат, однако Шамаш указывает Энкиду на то, что дала ему Шамхат, и он отменяет своё проклятье, заменяя его благословлением.

Энкиду заболевает и вскоре умирает. Гильгамеш печалится и приказывает сделать статую брата. Гильгамеш уходит в пустыню, в странствие, осознав свою смертность после смерти друга, он устрашается смерти. Путешествуя, он доходит до края мира, где встречает человека-скорпиона и рассказывает ему о своей печали и о том, что хочет найти Утнапишти, единственного человека, получившего бессмертие (по некоторым источникам — предок Гильгамеша), и расспросить его о жизни и смерти. Человек-скорпион говорит, что путь в страну Дильмун, куда боги поселили Утнапишти, лежащий через длинную пещеру, страшен и людьми не хожен — только боги ходят этим путём. Гильгамеш не устрашается, и человек-скорпион благословляет его.

Гильгамеш с первого раза не осилил трудный путь — устрашился и вернулся, со второй попытки он прошёл пещеру и оказался в прекрасном саду из драгоценных каменных деревьев. Там встречает он хозяйку богов Сидури, которая, испугавшись, закрывается от него в доме, и сначала не верит, что он Гильгамеш, так как он грязен и худ, ему приходится рассказать свою историю. Она пытается убедить его, что бессмертие не положено человеку — не стоит тратить время на поиски — лучше радоваться жизни, но Гильгамеш спрашивает её, как найти Утнапишти, она говорит, что, кроме Шамаша, никто не может переправиться, и только Уршанаби, корабельщик Утнапишти, у которого в лесу идолы, может помочь.

Уршанаби помогает Гильгамешу добраться до Утнапишти. Гильгамеш рассказывает ему о своём горе и спрашивает, как Утнапишти удалось стать равным богам. Утнапишти рассказывает историю о потопе, в котором выжил только он, и боги приняли его к себе, но для Гильгамеша богов на совет не собрать. Утнапишти говорит Гильгамешу, что есть на дне океана цветок, что даёт вечную молодость, тот добывает его и решает сначала испытать его на старцах Урука. Но по пути обратно змея похищает цветок и Гильгамеш возвращается ни с чем.

В некоторых интерпретациях также присутствует продолжение в котором Гильгамеш встречается со своим братом Энкиду вышедшем из загробного мира и повествующее о тяжком бытии в мире мертвых (для древних шумеров свойственно довольно мрачное представление об посмертном существовании, в отличие, например от египтян). После чего Гильгамеш смиряется с участью смертного.

ИСТОРИЯ "ЭПОСА О ГИЛЬГАМЕШЕ"
Одним из наиболее известных произведений шумерской литературы считается "Эпос о Гильгамеше" — собрание шумерских легенд, позже переведенных на Аккадский язык. Таблички с эпосом были найдены в библиотеке царя Ашшурбанапала. В эпосе рассказывается о легендарном царе Урука Гильгамеше, его друге дикаре Энкиду и поисках секрета бессмертия. Одна из глав эпоса, история Утнапиштима, спасшего человечество от всемирного потопа, очень напоминает библейскую историю о Ноевом Ковчеге, что позволяет предположить, что эпос был знаком даже авторам Ветхого Завета. Еще более естественно предположить, что обе истории повествуют об одном и том же событии, зафиксированным в исторической памяти народов независимо друг от друга.
"Эпос о Гильгамеше", знаменитом царе Урука в Месопотамии, создан в те времена, которые были полностью забыты, до тех пор, пока в 19 веке археологи не стали раскапывать разрушенные города Среднего Востока. До этого времени история долгого периода, отделяющая Авраама от Ноя, содержалась всего в двух главах Генезиса. Из этих глав сохранилось лишь два более менее известных имени: охотник Нимрод и Вавилонская башня; в этом же цикле поэм, собранных вокруг фигуры Гильгамеша, мы возвращаемся прямо в середину той неизвестной ранее эпохи.
Самое недавнее и полное собрание сочинений о Гильгамеше было найдено в библиотеке Ашурбанипала, последнего великого царя ассирийской империи (7 в. до н.э.).
Находка эпоса обязана, во-первых, любопытности двух англичан, а затем трудам многих ученых, собравших, скопировавших и переведших глиняные таблички, на которых была написана поэма. Эта работа продолжается и в наше время, и многие пробелы заполняются из года в год.
Можно познакомиться с эпосом в переводе Н.С. Гумилева, И.М. Дьяконова, С.И. Липкина. Перевод И.М. Дьяконова, поражает своей мощью, он передан, как утверждает В.В. Иванов[1], со всей возможной филологической точностью.
ГЕРОЙ ЭПОСА
Ученые установили, что, действительно, был такой человек, царь, по имени Гильгамеш, живший и правивший в Уруке в первую половину третьего тысячелетия. Имена его предшественников и современников были написаны на кирпичах и вазах. Существуют два документа, - шумерский "список царей" и так называемый "История Туммула", - дающих противоречивую информацию о Гильгамеше. Согласно "списку царей", Гильгамеш был пятым по счету царем от основания первой династии Урука (после потопа) и правил 126 лет, тогда как его сын царствовал всего лишь 30 лет, а последующие цари были совсем обычными людьми.
В эпосе не рассказывается ни о чудесном рождении Гильгамеша, ни о его детстве, хотя эти эпизоды обычно вставляются в эпосы о фольклорных героях. Когда начинается рассказ, Гильгамеш уже вырос и превзошел всех других людей силой, красотой и непомеренными желаниями, являющимися следствием его полубожественного происхождения.
"ЭПОС О ГИЛЬГАМЕШЕ"
"Эпос о Гильгамеше" переводился на все бытовавшие в Шумере, Аккаде, Вавилоне и Ассирии языки. За время с конца IV по конец I тысячелетия до нашей эры на территории Междуречья расцвели и пришли в упадок несколько могущественных империй. Все это время мифы о Гильгамеше передавались приблизительно с тем же статусом, с каким последние две тысячи лет в христианских странах чтят Библию.
"Эпос о Гильгамеше", несомненно, является вершиной для месопотамской литературы, представляющий собой сложный сплав разных жанров, повествующий о легендарных свершениях Гильгамеша - шумерского царя Урука., о его безнадежном походе за бессмертием.
Называть "Эпос о Гильгамеше" эпосом было бы не вполне точно: в этом произведении действуют эпические герои и мифологические персонажи, и оно использует ряд эпических по происхождению сюжетов, но посвящено оно не событиям народной истории, а путям личности, судьбе человека в мире.
В первых строках кратко описываются достижения Гильгамеша:
Сокровенное видел он, тайное ведал,
Принес нам весть о днях до потопа,
В дальний путь ходил, но устал и смирился
Рассказ о трудах на камне высек.
Вслед за этими словами следуют доказательства достоверности сообщения:
Стеною обнес Урук огражденный,
Светлый амбар Эаны священной. -
Осмотри стену, чьи венцы, как по нити,
Прикоснись к порогам, лежащим издревле,
И вступи в Эану, жилище Иштар, -
Даже будущий царь не построит такого, -
Поднимись и пройди по стенам Урука,
Обозри основанье, кирпичи ощупай:
Его кирпичи не обожжены ли
И обложены стены не семью ль мудрецами?
Последние строки демонстрируют странную с точки зрения современного человека ситуацию - мудрецы обжигают кирпичи и обкладывают стену. Мудрецы служат каменщиками, мастеровыми. Результат труда мудрецов - городская стена, совершенство которой служит главным доказательством величия царя Гильгамеша.
Слова о стене в данном отрывке соответствуют взгляду "археологическому". Восклицание типа: "Даже будущий царь не построит такого!" – подразумевает, видимо, величие в прошлом, кроме того, предлагается обозреть "основание стены", которая явно претерпела уже разрушения.
Древний Урук - город-государство, который возвысился прежде Вавилона и служил прототипом, предтечей городов вообще. В чем суть города, почему люди стали селиться так плотно, собираться вместе? Стены - граница города, священная граница, которая отделяет мир культуры, освоенный и обжитый человеком мир от внешних опасностей, позволяет сохранить культурную информацию.
После вступления, где подтверждением словам служат обожженные кирпичи, следует представление самого Гильгамеша:
На две трети бог, на одну - человек он
В данном высказывании есть не только представление о возможности соединения божественного и человеческого в одном существе, здесь есть еще и удивительная пропорция такого соединения!? Возникает вопрос: как представляли мир и во что верили люди на протяжении тысячелетий? Сознание человека является подсознанием Бога или дело обстоит наоборот?
За описанием "генетики" Гильгамеша следует эстетическое, физическое и эротическое его описания. Вначале говорится об "образе тела", затем о силе, тренированности и воинственности, и только потом - о невероятном любвеобилии. "Гильгамеш не оставит девы ... суженой мужу!" - похожая практика нам известна как "право первой ночи". Однако здесь речь идет о большем:
Только Гильгамешу, царю огражденного Урука,
Брачный покой открыт бывает, -
Обладает он суженой супругой!".
Если принять изложенное за чистую монету - тогда царь оказывается в интимных отношениях со всеми горожанками, своими подданными. Христианин обвинил бы Гильгамеша в нарушении известной заповеди. Город - не гарем: жены формально принадлежат мужьям, сохраняются социальные функции брака. Тот факт, что брачный покой "открыт только Гильгамешу", означает помимо всего прочего, существование любовной связи царя со всеми, особой информационной связности.
Царю открыты самые интимные тайны подданных. Вспомним, что он - на две трети бог. Царь - отец во всех семьях, глубина связи царя с "массами" беспрецедентна…
Ясно, что такая ситуация, вне зависимости от степени ее правдоподобия, не может быть устойчивой. Такое положение вызывает нарекания и жалобы - не всем нравится тотальное сожительство царя с чужими женами. В тексте встречается позиция смирения горожанина, который рассказывает об этом положении:
Так это было: скажу я: так и будет,
Совета богов таково решенье,
Обрезая пуповину, так ему судили!
Однако начало интриги всего "Сказания" именно в том, что жалобы жителей услыхали боги небес. Они воззвали к великой Аруру:
Аруру, ты создала Гильгамеша,
Теперь создай ему подобье!
Когда отвагой с Гильгамешем он сравнится,
Пусть соревнуются, Урук да отдыхает.
Это воззвание - одно из самых поразительных мест во всем произведении, да, пожалуй, и во всей мировой литературе. Мы видим здесь в двух фразах полный рецепт решения проблемы. Просьба богов конкретна. С Гильгамешем, своим любимцем, боги намерены поступить, как с любимым, но балованным ребенком: они хотят отвлечь его внимание. Он любит тренировки, соревнования в силе и отваге: пусть он это получит.
Наш герой так "буйствует плотью" - что заставляет небеса "принять меры". Небесные боги "программируют" Аруру для выполнение задания. Возможно, дело Аруру - выполнять или не выполнять эту программу, однако богине по существу не остается выбора. Боги напоминают матери, что надо бы ей подарить любимому сыну игрушку. В этом напоминании есть вызов, на который не может не ответить любовь.
Любовь людей и богов к Гильгамешу придают энергию повествованию, она подспудно движет древнее предание и переносит его через несколько тысячелетий в наше время.
Сюжет развивается дальше:
Аруру, услыхав эти речи, Подобье Ану создала в своем сердце
Умыла Аруру руки,
Отщипнула глины, бросила на землю,
Слепила Энкиду, создала героя.
Богиня ни на минуту не сомневалась в необходимости дела и с радостью принялась за него. Первым делом она создает в сердце "проект" - подобие верховного бога Ану, образец, по которому делаются люди. Лепит из глины на земле, лепит Энкиду (что в переводе означает "царь земли" или "царь степи"). Сразу же следует описание, как выглядит Энкиду:
Шерстью покрыто все его тело,
Подобно женщине, волосы носит
Герой, подобие бога, наверное, вполне может быть и шерстистым, и волосатым, скорее всего, речь идет о внутреннем подобии, а не о чисто внешних признаках.
Пряди волос, как хлеба густые;
Ни людей, ни мира не видел
Интересен тот факт: куда же попадает новый герой?
Вместе с газелями ест он травы,
Вместе со зверьми к водопою теснится,
Вместе с тварями сердце радует водою.
Человек - ловец-охотник перед водопоем его встречает.
Увидел охотник - в лице изменился,
Со скотом своим домой вернулся,
Устрашился, умолк, онемел он
Сообщение о появлении чудища в степи достигло Гильгамеша, но прежде этого произошли некоторые события, о которых мы узнаем по тексту позже. Гильгамешу начинают сниться странные сны. Будто с неба на него что-то падает. Сны повторяются: вначале падает нечто, похожее на камень, потом - на топор. Во сне этот предмет оживает. И каждый раз сон кончается любовью Гильгамеша к этому небесному гостю. За истолкованием снов Гильгамеш обращается к своей "человеческой" матери - и она пророчествует ему встречу с другом.
Царь тем самым подготавливается к неким важным событиям. Приготавливается посредством сна и истолкований. Сны насылают боги, истолковывают люди. Совместными усилиями боги и люди вовне и божественное и человеческое начала внутри героя ведут его по жизни, и важнейшим моментом его поведения является внимание к снам, получение информации из снов. Сны царя становятся известны людям. Обмен информацией между жителями города Урука происходит интенсивно - и на очень глубоком уровне. Оказывается, что сны царя так же открыты горожанам, как открыт для него вход в спальни их жен. Структура "неформального" общения в городе Уруке выглядит необычно.
Вернемся к сюжету: охотник возвращается домой и жалуется своему отцу на появление в степи "защитника животных", который не дает ему охотится на зверей - вырывает ловушки и засыпает ямы.
Отец не только направляет охотника к Гильгамешу - что не удивительно - но и сообщает заранее решение задачи: надо послать блудницу, чтобы та соблазнила волосатого защитника животных. Запах горожанки отвратит зверье от человека. Человек старшего возраста успешно предсказывает поступки царя. Здесь мы сталкиваемся с компетентностью подданных Гильгамеша.
Все случается по предсказанию. Гильгамеш выделяет для "поимки" Энкиду блудницу Шамхат. Блудница с охотником выслеживают Энкиду, дальше - "дело женщин". После этого Энкиду ничего не остается, как слушать речи блудницы:
Ты красив, Энкиду, ты богу подобен,
Зачем со зверьем в степи ты бродишь?
Давай введу тебя в Урук огражденный,
К светлому дому, жилищу Ану,
Где Гильгамеш совершенен силой,
И словно тур, кажет мощь свою людям!
Дальше идут две простые, но важные строчки, показывающие реакцию на эти слова Энкиду:
Сказала - ему эти речи приятны,
Его мудрое сердце ищет друга.
Именно в поисках равного себе, в поисках друга идет в город Энкиду - и уже придумывает заранее интригу встречи с Гильгамешем:
Я его вызову, гордо скажу я,
Закричу средь Урука: я - могучий,
Я один лишь меняю судьбы,
Кто в степи рожден, велика его сила!
В словах этих слышна "удаль молодецкая". Блудница Шамхат на радостях рассказывает свое представление о городе:
Пойдем же, Энкиду, в Урук огражденный,
Где гордятся люди царственным платьем,
Что ни день, то они справляют праздник...
Здесь мы видим понимание города блудницей: это место, где люди каждый день справляют праздник (кстати, не так далеко от нынешнего представления цивилизации в сознании массовой культуры...).
Дальше мы узнали, что Урук - город особенный: блуднице ведомы сны царя. После одержанной победы, на радостях от выполненного задания, блудница поведала Энкиду о пророческих снах Гильгамеша - в которых тот чувствовал приближенье друга.
В городе Энкиду первым делом преграждает Гильгамешу дорогу в брачный покой Ишхар:
Схватились в двери брачного покоя,
Стали биться на улице, на широкой дороге -
Обрушились сени, стена содрогнулась.
Преклонил Гильгамеш на землю колено,
Он смирил свой гнев, унял свое сердце...
Каждый почувствовал перед собой равного противника: добры молодцы помирились силушкой и примирились. Сражение закончилось благородным братанием, Гильгамеш привел Энкиду к своей матери и с гордостью рассказал ей, как этот сирота, не имеющий ни матери, ни друга, вразумил его.
Когда Энкиду находится царском дворце, принят с почетом и уважением матерью царя, слушает о себе добрые слова, происходит, на первый взгляд, невероятное:
Стоит Энкиду, его слушает речи,
Огорчился, сел и заплакал
Очи его наполнились слезами:
Без дела сидит, пропадает сила.
Обнялись оба друга, сели рядом,
За руки взялись, как братья родные.
Энкиду объяснил причину своей печали:
Вопли, друг мой, разрывают мне горло:
Без дела сижу, пропадает сила.
Безделье оказывается тяжким бременем для героя: герой не может простаивать напрасно - он создан для подвигов, силушка ищет приложения.
История Урука - это аллегория: Энкиду проходит все этапы, ведущие человечество от дикости к цивилизации. Большая дружба между Гильгамешем и Энкиду, начавшаяся битвой в Уруке, является звеном, связывающим все эпизоды эпоса. После встречи с Гильгамешем Энкиду становится его "младшим братом", "дорогим другом". Именно Энкиду приносит весть о таинственном кедровом лесе и о его стороже-чудовище.
Дальше в "Сказании" повествуется о подвигах Гильгамеша и Энкиду, о их битве со злым горцем Хумбабой:
"Друг мой, далеко есть горы Ливана,
Кедровым те горы покрыты лесом,
Живет в том лесу свирепый Хумбаба[2]
Давай его вместе убьем мы с тобою
И все, что есть злого, изгоним из мира!
Нарублю я кедра, – поросли им горы, –
Вечное имя себе создам я!"
И одержанной победе:
Сразили они наземь стража, Хумбабу, –
На два поприща вокруг застонали кедры:
С ним вместе убил Энкиду леса и кедры.
Главным испытанием для Гильгамеша оказывается не столкновение с хранителем дикого, не тронутого топором кедрового леса Хумбабой, а преодоление искушений богини любви и цивилизации Иштар. Могущественная богиня предлагает герою все, о чем он мог только мечтать до встречи с Энкиду, — власть не в одном городе, а во всем мире, богатство, бессмертие. Но Гильгамеш, облагороженный дружбой с человеком природы, отвергает дары Иштар и мотивирует свой отказ доводами, которые мог бы выдвинуть Энкиду: порабощение ею свободных животных — обуздание свободолюбивого коня, изобретение ловушек для царя зверей льва, превращение слуги-садовника в паука, уделом которого становится беспросветный труд.
Здесь стоит отметить, что впервые уже на заре цивилизации была выдвинута идея, которую затем на протяжении веков и тысячелетий будут открывать заново поэты и мыслители, — идея враждебности цивилизации и природы, несправедливости освященных богами отношений собственности и власти, превращающих человека в раба страстей, самыми опасными из которых были нажива и честолюбие.
Развенчивая заслуги Иштар в освоении природы в интересах цивилизации, автор поэмы превращает честолюбца Гильгамеша в бунтаря-богоборца. Прекрасно понимая, откуда исходит опасность, боги принимают решение уничтожить Энкиду:
Ану сказал: „Умереть подобает
Тому, кто у гор похитил кедры!“
Эллиль промолвил: „Пусть умрет Энкиду,
Но Гильгамеш умереть не должен!
Умирая, дитя природы проклинает тех, кто способствовал его очеловечению, которое не принесло ему ничего, кроме страданий:
"Давай, блудница, тебе долю назначу,
Что не кончится на веки вечные в мире;
Прокляну великим проклятьем,
Чтобы скоро то проклятье тебя бы постигло…".
Казалось бы, смерть Энкиду — конец всему. И на этом естественно бы кончить повествование о Гильгамеше, возвратив его в родной Урук. Но автор поэмы заставляет своего героя совершить новый, самый выдающийся подвиг. Если ранее Гильгамеш обличал одну богиню Иштар, то теперь он восстает против решения всех богов умертвить Энкиду и отправляется в подземный мир, чтобы вернуть другу жизнь:
Под власть Утнапишти, сына Убар‑Туту,
Путь я предпринял, иду поспешно.
Я спрошу у него о жизни и смерти!
Этим самым он восстает и против вековой несправедливости — боги удержали бессмертие только для самих себя.
Проблема жизни и смерти, как это ясно из погребальных обрядов самых отдаленных времен, всегда волновала человечество. Но впервые в мировой истории ее постановка и решение даются на уровне трагического понимания мыслящим человеком несправедливости разлуки с миром и близкими людьми, непринятия им непреложного закона уничтожения всего живого:
Мысль об Энкиду, герое, не дает мне покоя –
Дальним путем скитаюсь в пустыне!
Как же смолчу я, как успокоюсь?
Друг мой любимый стал землею!
Энкиду, друг мой любимый, стал землею!
Так же, как он, и я не лягу ль,
Чтоб не встать во веки веков?
Гильгамеш тоскует о любимом друге и впервые ощущает, что и сам он смертен. Он проходит подземным путём бога солнца Шамаша сквозь окружающую обитаемый мир гряду гор, посещает чудесный сад и переправляется через воды смерти на остров, где обитает Утнапишти - единственный человек, обретший бессмертие. Гильгамеш хочет знать, как тот добился этого. Утнапишти рассказывает Гильгамешу историю всемирного потопа, очевидцем которого он был:
Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово
И тайну богов тебе расскажу я.
Шуриппак, город, который ты знаешь,
Что лежит на бреге Евфрата, –
Этот город древен, близки к нему боги.
Богов великих потоп устроить склонило их сердце.
И после которого получил из рук богов вечную жизнь:
„Доселе Утнапишти был человеком,
Отныне ж Утнапишти нам, богам, подобен,
Пусть живет Утнапишти при устье рек, в отдаленье!“
Но для Гильгамеша, говорит Утнапишти, второй раз совет богов не соберётся. Утнапиштим доказывает Гильгамешу, что его поиски бессмертия тщетны, поскольку человек не в силах победить даже подобие смерти — сон. Жена Утнапишти, жалея героя, уговаривает мужа подарить ему что-нибудь на прощанье, и тот открывает герою тайну цветка вечной молодости:
Этот цветок – как тёрн на дне моря,
Шипы его, как у розы, твою руку уколют.
Если этот цветок твоя рука достанет, –
Будешь всегда ты молод.
Гильгамеш с трудом достаёт цветок, но не успевает им воспользоваться: пока он купался, цветок утащила змея и сразу же, сбросив кожу, помолодела:
Змея цветочный учуяла запах,
Из норы поднялась, цветок утащила,
Назад возвращаясь, сбросила кожу.
Гильгамеш возвращается в Урук и находит утешение, любуясь видом сооружённой вокруг города стены.
И прибыли они в Урук огражденный.
Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:
"Поднимись, Уршанаби, пройди по стенам Урука,
Обозри основанье, кирпичи ощупай –
Его кирпичи не обожжены ли
И заложены стены не семью


Поделиться:

Дата добавления: 2015-04-21; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.013 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты