Глава 4

В подмосковный дом отдыха Анна с детьми приехала в пятницу вечером. Номер люкс состоял из гостиной и двух спален, двух туалетных и ванных комнат. После ужина в ресторане Дарья пыталась вырваться на дискотеку, но Анна ее не отпустила. Дети смотрели телевизор, под его мерное бормотание Анна задремала — какая радость отойти ко сну в девять вечера. От звука работающего телевизора она и проснулась среди ночи, вышла в гостиную. Кирилл, в одежде, спал на диване, а Дарья с интересом смотрела… Анна ахнула! На экране голые тела мужчины и женщины переплетались самым изощренным образом.

— Что ты смотришь? — возмутилась Анна.

— Тише, — отмахнулась дочь, — Кирку разбудишь. Это учебная передача, сейчас тетка будет выступать и расскажет, в чем их ошибки.

— Я тебе сама расскажу в чем твои ошибки, — зашипела Анна и выключила телевизор. — Марш спать! Еще раз увижу, что ты подобную мерзость смотришь, выпорю как Сидорову козу!

— Подумаешь, была бы мерзость, по телевизору бы не показывали. — Дашка скрылась в ванной.

Анна перенесла на кровать, раздела и уложила Кирилла. Пришла Дарья и тихо юркнула в постель. Анна оставила дверь их и своей спальни открытыми — с дочери станется подождать, а потом досмотреть передачу. Сна не было. Она ворочалась с боку на бок, потом встала и проведала детей. Спят, зайчики. Есть такая шутка: люблю детей, особенно когда они спят. Но они и в самом деле, когда спят, особенно трогательны.

Не досмотреть ли самой передачу? Вспомнить любовные утехи, хотя бы на экране на них посмотреть. Но откровенных сцен Анне уже не досталось. Тетка, о которой говорила Даша, вещала:

— …так же длительное воздержание пагубно и для женщин. Оставим в стороне проблемы физиологического плана, вроде застоя крови в нижнем тазу…

— Оставим, — кивнула Анна.

— …поговорим о проблемах плана психологического. Женщина, которая долгое время не вступала в интимную связь с мужчиной, заменяла ее суррогатными вариантами секса, например онанизмом…

— Ну, если ты работу онанизмом называешь, то большей извращенки, чем я, не найти.

— …для нее крайне сложным будет вновь испытать с мужчиной те чувства, которые давно забыты в их, так сказать, правильном варианте. Мужчине понадобится много терпения и настойчивости, почти столько же, сколько требуется с девственницей.

— Засохло русло, думаешь?

— …думаю, что те женщины, которые в силу жизненных обстоятельств были лишены мужского внимания, нуждаются в серьезной психотерапевтической подготовке…

— Пошла ты! — Анна выключила телевизор.

Она залезла под одеяло и представила: приходит к доктору Колесову и жалуется: “Константин Владимирович! В силу жизненных обстоятельств у меня пять лет не было мужика. Вернее, был, но не совсем как бы мужик, без интимностей. И самое интересное — я не только забыла, как это делается, мне ни с кем и ни в каких суррогатных формах не хотелось этим заниматься. Может, подлечите? Может, сами, Константин Владимирович, практически, так сказать, вернете меня в строй активных в сексуальном плане женщин?”

Чихал на нее Константин Владимирович с высокой горки. Все мужики на нее чихали. Или не все? Крутится в голове какой‑то термин. А, вспомнила. Образование незаконченное, а чего‑то нахваталась. Феромоны. Вещества, которые выделяют железы наружной секреции у животных. В брачный период одной молекулы феромона китихи на кубический километр воды в океане хватает, чтобы кит за тридевять земель понял: пора, надо мчаться к девушке, она готова отдаться. Если ты не источаешь феромонов, то какой дурак на тебя позарится? Вот именно, только дурак. Зарились, предлагались — вспоминать противно. А дальше что? Было, пыталась Юру разбудить — тоже воспоминания не из приятных. Где вы, мужики, растормаживающие безферомонных женщин?

Объявился за завтраком. Посадили к ним за стол четвертым. Лет сорок, вальяжен, седоват, с улыбкой к детям и женщинам. Представился:

— Андрей Васильевич Распутин. Да, вот такая известная фамилия, хотел бы похвастаться, но — нет, не родственник.

Протянул визитную карточку. Анне пришлось доставать из сумки свою. Обменялись. Секундный, взгляд на визитки — и обоим все ясно. “Кандидат исторических наук. Академик Российской академии естественных наук”, — прочла Анна. Да, есть такая академия, не государственная, звучит почетно, но собрала тех, кого официальная наука до большой академии не скоро бы допустила.

— О! — воскликнул Андрей Васильевич. — Да мы почти коллеги. У меня первое образование биологическое. Слышал, слышал о вашем центре. Молодые люди, — обратился он к детям, — горд знакомством с вашей матушкой.

Андрей Васильевич относился к типу мужчин‑разговорников. Такие умеют любые знания — устройство фотоаппарата или атомного реактора, основы квантовой физики или особенности композитных материалов, жизнь царей или конституцию современных монархий — преподнести в такой завлекательной форме, что сами выглядят великими исследователями. Они разбивают женские сердца материалами институтских учебников, адаптированных к обывательскому уровню, и почему‑то кажется, что все открытия, о которых они ведут речь, сделаны непосредственно их нынешним популяризатором.

Но Анна в последнее время привыкла мыслить быстро и конкретно. Не надо говорить долго, в чем суть проблемы? Необходима моя помощь, мое вмешательство или достаточно дать распоряжение? Из каких вариантов я должна принять решение? Каковы последствия неправильного решения? Как организовать подстраховку? Четче, конкретнее: правое или левое, красное или черное, кто за нас, кто против, перед — зад, север — юг, скальпель — зажим. Все, свободны, у меня еще много дел. Анне стало трудно разговаривать с Верой, когда та приезжала в отпуск. Вера говорила длинно, красиво, с упоминанием множества деталей, к сути подходила постепенно, а мысль Анны уже убежала вперед, отвлеклась от темы и занялась другой. Анна кивала, а думала о своем — не о разнице в творческой манере Сикейроса и Ороско, а о швейцарских бормашинах, которые необходимо провезти через границу как гуманитарный груз, не облагаемый пошлиной. Словом, хорошо образованные люди могли заставить ее скучать на любую тему.

На маленькую стычку Анны и Дарьи по поводу ночных телепередач Андрей Васильевич отозвался рассказом о гормоне тестостероне. Хотел произвести впечатление на маму, а неожиданно заинтересовал детей. К удивлению Анны, дети слушали внимательно, хотя далеко не все могли понять в его речах. Завтрак затянулся.

Андрей Васильевич спросил Дашу, почему Кирюше смотреть те передачи неинтересно. И Дашин ответ — “он еще маленький” — расшифровал: в организме Кирилла еще не вырабатываются специальные вещества, которые называются “гормоны”. Эти “взрослые” вещества обнаружил в 1849 году немецкий ученый Бертольд, но ему никто не поверил. Разыгралась настоящая научная драма по отнюдь не академическому сценарию. Бертольд пересаживал кастрированным петушкам (каплунам) кусочки семенной ткани. С петушками происходило нечто невероятное: у них отрастали и бойцовски торчали гребешки, они носились по двору и предлагали курочкам свою любовь. Бертольд справедливо предположил, что в семенниках вырабатывается какое‑то вещество, которое стимулирует развитие половых признаков, они же признаки молодости. Ведь давно замечено, что у евнухов быстро наступает старение — кожа становится дряблой, морщинистой, мышцы атрофируются, разум угасает.

— Евнухи тоже петушки? — спросил Кирюша.

— Тоже каплуны, — ответила Даша, — не перебивай. Что дальше?

Дальше гениальное открытие с шумом и позором похоронили. Для середины XIX века опыты Бертольда были исключительно грамотными, а теория — выдающейся. Ему не хватало только одного — умения доказывать свою точку зрения. В том же Геттингенском университете работал другой профессор‑физиолог, однофамилец композитора, Вагнер. Вот он был исключительно одаренный оратор и полемист. С блеском доказывал, например, научность спиритуализма и всячески клеймил теорию Фойта о химизме пищеварительного процесса (как потом оказалось, абсолютно верную). Вагнер повторил опыты Бертольда и заявил: результаты не воспроизводятся, то бишь Бертольд наврал. Со свойственным ему полемическим задором Вагнер заклеймил и осмеял Бертольда. Тот замолчал. Почему Вагнер не смог добиться результатов с петушками? Объяснение до обидного простое: техникой пересадки ткани в те времена владели далеко не все ученые, Вагнер в их число не входил и опыты ставил “грязно”. Полвека об открытии не вспоминали, пока другие ученые и другими путями не пришли к тому же результату. Чудо‑вещество назвали тестостероном, мужским гормоном, и в начале XX века он вызвал настоящую сенсацию.

— Помните, в “Собачьем сердце” у Булгакова, — спросил Андрей Васильевич Анну, — профессор Преображенский делает партийным бонзам операции по омоложению?

Анна кивнула. Книги, она не читала, но недавно вышедший фильм видела.

Булгаков подобные операции не придумал! Они действительно проводились. Мировая общественность переживала бум, потрясение и захлебывалась от восторга: старость побеждена, юность вечна. С пожилыми мужчинами делали то же самое, что и с каплунами — им пересаживали семенную ткань, которую брали у умерших. Газеты Англии, Франции, Германии заполнили снимки, на одном из которых был изображен сгорбленный старец, а на другом — тот же человек, но помолодевший на два десятка лет. Русский врач Воронов, практиковавший в Париже, делает подобную операцию известному, но весьма одряхлевшему от старости драматургу. Чудо: у того отрастают на лысине новые волосы, пропадает седина, он пишет новые пьесы, а после премьер до утра кутит в ресторане с молоденькими актрисами.

Как жаль, что подобные операции возможны только у мужчин! У женщин железы, вырабатывающие половые гормоны, находятся в глубине тела, добраться до них значительно сложнее. Но представительницы прекрасного пола с нетерпением ждали, когда придет их очередь.

— А она не пришла, — заключила Анна.

Она хотела свернуть этот разговор. Чтобы блеснуть эрудицией, Андрей Васильевич мог бы прочитать лекцию о других гормонах. Зачем обязательно о половых? Теперь от вопросов детей не отвяжешься.

— Да, не дождались, — подтвердил Распутин. — Пик ажиотажа пришелся на годы перед Первой Мировой войной и быстро пошел на убыль. Увы, эффект восстановленной молодости оказался весьма кратковременным. Через год‑два у прооперированных наступал рецидив старости, и рецидив очень острый. Природа как бы мстила за задержку ее хода и, как злая фея, превращала только что вернувшихся к активной жизни мужчин в дряхлые развалины.

— А что стало с петушками? — спросил Кирюша.

— Подожди, — перебила его Дарья. — А сейчас это вещество не используют? Ведь надо было просто придумать какой‑нибудь клей, который удержит — как его? — ну да, тестостерон, в человеке.

— Используют, — сказала Анна, — оно входит в разные лекарства.

— Ты давала это лекарство папе?

— Он и так маленький, меньше меня, — сказал Кирилл.

Андрей Васильевич недоуменно на них уставился.

— Что у нас с папой? — поинтересовался он.

— Папа у нас сумасшедший, — ответила Даша. — Головой стукнулся и теперь думает, что он маленький мальчик. Кирка прав: нужно что‑то противоположное тестостерону. Есть гормон взросления?

— Существует много веществ, — Андрей Васильевич слегка растерялся, — природных и синтезированных химическим путем. Например, гормон роста.

— Но папа и так высокий, — возразил Кирилл. — Вы ему до плеча будете.

— Нас интересует, — настаивала Дарья, — нельзя ли ум ребенка, который был раньше не ребенком, сделать умом взрослого?

Бедные дети! Они вынесли лекцию Распутина, потому что надеялись услышать о чудо‑лекарстве для Юры. А ведь они почти равнодушны к отцу и воспринимают его как досадную, но неизбежную обузу в семье. Дарья давно забыла о своей детской привязанности к Юре, у Кирилла ее никогда и не было. Анна видела, что Андрей Васильевич попал в ловушку, в которой часто оказываются те, кто исповедуют принцип “с детьми надо общаться как со взрослыми”. Но дети мыслят очень конкретно, а взрослые любят рассуждать. Анна не торопилась выручать Андрея Васильевича — пусть дети услышат из чужих уст, что для папы было сделано все возможное.

— Видите ли, ребятки, — говорил Распутин и взглядом приглашал Анну вмешаться, — человеческий мозг — очень сложный орган. Воздействуя на него, мы подчас не знаем, каков будет результат нашего воздействия. Это похоже на стрельбу по мишени в темной комнате. И даже когда мы знаем, что определенный препарат даст определенный эффект, мы не можем объяснить механизм его действия. Вы приглашали специалистов? — Распутин запутался и решил перевести разговор в другое русло.

— У нас были все люстры и подсвечники, — ответила Даша.

— Кто? — удивился Андрей Васильевич.

— Светила разные, — пояснила Даша.

— Так есть лекарство или нет? — Кирилл требовал ясности.

Распутин развел руками и снова вопросительно посмотрел на Анну.

— Нет, — она вздохнула, — нет такого лекарства, которое может помочь папе. К сожалению. — Анна встала из‑за стола. — Пойдемте на улицу.

Снег в этом году выпал рано — в середине октября. Но снова потеплело, выглянуло солнышко, сугробы присели и собирались таять.

Погода для гуляния — самая замечательная. Анна выросла на юге, на лыжах не ходила и побаивалась их. Каждый раз, когда Дарья скатывалась с горы, она замирала, ожидая, что дочь упадет и сломает позвоночник. После Юриной травмы в Анне поселился страх перед любым падением. Глядя, как Дарья ловко управляет лыжами на спуске, Анна мысленно заклинала — пусть ломает руки‑ноги, только не бьет голову и позвоночник. Запрещать дочери катание из‑за собственных страхов было нелепо, тем более что Даша выросла спортивной девочкой — ловкой, гибкой, с прекрасным чувством равновесия.

Анна с Кириллом катались на санях с меньшей горки. Скатились пять раз, поднялись наверх — и Анна запросила пощады, совершенно выдохлась. Вот они, последствия сидячей работы и гиподинамии, — худосочные мышцы болят, сердце стучит дятлом, дыхание паровозное. Хорошо бы записаться в фитнес‑клуб — тренажерный зал, бассейн, сауна, массаж. Но когда его посещать? Разве что ночью. А если по субботам, вместе с детьми, найти спортивный семейный клуб? Надо поручить Насте, пусть поищет что‑то подходящее и недалеко от дома. Анна отвела Кирюшу на детскую площадку, и они вместе с другими ребятишками принялись строить снежную крепость.

В свой номер они ввалились насквозь мокрые и веселые. Переоделись, приняли душ, разложили одежду для просушки по стульям и креслам — номер люкс тут же стал походить на цыганское жилище.

Андрей Васильевич ждал их в ресторане, читал газету. Воспитанный человек — не начинал обедать без своих соседей.

— Как погуляли? — спросил он.

— Отлично! — ответили Самойловы хором. На столе перед каждым стояли тарелки с салатом из осетрины, а в центре — супница. Анна потрогала рукой ее стенки — суп был чуть теплый. Она подозвала официантку и попросила подогреть суп.

— Но мы уже второе разносим, — возразила девушка.

Анна удивленно взглянула на нее и подняла брови:

— Вы хотите сказать, что моя просьба выходит за рамки допустимого в этом ресторане? Мы должны есть холодную солянку?

Девушка молча взяла супницу и удалилась.

— Я вами восхищаюсь, Анна Сергеевна, — склонил голову Андрей Васильевич. — Терпеть не могу холодную пищу. Но сам абсолютно беспомощен перед охранниками, продавцами, швейцарами, официантками и прочим обслуживающим персоналом. Отношусь к тем людям, которые молчат, когда их обвешивают, обманывают и хамят им.

— Для несчастного и беспомощного вы неплохо выглядите, — встряла Дарья.

— Точно. — Кирилл всегда поддакивал сестре.

Анна на секунду застыла — не знала, что сначала — извиняться за невоспитанность своих чад или гаркнуть на них.

— О! Вы мне льстите! — рассмеялся Андрей Васильевич. — Спасибо, милые, за комплимент.

Распутин обнял детей за плечи и слегка притянул к себе. В этот момент, когда все улыбались, радуясь сглаженной неловкости, их осветила фотовспышка. Приехал фотокорреспондент из журнала. Анна встала и вышла с ним в вестибюль.

— Я, это самое, — говорил молодой человек с двумя фотоаппаратами на шее, — приехал со своей девушкой. Вы, Анна Сергеевна, это самое, сказали, что оплатите мой номер. Меня зовут Родион Пантелеев. А он, это самое, не двойной? Номер в смысле? Нам только на одну ночь, потому материал идет с колес.

— Что идет? — не поняла Анна.

— Планировали ваше интервью в ноябрьский номер. Но, это самое, одна статья слетела в октябрьском, ставят ваше интервью. Мне завтра утром проявлять. Журнал, это самое, выйдет во вторник.

Анна подумала, что, познакомься Дарья с Родионом пять лет назад, она бы “это самое” мгновенно подхватила. Нынче же дочь перенимала ужимки и жесты у киноактрис. Недавно приобрела привычку эротично облизывать губы, как Мелани Гриффитс, и была строго предупреждена: еще раз высунет язык, получит по губам.

Анна подвела фотокорреспондента к стойке регистрации. Там уже стояла его спутница, молодая девица в боевой раскраске для вечернего променажа по Тверской улице.

— Номер на двоих на сутки, — попросила Анна. — Оформите, пожалуйста, эту пару. Зайдите ко мне через полчаса в сто пятый номер, — повернулась она к фотографу, — а пока, я вас прошу, никаких снимков.

Она вернулась в ресторан и спасла Распутина от атак своих детей, которые никак не могли взять в толк, почему нельзя скрестить кошку с собакой.

После обеда Анна передала Родиону конверт со старыми, еще времен командировки в Перу, фотографиями — она, Юра и маленькая Даша.

— У меня просили семейное фото, — сказала она. — Здесь мы вместе с мужем. Несколько моложе, чем сейчас, но это не суть важно.

Родион небрежно, хотя Анна предупредила, что фото необходимо обязательно вернуть, засунул конверт в боковой карман сумки. Он отщелкал целую пленку, снимая Анну с детьми в номере. Затем вышли на улицу, и еще одна катушка пленки ушла на позирующих с горнолыжным снаряжением Самойловых. Анна не понимала, к чему такое количество снимков, а Дарье очень нравилось принимать эффектные позы и демонстрировать в искусственной улыбке зубы верхней и нижней челюсти. Вечером Анна мельком видела Родиона с подругой, около бара, оба были изрядно навеселе.

Дочь снова просилась на дискотеку, и Анна снова не отпустила ее. Дарья ростом удалась в папу, в десять лет легко сходила за четырнадцатилетнюю, носила тридцать седьмой размер обуви и уже примеряла мамины наряды. И хотя сейчас у нее был период дружбы с девочками — они постоянно сходились в группки и пары, шушукались, секретничали, потом ссорились, расходились и организовывали новые группы и пары, — все равно Дарья не оставляла попыток поразить мир своей красотой и эрудицией. А если мир не хотел поражаться этим ее замечательным качествам, она его добивала эпатажем и насмешками. Анна дивилась крайностям в характере дочери, но заниматься воспитанием времени у нее не было совершенно. Сию почетную роль она переложила на плечи педагогов, репетиторов, спортивных тренеров.

Галина Ивановна очень любила девочку и говорила, что у Дашки, как у всякой сволочи, добрая душа. Дарья могла покрыться лишаями, потому что котенка, приговоренного из‑за стригущего лишая к усыплению, они с подругой спрятали в подвале и лечили самостоятельно. И могла заявить матери, чтобы та ее не позорила и присылала за ней в школу водителя не на “Жигулях”, а на “мерседесе”. Дарья полгода копила деньги на подарок ко дню рождения тети Иры и издевалась над Юрой, туго склеивая скотчем его конфетки. Она обожала играть, кривляться, изображать из себя то пай‑девочку, то настоящую оторву. Иногда перед бабушкой и Галиной Ивановной она устраивала спектакли, в которых все роли исполняла сама, а слова действующих лиц придумывала по ходу пьесы. В этих представлениях она добивалась реакции публики — слез умиления или веселого смеха. Но в школьном детском театре Дарья долго не задержалась — ей не предложили главных ролей.

Вместо дискотеки отправились в кегельбан. Бросая шары и попивая фруктовые коктейли, истратили сумму, равную зарплате медсестры. Во сколько обошелся весь отдых в выходные дни, Анна сказала бы только тем, кто мог себе позволить подобные траты. Она уже давно взяла за правило не дразнить своими доходами и расходами знакомых и друзей, живущих на сжигаемую инфляцией зарплату. Хотя ее оклад директора медицинского центра и генерального директора закрытого акционерного общества был достаточно внушителен, его хватало только на ежедневные траты. Основной капитал состоял в ценных бумагах, которые вертелись в банке, организованном Игорем Самойловым. Доход оседал на счетах за границей. По сравнению с Игорем и Павлом Евгеньевичем Анна была небогата — там, где они считали на сотни, она — на десятки, где они — на миллионы, она — на сотни тысяч. Долларов, конечно. Но они были одной командой, и Анна была им нужна. Через медицинский центр проходило и списывалось на строительство и оборудование много денег от других родов деятельности главных акционеров. Кроме того, люди всегда болеют, нужные люди болеют в том числе, и подчас у них нет времени для поездки на лечение за границу.

В воскресенье погода совсем испортилась — шел дождь, снег стремительно таял, холодная вода заполнила воздух и затопила землю. Даша с Кириллом нашли много развлечений в самом доме отдыха — играли в детском саде, барахтались в бассейне с шариками, участвовали в детских викторинах. Анна работала в номере с бумагами. После ужина дети пошли в кино, а она приняла приглашение Андрея Васильевича выпить у него в номере “чашечку изумительного марокканского кофе, который он всегда возит с собой”.

Разговор снова вернулся к тестостерону. Андрей Васильевич полюбопытствовал, что за лекарства его содержат. Анна назвала препарат.

— Выпускает его одна бельгийская фирма. Лечится мужская импотенция гормонального происхождения и андропауза. Этот термин, обозначающий мужской климакс, вызывает большие споры. Назвали по аналогии с женским климаксом: там менопауза, здесь андропауза. Но поскольку женщина в этот период становится неспособной к зачатию, а мужчина лишь слабеет в мощи, предложен термин — “частичная андрогеновая недостаточность пожилых мужчин” — ЧАНПМ. Думаю, это происки сильного пола, такая неудобоваримая формулировка с элементами извинительности.

“Не слишком ли я увлекаюсь разговорами о климаксе мужском?” — подумала Анна.

Андрей Васильевич, словно подслушав ее мысли, театрально развел руки, а потом перекрестился:

— Пока, к счастью, Бог миловал.

Не теряя времени, он принялся это доказывать: взял Аннины руки и стал их целовать.

Анна не любила парикмахерские — не любила, когда возятся у нее в голове. Но волей‑неволей периодически приходилось терпеть — сидеть в кресле и ждать, когда закончатся манипуляции с ее волосами. Она терпела примерки платья у портных, освобождение пяток от мозолей у педикюрши и освобождение зубов от камней у стоматологов. И сейчас так же терпела ласки Андрея Васильевича. Но когда он дошел до лобызания ее шеи, а руку запустил за вырез джемпера и стал поглаживать грудь, терпение кончилось. Какого лешего? Терпеть, чтобы вернуться в стан нормальных женщин? Не прическа, платье или мозоли — никакой жизненной необходимости.

Анна убрала с себя руки кавалера, отстранилась. Права была тетка из телевизора: с такими, как Анна, возни больше, чем с девственницами. Бедный Распутин, не знал, с кем связался.

— Не нужно, — сказала Анна. — Мне совсем не нужно.

Она сказала это самой себе, но Распутин, естественно, записал на собственный счет.

— Я вам неприятен?

— Дело в другом.

— В другом мужчине?

— Нет, во мне.

— Значит, все‑таки неприятен. — Андрей Васильевич не скрывал обиды. — Очень? Жаль, что я не соответствую вашим запросам.

Слова Андрея Васильевича расходились с чувствами, которые выдавало его лицо. Он думал не о собственных недостатках, а о глупости Анны, оказавшейся неспособной оценить возможные удовольствия, Словно он предлагает ей дефицитный билет на модный спектакль, а она по невежеству отказывается.

— Я пойду, — поднялась Анна. — Кофе у вас превосходный, а вот общения у нас не получилось. Не поминайте лихом.

— Вольному воля. — Андрей Васильевич встал и насмешливо поклонился. Губы у него оставались обиженно поджатыми.

Утром они не встретились. Анна с детьми завтракали рано и быстро — машина уже ждала их у входа.