Глава 13. Анна потребовала очередную упаковку лекарства

Анна потребовала очередную упаковку лекарства. Старшая сестра, Мария Степановна, истерзавшись сомнениями и страхами, пришла к Косте и повинилась. Он призвал все свое самообладание, чтобы не обругать эту старую дуру. Хорошо, хоть сказала, могла и промолчать. Он выписал рецепт — теперь претензий к Марии Степановне быть не могло. И заговорил тоном доброго дядюшки:

— Я много слышал о вас, Мария Степановна. И то, что вы начинали санитаркой на войне, прямо из детского сада пошли, что ли? — грубо польстил он. — И то, что в Средней Азии с чумой боролись и потом до старшей сестры в самой жуткой московской больнице дослужились. Вообще я считаю, что старшая сестра — это главнейшая должность в клинике. Помяните мое слово, авось доживем мы с вами и увидим, как на вашу ставку еще не каждого выпускника института возьмут.

На Марию Степановну, действительно заслуженного человека и прекрасного работника, вылилась бочка меда. Она ее заслужила, но ведь обычно не все заслуженное человек получает сполна. А услышать из уст самого Константина Владимировича! Да с ним каждый в клинике за три метра раскланивается!

— Мария Степановна! — говорил Колесов. — Мы с вами сейчас два человека в некотором роде совершенно исключительных. Мы обладаем информацией, которую не следует знать остальным. Конечно, мы можем проболтаться и по пьянке сказать, что Самойлова пила такие таблетки, что она наркоманка, похоронить ее и при этом, заметьте, не покривить душой.

— Не знаю, как вы, Константин Владимирович, — Мария Степановна вдруг подумала, что этот доктор ей в сыновья годится, выискался сопляк с дипломом, — вы, конечно, образованный, но от меня слова лишнего никто не услышит. Такие девки, как Анна Сергеевна, они в войну в деревне, да и на передовой — что там говорить, не поймете, страну спасли.

Костя облегченно вздохнул. Внутренне. Марии Степановне нужно было оставлять первенство в благородстве душевных порывов. Он вынул из коробочки блистеры с капсулами, внимательно рассматривал их.

— Мария Степановна, не припомню, есть другое лекарство в похожей упаковке? Надо заменить.

— Да вы что, доктор? — возмутилась Мария Степановна. — Список “С” — нет ничего похожего, и цвет, и маркировка, не аспирин, поди.

— И все‑таки надо что‑то придумать. Мария Степановна, ваши предложения?

Как два шпиона в подполье, они обсуждали задачу подмены лекарства. Мария Степановна убедилась в полнейшей никчемности и некомпетентности доктора Колесова. Забрала лекарство и ушла в свою каморку. В дверь ее кабинета тарабанили старшие сестры отделений, визжала под дверью кастелянша, требовала ключи от склада — в хирургическом белье кончилось. Подождут. Мария Степановна не отзывалась. Она химичила. Испортила два блистера — ничего, Колесов другой рецепт выпишет. Наконец получилось, не отличишь. Вместо наркотика в капсулах покоились витамины. Ведь простая русская баба, а могла бы стать миллионером на почве наркотического производства.

Доктор Колесов благодарил, чуть не плакал. Да чего там? Что ж мы, женщины, разве не понимаем, когда надо? Мы бесимся только с жиру, а когда испытания, мы молодцом. Может, поэтому, думала Мария Степановна, поднимаясь к себе, у нас и вечные испытания? И чего это у них в хирургическом белье кончилось? Два аппендицита, один под себя, старенький, ходит. Уж не ворует ли кастелянша? Губы чуть не сажей черной красит — определенно ворует. Ну, я сейчас ей, голубушке, проверку на сраные пеленки‑то и устрою!

С лица Кости исчезла гримаса придурковатой восторженности. Мария Степановна не проболтается. Саша сейчас везет лекарство Анне. Профессиональный крах. Дети, пеленки, сю‑сю, гу‑гу — полный идиот! Проморгал Ирину, Анну, за его спиной выдавали лекарства, которых вообще не должно быть в этой клинике, а он заказал. Зачем? Фанаберия, знаниями захотелось блеснуть. У Анны память отличная — вспомнила, потребовала. А он, идиот, поверил — потрясающая реакция на феназепам. Хрен собачий, а не феназепам — Костя изо всех сил стукнул кулаками по столу.

Спокойно, приказал он себе, рассматривай ситуацию с точки зрения твоих профессиональных возможностей и знаний. Проиграешь — не помрешь, выиграешь — не сдохнешь. Не думать о людях, напомнил он себе, думать о схеме.

Он пододвинул к себе телефон и набрал домашний номер:

— Верочка, я сегодня задержусь. Мне нужно заехать к Анне.

— Я поеду с тобой, — вдруг заявила жена. Ее присутствие не входило в Костины планы. И потом — дети, на кого их оставить?

— Возьмем с собой, — решилась Вера. — Ничего, отправимся на такси. Они уже большие. Я Анну не видела после смерти Юры, пойми. Говорю с ней по телефону — и словно с чужим человеком общаюсь.

Молодец Вера, подметила. Можно ли использовать ее в схеме? Посмотрим, возможна импровизация. Как в хирургии операционная находка: разрежем — посмотрим.

Костя поймал частника у центра, доехал с ним до дому и попросил подождать. Денег в последнее время отчаянно не хватало, а на эти разъезды придется основательно потратиться. Но другого выхода нет. Он помог жене одеть детей, и они спустились вниз. Ната и Ника во время своего первого путешествия по Москве вели себя замечательно — спали.

Дарья, увидев тетю Веру с малышами, радостно завопила. Анна тоже обрадовалась, но несколько отстраненно — таблетки из новой упаковки действовали плохо, блаженное отупение задерживалось. Наверное, придется увеличить дозу. Или совсем бросить их пить? Нет, не сейчас, позже.

Кирилл рассматривал двойняшек и удивлялся — что Даша нашла в них особенного. Рассказывала — прямо чудо из чудес, а они маленькие, круглолицые, руками болтают, пищат, и еще оба в штаны наложили, а все радуются. Если бы он такое сделал? И сколько вокруг них возни — и помыть их, и переодеть, и бутылочки нагреть, и покормить. Одно достоинство — зубов нет, не надо по утрам и вечерам чистить. В этом малышам повезло.

Вера оставила детей на попечение Галины Ивановны и Даши, а сама присоединилась к Анне и Косте. Со стороны могло показаться, что муж и подруга просто беседуют, но в зло поджатых губах Анны, в металлических нотках Костиного голоса не было ничего мирного.

— Ты должна прийти и честно объявить людям — простите, не справилась, больше вами руководить не могу, — говорил Костя. — Ты прекрасно знаешь, что тебя ждут, что лишней работы не бывает, а сейчас за тебя другие вкалывают. А ты ими пользуешься.

— Могу я уйти в отпуск? — огрызалась Анна. — Вот исполнится сорок дней Юрочке. — Она всхлипнула.

Но Костя ее тут же осадил:

— Не вздумай истерику закатить! Я твоим слезам не верю! Не строй из себя безутешную вдову! Ты — вульгарная неудачница!

— Костя! — ахнула Вера, но Костя, не обращая на жену внимания, повысил голос:

— Нет, не просто неудачница, ты — преступная неудачница. Твоего образования вполне хватило бы, чтобы понять — рядом больной человек! У Ирины была шизофрения! Ты по меньшей мере полгода наблюдала, как развивается болезнь, и пальцем не пошевелила. Потому что это было тебе выгодно? Да? Дура! Ты прекрасно знаешь, что психика больного шизофренией непредсказуема! Ее поступки нельзя предугадать. Больной шизофренией, в самой тихой форме, — опасен! Она могла выбрать не Юру, а тебя или детей.

Анна вскочила. Она вспомнила, как Ирина ненавидела детей. Она могла их убить!

— Нечего скакать! — гаркнул Костя. — Садись и слушай.

Анна послушно села на место. Вера закрыла лицо руками. Ужасное открытие — ее муж может быть бесчеловечным, жестоким и грубым. Он знала, что он с особым трепетом относится к “своим” больным. Помнила историю с самоубийством человека, у которого была мания преследования. Вначале тому казалось, что начальство его недолюбливает, придирается. Потом враги стали преследовать его на улице, прятаться в подъезде, угрожать оружием. Он не выдержал напряжения и выбросился из окна. Костя говорил, что жену того человека следует судить по статье о доведении до самоубийства. Видела, что муж болен, но за помощью не обратилась, не спасла его.

Костя своих сумасшедших любил, независимо от того, какие фортели они выбрасывали. Даже с ножами на него бросались, а он к ним — с пониманием и жалостью.

И то были чужие люди! Анна не преступница, а жертва. Если у нее все в порядке с головой, значит, можно ее уничтожать? Костиной жестокости нет оправдания. А объяснить ее можно только его собственными производственными проблемами. У него комплексы по отношению к начальству, и теперь он безобразно отыгрывается за свои слабости.

— Думаешь, спряталась? — безжалостно клеймил Костя свою начальницу. — Наворотила — и в кусты, в таблеточки? Неудачница! Глупая тупая баба! Не смей хлюпать! Утри нос! Хочешь знать, что будет? Я тебе скажу. Через месяц у тебя не будет ничего — ни работы, ни друзей, ни денег, и детей не будет! Потому что детский дом лучше такой матери! Кому ты, к дьяволу, нужна, если не нужна самой себе?

— Костя! Я прошу тебя! — подала голос Вера.

— Иди к детям, — приказал он ей.

— Нет, — ответила Вера. Она хотела еще что‑то сказать, но Костя прервал ее.

Он поступил с ней так, как не поступал никогда в жизни: рывком вытащил из кресла, отволок к двери, выставил и захлопнул дверь.

— Не смей показывать носа! — крикнул вслед.

Вера растерялась: это Костя или сумасшедший дебошир? Как он кричит на Анну! Кто ему дал право? Она с ужасом услышала звук пощечины. Кто кого ударил? Костя ударил Анну! Анна закричала. Еще раз ударил! Вера бросилась на помощь подруге.

Анна испуганно забилась в угол кресла, а над ней стоял и тряс кулаками Костя. Боже! Какое зверское у него лицо! Он убьет ее! Вера громко закричала.

— Я просил тебя не заходить! — обернулся Костя.

На крик прибежали дети. Вера не видела лица мужа, обращенного к ним, она утешала Анну. Костя вмиг преобразился, весело улыбнулся и вывел детей из комнаты. Через несколько минут он снова появился в дверях и приказал:

— Вера, собирай Нату и Нику, мы уезжаем! Я сказал — уезжаем! Иди к детям.

Анна легонько подтолкнула подругу — иди, не спорь с ним.

— Сволочь! — прошептала Анна, когда они остались вдвоем. — Ты еще пожалеешь! Мерзавец! Скотина! Подонок! — Она хотела и не могла вспомнить какое‑нибудь самое грубое ругательство, сыпала теми, что знала: — Ничтожество! Ублюдок! Я тебя уничтожу, гад проклятый. Ты у меня узнаешь, где раки зимуют, я тебя в порошок сотру! Я тебе покажу неудачницу!

Костя презрительно сплюнул — вот, дура, противно смотреть, и вышел из комнаты. Галина Ивановна, которая из‑за шума вентилятора в кухне не слышала криков и суматохи, расстроилась, что Колесовы уезжают, не отведав пирога, который она только что вытащила из духовки. Галина Ивановна выделяла Костю из всех друзей Анны и к нему единственному обращалась на “вы” и по имени‑отчеству.

— Константин Владимирович, что ж так скоро, я и на деток не насмотрелась. Какие славные, чтоб не сглазить. Погодите, я вам пирог с собой заверну. Куда у нас Саша запропастился? Уж давно нужно было из прачечной приехать.

— Да он давно приехал, — подсказала Даша, — внизу сидит.

Саша целыми днями дежурил у подъезда. Командовала им теперь Галина Ивановна. Она и распорядилась отвезти Колесовых домой. Костя не возражал.

Всю обратную дорогу молчали. На Веру накатывало давно забытое чувство — погружение в защитный туман молчания. Она никогда не думала, что будет убегать в молчание от Кости.

Он вел себя как ни в чем не бывало. Задав Вере несколько вопросов и не получив ответа, занялся Натой, которая не спала, возилась и кряхтела. Костя сюсюкал, гукал с дочерью и, казалось, был совершенно равнодушен к настроению жены.

Когда они подъехали к дому, Костя обратился к Саше:

— Поднимись, пожалуйста, мне нужно с тобой поговорить.

Он отнес дочь в комнату, спросил Веру, справится ли она сама раздеть детей, снова не получил ответа и вернулся к Саше, который ждал на кухне.

— С завтрашнего дня, — сказал ему Костя, — ты будешь каждый день подниматься к Анне Сергеевне, стоять столбом и требовать, чтобы она ехала на работу, потому что ее там ждут.

— Поддает? — спросил Саша.

— Что? — переспросил Костя.

— Ну, пьет, похоже, с горя.

Костя замялся, но Саша и не ждал ответа.

— Понял, сделаю. До свидания, — попрощался он.

Надо пойти к жене, объясниться с ней. Нет, прежде еще одно дело. Костя позвонил Игорю Самойлову.

Игорь не видел трагедии в том, что Анна взяла отпуск по семейным обстоятельствам. Более того, он считал, что ей следует поехать отдохнуть на какой‑нибудь зарубежный курорт.

— Пусть отдыхает сколько влезет, — сказал он Косте. — Не протухнет без нее этот центр. А протухнет — мы новый организуем.

— Ты ошибаешься, — ответил Костя. — Ей не отдых на пляже нужен, а интенсивная работа. Любой курорт только усилит ее депрессию. Попробуй себя поставить на ее место. Что бы ты стал делать? Вгрызся в работу.

— Верно, — согласился Игорь, — но так то я, а то она.

— А то она не человек, — передразнил его Костя. — Лекарства не делят по половым признакам. И сейчас ей нужно лекарство в виде активной деятельности. Но Анна этого не понимает. Старик, я прошу тебя устроить ей хорошенькую взбучку.

Игорь отметил, что Костя впервые разговаривает с ним по‑свойски, как с близким человеком. Но это еще не основание, чтобы спускать на Анну всех собаке.

— Извини, — сказал Игорь. — Орать на женщину, которая только что потеряла мужа и вообще вляпалась в жуткую ситуацию, я не могу. Тем более что она жена моего друга, то есть вдова, и родственницей скоро станет.

— Игорь, я к тебе обращаюсь тоже как друг, но главным образом как врач. Ее нужно выдернуть из нынешнего состояния, как морковку из земли. Пока не поздно. А пропустим время, дернем, в руках — ботва, а корень — в земле. Поверь мне. Я прошу тебя подумать об Анне, а не о собственных переживаниях. Ты боишься показаться черствым человеком, а надо бояться, что она станет получеловеком.

— Да вовсе я не о себе пекусь!

— Вот и сделай, что я прошу.

Он убедил Игоря. Теперь Вера. По ее рассказам, в тяжелые моменты жизни с ней случались приступы мутизма — отказа от речевого общения. Похоже, теперь она тоже решила отгородиться стеной молчания. Сейчас мы эту стену взорвем. Целый день он занимается подрывными работами — экий сапер человеческих душ и настроений.

Вера сидела у детских кроваток и смотрела в одну точку. Костя обнял ее и прижал к себе. С таким же успехом можно было бы обниматься с куклой.

“Ты мне сегодня едва не испортила всю обедню, а теперь извиняйся перед тобой”, — хотел пошутить Костя. Но жена вряд ли настроена сейчас на шутливый лад.

— Верочка, нам нужно поговорить. Ты хочешь меня о чем‑нибудь спросить?

Вера по‑прежнему смотрела в одну точку.

— Хорошо, — кивнул Костя, — тогда я скажу за тебя. Ты никогда не предполагала, что я могу быть таким безжалостным, нечутким, грубым с твоей подругой, которая перенесла страшное несчастье. Я вел себя безобразно, и теперь тебя терзают ужасные сомнения — с кем ты связалась, не оборотень ли я на самом деле. Вера! — воскликнул он. — Ты же умная женщина! Неужели ты думаешь, что я с бухты‑барахты могу хамить человеку? Своей начальнице, кстати. Почему тебе не пришло в голову, жена моя дорогая, что я все делаю намеренно?

Вера перевела взгляд и посмотрела на Костю.

— Конечно, — подтвердил он, — намеренно и специально. Я вел себя так, как должен действовать врач моей специальности в данной ситуации.

— Ты бы мог, — Вера с трудом разжала губы, — провести с ней беседы. Психотерапевтические. — Длинное слово далось ей с напряжением.

— Они совершенно бессмысленны, — возразил Костя. — Анна прекрасно знает все, что я могу ей сказать. Проблемы лежат на поверхности. Нет смысла копаться в ее подсознании и искать, не бил ли ее папа в детстве и не ревновала ли она маму. Анна — живой, деятельный, активный и целеустремленный человек. По натуре она не созерцатель, она должна постоянно находиться в движении — и только в движении. На пике своих психических и физических сил она чувствует радость жизни. Но в какой‑то момент ее дорогу завалило лавиной несчастий, она оказалась в тупике, стала зарываться в землю. Стагнация, покой для нее губительны.

Костя даже жене не стал говорить, что под зарыванием в землю он имеет в виду наркотики.

— Ее нужно вытащить, — говорил он, — вытащить буквально за шкирку.

— Ты ударил ее, — прошептала Вера.

— С чего ты взяла? — Костя хотел откреститься, но потом передумал. — Да, отпустил пощечину, потому что это было необходимо.

— Ты ударил женщину.

— Да не женщину! Пойми! А больную! И как бы грубо тебе это ни показалось, но подчас из ступора и из истерии больных выводят и подобным способом. Уговоры и мирные беседы ничего бы не дали, поверь мне. Ее нужно было встряхнуть, разозлить, заставить что‑то доказывать. Вера, посмотри на ситуацию с другой стороны. Анне нужен не просто стимул для продолжения жизни, ей необходимо разозлиться на себя, но это человеку редко удается. Проще разозлиться на кого‑либо другого. Объектом для этой агрессии я выставил себя. Сейчас она меня ненавидит всеми силами души. Я не удивлюсь, если завтра меня будет ждать приказ об увольнении. И мы с тобой пойдем по миру, между прочим.

— Мне очень хочется тебе верить, — проговорила Вера. Она снова могла общаться с мужем. — Но почему было необходимо действовать так радикально? Есть лекарственные препараты, в конце концов.

— В конце концов, я хочу, чтобы ты просто мне верила. Тем более, прав я или нет, станет ясно в ближайшее время.

Анна ходила по комнате и щелкала суставами пальцев. Как он смел так обращаться с ней? Он ударил ее по морде, то есть по лицу. Она остановилась у зеркала, посмотрела на себя и тихо застонала — скорее морда, чем лицо. Костя ударил ее после того, как она послала его по матушке. Щеки до сих пор горят. Чертовы таблетки до сих пор не действуют. Надо выпить еще. Она достала упаковку и выпила три капсулы. Села на диван, скрестила руки — сейчас все пройдет, надо подождать. Снова вскочила и зашагала по комнате. Уволить Колесова? Немедленно, завтра же! А как же Вера, двойняшки? На что они будут жить? Сволочь Колесов, повязал ее по рукам. Почему он вообще так мерзко себя вел? Это его психотерапевтические штучки. Но с другой стороны, подумай! Ведь все, что он говорил, — правда. Пусть хоть тысячу раз правда! Пусть катится с ней на все четыре стороны!

— Мама, дядя Игорь звонит, хочет с тобой поговорить, — заглянула дочь.

Колесов на нее ушат грязи вылил, но и Игорь оказался не лучше: только Анна собралась пожаловаться, как Игорь ее осадил.

— Ань, я все понимаю и сочувствую, — говорил он, — но бизнес есть бизнес. Если ты взялась за него, то следи, чтобы над головой всегда был парашют, иначе камнем полетишь вниз. Я тут недавно вычитал, что в любом ресторане любой страны мира в отсутствие хозяина работники начинают воровать продукты. “Ресторанное” правило универсально: нет начальника — нет порядка. У тебя в центре сейчас расходы стремятся сравняться с доходами. Кому нужен такой бизнес? Павел Евгеньевич недавно заехал к вам зуб починить. На следующий день у него щеку раздуло, а пломба вылетела. Усекаешь? Ты месяц не была на работе, хотя никуда не уезжала. Ты знаешь деловых людей, которые могут себе позволить отпуск больше чем на десять дней? Вот и я не знаю. Делай выводы, Анна.

Все против нее: ни друга, ни мужа, ни любовника — никого нет. Не на кого опереться. Никто ее не любит, не жалеет, никому она не нужна. Остается только всплакнуть над своей горькой долей. Не дождетесь! Анна сложила два кукиша и показала их своему отражению в стекле серванта. Думаете, меня просто списать в архив? Не на ту напали! Она мысленно с кем‑то спорила и чувствовала, как зарождается в ней злой азарт — я вам еще докажу, на что способна Анна Самойлова! Вы еще ахнете и рты откроете!

В ней есть сила — несокрушимая и неумолимая. Ни люди, ни обстоятельства, ни таблетки не могут уничтожить эту силу. Анна схватила оставшиеся таблетки и спустила их в унитаз. Хватит спать и грезить! Она не позволит, чтобы ее били по лицу и журили за плохую работу. Анна физически ощущала, как жажда жизни и сила воли поднимают ее над жалостью к себе, над обидами. Краем сознания она понимала несправедливость обид на друзей, но об этом было еще рано думать.

Она вдруг поняла, что не надо никому ничего доказывать, что мнения других людей не важны, что в мире существует одна‑единственная ценность — она, Анна. Она — и смысл жизни, и мера прожитого. Один раз она уже выдержала схватку с миром. Не просто выдержала — вышла победительницей из тяжких испытаний. Она умеет держать удар. И ответить на удар тоже умеет.

Утром следующего дня Анна провела несколько часов в салоне красоты, а потом отправилась на работу.

Эпилог

Они переехали в новую квартиру полгода назад, но, открывая дверь, Анна все еще чувствовала приятные запахи недавнего ремонта и новой мебели. Она оставила квартиры в Крылатском с облегчением человека, простившегося с местом, где все напоминало о потерях, где горькие упреки таились в каждом углу и пахло разочарованиями загубленной молодости. Теперь они жили в Измайлове, в старом доме с окнами на парк. У каждого была своя комната плюс гостиная и столовая. Дизайнер по интерьерам сумел все их подчас противоречивые и абсурдные фантазии и пожелания, выхваченные кусками из книг и журналов, облечь в достойную форму. Комната Кирилла напоминала конструктор “Лего” под открытым небом — по голубым обоям на стенах и потолке плыли кучерявые облака. Дарьина комната, розово‑белая, с кружевами на покрывалах и шторах, — типичное обиталище романтической девушки века электроники: из динамиков стереосистемы целыми днями рвалась и гремела музыка. Комната Анны представляла собой помесь будуара и кабинета — в нише на небольшом подиуме кровать с пологом, туалетный столик, бюро со множеством ящичков, встроенный шкаф для нарядов. В гостиной минимум мебели — диваны, кресла, одна стена занята полками библиотеки, на других — картины и фотографии, большой телевизор, кадки с деревцами, журнальные столики с лампами. Громадный, окруженный дюжиной стульев, овальный стол в столовой оказывался мал, когда собирались все родные и друзья с семьями. Тогда из кладовки приносили складные стулья, купленные специально для большой компании.

Впервые в жизни у Анны был не просто дом — место, где ночуешь, завтракаешь, ужинаешь и изредка смотришь телевизор, а жилище, любовно созданное собственными руками. Хотя ее участие заключалось лишь в финансировании чужой работы, Анна относилась к своей квартире как к гнезду, в которое он тащила веточку за веточкой.

По субботам Анна работала до середины дня, к обеду обычно приезжали Татьяна и Вера, к вечеру — Костя и Игорь. Семьи Самойловых и Колесовых в новой квартире Анны сходились регулярно. Вначале того требовала незримая опека, которую установили за Анной. Потом привычка собираться у нее дома прижилась: общение с близкими людьми, отдых, беседы, игры с детьми оказались лучшим средством для тружеников снять недельное напряжение, а для неработающих сохранять тонус активной жизни.

Галина Ивановна по субботам готовила что‑нибудь вкусненькое. Она пошла в прислуги по крайней нужде, но приросла душой к семье Анны. На пенсию и немалую зарплату Галины Ивановны жила ее собственная непутевая семья. Еще одежда после Анны да детей оставалась — все модное и малоношеное. Но сердце болело — о чужих больше пекусь, чем о своих. Однажды она поделилась своими думами с Константином Владимировичем. И он ей сказал:

— Знаете, Галина Ивановна, в вашем возрасте, извините, что о нем напоминаю, но уже можно жить по желаниям, а не по обязанностям. Вы все свои уроки выполнили и теперь действуйте так, как хочется. К чему душа лежит — пусть к тому и прибивается. Вы человек долга и обязательно будете там, где нужнее. А чувствовать свою нужность — одна из самых важных людских потребностей. Вы мне очень напоминаете мою маму, хотя она была совершенно на вас не похожа. Рядом с вами такое же защитное поле, которое умеют создавать только наши пожилые — пожившие — женщины.

После того разговора Галина Ивановна успокоилась, стала регулярно печь по субботам любимые Костей пироги, а соседям гордо заявляла:

— Я у них домработница. Они у меня по струнке ходят.

И в этом была доля правды. Она заняла место бабушки, но не той, которую внуки видят по выходным, а активно работающей на фронте домоводства. Она раздавала всем поручения, а при случае за шалость могла и оплеуху детям отпустить. Галина Ивановна уставала, но решительно отказывалась привлечь помощь еще одной женщины, например, гладить белье или убирать квартиру. Она считала, что все эти великие премудрости должны освоить Дарья и Кирилл. И заставляла их, часто со спорами и криками, наводить порядок в доме.

Анна переобувалась в прихожей и отбивалась от сына, который в очередной раз просил завести собаку.

— Нет, нет и нет, Кирилл! — возражала она. — У тебя уже есть аквариум, черепаха и попугай. Настоящий зоопарк развел. Ты знаешь, что я боюсь собак. Кроме того, говорят, они полгода, пока, не научатся справлять свои дела на улице, гадят в квартире. Я подобного не перенесу. Что это? А‑а‑а! — завопила Анна.

Из комнаты сына выкатился черный комок и бросился к ней в ноги. Щенок! Кирилл подхватил щенка и прижал к себе. Из его комнаты вслед за собачонкой прибежала тетя Таня.

— Не усмотрела! — повинилась она.

— Мама, ну пожалуйста! — Голос Кирилла дрожал от волнения. — Посмотри, какой он хорошенький! Мне дядя Игорь из самой Германий привез.

Щенок в самом деле был умилительно трогателен. Две пары карих глаз — щенка и сына — умоляли Анну: неужели ты разрушишь нашу дружбу?

— Твой муж, — Анна погрозила сестре пальцем, — в очередной раз подложил мне собаку.

— Зато какую породистую, — парировала Татьяна, — у нее родословная как у королевны.

Отпущенная на пол королевна тут же сделала лужу.

— Вот, пожалуйста! — возмутилась Анна.

— Так ведь ейное и не пахнет вовсе. — Галина Ивановна явилась со шваброй и быстро вытерла пол. — А ребенку в радость.

— Заговорщики, обложили меня со всех сторон, — ворчала Анна по пути в ванну. — Прощай итальянский паркет!

Она вымыла руки и вышла в коридор, как раз когда с прогулки вернулись Вера, Даша и двойняшки.

— Ах вы мои маленькие! — обрадовалась Анна, присела и широко развела руки. — Ну, идите ко мне!

Ника и Ната, которые недавно научились ходить, взявшись за руки, направились к ней. Они смешно топали, набирая скорость в длинном коридоре, и свалились бы, не подхвати их Анна на руки.

— У! Какие большие, какие тяжелые стали. — Анна кружилась с двойняшками.

— Мама, у меня еще один прыщик на лбу вскочил, — капризно пожаловалась Дарья, но тут же отвлеклась. — Щенок? Тот самый? И мама разрешила? Класс!

После обеда дети ушли играть, а Анна с сестрой и Верой остались в столовой. Они пили кофе с ликером и мирно сплетничали.

Вера рассказала о том, что недавно встретила Крафтов. Сергей шел под руку с молодой женщиной. Он и Анна Рудольфовна, увидев Веру, отвернулись, сделали вид, что незнакомы. Татьяна получила письмо от подружки из Донецка. Василий женился на своей коллеге по работе.

— Какая любовь‑морковь была, — Татьяна слегка ревновала бывшего мужа, — а только я за порот — он под венец.

— Первой‑то ты под венец сбежала, — напомнила Анна. — Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. — Татьяна погладила слегка округлившийся животик. — Ань, я вот думаю: мы с Игорем позднородящие, вдруг ребенок будет ненормальным? Дауном, например?

— Тогда можно будет сказать, что похож на папу. — Анна все еще не могла смириться с тем, что Игорь пошел на поводу у детей и привез им щенка.

— Да ладно тебе, — отмахнулась Татьяна. — Я вам другое скажу. У Игоря есть тетя. Тете двадцать лет, зовут ее Катей. Очень славная девушка. Мой Володька, похоже, в Катю влюбился. Вот, представьте, они поженятся, у них родится ребенок, допустим, девочка. Мне внучку очень хочется. Что тогда получается? Дочь тети Игоря будет ему сестрой, но раз она — дочь моего Володи, то она ему внучка. Соответственно, наш с Игорем ребенок, поскольку он внук его тети, становится Игорю и братом. Для Володи мой будущий ребенок тоже брат, но в то же время и внук, ведь он внук его жены. Для моего младшего сына жена моего старшего сына — бабушка, а ее дочь, соответственно, — тетя.

— Я запуталась, — призналась Вера со смехом.

— Что ж тут непонятного? Хотя конечно, — призналась Татьяна, — я сегодня целый день схемы чертила. Получается, что мой сын для моего мужа дядя, а с рождением нашего ребенка Володя и Катя, которая тетя, становятся дедушкой и бабушкой.

— Мне страшно за ребенка, — покачала головой Анна. — У него отягощенная наследственность и со стороны отца, и со стороны матери, то есть бабушки или тети, не разберешь, кто она там теперь.

— Вечно вы надо мной насмехаетесь. — Татьяна погрозила им пальцем. — Вот и Вера побывала у меня в гостях несколько раз и деликатно намекнула, что, может быть, стоит обстановочку сменить. Представляешь, Нюра? Если Вера, с ее вкусом, и говорит такое — значит, дело швах. А мне так нравится!

— Что ты, Танюша, у тебя прекрасный вкус, просто иногда… — Вера запнулась, подбирая слова.

— Просто иногда, — подхватила Анна, — ты похожа на жену нэпмана, которую он привез из глубокой провинции.

— А я такая и есть, — не обиделась Татьяна, но все‑таки ринулась в наступление. — Лучше ты, Аня, скажи, с кем это ты по театрам зачастила? Мы с Верой уж сколько времени прикидываем, а понять не можем. Как ни позвонишь, дети говорят — мама в театр ушла. Знаем мы эти театры, сами театралками были. Ну и кто он? Только не говори, что постовой милиционер, полотер или настройщик пианино. Ты у нас, конечно, известная демократка, но все‑таки?

Вера тоже вопросительно посмотрела на Анну, но предупредила:

— Если не хочешь, не говори.

— Да никакого секрета нет, — улыбнулась Анна. — Ученый, микробиолог. Девочки, он знает такое количество анекдотов, что я лопаюсь от смеха. Научил меня играть в преферанс и покер, удивительно азартно.

— Видать, большого ума человек, — заключила Таня, — анекдоты, карты.

— Аня, это серьезно? — спросила Вера.

— Не знаю. И задумываться не хочу. Мне с ним очень хорошо, покойно. Он надежный, ироничный, взрослый, спокойный. После Юры, а потом после Сусликова у меня выработался какой‑то страх, иммунитет на общение с мужчинами. Словно внутри все замерзло до окаменелости. А сейчас, кажется, оттаивает. Никаких прогнозов! Но я вас с ним познакомлю. Девочки, у нас ничего не было! Действительно ходим в театры или у него дома в карты играем. Вместе с его дочерью. Она студентка, ждет ребенка. Какой‑то подлец соблазнил и бросил.

— Господи! — Татьяна схватилась за голову. — Кругом одни беременные и дети. Мы с вами какие‑то умалишенные.

— А, по‑моему, это замечательно, — сказала Вера. — Мне даже жалко, что Ника и Ната подросли, снова хочется маленького. Только не смотрите на меня с ужасом, — рассмеялась она, — это я пока теоретически мечтаю.

— Ведь какая речь была у человека, — вздохнула Татьяна, — а теперь она теоретически мечтает и весит на полцентнера больше.

— Осталось лишних всего десять килограммов, — защищалась Вера.

— И муж у нее деспот, — поддержала Анна сестру. — Он мне голову прогрыз со своим детским психотерапевтическим отделением. Открыли, теперь со всей Москвы родители тащат к нам двоечников и хулиганов. Интересно, когда он собственными детьми занимается?

— По выходным и праздникам, — улыбнулась Вера, — Экспериментирует, Ника и Ната еще не говорят, но уже изучают азбуку.

— Опыты на людях запрещены, — фыркнула Татьяна и тут же попросила: — Ты все запоминай, как он делает, потом меня научишь.

— Хорошо, — кивнула Вера.

Она внимательно посмотрела на Анну: кажется, момент подходящий, чтобы заговорить об очень болезненном.

— Костя навещал Ирину в больнице, — сказала Вера.

Анна нервно скомкала бумажную салфетку. Татьяна нахмурилась — зачем бередить раны? Умом Анна понимала, что на убийство Ирину толкнула болезнь, она помнила подругу бескорыстно доброй, самоотверженной и все‑таки простить ее не могла. В последнее время их жизнь качественно переменилась — в доме не было старых, больных, инвалидов, не было эмоционально взвинченных или тупо равнодушных людей. Теперь Анне легче дышалось, но цена, которую она заплатила за эту легкость, сделала ее вечным должником. Как офицер, получивший очередное звание раньше положенного срока, потому что старшие погибли в бою, она наслаждалась новым положением и стыдилась его. Олицетворением стыда и облегчения была Ирина.

По словам Веры, Ира хотя и не полностью здорова, но вполне адекватна. Условия в ее больнице‑тюрьме чудовищные.

— Если дело только в том, чтобы материально помочь, — сказала Татьяна, — ты бы могла ко мне обратиться.

— А ты, Анна, не хочешь помочь Ирине? — спросила Вера.

— Нет.

Для Веры, конечно же, милосердие — мать всех добродетелей. Но она, Анна, не претендует на звание святой.

— Вам не кажется, что в квартиру подозрительно тихо? — Татьяна прислушалась. — Никаких воплей, а я, кажется, грохот слышала.

— Там Даша, — напомнила Вера.

Даша не замедлила прийти и повиниться:

— Мама, я по телефону разговаривала, а дети играли. Галина Ивановна в магазин пошла. Вы не поможете убрать в гостиной?

Стильная гостиная, Аннина гордость, превратилась в руины после землетрясения. Кирилл погнался за щенком и нечаянно перевернул кадку с пальмой. Ната и Ника, которые до этого занимались тем, что курсировали из комнаты Кирилла в гостиную и переносили игрушки, играли с землей, как с песочком. “Песочка” им не хватило, и, поднатужившись, они свалили еще два фикуса. Этих детей ждет большое будущее, если, годовалые, они сообразили, как опрокинуть тяжелые кадки, соблюдая правила техники безопасности, и не пораниться. Пушистый бежевый ковер на полу, игрушки, дети, щенок — все было в черноземе. Кругом валялись ветки деревцев, диванные подушки, обертки от конфет, темнели щенячьи лужи.

Анна тяжело вздохнула — и это еще не все дети собрались. Надо поменять ковер на более темный. Она отдавала приказания: Вера купает детей, Кирилл моет щенка и игрушки, они с Татьяной водворяют растения на место, Дарье, по вине которой устроен разгром, досталось самое сложное — стирать с помощью моющего пылесоса ковер.

Костя приехал, когда в квартире уже закончили наводить порядок. Ника и Ната, чья одежда крутилась в стиральной машине, расхаживали в майках Кирилла.

— Дети мои! — подхватил их на руки Костя. — Чистые, с мокрыми волосами, в балахонах! Признавайтесь, вас здесь принимали в секту хлыстов?

— Да, да, да! — хором отвечали двойняшки.

— Слово “хлыст” греет мою душу, — усмехнулась Анна.

— Видел бы ты их час назад, — сказала Вера. — Боюсь, они наелись земли. Костя, это опасно? Может быть, позвонить Александре Ивановне?

Анна оставила их разбираться и обернулась к сыну, который уже несколько минут требовал ее внимания.

— Мама, Даша перевела с немецкого, ее зовут, — Кирилл заглянул в бумажку и старательно прочитал: — Даниэлла — Доллингстар — Шуфан — Шварц — Перль.

— Кто это? — не поняла Анна.

— Нашу собаку так зовут по паспорту. А мы как звать будем?

— Давай ее Игорем назовем? — злорадно предложила Анна.

— Это же девочка! — возмутился Кирилл.

— Она еще и девочка! — всплеснула руками Анна. — Она еще рожать здесь будет!

— А что для этого надо? — заинтересовался Кирилл.

— Спроси у Даши, — отмахнулась Анна, — она в твоем возрасте активно интересовалась подобными мероприятиями. А как назвать это животное, решай сам. Твоя собака, твоя ответственность, тебе и называть.

Пришел Игорь. Он никогда не являлся с пустыми руками. Костя, чьи финансовые возможности не позволяли швырять деньгами, перестал переживать по поводу купеческих замашек Самойлова — ты с подарками, а я с умными мыслями. Дети и взрослые встречали Игоря с одинаковым интересом — а что, сегодня он принес? Гостинцы закупала по списку его секретарь, а сам Игорь, когда пребывал в благодушном настроении, любил друзей разыгрывать и дразнить.

В столовой он вручил всем пластиковые пакеты, на которых маркером были написаны имена. Нате и Нике досталось по бутылке коньяка и джина. Анне — собачий поводок и ошейник. Вере — ананас. Косте — бандажный пояс для беременных. Татьяне — пластиковые игрушки. Даше — водный пистолет. Кириллу — книга “Девичьи секреты”. Галина Ивановна получила пакет корма для щенков.

— Ты все перепутал! — воскликнула Татьяна.

— Разве? — удивился Игорь. — Ребята! Спросите свой внутренний голос, не в том ли ваши истинные потребности. Посмотрите, Ника и Ната любовно обходятся с алкоголем. Стоп! — закричал он. — Спасайте бутылки, они их сейчас разобьют!

Все бросились к малышам, которые с любопытством рассматривали этикетки и вовсе не собирались ничего бить.

— Шутка! — сказал Игорь. — Проверял вашу реакцию.

И тут же в его парадный костюм Дарья выстрелила струей воды.

— Сдаюсь! — Игорь поднял руки.

— Костюм пятьсот долларов стоит! — возмутилась Татьяна.

— Пистолет мне! — воскликнул Кирилл. — Даша, забери эти секреты.

— Возьмите кто‑нибудь у меня ананас, — взмолилась Вера.

— А кто у нас беременный? — спросил Костя.

— Предлагаю на эту цепь, — Анна потрясла поводком, — посадить известного балагура и весельчака.

— Так что, их и людям есть можно? — Галина Ивановна изучала пакет с собачьим кормом.

Говорили все разом. Игорю нравилась суматоха, им же и устроенная. Ника и Ната, любовно прижав к себе бутылки, потопали в комнату.

— Доктор Колесов! — Игорь перекричал остальных. — Обратите внимание на своих детей! Они нас без спиртного оставят.

Вера отдала ему ананас и пошла отнимать у детей бутылки. Слегка смутившаяся Татьяна забрала у Кости бандаж. Кирилл поменялся с Галиной Ивановной, и теперь она изучала обложку книги для девочек. Анна по‑прежнему грозно размахивала поводком и выразительно смотрела на Игоря.

— А что я? — Игорь сделал невинное лицо. — Это рекомендовал большой специалист по душевному здоровью. Все претензии к Константину Владимировичу. Он у нас младший брат психоанализа. Обращаю ваше внимание на эту странную семейку. У психоанализа отец есть — Фрейд, а матери у него нет!

— На себя посмотри, — сказала Анна. — Тоже хорош — внучатый племянник собственной жены.

— Уже разболтала, — заключил Игорь. — У моей жены язык что помело.

— Ты продуктами запасайся, — посоветовал Костя. — Теперь у твоей жены аппетитец как у паровозной топки.

— Если бы она сумела побить ваш рекорд и родить тройню, я бы ей вообще запретил рот закрывать — так бы и жевала все время!

Перебрасываясь шутками, они двинулись в столовую и сели за обеденный стол. Анна думала о том, что Костя и Игорь стали настоящими друзьями, то соперничают, то выступают единым фронтом, то спорят до крика, то дурачатся — совершенно разные люди, а нуждаются один в другом. У Веры и Татьяны на первый взгляд тоже мало общего, но ведь дружат, словно познакомились, сидя на детсадовских горшках. А она, Анна? Она — центр маленькой вселенной, вокруг которого вращаются маленькие планеты — друзья и дети. Пусть только попробуют соскользнуть со своих орбит! Никого не отпустит! Ее притяжения хватит и на новеньких. Очень скромно представлять себя солнцем! Хорошо, что ее мысли не слышны.

На их веку вряд ли инопланетяне захватят Землю или случится всемирный потоп. То, что произошло и еще произойдет с ними, повторялось миллиарды раз. Любовь и разочарование, рождение детей и смерть близких, успехи и болезни, вдохновение и отчаяние, победы и поражения — жизнь походит на уравнение со всеми известными. Они заранее знают ответ. Но все‑таки стараются найти красивое решение.

КОНЕЦ