Не дадите ли Вы мне Ваше особое наставление?

То, что случилось с Гаутамой Буддой и его учением, — это почти правило, а не исключение.

Как только учитель оставляет свое тело, ученики начинают идти на компромисс с окружающим миром, чтобы выжить, продолжать существовать.

А истина — это нечто такое, в отношении чего нельзя идти на компромисс.

Только учение Гаутамы Будды... через пятьсот лет во всей Индии не было ни единого буддиста. Величайший человек, который когда-либо ходил по земле, самое утонченное учение и самое ясное восприятие истины, просто исчезли, как сон.

Тут есть над чем задуматься — такого не случилось с христианством, такого не случилось с исламом, такого не случилось с джайнизмом. Поэтому сложность этого феномена должна быть понята.

Люди, которые последовали за Гаутамой Буддой, отказались пойти на компромисс. Это и было причиной исчезновения буддизма в Индии. Буддистов убивали, сжигали заживо или насильственно обращали в индуизм, а те, кому повезло, бежали в соседние страны.

В определенном смысле это было скрытое благо, так как буддисты, которые бежали из Индии, рассеялись по всей Азии и распространили учение Гаутамы Будды по всему континенту.

Но проблема была в том, что они узнали нечто, чего ученику никогда не следует узнавать: в Индии они узнали, что если настаивать на истине, результатом будет распятие. Если хочешь выжить, надо идти на компромисс со всевозможными обманами, которые распространены среди людей.

То, чего они не сделали в Индии, они сделали в Китае, они сделали в Японии, они сделали в Корее, они сделали на Цейлоне. Во всей Азии они пошли на компромисс с местным населением, его предрассудками, его древним мировоззрением, основанным не на истине, а просто на страхе.

Но поскольку они пошли на компромисс с местным населением, они выжили. И они не только выжили, они стали весьма уважаемыми. Буддизм стал религией всей Азии, за исключением Индии.

Это очень странный феномен, ведь Будда родился здесь; все его великие ученики родились здесь. Сотни людей стали просветленными под его руководством. Сознание этой страны достигло наивысшего пика в присутствии Гаутамы Будды. И все же, как только Будды не стало, этот огромный опыт исчез, испарился — ибо ученики, которые остались после него, не были еще готовы предать своего учителя. Они были готовы умереть, но не предать; они не хотели идти на компромисс.

И индуизм отыгрался с огромной мстительностью — ведь в присутствии Гаутамы Будды… у индуизма кишка была тонка, чтобы противостоять этому человеку. Попытки предпринимались... Индуистские ученые, пандиты, пытались спорить с ним, но они были простыми попугаями. В присутствии Гаутамы Будды их заимствованное знание оказывалось совершенно не отвечающим требованиям человеческого роста.

Самого присутствия Гаутамы Будды было достаточно, чтобы убедить их в том, что этот человек пережил нечто такое, чего они не переживали. Все, что они говорили, было просто повторением старых писаний. А то, что он говорил, было действительным индивидуальным опытом — его собственным.

А когда опыт является вашим собственным, он обладает авторитетом.

Индуизму пришлось ждать смерти Будды. В его присутствии было невозможно приводить аргументы в защиту предрассудков. Им пришлось ждать пятьсот лет, ибо после Будды его непосредственные ученики — Шарипутта, Моггальяна, Махакашьяпа, Ананда и сотни других — были преисполнены тем же светом, той же тишиной. Они творили новых просветленных людей. Это продолжалось пятьсот лет.

Но мало-помалу все это сошло на нет. Вместо просветленного человека, мало-помалу, более важным стал ученый, пандит. Именно тогда для индуизма пришло время мести — и, безусловно, индуизм был гораздо более древней религией. У него были великие ученые. Буддийские ученые были любителями, они не могли выстоять перед индуистской ученостью; они были побеждены очень легко.

Теперь это был не их собственный опыт.

Именно эти люди написали буддийские писания. Вы будете удивлены, узнав, что каждое буддийское писание начинается со слов «Я слышал». Эти люди не видели, эти люди не переживали на собственном опыте. Эти люди просто услышали от других о сокровенной реальности, но то были лишь слухи.

Индуисты были более изощренными учеными, за их плечами было почти десять тысяч лет; они были весьма утонченными логиками, рационалистами.

Несчастным буддийским ученым не удавалось ничего доказать. Их поражение было настолько полным, что им пришлось вернуться назад в лоно индуизма.

Те же буддийские монахи, которые бежали из Индии, получили хороший урок: «Если у тебя нет твоего собственного опыта, тогда лучше пойти на компромисс, чтобы выжить». Они обожгли себе пальцы, отстаивая чужой опыт.

Они оставили споры. Они начали говорить о синтезе всех религий; они начали распространять идею о том, что все религии верны. Все правы, нет повода для споров.

И они первыми привели в мир идею о правильности всех религий. Естественно, все религии уважали этих людей — они не были сварливыми. До той поры все религии были сварливыми, каждая пыталась доказать: «Мы обладаем истиной, мы правы, а вы неправы».

А эти люди первыми сказали: «Все правы. Есть миллионы путей, но цель одна. Нет нужды спорить. Может быть, мы и идем разными путями, но мы движемся к одной и той же цели».

В Индии то же самое случилось с джайнизмом — религией, современником которой был Будда. Джайны до сих пор существуют в Индии.

Это тоже странный факт, что Махавира, их величайший учитель, и Будда - были современниками. В присутствии Гаутамы Будды Махавира не мог оказать никакого воздействия на страну. Да, у него было небольшое число последователей, но Будда представал таким огромным, он был таким большим деревом, что на протяжении трехсот лет британские ученые, историки и философы думали, что Махавира и Будда были одним и тем же лицом, что Махавира было другим именем Гаутамы Будды. Ибо это — титул, точно так же, как и «Будда» является титулом. «Будда» означает «пробужденный»; «Махавира» означает «победитель». И они оба получили еще титул «Джайна» — «Джайна» тоже означает «победитель». Поскольку им обоим принадлежал один и тот же титул, считалось, что Махавира и Будда были одним и тем же человеком.

Только недавно ученые начали сознавать, что это не так, что Махавира и Будда — это два разных человека.

Будда оказал такое огромное воздействие на страну, он затмил всех, — но через пятьсот лет он исчез.

А последователи Махавиры все еще существуют в Индии, так как последователи Махавиры пошли на компромисс с индуистами. Их не сжигали заживо, их не убивали. Они настолько далеко зашли в компромиссах с индуистами, что особой-то разницы и не найти.

И они вынуждены были пойти на компромиссы, так как они во всем зависят от индуистов. Они не образуют полную культуру. Если им нужны туфли — им нельзя делать туфли, а туфли им, конечно, нужны, — им приходится обращаться к индуистам. Если им надо вычистить отхожие места — им нельзя этого делать, — они вынуждены обращаться к индуистам.

Это странный феномен, что буддизм и джайнизм оба возникли как бунт против индуизма. Махавира весьма сильно настроен против индуизма, но джайны пошли на компромисс по всем пунктам — ведь надо же было где-то доставать одежду? Ткачами были либо индуисты, либо мусульмане. Как построить дом? Как добыть пищу? Ведь джайнам нельзя даже культивировать растения. Это запрещено их религией, так как растения обладают жизнью, а если вы выращиваете растения, вам придется срезать их, и вы будете совершать насилие.

Поэтому все насилие должны совершать индуисты; тогда, естественно, вам приходится зависеть от них, вы не можете спорить и настаивать на том, что вы обладаете истиной. Вам приходится говорить, что все обладают истиной; отличаются только языки, пути и способы, но основное переживание одно и то же.

Джайнизм выжил.

То же самое можно сказать и об исламе и христианстве - они пошли на компромисс с местным населением.

Всего лишь несколько месяцев назад нынешний папа римский посетил Индию.

Индийские христиане — это индуисты низшей касты, ставшие христианами из-за бедности. Нет никакой другой причины их обращения — они бедны, необразованны, а христианство обещает им...

Но папа римский столкнулся с большими трудностями, так как обращенные индуисты не могут просто так отбросить свои тысячелетние привычки. В церкви они воскуривают благовония перед Иисусом Христом. Епископы и кардиналы говорили папе римскому: «Что делать? Мы пытаемся препятствовать этому, но они не слушают. Они приносят цветы, они приносят благовония… и не только это, в церкви они повторяют мантру омкар.

И папа римский согласился, что им следует позволить делать это, иначе они отступятся от христианства.

В них это сидит настолько глубоко... они не могут представить себе, что звук ом может быть чем-то другим, кроме самого духовного явления. Они христиане, а ом не имеет никакого отношения к христианству — они, по существу, индуисты. А позволение папы римского — это компромисс, хитрость.

Завтра эти люди начнут раскрашивать Иисуса Христа красной краской, и вам придется принять это, ведь без красной краски ни один камень не может стать Богом. В Индии такого, никогда не случалось.

Когда британская администрация начала прокладывать в Индии дороги и устанавливать дорожные указатели, они понятия не имели, что они делают. Они выкрасили дорожные столбы в красный цвет, так как красный цвет виден издалека, он выделяется на фоне зеленого цвета растительности.

Итак, они выкрасили столбы в красный цвет, и они были удивлены, когда увидели, что индийцы стали поклоняться каждому столбу. Крестьяне приходили с цветами, благовониями... каждый дорожный столб стал обезьяним богом Хану-маном.

Британские инженеры пытались объяснять: «Это не боги, это дорожные столбы».

Крестьяне отвечали: «Вы не знаете. Мы делали это тысячи лет. Любой камень, выкрашенный в красный цвет, становится божественным». Они были очень счастливы — их радовали не дороги, а дорожные столбы.

Христианство с самого начала шло на компромиссы в каждой стране. Это был его способ выживания.

Вы будете удивлены, узнав, что индийское христианство древнее Ватикана. Индийское христианство — самое древнее в мире, так как оно возникло, когда в Индию пришел Фома, один из ближайших учеников Иисуса.

Обратить индийцев в какую-то другую религию очень трудно. Они так много видели, они так много слышали о религии, у них было так много верований... Вначале Фома растерялся, но, в конце концов, он нашел компромисс.

Он начал одеваться как индуист. Если вы увидите изображения Фомы, вы будете удивлены тем, что он брил себе голову, совсем как индуистский шанкарачарья. И он стал носить шнур, который носят индуисты, а также деревянные сандалии, которые носят индуистские монахи, чтобы не пользоваться кожей. И он носил только небольшое дхоти без рубашки сверху, совсем как старые брамины. Он изучил санскрит.

И видя, что он выглядит совсем как брамин — и, стало быть, все, что он говорит, должно быть правильным, — многие люди последовали за ним. Они были первыми христианами.

Но это уж слишком деловой подход, это коммерческая сноровка. Это не настоящее обращение, это обман, эксплуатация невинных людей.

В каждой стране христианство шло на компромисс с местным населением. Какой бы ни была его религия, христианство шло на компромисс с ней, принимало ее принципы, ее манеру поведения. Именно благодаря этой установке на компромисс, христианство стало самой распространенной религией в мире — почти полмира является христианским.

Истина не может быть такой дешевкой. И истина не может быть такой привлекательной для такой большой толпы.

Психология толпы такова, что все, во что она верит, должно приниматься как истинное; тогда есть возможность пойти на полуистину: «Вы поверьте во что-то наше, мы возьмем что-то от вас».

Но истина не может быть истиной наполовину.

Она должна быть на сто процентов чистой; в противном случае она хуже, чем ложь.

Поэтому, когда я сказал тебе: «Не иди на компромисс», я тем самым говорил тебе многое.

Во-первых, согласие на компромисс означает, что выживание и удобства для тебя важнее истины.

Во-вторых, это означает, что истина — это не революция, а бизнес, не трансформация твоего существа, а социальный конформизм.

В-третьих, это означает, что ты никогда не окажешься на нужном пути. Научившись идти на компромисс, ты начнешь сбиваться с пути.

Не идти на компромисс — это один из основных, существенных принципов, которым надо следовать, если ты хочешь найти истину во всей ее чистоте и во всем ее великолепии.

И когда я сказал это тебе, ты, безусловно, правильно услышал кое-что еще, что не было сказано: «Пожалуйста, не поступай так со мной».

Все мои усилия направлены на то, чтобы сделать из вас индивидов, достаточно отважных даже для того, чтобы противостоять всему миру. Если ты чувствуешь, что ты прав, и если ты переживаешь истину в твоей сокровенной сердцевине, тогда пусть хоть весь мир будет против тебя — это не имеет значения. Тогда даже распятие будет не чем иным, как печатью подлинности.

Человек, который может идти на распятие смеясь, доказал, вне всяких сомнений, что ему известно нечто большее, чем смертное тело.

Иисус кажется капризным. После распятия, находясь на кресте, он не был радостным, он не улыбался, не смеялся. Наоборот, он жаловался. Он кричал Богу: «Почему ты оставил меня?» Ибо он ожидал не распятия, он ожидал коронования. Он — единственный сын Бога, как же может Бог позволить распять его? Обязательно должно случиться чудо.

Но чуда не случилось, так как чудеса не приходят извне. Чудо случилось бы, если бы он улыбался и смеялся, зная: «Вы можете распять только мертвое тело, вы не можете распять мое сознание».

Чудо произошло в случае Мансура аль-Халладжа. Он смеялся, — а его распятие было более жестоким, чем распятие Иисуса, так как мусульмане более неистовы, более фанатичны, чем иудеи. Они резали его на куски, они не прикончили его одним ударом. Сперва они отрубили ему ноги, затем они отрубили ему руки, затем они ослепили его и сделали его глухим. Они убивали его по частям, и, все же, до самого конца он улыбался.

И кто-то спросил его: «Прежде чем тебе отрежут язык, мы хотим узнать, почему ты улыбаешься?»

Он сказал: «Я улыбаюсь потому, что казнят кого-то другого. Тело, которое казнят, не есть я».

Это и есть чудо.

Оно не зависит от Бога, оно не зависит от кого-то другого.

Оно зависит от твоего переживания.

Только благодаря такому простому действию, аль-Халладж оказывается гораздо ближе к истине. Он не сетует, он не говорит Богу: «Это несправедливо, что со мной обращаются таким примитивным образом, а ты просто молчишь». Он вообще не говорит о Боге.

Он просто наслаждается всем происходящим и смеется над глупостью людей: «Вы казните кого-то другого. И я всегда говорил вам, что вам не удастся наказать меня, вы не можете даже коснуться меня. О наказании не может быть и речи».

Когда ты услышал: «Не поступай так со мной», — хотя я тебе этого не сказал, ты услышал правильно. Я как раз собирался сказать это, но, увидев, что ты это услышал, я не стал говорить это.

Все эти годы тебя преследовала мысль, что ты услышал это, а я этого не говорил — было ли это твоим воображением или я действительно сказал нечто, не говоря этого?

Нет, это не было твоим воображением. Я говорил это, не говоря этого.

Я сообщаю тебе многие вещи, не говоря о них. Говоря о многих других вещах, я просто создаю такую атмосферу, в которой ты можешь услышать несказанное.

Ибо есть некоторые вещи, которые можно сообщить только шепотом, но не криком. И есть некоторые вещи, которые нельзя сообщить даже шепотом; на них можно только указать непрямым способом, только тогда они прекрасны.

Возлюбленный Бхагаван,

В последнее время со мной стало происходить вот что: когда утром я первым делом начинаю открывать глаза, я могу увидеть видение, как сцену из кинофильма — и через несколько дней эта сцена случается в действительности, совсем как повторение.

До того как я приехал сюда в Бомбей, у меня было видение отеля «Голден Мэнор» — окружающая обстановка, сад, люди — и когда я прибыл сюда, все оказалось точно таким же, как в моем видении. Ранее я написал Вам об этом в письме, но у меня не хватило мужества отправить его. Сейчас это случается часто, и я не знаю, хорошо это или плохо. Кроме того, когда Вы были в Уругвае, а я был в Бразилии, у меня возникло внезапное побуждение отправиться в мою комнату, сесть на пол и закрыть глаза. Я так и сделал, и, подобно вспышке, я увидел Вас, сидящим за столом, радостно смеющимся. Я мог видеть только спину другого человека, который казался немного серьезным или печальным. Затем Вы увидели меня и пригласили подойти, а этот человек повернул голову, чтобы взглянуть на меня. Он был красив, очень красив... сцена была так полна светом! Я уверен, что он не был Иисусом — борода была иной, и глаза были более глубокими и ясными. Через несколько часов по радио сообщили, что за несколько часов до этого умер Кришнамурти.

Бхагаван, с того дня я полностью уверен, что Вы живете на двух уровнях одновременно, и я не знаю, на каком уровне Вы пребываете большую часть времени в Вашей повседневной жизни. Вы ответили Турье, что Вы не приходите в наши сны. Но разве не верно, что Вы так близки к ученикам, что мы суть одно с Вами все время, не только в наших снах?

Должна быть понята одна очень фундаментальная вещь: сновидение и видение кажутся похожими, но они являются двумя разными феноменами.

Сновидение — это проекция ума. У него нет собственной действительности. Это всего лишь мысль в образной форме.

Маленькие дети не умеют думать мыслями, но они могут понимать образы; поэтому в их книжках вы можете увидеть большие картинки, яркие краски и совсем мало текста. Мало-помалу, по мере того как ребенок подрастает, в его книгах картинок становятся все меньше и меньше, а количество текста увеличивается. В конце концов, когда он оказывается в университете, картинки исчезают, и остается только текст. Может быть, вы не задавались вопросом, почему это так...

Если ребенку в детском саду дать книгу без картинок, она его совсем не заинтересует, так как он еще не научился думать словами.

Но он может видеть сны более совершенно, чем вы; он видит сны настолько совершенно, что время от времени случается так, что ребенок просыпается утром и начинает плакать: «Только что у меня был велосипед? Куда он делся?» Ему снилось, что он едет на велосипеде, а когда он открывает глаза, он оказывается в своей постели, а велосипед пропал.

Его сновидение настолько ясно, что ему очень трудно провести различие между реальным велосипедом и велосипедом в сновидении; они выглядят почти одинаково.

Мы — взрослые люди, но наше бессознательное никогда не взрослеет, оно остается ребенком.

Поэтому во сне, когда ваш сознательный ум — который выучился языку, понятиям, словам — крепко спит, ваше подсознательное начинает видеть сновидения. Оно — ребенок, поэтому каждая мыслительная форма должна быть переведена бессознательным умом в образную форму.

Это одно из великих открытий Зигмунда Фрейда — выслушивание ваших сновидений. И он проделывает обратный процесс, переводит ваше сновидение из образной формы снова на язык, в понятия, в слова. Для этого требуется большая компетентность.

Тем не менее, тут никто не может быть уверен в чем-либо.

Если вы обратитесь к Зигмунду Фрейду, то каждое сновидение будет сведено к чему-то сексуальному — ибо такова была его идея: весь секс подавляется.

Это верно, что большая часть сексуальности подавляется, но есть много других вещей, которые тоже подавляются. Подавляется не только секс.

Но такова уж проблема с изобретателями и особенно с первооткрывателями: они становятся настолько одержимыми своими открытиями, что не обращают внимание на другие возможности.

Адлер, собственный ученик Фрейда, ушел от него только потому, что Адлер считал, что секс может быть частью подавляемого, но это не все. Его собственная идея заключалась в том, что амбиция, воля к власти, является гораздо более важной и что основная часть ваших сновидений имеет отношение к воле, к власти.

Например, вам снится, что вы стали птицей и летите.

Для Зигмунда Фрейда это будет символизировать только то, что вы хотите пользоваться такой же сексуальной свободой, как птицы и звери, и ничего более.

Но для Адлера полет вверх означает, что вы амбициозны, что вы хотите стать премьер-министром.

Но это все догадки.

Карл Густав Юнг, другой ученик Фрейда, тоже ушел от него, так как его больше интересовали древние мифологии, и он думал, что наши сновидения являются частью наших предыдущих жизней. Поэтому, если вам приснилось, что вы — летящая птица, он истолкует это так, что в какой-то из ваших прошлых жизней вы были птицей.

Так что же делать с этими людьми и как решить?

Язык образов не может быть точным. Это почти как живописное полотно: многие люди могут увидеть и понять ее смысл по-разному.

Как у ребенка есть образный язык, точно так же и у вашего бессознательного есть образный язык.

Мне не интересно толковать ваши сновидения, так как это такая пустая работа.

Вы можете продолжать толковать сновидения годы и годы, а сновидениям не будет конца — каждый день, по шесть часов каждую ночь вам приходится видеть сны. И у вас есть неисчерпаемые источники сновидений.

И сновидение очень стремительно — время в сновидении не такое же, как ваше обычное время. Просто читая газету, вы можете заснуть на минуту и увидеть сновидение, которое охватывает годы; и когда вы просыпаетесь, вы смотрите на часы, а прошла только одна минута. Вы говорите: «О боже, за одну минуту я увидел сон, который продолжался целый год, или даже годы».

Время в сновидении совершенно иное.

До сих пор еще не смогли изобрести часы для сновидений, и, может быть, такой возможности никогда и не будет, так как есть ленивые люди и есть прыткие люди; одни люди быстро бегут, а другие люди просто сидят.

И в сновидениях существуют те же различия: у ленивых людей бывают ленивые сновидения, у прытких людей бывают стремительные сновидения; ваше сновидение отражает вас. Поэтому я не думаю, что есть какая-то возможность создать часы для сновидения, которые могли бы работать для всех. Это невозможно, так как скорость сновидения у каждого человека иная.

Видение кажется похожим на сновидение, но оно не сновидение.

Видение — это объективный феномен, это не проекция вашего ума. Вы видите нечто, вы не проецируете. В определенной ясности ваш ум способен видеть некие вещи.

Например, как-то я путешествовал с одним из моих друзей. Он — поэт. Мы ехали в автобусе с кондиционированием воздуха, и, должно быть, было около десяти часов вечера. И внезапно он услышал: «Мунна, Мунна». Никто другой не услышал этого. Я сидел рядом с ним, и он спросил меня: «Ты слышал? Кто-то зовет: "Мунна, Мунна"».

Я сказал: «Я ничего не слышал. Должно быть, тебе приснилось».

Он сказал: «Нет, я не спал. Я курил, мне не приснилось. И только мой отец зовет меня Мунной. Никто другой не называет меня Мунной, это мое детское имя. Моя мать, которая звала меня Мунной, умерла. Мой отец — единственный живой человек, который зовет меня Мунной, и никто другой даже не знает этого имени. А этот голос был очень похож не голос моего отца».

Я сказал: «Давай доедем до места назначения, и оттуда мы сможем позвонить тебе домой, чтобы узнать, не случилось ли чего-нибудь».

Мы приехали в Нагпур около полуночи, позвонили и узнали, что его отец умер точно в десять часов вечера. Возможно, в момент смерти он вспомнил своего единственного сына и вспомнил имя, которым всегда его называл.

Так вот, это не сновидение. Он ничего не увидел, но он услышал; это объективно. И его отец был далеко, между ними почти шестьдесят миль, а умирающий человек не может крикнуть так, чтобы его можно было услышать за шестьдесят миль. И даже если бы он и крикнул так громко, тогда все в автобусе услышали бы это. Но услышал только твой друг. Даже я не осознавал, что его отец позвал его: «Мунна».

Это и есть видение... не визуальное, это аудио-видение - не видео, Нискрия!

Я не могу прийти в твои сновидения, а если я прихожу, то это — твоя проекция, я за нее ответственности не несу. Если я делаю что-то в твоем сновидении, я за это не отвечаю!

Но я могу прийти в видение, и тогда вся ответственность лежит на мне. Разница здесь очень тонкая.

Сновидение всегда случается, когда ты спишь.

Видение же всегда случается, когда ты не спишь. Это первое различие: ты полностью бодрствуешь. И видение всегда предстает приходящим извне, достигающим тебя. И рано или поздно ты обнаружишь его подлинность, его реальность.

Реальности же сновидения ты никогда не обнаружишь. Это просто мусор; на самом деле, это раскручивание ума.

Целый день уму приходится работать, он закручивается, и он нуждается в раскручивании для того, чтобы быть свежим к завтрашнему дню. Так что это раскручивание. С тобой продолжают происходить несообразные вещи: ты разговаривал с кем-то, ты хотел что-то сказать, но не сказал. Теперь это висит на тебе, тебе нужно от этого освободиться — в сновидении ты от этого и освободишься.

Сновидение — это огромная помощь, очищение. Оно не против тебя, оно удерживает тебя в здравом уме; в противном случае, все бы сошли с ума. На протяжении шести часов твой ум продолжает очищать себя от любого впечатления, которое осталось в нем незавершенным — отбрасывает его, подготавливает себя к завтрашнему дню, к завтрашней работе. Но у сновидения нет больше никакого другого значения.

Видение — это некая реальность.

Сновидение — это нечто от ума.

А видение имеет некую связь с сердцем.

Эти вещи тебе придется прочувствовать, так как различия здесь очень и очень тонкие.

Всякий раз, когда ты будешь чувствовать, что нечто приходит к тебе как видение, приводи себя в медитативное настроение, будь тихим. Позволяй этому случаться, будь восприимчивым, не вмешивайся, не интерпретируй. И, прежде всего, пусть видение будет завершенным, чтобы ты мог увидеть его с самого начала до самого конца.

Вполне вероятно, не будет никакой нужды в интерпретации. Просто увидеть видение в его завершенности — этого буде достаточно, у тебя будет понимание. И вскоре последуют некие события, которые подтвердят твое видение.

Твои сновидения никогда не будут подтверждены Существованием. Поэтому то, что ты видел, было видением — ты бодрствовал.

И если ты спокоен, ты можешь видеть вещи, происходящие за тысячи миль. Расстояние не имеет значения. И ты можешь видеть вещи, которые происходят не на материальном уровне, а на уровне сознания. Это то, о чем ты говоришь, — два уровня.

Да, верно. Мне приходится работать на двух уровнях: один — это уровень, на котором живешь ты, на котором пребываешь ты, а другой — это уровень, где пребываю я и куда я хочу поднять тебя.

С вершины холма мне приходится опускаться в долину, гдепребываешь ты; иначе ты не будешь слушать, ты не поверишь в залитую солнцем вершину. Я вынужден взять твою руку в свою и убеждать тебя, — а по пути рассказывать истории, которые не соответствуют истине!

Но они увлекают тебя, и ты не упираешься; ты продолжаешь идти за мной, увлеченный историей. И когда ты окажешься на вершине холма, ты узнаешь, почему я рассказывал длинные истории, и ты почувствуешь благодарность за то, что я рассказывал эти истории, иначе ты не смог бы идти так долго, так далеко в гору.

Это надо запомнить: все учителя мира рассказывали истории, притчи — почему? Истину можно просто сказать, нет никакой нужды рассказывать тебе столько историй. Но ночь длинна, а надо, чтобы ты не спал; без историй же ты обязательно заснешь. Пока не наступит утро, есть абсолютная необходимость держать тебя заинтересованным, а истории, которые рассказывают учителя, — это самые интригующие вещи, какие только возможны.

Истину нельзя высказать, но тебя можно привести к той точке, где ты сможешь увидеть ее. Итак, вопрос в том, как привести тебя к той точке, откуда ты сможешь увидеть ее.

В жизни Сармада случилась одна история. Он обучал своих учеников, своих последователей, и внезапно он сказал: «Давайте выйдем из класса, на улице что-то происходит». И они все вышли на улицу.

Там какой-то человек тащил быка, но бык был очень сильным. Человек тоже был сильным, но бык есть бык. Так что, хотя человек тащил быка... на самом деле, бык тащил человека! Сармад указал своим ученикам: «Смотрите, такова ситуация».

Они сказали: «Что вы имеете в виду?»

Он сказал: «Такова ситуация между мной и вами, но я не такой глупец, как этот человек».

И он сказал тому человеку: «Послушай! Ты, видимо, в первый раз имеешь дело с быком?»

Человек сказал: «Я новый слуга, я сам из города, и я не знаю, что делать... я протащу его на один фут, а он протащит меня на четыре фута! И это продолжается несколько часов; я не знаю, будет ли этому конец».

Сармад сказал: «Оставь это! Ты не понимаешь деревенских обычаев, и, в частности, — язык быков».

Он сорвал немного травы, зеленой и сочной, и просто пошел перед быком, даже не касаясь его, а бык последовал за ним.

Сармад стал идти быстрее, и бык пошел быстрее.

Тот человек сказал: «Великолепно! Он даже не тащит быка, бык идет сам по себе».

И Сармад сказал: «Возьми эту траву. Но не давай ему съесть ее, а то окажешься в беде. Если бык начнет доставлять тебе неприятности, начинай бежать — он побежит вместе с тобой, но ты доберешься домой».

И он сказал своим ученикам: «Это то, что я делаю с вами. Все притчи, все истории есть не что иное, как зеленая трава».

Видения не следует делать объектом размышления. Тебе надо просто ждать, и жизнь предоставит тебе нужное подтверждение. Тогда прими его с благодарностью.

Но то, что ты увидел, было видением, и оно было подтверждено самой жизнью. Теперь нет нужды думать об этом.

Если ты начнешь думать, ты создашь путаницу. А если ты не будешь думать об этом, ты позволишь другим видениям случаться с тобой.

И человек, у которого бывают видения, начинает двигаться с более низкого уровня, из долины, к более высокому уровню, к вершине, без особых усилий.

Это верный признак того, что ты готов.

Возлюбленный Бхагаван,