Метафорическое сравнение 11 страница

ветер, может быть добавлен слово в слово к моему образу-в-памяти самого отрывка.

Гораздо интереснее, однако, другое — а именно, откуда я знаю, 1) что уговаривать Джона, что все будет в порядке, — то же самое, что уговаривать Джона не беспокоиться; 2) что Джон продолжал беспокоиться. На первый взгляд предложение Уговаривать Джона не беспокоиться — все равно что уговаривать ветер не дуть перебивает буквальное повествование (это предложение можно назвать уподоблением, употребленным в функции сентенциальной метафоры; см. ниже правило М 3). Тем самым читатель получает предупреждение, что для интеграции этого предложения в повествование требуется специальная обработка. И данном случае дополнительная обработка сравнительно проста: проблема (1) решается при помощи общего знания, что люди беспокоятся, когда считают, что не все в порядке; (2) решается переносом свойств от релята к референту. Перед тем как референт прибавляется к образу, на него переносятся свойства релята. Каково наиболее очевидно переносимое свойство релята «уговаривать ветер не дуть?» Тщетность. Когда тщетность переносится на референт, то имплицируется провал обращенного к Джону призыва — он продолжает беспокоиться (заметим, кстати, что тщетность обращения к ветру мы получаем из общих знаний о мире, а не из лексических знаний).

Мое описание уподобления, однако, еще не полно. Сравнение Джона с ветром достигает большего, чем простое сообщение о том, что он продолжал беспокоиться в данном конкретном случае. Оно приписывает Джону определенную черту характера — а именно хроническую обеспокоенность. Если бы ветер перестал дуть, он не был бы ветром; если бы Джон перестал беспокоиться, он не был бы Джоном. И это свойство также может быть получено переносом — здесь уже от аргумента релята к аргументу референта.

Сказать, что механизм такого рода переноса понят недостаточно, будет явным преуменьшением. В моем описании подразумевалось, что все концептуальные свойства, необходимые для характеристики референта, сохранялись буквально, а некоторые свойства релята добавлялись к ним — как если бы на старого друга надели новое платье. Этот способ описания слишком упрощен даже для нашего примера, а другие примеры, судя по всему, устроены иначе. Блэк [4 ] говорит о взаимодействии двух термов как о процессе «фильтрации» — релят задает фильтр, сквозь который рассматривается референт. Здесь скорее некоторые буквальные свойства референта вычитаются, чем новые свойства добавляются к нему. Пример такого вычитания дает предложение Честная работа — как молитва; похоже на то, что здесь отфильтровываются все свойства честной работы, не связанные с молитвой, а остается лишь набор типа почтительность, ревностность, преданность. Сложность процесса переноса — это цент-

ральная проблема психологических исследований в этой области; ее важность еще возрастает, когда мы обращаемся к анализу метафоры [20].

Несомненно, сила воздействия уподоблений коренится в восприимчивости автора к сходствам, не замеченным никем до него; он способен связать две области знаний или опыта новыми, неожиданными способами. В таком случае поиск оснований сравнения может оказаться нетривиальной проблемой. Когда Элиот, к примеру, пишет: "The evening is spread out against the sky like a patient etherized upon a table (букв.: 'Вечер распростерт по небу как пациент под наркозом на столе')", он бросает нам вызов найти сходство, исходя из нашего личного опыта относительно вечеров и пациентов под наркозом — что может повлиять на наше восприятие вечернего неба в дальнейшем. Уподобления менее интересны, чем метафоры, только в том, что члены подобия эксплицированы, и поэтому работы для читателя здесь меньше. Что же касается интерпретации, важно понимать, что уподобления могут ставить все те же апперцептивные проблемы, что и метафоры.

Имея в виду приведенные примеры уподоблений, я бы хотел сформулировать несколько обобщений. Эта задача станет гораздо легче, если я здесь прервусь и введу свои обозначения для концептов, входящих в утверждение сравнения и метафору.

Некоторые концептуальные обобщения. Для наших целей вполне достаточно простой системы обозначений концептуальных функций и аргументов [18], [17]. Например, в предложение Пациент спал входит непереходный глагол; выражаемый этим предложением сентенциальный концепт может быть представлен как функция с одним аргументом: СПАТЬ (пациенс), где прописные буквы маркируют функцию, а строчные — ее аргумент. В полностью построенной семантической теории необходимо было бы указать, как эта функция вычисляется. Я считаю, что СПАТЬ — это функция, отображающая одушевленные аргументы в истинностные значения, но, поскольку в рассматриваемой ситуации читатель вынужден считать, что истинностное значение всех такого рода функций есть «истина», то, несмотря на ее важность, об этой проблематике я ничего говорить здесь не буду*.

Общий вид таких сентенциальных концептов можно представить как F (х). Обычно говорится, что функции с одним аргументом выражают свойства этого аргумента; в данном случае пациенсу приписывается или предицируется свойство «СПАТЬ». В предложение Он пишет стихи входит переходный глагол; оно выражает сентенциальный концепт с двумя аргументами: ПИСАТЬ (он, стихи), а общий вид этих концептов — F (х, у). Обычно говорят, что функции от двух и более аргументов выражают отношения между этими аргументами — в данном случае он и стихи связаны отношением «писать».

Эти обозначения для концептов весьма прозрачны; но в дальнейшем нам понадобятся два усложнения. Во-первых, можно (применив формальную операцию, известную под именем абстракции; см. примечание 6) рассматривать отношения как свойства. К примеру, иногда удобно представлять концепты, выраженные предложениями типа Он пишет стихи, как ПИШЕТ СТИХИ (он), где сочинение стихов есть свойство, приписываемое «ему».

Во-вторых, аргументы иногда могут опускаться. Например, глагол есть может употребляться как переходный и как непереходный. По причинам, не имеющим никакого отношения к метафоре, удобно считать, что ментальный лексикон содержит единственный вход для глагола есть в качестве переходного; на концептуальном уровне есть выражает отношение между едоком и тем, что он ест. Но в этой словарной статье также записано, что второй аргумент может быть не определен. Один из способов достичь этого — использовать квантор существования « », чтобы связать аргумент, не приписывая ему значения [6]. Так, Джон ест — выражение для сентенциального концепта ( y) ЕСТ (Джон, у), что можно перифразировать как Джон что-то ест. Таким способом можно объяснить тот факт, что разумно спросить: Что ест Джон?, но нельзя спросить: Что спит пациенс? Мне, однако, существенно здесь подчеркнуть, что опущение аргументов в концептуальной репрезентации требуется для достижения целей, отличных от тех, которые будут у нас ниже, когда утверждения сравнения будут соотноситься с метафорами именно через опущение аргументов.

Если все свойства сентенциального концепта G(y) являются также свойствами сентенциального концепта F(х), то F(х) влечет G(y); если G(y)также влечет F(x), то эти два концепта идентичны. Для представления отношения подобия между концептами я буду использовать SIM:

S 1. SIM [F(x), G(y)]

будет записью для общего вида утверждений сравнения; она будет использоваться для обозначения ситуации, когда два концепта имеют общие свойства, но ни один из них не влечет другой. Как уже отмечалось, SIM может выражаться различными связками подобия. Я всегда буду использовать F(х) или F(х, х') для обозначения референта уподобления, и G(y) или G(y, у') для обозначения релята. Хотя S 1 приведено для сравнения свойств х и у, и буду считать эту запись относящейся также и к сравнениям относительных концептов. Свойства, которые могут разделять два концепта, следует понимать широко: они не ограничиваются семантическими маркерами, условиями истинности, или логическими следствиями того типа, что получаются при семантическом разложении конкретных слов, использованных для выражения уподобления. Общие свойства составляют основание

выраженного подобия, и их обнаружение — первый шаг в интерпретации сравнения.

В этой нотации предложение Мозг работает так же, как машина вычисляет будет рассматриваться как выражающее следующий концепт:

(14) SIM [РАБОТАЕТ (мозг), ВЫЧИСЛЯЕТ (машина)],

где так же, как выражает SIM, которое связывает два сентенциальных концепта — мозг работает и машина вычисляет; эти концепты имеют несколько общих свойств, но не все свойства у них общие.

В утверждении сравнения части S 1 могут опускаться (при обязательном сохранении SIM): к примеру, предложения Мозг похож на машину выражает следующий сентенциальный концепт:

(15) SIM (мозг, машина),

где SIM соотносит два именных, а не сентенциальных, концепта. Я утверждаю, однако, что пропавшие функции понимаются концептуально, и поэтому предложение Мозг похож на машину можно рассматривать как выражение следующего исходного концепта:

(16) ( F) ( G) {SIM [F (мозг), G (машина)]}

Концепт (16) можно перифразировать следующим образом: Некоторые свойства мозга похожи на некоторые свойства машин — так же точно как Джон ест перифразируется в Джон ест нечто. Это утверждение можно кратко сформулировать в виде следующего правила для преобразования сравнения именных концептов в сравнения сентенциальных концептов:

S 2. SIM (x, y) → ( F)( G) {SIM [F (х), G(y)]}

Заметим, что функции F и G, отсутствующие в левой части правила S 2, введены в правой части как переменные, связанные кванторами общности. S 2 — правило реконструкций для утверждений сходства, но оно иллюстрирует тот тип правила, который будет предложен ниже для реконструкции сравнений, лежащих в основе метафор.

И S 1, и S 2 рассматриваются как психологические, а не лингвистические структуры. В особенности, когда F и G имплицитны, читатель не связан никаким конкретным языковым выражением, которое должно было бы заполнить эти места; наоборот, он волен исследовать область концептуальных возможностей. К примеру, в символическом уподоблении Моя любовь похожа на розу, правило S 2 навязывает нам только парафразу Некоторые свойства моей любви похожи на некоторые свойства розы, но далее читатель волен рассматривать такие альтернативы для свойств, как «прекрасна», «покрыта шипами» или (по-видимому, ближе всего к тому, что автор имел в виду) «воздействует на меня»⁶. Перефразировать Моя любовь воздействует на меня так, как роза воздействует на меня — значит выйти далеко за рамки тех типов восстановимых опущений, которые допускаются синтаксическими теориями.

Аналогии. При самом широком определении аналогии, аналогией можно назвать любое выражение сходства или подобия; в этом общем смысле мы говорим, что уподобление выражает аналогии. В более узком смысле этого слова аналогия устанавливается между четырьмя членами: х : х' :: у : у'. Это понимание слова знакомо психологам по тестам на вербальную аналогию, м которых от испытуемого требуется сказать, является ли аналогия истинной или ложкой, или найти подходящее значение для четвертого члена. Рассмотрим отношение аналогий в узком смысле к концептуальной форме утверждений сравнения, заданной в S 1.

Возьмем простой пример: Ступня для ноги — как кисть для руки*. SIM выражен словом как, и на этом основании предложение распознается как утверждение сравнения. Однако аргументы, сцепленные через SIM, не являются ни сентенциальными, ни именными концептами; это идиомы, характерные только для аналогии. Представим их в общем виде как «х : х'». Тогда можно сказать, что приведенный пример выражает концепт SIM [(ступня: нога), (кисть: рука)], где по сравнению с S 1 нет функций F и G. Пропущенная функция символизируется знаком «:»; она одна и та же для обоих аргументов, так что мы можем положить F=G. Тогда, чтобы реконструировать утверждение сравнения, нам нужен вариант правила S 2:

S 3. SIM [(х : х'), (у : y')] → ( F {SIM [F (x, x'), F (у, у')})

Применяя S 3 k обсуждаемому примеру, можно получить следующую его парафразу: Существует некоторое отношение между ступней и ногой, такое, что оно похоже на отношение между кистью и рукой. F остается на выбор читателя: это может быть, к примеру, является частью или находится на конце (или и то и другое). Тогда парафраза будет иметь вид либо ступня — часть ноги_, как кисть — часть руки, либо ступня находится на конце ноги как кисть находится на конце руки. Заметим, что в обоих аргументах уподобления должна стоять одна и та же функция: ступня — часть ноги, как кисть находится на конце руки — бессмыслица.

Рассуждение по аналогии обычно происходит следующим образом. Замечается, что SIM [F (x, x), F (у, у')]; в предположении, что Н (у, у') уже известно, делается вывод, что Н (х, х'). И только что рассмотренном примере ребенок может заметить, что ступня — часть ноги, примерно так же, как кисть — часть руки; если он уже знает, что кисть заканчивается пятью пальцами, ребенок может по аналогии заключить, что ступня также заканчивается пятью пальцами. В менее тривиальных примерах аналогия может привести к предварительной гипотезе, нуждающейся в эмпирической проверке.

Продуктивность рассуждений по аналогии не ограничивается

* В оригинале "Toe is to foot as finger is to hand". — Прим. перев.

четырехчленными пропорциями; рассмотрим несколько более литературный пример: Его мысль течет как река, ясна и глубока. Здесь базовое уподобление, говорящее, что его мысль последовательна, как течение реки, усложняется: его мысль мудра, как река глубока; его мысль прозрачна, как река ясна. Одни и те же аргументы — «его мысль» и «река» — сравниваются по нескольким основаниям.

Такие параллели заставляют искать более глубокие взаимосвязи между аналогией и уподоблением. Мы можем принять предложение Дж. Д. Сепира [29] рассматривать аналогию как мыслительный процесс, а уподобление — как его продукт. Имея аналогию между четырьмя членами х : х :: у : у', мы можем сформулировать восемь верных аналогий:

(17) х : х' :: у : у' х : у :: х' : у' х' : х :: у' : у

у : х :: у' : х' у : у' :: х : х' х' : у' :: х : у

у' : у :: х' : х у' : х' :: у : х

Тем самым аналогия допускает комбинаторную игру, которая вполне может быть составной частью мыслительного процесса автора, выбирающего способ выражения для какой-нибудь аналогии в данном конкретном контексте. Более того: когда х и у' — родовые термы соответственно для х и у, аналогия может принять вид х : F :: у : G. К примеру, предложения Вашингтон был американцем и Наполеон был французом можно представить так: АМЕРИКАНЕЦ (Вашингтон), ФРАНЦУЗ (наполеон); малоинтересное сравнение Вашингтон был американцем, как Наполеон французом выражает концепт SIM [АМЕРИКАНЕЦ (Вашингтон), ФРАНЦУЗ (наполеон)]. Но если мы поиграем в комбинаторику над лежащей в его основе аналогией, мы придем к F : G :: х : у или «Американцы находятся к французам в таком же отношении, как Вашингтон к Наполеону», а уже эта идея вполне могла бы быть выражена каким-нибудь автором — американским шовинистом.

МЕТАФОРЫ

По-видимому, метафору проще всего можно охарактеризовать как утверждение сравнения, в котором что-то опущено. Именно таков традиционный взгляд на метафору, что и отмечено в словаре Уэбстера (Webster's New International Dictionary, 2-е изд.), где сказано: «Метафору можно рассматривать как сжатое уподобление: в ней подразумевается то сравнение, которое эксплицировано в уподоблении. Выявление этого сравнения — первая загадка, которую должен разгадать читатель».

Это описание представляет собой вариант той точки зрения на метафору, которую обычно называют сравнительной; Блэк [5, р. 37 ] возражал против нее на том основании, что «она страдает неясностью, граничащей с пустотой». Блэк не одинок в своей

критике традиционной догмы, но если порок этой точки зрения — неясность, не стоит ее отвергать, не попытавшись сначала прояснить. Я постараюсь показать, что сравнительную теорию метафоры можно сделать значительно менее неясной и что в результате такого прояснения процесс взаимодействия, который Блэк считает самой трудной частью проблемы, станет также значительно понятнее.

Отношение к утверждениям сравнения. Вообще говоря, понимание метафоры осуществляется в три шага — распознавание, реконструкция и интерпретация, — хотя в простейших случаях они делаются настолько быстро, что сливаются в один ментальный акт. Я займусь сейчас распознаванием и реконструкцией, отложив интерпретацию на потом.

Я утверждал, что метафоры ставят апперцептивную проблему, так как текстовой концепт читателя расходится со знаниями о реальном мире. Тем самым естественно считать, что распознавание этого несоответствия и есть распознавание того факта, что мы встретили метафору. Согласно этой точке зрения, читатель распознает, что некоторое утверждение является ложным или не имеющим отношения к предшествовавшему контексту, рассматривает это утверждение и решает пустить в ход мыслительную подпрограмму интерпретации метафор.

Это описание, быть может, правильное, но не единственно возможное. Одна из альтернатив состоит в том, что читатель обрабатывает метафоры точно так же, как и буквальные выражения. Он не обращает особого внимания на ложность или нерелевантность метафоры, поскольку в силу стоящей перед ним задачи, обязан все, что он читает, принимать за истину в строящейся им копии концепта автора, а также исходить из презумпции связности текста. Читателя не пугает, что описываются выдуманные поступки несуществующих людей; может быть, он также готов принимать метафоры как истинные в текстовом концепте. Так же, как читатель понимает прочитанное, соотнося его со своими знаниями о реальном мире, он пытается понять и метафору, соотнося ее с тем, что могло бы быть истинно в реальном мире.

Согласно этой альтернативной точке зрения, метафоры распознаются post hoc, то есть после повторного рассмотрения вызванных ею ментальных процессов. Если в тексте сказано: этот человек — головная боль, может быть, это воспринимается так же, как и утверждение этот человек — юрист, а именно: этот человек включается в класс объектов, называемых головная боль.

Однако, чтобы понять такое включение, читатель должен соотнести его со своими знаниями о реальном мире, где люди и боли называют дизъюнктивные категории. Это легче всего сделать путем поиска сходств. Если в реальном мире человек, о котором идет речь, действует на других так же, как действует головная

боль, то утверждение автора, что этот человек — головная боль можно понять в терминах соответствующего утверждения сравнения. При этом читатель не должен забывать, что автор сказал не этот человек действует на меня как головная боль, а этот человек — головная боль; читатель должен попытаться представ вить себе то ментальное состояние, в котором данное приписывание будет истинным.

Если автор говорит: этот человек — юрист, то этот человек приписывается к классу, обозначенному словом юрист, и это приписывание также понимается исходя из знаний читателя о реальном мире. Разница в том, что в этом случае понимание не приводит к дизъюнктивным категориям, примирить которые можно через сходство. Осознание того, что механизм понимания метафоры отличается от механизма понимания буквального выражения, дает основания для распознавания метафоры, а также для обнаружения того факта, что вне данного текстового концепта она не могла бы быть истинной в буквальном смысле.

Итак, поскольку может оказаться, что распознавание метафоры психологически предшествует поиску сходств с общими знаниями, я перейду сейчас к шагу реконструкции, а затем вернусь к распознаванию (с. 254); я постараюсь показать, что оно сложнее, чем утверждение сходства.

Реконструкция подразумеваемого сравнения — решающий этап в понимании метафоры [14]. Реконструкция — это психологический процесс, эквивалентный формированию концепта структуры S 1. Утверждение сравнения не может рассматриваться как значение метафоры, поскольку оно имеет другие условия истинности; но оно задает возможную ситуацию в реальном мире, которая оправдывает использование метафоры.

В метафоре не выражено отношение сходства SIM. К примеру, сравнение вида «х похож на у» можно превратить в метафору, просто заменив похож на на — это. Так, даже простейшее буквальное сравнение Его жена похожа на его мать можно преобразовать в гораздо более сильное утверждение: Его жена — это его мать. В этом случае для понимания метафоры требуется восстановить похож на, и на основе полученного сравнения предложение понимается как метафора. Вероятно, реконструкция здесь идет параллельно с обработкой буквального смысла предложения Его жена — это его мать, поскольку это предложение должно рассматриваться как истинное в текстовом концепте; затем, однако, контекст и общие соображения правдоподобия должны обеспечить выбор той интерпретации, которая бы дала автору основания для произнесения данного предложения в данном конкретном случае.

Напротив, когда членами сравнения являются предикативные единицы — составляющие или предложения, — то опущение выражения подобия не всегда возможно. Так, предложение Толпа хлынула в двери подобно реке, прорвавшей плотину не допускает

простого опущения подобно*. Здесь можно получить метафору, построив номинализацию исходного предложения: Толпа, хлынувшая в двери, — это была река, прорвавшая плотину. Но и номинализации часто недостаточно: предложение Богатые должны наслаждаться бездельем, подобно тому как бедные должны исполнять свои обязанности отличается от предложения Богатые, наслаждающиеся досугом, — это то же, что бедные, исполняющие свои обязанности. Здесь для элиминации предиката сходства требуются более решительные меры; Торстейн Веблен предложил следующее решение: Богатые должны исполнять безделье. Могут найтись сравнения, вообще не переводимые в метафоры; но для моего рассуждения это не столь уж и важно, поскольку моя цель — соотнести все метафоры с утверждениями сравнения, а не перевести все сравнения в метафоры.

Классификация метафор. Я начну с самых простых случаев; рассмотрим предложение Человек похож на волка. Заменив похож на на — это, получим метафору Плавта: Человек — это волк. Эта схема имеет место в тех случаях, когда метафорически употреблен именной концепт. На концептуальном уровне SIM [F (человек), G (волк)] превращается в БЫТЬ (человек, волк), или в ВОЛК (человек)⁹. (Английский язык для выражения концептов типа ВОЛК (человек) обычно требует связки is, но бывает и иначе. Иногда концепт у (х) может быть выражен просто в виде «ух»; покрывало краски, семья человечества, сейф памяти, река времени, корабль государства, поток сознания, древо жизни — это все метафоры, которые можно понять в терминах утверждений сравнения вида «х похож на у».)

Утверждение Человек — это волк — явное нарушение категориальных границ (люди — не волки), но что делать с ним читателям, которые вынуждены все предложения считать истинными в выбираемой модели? Они могут понять основания автора для употребления этого предложения, реконструировав концептуальную основу сравнения Человек похож на волка; далее они могут заняться интерпретацией этого утверждения сравнения. Заметим, что, как и в случае утверждений сравнения, в образе появляется именно референт, человек; в список ролей для текстового концепта читателя волк не войдет. Заметим также, что приписывание человека к категории волков наделяет его волкоподобными свойствами, почерпнутыми либо из общих знаний (фактических или символических) о волках, либо из лексических знаний о слове волк. Заметим, наконец, еще и то, что внимательный читатель запомнит, что автор сказал именно: Человек — это волк; причем это предложение не может быть синонимично пред-

* В английском тексте здесь везде употребляется выражение "is like", не имеющее единого эквивалента в русском языке. — Прим. перев.

ложению Человек похож на волка, так как у них разные условия истинности!

Коль скоро загадка метафоры разрешима, опущенные концептуальные элементы сравнения нельзя выбирать произвольно. То, на что направлена метафора, можно вывести, если сохранился аргумент х референта S 1; коль скоро должно быть восстановлено подразумеваемое сравнение, что-то должно остаться и от релята. В некоторых метафорах опущены SIM, F и G, но остается аргумент х референта, а релят представлен своим аргументом у. Требования также удовлетворяются в том случае, когда релят представлен не своим аргументом у, а функцией G. Такова структура в том случае, когда метафорически употреблен предикативный концепт: SIM, F и у опущены, но аргументу х предицируется функция G.

Рассмотрим пример: Вырывайте с корнем свои недостатки один за другим. Эта метафора может иметь в основе концепт, выраженный следующим утверждением сравнения: Избавляйтесь от своих недостатков так, как вы бы вырывали сорняки, один за другим. Концептуально метафора записывается как ВЫРЫВАТЬ (недостатки); будучи реконструирована в виде сравнения, она превращается в следующую запись: SIM [ИЗБАВЛЯТЬСЯ ОТ (недостатки), ВЫРЫВАТЬ (сорняки)]. Как указывает Эмпсон [9, р. 339], та же самая идея может привести к другой метафоре: Избавляйте вашу душу от сорняков; в этом случае формула для метафоры будет выглядеть как ИЗБАВЛЯТЬ ОТ СОРНЯКОВ (душу), а соответствующее сравнение — как SIM [ИЗБАВЛЯТЬ ОТ НЕДОСТАТКОВ (душу), ИЗБАВЛЯТЬ ОТ СОРНЯКОВ (сад)]. В обоих случаях метафора применяет функцию релята к аргументу референта соответствующего утверждения сравнения.

Итак, мы отметили две схемы опущения, каждую из которых можно сформулировать в виде общих правил.

Именные метафоры. Когда именной концепт у выражается именной группой в метафорическом употреблении, имеем:

М 1. БЫТЬ (х, у) → ( F)( G) {SIM [F(x), G(y)]}, где БЫТЬ — одна из форм глагола «быть». Поскольку метафорически в М 1 употреблена именная группа, такие метафоры я буду называть именными.

Обычная метафорическая фигура имеет вид х — это у х'-а: Это — ножка стола, лев — царь зверей, Британия была королевой волн, Георг Вашингтон был отцом своей страны, Андре Вейль — это Бобби Фишер математики, и т. д. Такие пропорциональные метафоры проще всего понимать как неполные аналогии [29]: например, лев : звери :: царь : у'. Проиллюстрируем построение такого рода метафоры из уже рассматривавшейся аналогии: ступня — это кисть ноги, где опущен четвертый член. Заметим, однако, что той свободы перестановок, которую мы отметили в (17), здесь уже нет: взяв за основу производную анало-

гию ступня : кисть :: нога : рука, получим Ступня — это нога кисти, то есть бессмыслицу.

Покажем, что пример Ступня — это кисть ноги может быть построен как частный случай правила М 1. Пусть метафора — это ступня — это кисть, или БЫТЬ (ступня, кисть). Применяем М 1:

(18) БЫТЬ (ступня, кисть) -» ( F) ( G) {SIM [F (ступня), G (кисть) ]},

что можно перифразировать как «Некоторое свойство ступни похоже на некоторое свойство кисти». Обозначим отношение кисти к руке через Н; тогда функцию G можно определить через абстракцию от Н (у, рука):