Тени и пыль

Я лежу и взгляд мой, полный тоски и боли, обращен в темную синеву небес. Наблюдаю за мраморными очертаниями облаков. Как они прекрасны! Рожденные в бесконечности космоса, эти дети небесного эфира вбирают в себя и несут на бесконечные расстояния саму жизнь, а затем, сливаясь в пароксизме страсти, в страданиях, изливают этот поток вниз на землю, продолжая столь простую и столь же сложную её круговерть.

Я вижу нестерпимо яркий лик солнца, что в тысячелетнем танце движется среди облаков от одного края горизонта к другому, оно, дарящее свой свет и тепло с самого рождения этой планеты, Великая Мать, что не покидает своего ребенка вот уже миллиарды лет. Сколь бесхитростно дарит ему любовь и ласку, оно каждый день, каждый час, каждую секунду вынуждено наблюдать, как крошечные паразиты, населяющие поверхность тела ее ребенка, выпивают еженощно соки и разрывают нутро его. Какая женщина еще сможет похвастать таким терпением и столь неисчерпаемой любовью!

Я осязаю запахи. Их много вокруг меня, запах крови и грязи, дыма и тлена, страдания и смерти. Но особенно силен один, он с легкостью перебивает все остальные. Это запах зеленеющей травы, молодой порослью, силой своего духа пробивающей дорогу из холодных глубин на теплую поверхность, пропитанную любовью земли. Едва он вырывается из темных оков, как тут же устремляется наверх, к солнцу, словно в отчаянном порыве стремясь получить благословление Великой Матери. Он силен этот запах. Витиеватыми невидимыми струйками он заползает мне в ноздри, щекоча и раздражая нос. О, сколь же он могуч этот безмолвный крик, которым до краев наполнен этот запах. В нем торжество жизни, одолевшей смерть.

Я ощущаю на губах прохладный поцелуй легкого ветерка, что, резвясь и играя, безудержно пролетает мимо. Как беспечен, как безудержен он в своих веселых играх, когда носится среди гранитных теснин ущелий, вызывая глухой рокот седовласых гор, когда мчится по бесконечной степи, пригибая златовласую пшеницу, когда гонит по поверхности безбрежного океана пенные буруны волн. Я завидую этому свободному сыну Гермеса! Как хотел бы я тоже взлететь и помчаться по небесным просторам, подобно ему, но тяжесть тела моего пригибает меня к земле, не дает оторваться даже на единственный короткий миг.

Я вспоминаю сильные руки своего отца и нежную улыбку матери, и по моим грязным от пота и крови щекам струятся слезы, солонее воды со дна Мертвого моря. Они текут двумя неспешными ручейками, временами то, затихая, то убыстряя свой бег, и мерными каплями разбиваются о землю. В них тоже жизнь, в них тоже торжество ее. Я вдруг понимаю, что эти, казалось, ничтожные капли влаги, не из глаз моих, но из моего сердца, покидая тело, начинают теперь свой собственный неповторимый бег жизни. Эта мысль наполняет меня радостью и надеждой!

Я чувствую в самой глубине моего тела, что где-то там, в груди, поселилась боль, много боли, слишком много. Я не могу теперь шевельнуться, и только глаза еще повинуются мне. Я опускаю их вниз и вот он - источник моих страданий. Огромный железный клинок, он торчит из моей груди и возвышается надо мной черным крестом, чуть подрагивая. Острие его, пройдя сквозь мое тело, застряло в земле, пригвоздив, словно жука булавкой, а рукоять, расплываясь, теряется в небесной вышине. У меня темнеет в глазах, и тьма эта чернее черноты космоса. Кровь алым потоком, толчками в резонанс ударам сердца, вытекает из рваной прорехи на груди, похожей теперь на жерло вулкана. Этот бушующий поток магмы несется по моим жилам, к прорвавшему гейзеру, вымывая из тела моего жизнь и выдирая сознание.

Я теперь все понимаю:я умираю. Странно, но мне не страшно, ведь я покидаю одну жизнь, дабы дать начало другой. В это я верю твердо, тот кусок стали, что оборвал теперь мою жизнь, гораздо мягче моей уверенности. Предо мной возникает неясный образ, я силюсь, пытаясь различить, размытые черты. Странно, но это лицо человека, чья рука нанесла мне последний удар. Мне жаль его. Я вижу искривленные ненавистью черты его лица, от напряжения больше похожего на ужасную маску. Но теперь я ясно вижу глаза, в них что-то другое: не гнев, не ярость, не злоба, нет, в них ужас. Ужас, сотворенного им. И я прощаю его. Вокруг меня лежат люди, много людей, здесь нет врагов, нет союзников, нет друзей, здесь просто люди. Люди раненные, люди умирающие, люди умершие. Но в этой агонии нет места злу, здесь только добро. Я в последний раз судорожно втягиваю воздух, запах зеленой травы смешан с этим запахом любви, любви человека к жизни, любви жизни к человеку.

Я почти уже мертв. Дыхание вырывается из моих судорожно сжатых губ с отвратительно хриплым звуком, похожим на рыдание банши, тело больше не подчинено мне, и связывает нас с ним только кровоточащее сердце, что неровными ударами выплескивает наружу последние капли крови. Я еще чувствую, как трепещет моя душа, замкнутая в оковы тела, она вся трепещет в сладостном ожидании неминуемого освобождения. Это сладостная дрожь, это страшная дрожь. Сквозь пелену, застилающую мои глаза, я еще кое-как могу видеть окружающий мир. Солнце уже почти исчезло за темной линией горизонта, его последние лучи - прощальные улыбки все реже и реже мчатся вниз, а в небе, переходящем от синевы к черноте, начали проглядывать яркие камешки холодных раскаленных звезд. И белоликая луна, младшая сестра нашей земли, выплыла из-за темной тучи, она с нежностью и печалью смотрит на меня.

Я слышу биение, то стучит сердце моей матери, я уже не вижу ничего, вокруг меня, подобно болотной трясине, сгущается тьма, но я стремлюсь туда, на этот стук, что манит меня сквозь беспроглядную тьму неугасающим маяком. Этот стук я услышал бы на другом конце вселенной. И хотя я не могу видеть его, я знаю, что он где - то близко, и это дает мне великое успокоение и великое утешение. Это связь матери и ребенка, что связывает их узами, которые способна оборвать лишь смерть.

Я сделал последний вздох.

Мое сердце ударило в последний раз.

Я мертв.

И где-то далеко, в родном доме, в сердце матери оборвалась невидимая нить, связывавшая нас, нанеся ей глубокую рану, рану, которую не залечит ни время, ни расстояние.

Мы тени и пыль, скрепленные Любовью. Любовью человека к жизни, Любовью жизни к человеку.

Алан Берков