От свободы к зависимости 2 страница

ние на историю... Античность выдумала кентавра, раннее средневековье сделало его господином Европы» 22 . Влияние технических усовершенство ваний на социальное развитие понимается Уайтом до крайности прямоли нейно и примитивно.

Хотя рыцарство действительно господствовало при феодализме и генезис этого общественного строя ознаменовался разделением функций меж ду военным классом, сосредоточившим в своих руках военное дело, и крестьянством, отстраненным от войны и управления и поглощенным производительным трудом, все же «военная теория» не может объяснить генезиса феодализма, поскольку она не рассматривает самого содержания этого процесса: смены систем общественных связей.

От упомянутой теории существенно отличается гипотеза, высказан ная советскими учеными М.Я.Лойбергом и В.Э.Шляпентохом. Справед ливо указывая на то, что в период генезиса феодализма уровень развития производительных сил в сельском хозяйстве «не только не превышал, но и был ниже соответствующего уровня рабовладельческой экономики», М.Я.Лойберг и В.Э.Шляпентох предлагают поэтому искать факторы формирования феодализма вне аграрной сферы 23 . Они выдвигают на первый план вопрос о материально-технической базе военной организации при переходе от античности к средневековью и указывают на то, что достигну тое античностью производство тяжелого кавалерийского вооружения сде лало возможным создание немассового конного войска; возникновение его повсюду предшествовало интенсивной феодализации. Исключитель но активную роль военного фактора в докапиталистическую эпоху М.Я.Лойберг и В.Э.Шляпентох объясняют тем, что «военная организация являлась механизмом внеэкономического принуждения, т.е. обеспечива ла функционирование докапиталистической экономики» 24 . Эти идеи заслуживают внимания, но нуждаются в проверке путем всестороннего ис следования. Разделяя мысль о том, что военная организация господствую щего класса и, следовательно, характер его вооружения играли большую роль в процессе становления феодализма, как и в дальнейшем его функци онировании, мы позволим себе высказать сомнение: объясняют ли указанные факторы «общий механизм непосредственного перехода» евро пейских народов от общинно-родового строя к феодальной системе? 23

Как и всякое сложное историческое явление, генезис феодализма явился результатом переплетения многих причин. Тем не менее необходи мо попытаться выделить среди них определяющие, движущие силы процесса. По нашему мнению, это можно сделать лишь рассматривая феодализацию с социологической точки зрения, как переход от одной системы социальных связей к другой.

Причины перехода к феодализму мы усматриваем в кризисе социального строя варваров, вызванном их столкновением с обществом Римской империи и переселением в завоеванные ими провинции. До тех пор пока варварские племена оставались в привычных для них условиях, присущая им социальная система мало изменялась и не испытывала коренных по трясений. Социальные структуры варварского общества — большая семья, род, племя — играли решающую роль в жизни его членов. Из поколения в поколение эти структуры неизменно формировали всю жизнедеятель-

ность индивида; принадлежность к ним давала ему полноправие и гаран тировала свободу, возможность пользоваться всеми общественными и имущественными правами. Эти группы представляли собой естественно возникшие, основанные на родстве союзы взаимной помощи, и лишь в со ставе подобной органической группы индивид мог рассчитывать на под держку и защиту. Индивид не мог отделить себя от коллектива сородичей и соплеменников, смотрел на себя как на естественное звено в цепи поколений. Его обособленное существование было невозможно не только по ма териальным, но и по социально-психологическим причинам: личность могла себя идентифицировать только в составе коллектива и в его духовной атмосфере.

Родоплеменная структура представляет собой замкнутую и достаточно жесткую форму общественных связей. Этнология свидетельствует, что возможности приспособления подобной социальной формы к быстро ме няющимся условиям весьма невелики. Кровнородственные и семейные коллективы могли выполнять свои функции в рамках общества, относительно ограниченного по численному составу и территории. Ведь общение в этих группах заключалось в прямых личных контактах между их участни ками, в законченной форме выражая личностный тип социальных связей. Общественные институты — органы управления, суда, культа — воплоща лись здесь в непосредственном взаимодействии членов общества.

На римской почве члены племени-завоевателя не жили изолированно от массы романизованного населения, находились в постоянном контакте с ним и с другими варварскими племенами. Между разными этническими и общественными группами устанавливались сложные взаимоотношения, регулировать которые органы родового строя были неспособны; они вооб ще не могли нормально функционировать в новых условиях. В этой во всех отношениях неоднородной социальной среде институты управления пле менем, родовой помощи, кровной мести, соприсяжничества, семейного владения, хозяйственного сотрудничества, культового языческого общения, короче говоря, все традиционные формы социальных связей варварского общества, обнаружили свою неэффективность, неспособность пре доставить индивиду необходимую защиту. Таким образом, сохранение прежней социальной системы варваров в странах, в которые они переселя лись, оказалось невозможным. Как уже было отмечено, племенная орга низация стала сменяться территориальной уже в процессе расселения в за хваченных странах. Вскоре началось смешение варваров с местным насе лением. Вся система социальных связей, которую мы называем варварским обществом, начала рушиться.

Ослабление старой системы социальных связей означает формирование какой-то новой их системы, перегруппировку имеющихся в наличии общественных элементов, вступление индивидов в новые отношения между собой. Индивид по-прежнему не был способен жить изолированно, полагаясь только на собственные силы: он нуждался в поддержке и защи те, испытывал непреодолимую потребность вновь слиться с коллективом и подчиниться его авторитету. Ослабление родовых связей вызывалось прежде всего не индивидуалистическими поползновениями их членов, а неспособностью этих коллективов справиться с задачами, которые стави-

ла перед ними жизнь в новой социальной, этнической, политической и ду ховной обстановке, порожденной завоеванием и столкновением с иной цивилизацией. Поскольку основа, на которой возникали новые связи, была территориальной, то связи эти завязывались уже не между сородичами, а между людьми посторонними, не объединявшимися родством. Такие неродственные связи могут принимать различные формы. Они могли быть отношениями между равными в имущественном и социальном положе нии людьми; таковы общинные связи и союзы искусственного родства. Но неродственные связи возникали и между социально и экономически не равными людьми — в результате складывались различные формы зависи мости. '

В варварских королевствах создавались социальные отношения и пер вого, и второго рода. Наряду с коммендацией, сеньориальной зависимостью, дружинной службой, министериалитетом и иными отношениями, основанными на господстве и подчинении, широко распространяются со юзы равных. Еще оставаясь в рамках родственной группы, индивид не мог не ощущать ее внутреннюю слабость, неспособность дать ему необходи мую защиту. Даже не выходя из этой группы, не порывая с сородичами, он искал помощи за пределами круга родства. Некоторую поддержку оказы вала община. Но, как уже отмечалось, «земледельческая» община периода раннего средневековья не была сплоченным коллективом: ее члены вели обособленные хозяйства и подчас приходили в столкновения между собой. В источниках она обычно упоминается в связи с теми конфликтами, кото рые вспыхивали из-за пользования угодьями и пахотными участками внутри общины или с соседними поселениями. Сплоченность община могла проявить преимущественно вовне, в отношениях с другой общиной или с властями, внутренняя же ее структура была рыхлой. Община вряд ли могла заменить отдельному человеку родственные группы в деле защиты и помощи.

Источники сообщают о других объединениях людей, строившихся на принципах равенства, — о защитных гильдиях, братствах, товариществах. Человек сплошь и рядом больше полагался на друга, побратима, нежели на родственников. Такие братства, отчасти строившиеся по образцу родст венных групп, могли объединять довольно большое число людей. Члены братств были обязаны защищать жизнь и честь друг друга, мстить за своих собратьев. В защитные гильдии вступали люди, которые могли сохранять при этом прежние отношения с кровными родичами. Гильдия также пре доставляла защиту, охраняла имущество своих сочленов, принимала на себя некоторые функции по охране порядка; между ее членами существо вала духовная близость 26 .

Гильдии, братства и иные квазиродственные объединения играли бо льшую роль в жизни варваров и привлекали многих людей, лишенных не обходимой поддержки своих сородичей, дополняя или заменяя ее. Влия ние этих союзов на социальные отношения было настолько велико, что королевская власть брала гильдии под покровительство и контроль, стре мясь использовать их в своих целях, прежде всего для охраны порядка. Объединения на основе равенства и товарищества продолжали играть огромную роль на протяжении всего средневековья. Ремесленные цехи,

объединения купцов, союзы подмастерьев, сельские и городские комму ны, монашеские и рыцарские ордена и иные братства и ассоциации вопло щали в себе корпоративную сторону феодальной жизни, эмбрионы кото рой возникли еще в предшествующую эпоху. Перечисленные формы объе динений в высшей степени различны, но существенно обратить внимание на одну общую (в той или иной степени) для них черту: в отличие от при родных союзов родства, они складывались на основе волеизъявления всту павших в них лиц, испытывавших нужду в том, чтобы включиться в кол лектив и найти в нем удовлетворение определенным социальным потребностям, которые не могли быть утолены в рамках родственной группы.

Помощь и защиту, которую предоставлял коллектив, можно было по лучить и от индивидуального покровителя. Связь с ним восполняла недо- стававшую для многих потребность в создании устойчивых отношений с обществом. Дело заключалось не только в покровительстве, которое оказывал могущественный человек. Отношения между сеньором и вассалом, как правило, не сводились к отношениям между двумя лицами. В действи тельности то были отношения в пределах целой группы. Ведь у такого се ньора имелись и другие вассалы, поэтому вступление под его покровительство означало вместе с тем установление социальной связи с ними. В резу льтате создавался особый мирок, в котором сочетались «горизонтальные» и «вертикальные» связи: между подзащитными и между ними и сеньором. Такие сплоченные вокруг патрона мирки существовали и в поздней Империи, давая защиту человеку от внешних опасностей и от посягательств го сударства. В сложившемся феодальном обществе вассалы одного господи на образовывали союз равных (пэров), составлявший в случае необходимости курию. В обществе переходном, которым мы занимаемся, вассалы скорее объединялись в дружину или товарищество. Во всяком случае при знание зависимости от господина сопровождалось вступлением подза щитного в социальную группу, строившуюся на совсем иных основаниях, чем союз родства. Однако отношения зависимости с самого начала не иск лючали сохранения связей с сородичами, одни могли дополнять другие. В основе родственных связей лежал принцип взаимности, мы обнаружим его и в связи между подопечным и покровителем: подзащитный обязан помогать сеньору и повиноваться ему, а тот в свою очередь должен защищать его. Отчасти власть сеньора даже строилась по образцу родовой. Англосак сонские законы VII — X вв. содержат много свидетельств того, что отноше ния покровительства и зависимости сочетались и переплетались с родст венными связями. Вергельд за убитого человека получал наряду с сородичами и его покровитель". Подобно этому он и участвовал в уплате штрафа за проступок, совершенный подвластным человеком 28 . Вообще нужно подчеркнуть, что отношения личного покровительства, верности и коммендации сами по себе не противоречат родовому строю и существова ли в недрах древнегерманского общества, подобно тому как существуют и у других народов на стадии варварства. Нередко один и тот же человек был одновременно связан с членами гильдии и с покровителем: в англосаксон ских законах в качестве соприсяжников и поручителей такого человека выступают и его «товарищи», и господин 29 .

Но могло создаться такое положение, когда родственные отношения

вступали в противоречие с отношениями покровительства, и обязанности, сопряженные с родством, оказывались несовместимыми с обязательства ми по отношению к сеньору. Здесь ясно обнаруживается ббльшая сила свя - зей с господином по сравнению с родственными связями: преимущество отдавалось первым. Так, родовая месть была запрещена по отношению к сеньору, против него нельзя было свидетельствовать в суде. Обычное пра во сурово карало за нарушение клятв, и тем не менее английский король Альфред предписывал, что человек должен скорее нарушить данную им клятву, чем изменить своему глафорду (господину) 10 . В этих конфликтных ситуациях проявлялось предпочтение, которое отдавали власти сеньора как более эффективной и ценной для подзащитного. «Законы Альфреда» гласили: «...человек может сражаться на стороне своего кровного родственника, если тот подвергся противозаконному нападению, но не против своего господина, — этого мы не разрешаем» 31 . В конечном итоге подоб ные конфликты могли привести к разрыву отношений родства и к полному обособлению от них отношений вассальной зависимости.

Формы, которые принимали отношения господства и подчинения, были столь же многообразны, как и причины, вынуждавшие людей в них вступать. Обедневшие или стоявшие перед угрозой разорения люди иска ли себе покровителей, закабалялись у более богатых собственников. Но и в кабале нет ничего специфичного для общества раннего средневековья, и ее не следует смешивать с феодальной зависимостью. Феодальное подчинение — не закабаление и не порабощение непосредственных производителей, хотя и то и другое происходило в изучаемый период.

Выше уже была высказана мысль, что основная часть свободных вступа ла в феодальную зависимость вместе со своими хозяйствами, — следовате льно, не разорившись. Дело заключалось не столько в угрозе разорения сво бодных соплеменников, сколько в тех условиях, в которых они очутились после образования государства. Королевская власть зародилась не в резуль тате классового размежевания в среде варваров, — она возникла одновре менно и в связи с ним, а отчасти ему предшествовала. Уже самые потребно сти организации завоевания, отмечал Энгельс, делали ее необходимой. Во дворившись в бывших римских провинциях, предводители варваров должны были позаботиться о создании органов принуждения, которые кон тролировали бы покорение правосудия и сбор доходов для короля и его слуг. Органы «военной демократии», сложившиеся в несравненно более прими тивных общественных условиях, не могли справиться с этими задачами. Пе реход от родоплеменной организации к территориальной неизбежно обу словливал возникновение государства. Сохранение остатков римских госу дарственных институтов облегчало протекание этого процесса 32 .

Но возникнув в ходе завоевания и отчасти выражая интересы всего пле мени (союза племен), королевская власть начала обособляться от массы соплеменников и противопоставлять себя им. Ее непосредственной опо рой становились дружинники и приближенные короля, его должностные лица, духовенство. Отношения же рядовых свободных к королю приобре тали односторонний характер подданства. Отстраняемые от участия в управлении, они вместе с тем по-прежнему должны были исполнять все те

обязанности, которые прежде составляли неразрывное единство с их пра вами: в первую очередь — воинскую службу.

Социальный состав населения варварского королевства был пестрым и сложным: обломки позднеримского общества, элементы варварского об щества, находившегося, как мы видели, в состоянии дезинтеграции. Если непосредственно вслед за завоеванием на первый план могли выступать отношения между завоевателями и покоренными, то вскоре картина дол жна была измениться. Переживавшая упадок социальная структура варва ров не могла долго гарантировать их привилегированного положения в об ществе. Неминуемо должны были сказаться реальные имущественные и общественные различия. Высшие слои романизованного населения были приближены к королю, их представители вступали к нему на службу, сбли жаясь с варварской знатью. Вместе с тем утрачивали свой социальный вес мелкие свободные из числа варваров: их роль в государстве была незначительной.

В обществе, несравненно более сложном по составу, чем общество вар варское, и во много раз превосходившем его по численности населения и по занимаемой территории, неминуемо должно было происходить обще ственное разделение труда, выделение разных социальных групп с присущими каждой из них общественными функциями. Аграрная природа этого общества предопределила характер разделения труда — между земледель цами и землевладельцами. Но немалую роль в этом процессе сыграло и го сударство. Слабая государственная власть, возникшая в варварских королевствах, была не в состоянии осуществлять управление и охранять поря док в стране. Вместе с тем она не могла и отказаться от выполнения этих функций. Но она вынуждена была возлагать их на людей, пользовавшихся наибольшим могуществом и влиянием на местах, в тех мирках патроната и господства, из которых теперь состояло общество. Могущество крупных земельных собственников, магнатов и духовенства определялось тем, что в них как бы «замыкались» социальные связи этих мирков, они были основ ными «узлами» общественных интересов массы населения.

Большая часть населения — и свободные, и зависимые (колоны, литы, рабы) — занимались крестьянским трудом. Отдавать немалую часть своего времени для исполнения воинской службы и других общественных обя занностей свободному мелкому хозяину стало нелегко. Прежде, пока вар вар входил в коллектив родственников, в большую семью, он мог совмещать воинские занятия с хозяйственной деятельностью: когда он уходил на войну, члены его обширной семьи (в состав домовой общины могло входить несколько десятков человек, в том числе несколько взрослых муж чин) продолжали вести хозяйство. С ослаблением родственных связей и с распадом больших семей подобное совмещение труда и воинских занятий делалось все менее возможным. Одновременно вокруг короля складывал ся слой дружинников, не занятых производительным трудом и приобре тавших все больший вес в военном деле и в управлении. Уже здесь были за ложены предпосылки разделения общественных функций между воинами и крестьянами.

У многих мелких аллодистов возникало стремление избавиться от став шего обременительным государственного тягла. С этой целью они искали

себе сеньоров, которые защитили бы их от требований государства, т.е. исполняли бы вместо них военную службу, а они бы за это на них работали и платили бы им оброки. Во Франкском государстве, в котором процесс фе одализации шел интенсивнее, чем где бы то ни было, эти явления приобре ли настолько большое распространение, что борьба с ними сделалась важ ной задачей королевского законодательства.

Например, в капитулярии, изданном для Италии в 825 г ., указывалось, что свободные люди, «прибегая к коварству и хитрости» ( fraudolenter ас in - geniose ), передавали свои владения церкви, получая их обратно за уплату оброков, с тем чтобы не нести публичных обязанностей. Капитулярий предписывал, чтобы они исполняли службу в ополчении и прочие государ ственные повинности, пока владеют своим имуществом. Здесь подчерки вается, что эти люди прибегали к «возвращенным прекариям» ( precaria ob - lata ) (ибо, судя по всему, именно такой характер носили их сделки с цер ковными учреждениями) «не из-за бедности, а с тем, чтобы уклониться от несения государственной службы» (поп propter paupertatem sed ob vitandam reipublicae utilitatem ) 33 . А.И.Неусыхин справедливо замечает по этому по воду, что «дарения совершали не только бедняки, но и свободные люди средней степени зажиточности, которые старались избегнуть таким спосо бом обременительной для них службы в военном ополчении. Такими лю дьми могли быть только свободные аллодисты крестьянского типа» 34 .

Из других капитуляриев также явствует, что военная служба была край не тяжелой повинностью для крестьян Франкского государства. Пользу ясь их стесненным положением, могущественные представители светской и церковной знати принуждали крестьян к несению службы в ополчении до тех пор, пока последние не передавали им свои владения, после чего их освобождали от участия в войнах 35 . Служба в армии, отрывавшая крестья нина от хозяйства и налагавшая на него дополнительное бремя, действите льно могла довести его до разорения. Поэтому-то свободные крестьяне, заботясь о сохранении и укреплении своего хозяйства, подчас предпочита ли отказаться от независимости, превратить надел в держание и подчини ться власти церковного учреждения, нежели сохранять ставшую тягостной для них свободу, сопряженную с исполнением воинской службы. Склон ность некоторых свободных людей ко вступлению в духовное звание Карл Великий объяснял не благочестивыми настроениями, а стремлением уклониться от несения военной службы и других государственных повин ностей; поэтому изданный им капитулярии запретил принимать сан свя щеннослужителей без разрешения государя 36 .

Немалый интерес представляют в этой связи и военные капитулярии Каролингов, предписывавшие, чтобы военную службу несли все владель цы или держатели четырех земельных наделов-мансов; владелец трех ман- сов обязан объединиться с однонадельным владельцем и совместно с ним выставить воина; те, кто имеет по два манса, также должны объединиться и вдвоем послать на войну одного человека; наконец, четыре крестьянина, владеющие мансом каждый, должны были содержать сообща на свой счет одного воина 37 . Таким образом, единицей земельного владения, достаточ ной для содержания воина, в начале IX в. считались четыре манса. Несомненно, это предписание свидетельствует об имущественной неоднород-

ности аллодистов, среди которых существовали люди с несколькими наде лами. Лишь владельцы четырех наделов имели достаточно средств для того, чтобы снарядиться на войну должным образом; содержание боевого коня и обладание полным вооружением стоили очень дорого и были до ступны лишь для наиболее богатых людей. Но вместе с тем это предписа ние — яркое доказательство действия во франкском обществе закона об щественного разделения труда. Свободные крестьяне были долее не в со стоянии осуществлять право ношения оружия, которое для них отныне являлось уже не правом, а тягостной повинностью, отрывавшей их от хозяйства и налагавшей на них большое дополнительное материальное бре мя. Вряд ли дело заключается в разорении широких слоев крестьянства; нет никаких оснований считать всех владельцев одного или двух мансов обнищавшими людьми. Источником превращения воинской обязанности в обременительную повинность служила необходимость для рядового об щинника все свое время, средства, силы и внимание посвящать сельскохозяйственному труду на наделе, иначе говоря — превращение его из сопле менника, участвовавшего не только в производстве, но и в общественном управлении, в крестьянина, в непосредственного производителя, лишен ного возможности — в силу примитивных, тяжелых условий труда — зани маться чем-либо сверх него. Не об этом ли говорит и переход у франков от «мартовских полей» — собраний народного ополчения к «майским по лям» — военным смотрам профессиональных конных воинов короля? Не так ли следует понимать и военную реформу Карла Мартелла?

В англосаксонской Британии военная служба, распространявшаяся первоначально на всех свободных, уже с конца VII в. во все большей мере перепоручается гезитам и тэнам, а ополчение рядовых кэрлов оттесняется на второй план. Процесс разделения труда между крестьянами и королевскими воинами нашел свое отражение и в терминологии записей обычно го права и законов. В наиболее ранних англосаксонских Правдах общество расчленялось на эрлов и кэрлов — родовую знать и свободных людей, об ладавших полноправием; впоследствии же эта общественная структура приобретает иной характер: законы говорят о gesidcund men и cierlisk men , т.е. о служилых людях и крестьянах. Интересно сравнить предписания о порядке исполнения военной службы, издававшиеся английскими коро лями в X и в XI вв. Законами короля Этельстана (925—935 гг.) предусмат ривалась явка в ополчение двух конных воинов «от одного плуга» 38 . Между тем в «Книге Страшного суда» ( 1086 г .) в разделе о землевладении в Берк шире читаем: «Если король посылает куда-либо войско, с пяти гайд дол жен пойти только один воин, а с каждой гайды следует поставлять его пи тание и содержание и 4 солида в течение двух месяцев. Эти деньги королю не посылать, а отдавать воинам» 39 . Это свидетельствовало о том, что ко вре мени Нормандского завоевания крестьяне практически были освобожде ны от исполнения военной службы, ибо владение пятью гайдами не было крестьянским и, согласно англосаксонскому праву, давало привилегии тэна. В этот период человек, имевший менее пяти гайд земли, считался «безземельным», т.е. не обладавшим достаточно крупным владением для того, чтобы исполнять воинскую службу рыцаря 40 . Как видим, освобожде ние крестьян от военной повинности означало для них дополнительную

повинность по содержанию профессиональных воинов. Можно предпо ложить, однако, что сдачу продуктов и платежи воинам крестьяне предпочитали службе в войске, отрывавшей их от хозяйства. Нормандское завое вание углубило функциональное разделение труда в английском обществе.

И в Скандинавии лейданг — обязанность свободного населения участ вовать в охране морского побережья — была со временем заменена одноименным налогом, который должны были платить бонды, тогда как воин ские функции стали концентрироваться в руках королевских дружинников. В силу медленного развития феодализма в скандинавских странах разделение труда между воинами и крестьянством не было здесь полным; тем не менее в XIII в. хирд — королевская дружина — играла в Норвегии более важную роль и обладала большей боеспособностью, чем народное ополчение, а в XII в. хирд становится средоточием сплачивавшегося во круг короля господствующего класса рыцарей.

Думается, именно по указанным выше причинам многие свободные франкские аллодисты крестьянского типа, не будучи разорены, тем не менее искали покровительства церкви, передавая в ее пользу свои наделы на условиях precarea oblata . О том, что вступившие под частную власть кресть яне сплошь и рядом были далеки от обнищания, свидетельствует самый факт их эксплуатации феодалами: как бы мог крупный земельный собст венник заставить зависимого крестьянина отдавать ему прибавочный про дукт своего труда, если он еще до вступления в зависимость якобы дошел до такой бедности, что не мог долее существовать самостоятельно, следо вательно, не производил, видимо, в своем хозяйстве в достаточном коли честве даже и необходимого продукта?! Между тем «прекарии вознагради- тельные» ( precaria remuneratoria ), как и «прекарии выданные» ( precaria data ), вряд ли можно считать наиболее характерными формами втягивания крестьян в зависимость от земельных собственников 41 .

Наряду с правом ношения оружия свободные общинники «дофеодального» общества обладали и другими правами-обязанностями: правом уча стия в сотенных и окружных собраниях, правом выступать в суде в качест ве заседателей, соприсяжников и свидетелей. Эти права-обязанности так же превращались в обузу для тех аллодистов, которые не имели в своих хозяйствах рабочей силы (рабов, держателей, домочадцев), достаточной для того, чтобы заменить их во время частых отлучек, сопряженных с заня тием общественными делами. Но именно такие крестьяне составляли большинство населения. Источники свидетельствуют о том, что они постепенно перестают играть сколько-нибудь заметную роль в публичных со браниях, которые остаются народными больше по названию. Функции судей и соприсяжников все более переносятся на небольшую группу лиц, обособляющихся от остального населения. Так, в англосаксонском обще стве эти функции с конца X в. могли исполнять только «достойные доверия тэны» или «родовитые тэны», т.е. лица, принадлежавшие к социальной верхушке. После Нормандского завоевания, закрепившего феодальный строй в Англии, исключение простолюдинов из числа судей было выраже но чрезвычайно резко: вилланы и вообще все «низкие и неимущие люди» не могли исполнять судейских обязанностей, переданных в руки ба-

ронов 42 .

Не следует думать, что переход публичных функций к социально при вилегированным группам всегда обязательно определялся стремлени ем последних закрыть крестьянам доступ в официальные судебные инстанции. По-видимому, мелкие крестьяне нередко видели в своем освобождении от обязанности посещать сотенные и окружные собрания не ущемление полноправия, а облегчение лежавшего на них бремени. Во вся ком случае, это определенно видно из памятников норвежского права. Со хранность элементов старинной свободы у норвежских крестьян в феодальный период была сопряжена с их обязанностью посещать судебные со- брания-тинги. (В Норвегии в большей мере, чем во многих других странах, сохранялась система народных собраний.) И тем не менее в «областных за конах» мы встречаем предписания, которыми разрешалось всем бондам, не имевшим помощников в своих хозяйствах, не посещать тингов 43 . Неяв ка же на тинг без уважительной причины считалась серьезным проступ ком, и установление наказаний за непосещение тингов свидетельствует об участившихся случаях уклонения бондов от исполнения этой обязанно сти. Затруднительность для простых крестьян совмещать свое хозяйство с активным участием в общественной жизни была одной из причин измене ний, происшедших в системе народных собраний в северо-западной Нор вегии — Трендалаге. Первоначально высшим собранием области был Эйратинг, на который должны были являться все совершеннолетние муж чины. Это был, следовательно, всеобщий тинг (альтинг). Однако со време нем местом высшей судебной инстанции в Трендалаге сделался Фроста- тинг; сюда вызывались уже представители бондов, по 40—60 человек от округа-фюлька, остальное же население должно было лишь обеспечивать их продуктами на время посещения тинга. Точно также и в юго-западной Норвегии, в области Гулатинга, число бондов, обязанных являться на на родное собрание, сокращалось. В конце XI в. на Гулатинг приходило до 400 бондов. Постановлением короля Магнуса Эрлингссона ( 1164 г .) это число было сокращено до 250. Во второй половине XIII в. число крестьянских представителей на тинге еще более сократилось: теперь их было всего око ло полутораста человек. Тем не менее и эти последние подчас проявляли упорное стремление не ездить на собрания: недаром законы предусматри вали случай, когда на областной тинг не являлся ни один человек из целого округа! 44