Федерико Моччиа ТРИ МЕТРА НАД НЕБОМ Я ХОЧУ ТЕБЯ 11 страница

– Привет, директор.

– Добрый день, профессор.

– Господин адвокат, вы меня не забыли? Я не хотел вас беспокоить, но что с тем проектом?

– Это правда, что ту передачу запретили?

– Короче, выходит или нет та проклятая программа?

– Так или иначе, но нам придется поставить туда эту девицу.

– Она хоть красивая?

– Какая разница? В любом случае она там должна быть.

И т. д. и т. п. Создавать, манипулировать, зарабатывать, подмазывать, договариваться, шантажировать, строить, восторгаться, производить и пожинать плоды сотни и тысячи телевизионных часов. Как бы ни шла работа: с новыми идеями, в старых форматах, с плагиатом или без, – все равно передачи делать надо. И любым способом надо попасть в этот маленький ящик, знакомый нам с самого рождения. Оно, телевидение, наш старший брат, или как это бывает у двух сестер – наша маленькая вторая мама. Или первая и единственная. Оно составляло нам компанию, любило нас, оно вскормило нас, – поколение за поколением, – одним и тем же катодным молоком, – свежим, долгого хранения, скоропортящимся…

– Ты понял?

– Короче, это то, что ты думаешь. И ты приехал из Вероны, чтобы делать телевидение.

– Чтобы создавать изображения и логотипы в современной манере… и т. д. и т. п.

– Да хватит уже повторять «и т. д. и т. п». Это все не конкретно, все приблизительно.

Марк-Антонио смотрит на меня с усмешкой.

– Молодец, растешь на глазах. Настоящий агрессивный сукин сын, таким ты мне нравишься.

– Я признателен вам: Плато-о-о-он.

– Ты всерьез начинаешь меня удивлять… Пойдем посмотрим, каков он, ТП.

– Что это – ТП?

– Как? Ты не знаешь? Театр Победы, историческое место – святая святых телевидения, оно там начинается.

– Ну, если это святая святых – тогда пойдем.

Мы переходим улицу. Входим в парк и видим открытый прилавок – книжный развал. Девушки и парни с более или менее интеллектуальными лицами листают уцененные книги. Одна пухленькая девушка держит в руках книгу с оздоровительными советами. Марк-Антонио не может смолчать.

– Покупайте книги про секс и спорт, это полезнее.

Он смеется свое шутке, а девушка смотрит на него с несчастным видом. Марк-Антонио ловко извлекает сигарету из пачки «Chesterfield» и жадно закуривает, встав, как ему кажется, в какую-то сексуальную позу.

– Добрый день, Тони.

– Привет, граф, как дела?

– Плохо, с тех пор как монархия пала.

Тони хохочет. Простой охранник Театра Победы, он наслаждается своим положением. Он чувствует свою власть в этом маленьком мирке. Он заведует входом. Впускает важных людей – директоров, статистов, актеров, – а других не впускает, потому что у них нет пропуска. Короче, он охранник.

– Да уж, в этом, граф, ты прав. По крайней мере, тогда бы ты мог прислать мне бригаду дворовых, чтобы они открыли эту служебную дверь. Я уже неделю не могу дождаться техников.

Легко поверить, думаю, дело обычное. Тони чуть наклоняется и говорит нам доверительным тоном:

– Было бы неплохо: я ходил через эту дверь справлять нужду на нижний этаж. А теперь мне приходится топать через весь коридор… это такой геморрой! – И он, довольный импровизацией, трясется от смеха, – оппортунист удобств.

– Прекрасно, Тони, у нас появился человек, который решит твой вопрос.

– И кто же это?

– Да вот он, Стэп!

– А он что, из твоих дворовых?

– Да ты шутишь, что ли? Это герой королевских кровей… Чужой в стране, которой он некогда тиранически правил… И вообще, слушай, Тони, ты хочешь справлять нужду быстро или нет?

– А то!.. Стэп, если у тебя получится, я твой должник.

– Тони… Герой королевских кровей – это в первую очередь благородство души. Герой не торгуется, понятно? Значит, если что, ты будешь должен мне.

– При чем тут ты? Дверь-то починит он… мне казалось, так логичнее…

Они могли бы так болтать часами. Герой, то есть я, решает прервать их беседу.

– В общем, когда закончите, покажете, где дверь.

– Ты прав, извини. Тони проводит нас внутрь.

– Идите сюда.

В театре стоит невообразимый шум: стучат молотки, звук железа, электропил, сварочных аппаратов.

– Все почти готово. Уже монтируют свет, – говорит Тони, как бы извиняясь. – Ну вот, а это та самая дверь. Я уже и так и сяк пробовал. Ни хрена не получается.

Я внимательно осматриваю дверь. Замок у нее расположен в ручке. Скорее всего, заклинило боковую защелку. Наверное, кто-то закрыл изнутри. Может быть, сам Тони, и не помнит, или не хочет сознаться в такой глупости. Нужен ключ. Или…

– У тебя нет металлической полоски, желательно потоньше?

– Такая подойдет? – он вытаскивает стальную линейку из стоящего на полу железного ящика. – Видишь, я все перепробовал.

– Посмотрим.

Я вставляю линейку в щель между дверью и косяком и аккуратно бью по ней, отжимая язычок.

– Сезам, откройся.

И дверь, как по волшебству, открывается.

– Вуаля, готово.

Тони радуется как ребенок.

– Ой, Стэп, не знаю прямо, как тебя отблагодарить, ты – волшебник!

Я возвращаю ему линейку.

– Да ладно, не преувеличивай!

Марк-Антонио берет ситуацию в свои руки:

– Вот именно, не надо преувеличивать. Запомни главное, что ты остался должен каждому из нас.

– Стопудово, – улыбается Тони и воодушевленно обновляет дверь: идет справлять нужду.

Марк-Антонио подмигивает мне и пропускает вперед.

– Пойдем, я покажу тебе театр.

Мы спускаемся вниз, в парк. Проходим за ряды партера, под большую арку галереи. И я их вижу. Играет музыка. Балерины. В разноцветных одеждах, со спущенными гетрами, с длинными и короткими волосами, а у кого-то головы бриты наголо и покрыты рисунком. Балерины. Блондинки, брюнетки, рыжие и крашеные в синий цвет. Тела их стройны, подтянуты, худы, брюшной пресс крепок. Ноги мускулисты, попки круглы и упруги. В любой момент они готовы разъехаться в шпагат. Они совершенны, эти профи быстрых и изящных движений, усталые, но улыбающиеся. Музыка на сцене заиграла громче. И вот они пришли в движение: то становятся вплотную друг к другу, то расходятся, встречаются на какую-то секунду, потом разбегаются, пропускают одна другую. Они послушно ведут свои партии. Огромные прожекторы освещают балерин, бросая на них яркие разноцветные мазки. Они ласкают их голые ноги, их маленькие груди, короткие платьица. Стоп, хорошо, хватит!

Музыка обрывается. Хореограф, невысокий мужчина лет сорока, удовлетворенно улыбается.

– Отлично, сделаем перерыв. Повторим позже.

– Это балет.

– Спасибо, я понял.

Балерины пробегают мимо нас, улыбаясь. Бегут торопливо, чтобы не замерзнуть: легкие, разгоряченные, но исторгающие запах духов. Две или три из них целуют Марк-Антонио.

– Привет, девочки.

Похоже, он их хорошо знает. Одну он даже легко хлопнул по попке. Она улыбнулась, нисколько не смутившись – наоборот, прощебетала:

– Ты мне больше не звонил.

– Я не мог.

– Постарайся смочь, – и она убегает с многообещающей улыбкой.

Марк-Антонио смотрит на меня вполоборота:

– Балерины… Как же я люблю телевидение!

Я с улыбкой смотрю на последнюю, которая как раз выбегает из зала. Она немного меньше других. Задержалась, чтобы взять свою худи. Кругленькая и верткая. Пожалуй, она набрала немного лишнего веса, но ее это не портит. Она улыбается мне:

– Чао.

Я не успеваю ответить, она убегает.

– Я тоже начинаю его любить.

– Отлично, ты мне нравишься. Итак, к делу. Видишь, на просцениуме: «Величайшие гении». Не буду скромничать, это моя работа.

– Я и не сомневался. Узнаю манеру исполнения… – вру бессовестно.

– Ты что? За идиота меня держишь?

– Шутишь? – улыбаюсь я.

– Ладно, такой же логотип есть уже в 3D, в графике. Идея следующая: большое количество людей, самых настоящих изобретателей, выходят на эту сцену и показывают, как они решили ту или иную проблему нашего общества: неважно, большую или маленькую, – как они решили ее с помощью своей интуиции и сообразительности.

– Сильная идея.

– Мы их представляем, добавляем балет, устраиваем вокруг них настоящий спектакль, а они демонстрируют идею, счастливо их озарившую и прошедшую регистрацию в патентном бюро. Мысль простая, но я думаю, что такая программа будет интересна зрителям. И не только. Для тех, кто представляет у нас свои изобретения, программа станет своего рода трамплином, который может дать им невероятные возможности. Они смогут делать большие деньги на своих изобретениях.

– Ну да, если они интересные и если их действительно можно использовать.

– Они именно такие. Чувствуешь, какая программа? Это идея Романи… По-моему, она будет иметь успех, как все, что он делает. Романи… Мы его называем телевизионным царем Мидасом.

– Из-за денег, которые он зарабатывает?

– Из-за результатов. Все, чего касается его рука, имеет неизменный успех.

– Значит, я должен быть счастлив, работаю с ним.

– Да, ты начал с самой вершины. Вот они идут.

Появляется целая процессия. Романи – впереди. За ним – два парня лет тридцати пяти, один – крепкий, абсолютно лысый, в темных очках. Другой – худой, с небольшими залысинами. За ними идет тип с длинными, но хорошо причесанными волосами. У него хитрое лицо и он постоянно оглядывается. Орлиный нос, нервный, бегающий взгляд. На нем синий бархатный костюм, брюки без подворотов: низ штанин только что обработан, видна темная полоска. Несомненно, он на несколько сантиметров удлинил свои ноги, а элегантности поубавил. Если только это возможно.

– Так, на какой мы стадии? – Романи оглядывается вокруг. – Еще никого нет, что ли?

Их догоняет еще один человек – низкого роста со светлыми волосами и голубыми глазами.

– Добрый день, маэстро, я заканчиваю монтировать свет, на сегодняшний вечер все готово.

– Молодец, Террацци, я всегда говорил, что ты лучше всех.

Террацци польщен.

– Я пойду на пульт настраивать свет.

– Иди, иди.

Длинноволосый подходит к Романи:

– Вечно их надо подбадривать, да? Чем больше их разогреешь, тем с большим пылом работают, верно?

Романи щурит глаза и смотрит на длинноволосого холодно.

– Террацци на самом деле лучше всех. Свет он начал ставить, когда ты еще не родился.

Длинноволосый молча возвращается на свое место и становится в ряд последним. Снова озирается, притворяясь, что его интересует любая мелочь на сцене. И наконец, желая выплеснуть накопившееся, принимается грызть ногти на правой руке.

– Это авторы, а Романи еще и режиссер, помнишь? – Марк-Антонио говорит это весьма иронично.

– А как же. Он дает нам работу.

– Те двое, толстый и худой, это Сесто и Тоскани. Полумохнатый и мохнатый. Их звали «Кот и Лис», они давние рабы Романи. Как-то они решили сделать программу самостоятельно. Им ее закрыли после двух выпусков, и с тех пор их стали называть «Кот и Кот». В этой компании единственный лис – Романи, это особая порода. И еще, кроме Кота и Кота, есть Ренцо и Микеле-Змей. Тот маленький толстяк с длинными волосами и носом крючком – из Салерно, руки у него по локоть в пасте, а от его дыхания даже мышь обалдела бы. Романи таскает его за собой больше года. Думаю, это чей-то сынок, и ему приходится расплачиваться за какую-то ценную услугу. Его зовут Змей, потому что он про всех злословит, даже про Романи. Именно про Романи – больше всего, хотя тот – его единственный пропуск в это заведение. И что удивительно – Романи прекрасно знает об этом.

– Змей – классное прозвище.

– Стэп, будь с ним осторожнее. Ему почти сорок лет, у него много власть имущих друзей, и он тут имеет всех, особенно девушек.

– Ну, тогда ты сильно ошибаешься, Маццокка: если это так, значит, это ему надо быть осторожнее со мной. А теперь покажи, где наше рабочее место.

– Джин, я не поняла, почему ты так хочешь, чтобы я пошла с тобой на пробы: ты же знаешь, меня никогда никуда не берут!

Джин смотрит на Эле с улыбкой. Та глядит на нее исподлобья.

– Я вижу, Джин, тебе по кайфу, когда мне не везет. Наверное, я тебя обидела чем-то в прошлой жизни. Или, может быть, – в этой?

– Да нет, Эле, не говори так. Просто ты приносишь мне удачу.

– Понятно, ты ведь не такая, как все девчонки: ты не носишь талисман в кармане: зверюшку какую-нибудь – лягушонка, поросёнка, слоника?

– No, I want you.

– Ты прямо как дядюшка Сэм с бедными американскими солдатами. Не хватает только, чтобы ты решила пройти пробы во Вьетнаме.

– И конечно, ты бы поехала со мной.

– А как же иначе! Я же приношу тебе удачу!

И тут они – бац! – сталкиваются с каким-то кренделем.

– Черт, мое мороженое!

Марк-Антонио разъярен: все йогуртовое мороженое вывалилось ему на пиджак. Джин хохочет:

– Ты, конечно, приносишь удачу, но только не ему!

– Эй, девчонки, смотрите, куда идете?

– А ты, прости меня, куда смотрел? На свое мороженое?

– Да, только теперь от него одни воспоминания.

– И что, в этом виноваты мы?

* * *

Я появляюсь из дверей кафе, держа в руках еще не начатое йогуртовое мороженое. И вижу Джин. Вот так встреча. Она тоже здесь. Меня разбирает смех. Подхожу ближе.

– Боже, кого я вижу! Подожди-ка, я, кажется, понимаю. Ты хочешь, чтобы я тебя еще и обедом угостил.

– Я? Ты что, шутишь? Мне ужина хватило раз и навсегда. А ты-то что тут делаешь, у «Ванни»? Подожди-ка, я, кажется, понимаю. Ты за мной следишь.

– Спокойно, спокойно. Ты что, думаешь, весь мир крутится вокруг тебя? Не видишь: мы с другом решили съесть по мороженому.

– Странно. Я уже сто лет сюда хожу и ни разу тебя не видела.

– Сто лет? Не думаю. Наверное, ты ходишь сюда последние два года, пока меня здесь не было.

Тут встревает Марк-Антонио:

– Короче, пока вы тут разбираетесь с хроникой событий, я схожу помоюсь… И давай быстрее, Стэп, у нас важная встреча.

Марк-Антонио качая головой возвращается в «Ванни». Элеонора дергает плечом.

– Какой у тебя друг невоспитанный, даже не представился.

– Что-то я не понял. Ты на него опрокинула его же мороженое и хочешь, чтобы он еще и раскланялся? Ты, я вижу, ничуть не отличаешься от своей подруги Джин. – Я оборачиваюсь к Джиневре. – Ну, и что вы тут собираетесь делать, кроме как убытки приносить?

Элеонора отвечает с дерзким видом:

– Мы пришли на пробы.

Джин толкает ее локтем.

– Ай. Не болтай лишнего. Ты ведь его совсем не знаешь, а уже выкладываешь…

Я пробую свое мороженое. Вкусное, очень даже.

– А вы кто такие? Новая группа? «Spy girls»^[27]?

– Ха-ха. Знаешь, Эле, у этого парня потрясающие шутки. Единственная проблема: надо успеть понять, шутит он или нет.

– Да ты что?

– На самом деле, это была не шутка. Многих девушек берут работать в спецслужбы. А такие как вы – подходящие кандидатуры: в глаза не бросаетесь.

– Пока не бросаемся, а вообще-то кое-кому действительно пора дать в глаз. Вчера вечером, когда ты без особого успеха ко мне подъезжал…

Эле удивлена:

– А про это ты мне не рассказывала!

Джин смотрит на меня с улыбкой.

– Это было настолько неважно, что выскочило у меня из головы.

Я вынимаю ложечку изо рта и сосредоточенно пытаюсь соскрести мороженое со стенок стаканчика.

– Ты лучше расскажи ей, так томно вздыхала у дверей дома.

– Пошел в задницу.

– А вчера вечером, ты мне, кажется, такого не говорила.

– Я тебе говорю это сегодня, и во второй раз: пошел в задницу!

Я улыбаюсь.

– До чего же мне нравится твоя изысканная речь.

– Жаль, что ты не сможешь оценить ее до конца. Ладно, хватит, нам надо идти. Единственное, Эле, о чем я сожалею… что ты не на того опрокинула мороженое…

Они уходят. Я смотрю им вслед. Джин высокая, ее подружка чуть пониже. Эле, как ее назвала Джин, Елена, Элеонора или как там ее. Смешно на них смотреть.

– Эй, передайте от меня привет Тому Понци^[28]!

Джин, даже не оглянувшись, поднимает левую руку и выставляет вверх средний палец. И именно в этот момент возвращается Марк-Антонио и замечает это приветствие.

– Похоже, она к тебе неравнодушна.

– Да, она от меня в восторге.

– Что ты делаешь с женщинами! Надо бы с тобой поосторожнее, да, поосторожнее.

* * *

Джин и Эле идут дальше. Кажется, Эле всерьез обижена на подругу.

– Можно узнать, почему ты мне ничего не рассказала?

– Да клянусь тебе, Эле, это выскочило у меня из головы, серьезно!

– Ну да, конечно… ты целуешься с этим несчастным красавцем, и это выскакивает у тебя из головы!

– Он действительно тебе понравился?

– Ну, красавец – не красавец, но это не мой тип. Я бы предпочла того, второго. Он похож на Джека Николсона в юности. Мне кажется, от скромности он не страдает. Он и с виду похож на поросенка.

– Тебе нравятся поросята?

– Знаешь, в сексе должно быть много фантазии, а я бы могла его удивить… Я бы стала вылизывать всю его одежду, запачканную мороженым, а потом бы разодрала ее зубами.

– А потом тебя бы арестовали на выходе из «Ванни».

– Ну, а кто он все-таки такой – этот супер красавец?

– Ты сказала – несчастный.

– Ну да. Где он работает, где живет, когда ты с ним познакомилась, действительно ли вы целовались, да как его зовут, в конце концов?

– Ты прямо как Том Понци, даже хуже. И что, мне действительно надо ответить на все поставленные вопросы?

– Конечно, и побыстрее.

– Ну, тогда по порядку. Не знаю, не знаю, познакомились вчера вечером, поцеловались, его зовут Стефано.

– Стефано?

– Стэп.

– Стэп? Стэп Манчини?

Элеонора уставилась на Джин, выпучив глаза.

– Да, это Стэп, и что?

Она хватает Джин за куртку и трясет, что есть силы.

– Как что? Вау! Мы войдем в историю. Когда я расскажу эту новость, про нас напечатают в «Parioli Pocket». Драчун Стэп, круто. У него темно-синяя «Honda 75 °Custom». Он носится как Валентино Росси^[29], он подрался с половиной Рима, он жил на пьядца Эуклиде, это друг Хука, Скелло и из-за своей подруги он бился даже с самим Сицилийцем. Стэп и Джин – невероятно!

– О, да вы все тут знаете этого Стэп а, одна я его не знала.

– И к кому он подкатывается? К тебе!

– Только никто ни к кому не подкатывался, это во-первых. А во-вторых, кто была эта подруга?

– А, значит, тебе интересно! Тебя зацепило?

– Чушь! Мне просто интересно, и все.

– У него была девчонка, думаю, старше нас, очень красивая. Она ходила в Фалконьери. Это сестра Даниелы, этой толстушки, которая была с Паломби, который был…

– Понятно: который был с Джованной, которая была с Пьеро, который был с Алессандрой и так далее, и так далее. Вечные твои цепочки. Короче, я никого из них не знаю и плевать на них хотела. А теперь пойдем на пробы, мне деньги нужны. Я хочу купить мопед себе и братишке.

– А ты что, не можешь деньги попросить у родителей?

– Даже не обсуждается. Давай, доставай документы.

Джин и Эле показывают удостоверения личности парню, что стоит в дверях.

– Джиневра Биро и Элеонора Фьори, мы должны пройти пробы на телефонисток, но на тех, которых видно на экране.

Парень бросает взгляд на документы, потом сверяется со списком, ставит галочку на полях.

– Ну вот, теперь порядок. Входите, сейчас начнем. Только вас ждали.

Девушки выстроились на сцене. Статные, блондинки, брюнетки, рыжеватые, слегка подкрашенные хной. Более или менее элегантные, в стиле casual или псевдо-кич: некоторые проявили фантазию и надели на себя две вещи, не сочетающиеся по цвету. Из-под классных серых костюмов видны кроссовки: сейчас снова в моде обувь с высокими толстыми подошвами. Носы у девушек прямые, есть неудачно прооперированные, есть не знавшие скальпеля по причине безденежья. Одни спокойны, другие нервничают, третьи стоят с вызывающим видом, выставив напоказ пирсинг, а те, что робкого десятка, предпочли перед пробами свой пирсинг выкрутить. Татуировки более или менеё прикрыты одеждой – остается только догадываться, сколько их еще на потаенных частях тела. Такие вот девушки пришли на пробы. Джин и Эле незаметно к ним присоединились.

– Итак…

Романи, Кот & Кот, Змей и еще кто-то, имеющий отношение к этой работе, сидят в первом ряду. Они готовы к спектаклю: для них это возможность чуть расслабиться, прежде чем перейти к важным делам.

Я сажусь в глубине зала, держа в руках стаканчик с все еще недоеденным мороженым, и издали наслаждаюсь зрелищем. Джин меня не видит. Она выглядит уверенной, стоит спокойно, руки в карманах. Трудно сказать, к какой группе она относится. Мне кажется, она не такая, как все: ее подруга права. Она то и дело отбрасывает назад волосы. Хореограф стоит с микрофоном в руке.

– Итак, сейчас каждая из вас сделает шаг вперед и представится: имя, фамилия, возраст и какую работу вы уже выполняли. Смотреть надо в центральную камеру, ту, что с красным огоньком, прямо где сидит тот синьор… Помаши рукой, Пино!

Тип, сидящий за центральной телекамерой, не отрывая лица от монитора, поднимает руку и машет ею.

– Все понятно?

Несколько девушек неуверенно кивают головой. Джин, как я и ожидал, не делает никаких движений.

Разочарованный хореограф опускает руки, а потом кричит в микрофон:

– Эй, девушки. Я хочу услышать ваши прекрасные голоса, скажите же что-нибудь! Я хочу убедиться, что я не сплю!

Со сцены слышится нестройный хор голосов: «да», «хорошо», «понятно», некоторые даже улыбаются.

Похоже, хореограф удовлетворен.

– Ладно, тогда начинаем.

Ко мне подходит Марк-Антонио.

– Эй, Стэп, что ты здесь сел? Пойдем вперед, сядем на первые ряды, там лучше видно.

– Нет, мне здесь больше нравится.

– Ну, как хочешь.

И садится рядом.

– Вот увидишь, Романи нас позовет. Его интересует наше мнение по поводу любой ерунды.

– Ну, когда позовет, тогда и пойдем.

Одна за другой, девушки выходят к микрофону и представляются:

– Привет, я Марели Анна, мне девятнадцать лет. Я участвовала в разных передачах ассистентом, я учусь на юридическом. А еще я сыграла маленькую роль в фильме Чеккерини…

Ренцо Микели, по прозвищу Змей, всерьез заинтересовался.

– И что это была за роль?

– Проститутки. Но я там только стояла, без всяких слов.

– Тебе понравилась роль?

Все посмеиваются, но стараются делать это незаметно.

Только Романи остается бесстрастным. Марели Анна отвечает:

– Да, кино мне нравится. Но мне кажется, мое будущее связано с телевидением.

– Хорошо. Следующая, пожалуйста.

– Добрый день, меня зовут Франческа Ротонди, мне двадцать один год и я заканчиваю экономический. Я делала…

Романи поворачивается направо, налево, оборачивается назад и наконец видит нас.

– Маццокка, Манчини, идите сюда, поближе.

Марк-Антонио, поднимаясь, ворчит:

– Что я тебе говорил?

– Идем. Все это похоже на школьный урок, когда учеников вызывают к доске, но если таковы условия игры…

Девушки стоят на сцене, луч софита бьет им прямо в глаза: они не могут нас видеть. Следующая девушка представляется, потом другая. Потом – соседка Джин. В конце концов, я сажусь в первый ряд. Она по-прежнему меня не видит. А вот Эле, ее подруга – видит.

Само собой, она не может не обратить на это внимание.

– Эй, Джин. Смотри, кто там в первом ряду.

Джин, приставив ко лбу козырьком ладонь, чуть отходит в сторону и видит меня. Я подношу правую руку к щеке и незаметно машу ей. Мне не хочется смущать ее. Я прекрасно понимаю, что она пришла сюда, чтобы найти работу. Но она – нет, она не хочет по-хорошему: снова вытягивает левую руку вдоль бедра и выставляет средний палец, показывая мне, что посылает меня в задницу. В третий раз.

– Твоя очередь, брюнетка.

Это относится к ней, но внимание Джин рассеянно: вызов застал ее врасплох.

– А, что? Ах, да, – она берет микрофон, который ей протягивает соседка справа. – Я – Джиневра Биро, девятнадцать лет, учусь на филологическом, по специализации – режиссер-постановщик. Участвовала в нескольких передачах как ассистент. – Джин выставляет руки вперед и поднимает кверху, делая шаг вперед в полунаклоне. – Если бы я была обычным конвертом, я бы слетела вниз.

И возвращается на свое место. Все смеются.

– Эта далеко пойдет.

– Да, молодец. Да еще и хорошенькая.

– Действительно, молодец.

Я с удовольствием разглядываю ее. Она тоже смотрит на меня, с вызовом, уверенная в себе, нисколько не робея от того, что стоит на виду, в лучах прожекторов. И даже, наоборот, строит мне рожицу. Я наклоняюсь к Романи:

– Простите, доктор Романи… – он оборачивается ко мне. – Могу я задать вопрос этой девушке, чтобы лучше с ней познакомиться?

Он с любопытством смотрит на меня.

– Это профессиональный вопрос или ты хочешь попросить у нее телефон?

– Абсолютно профессиональный.

– Тогда пожалуйста, мы здесь для этого и собрались.

Я смотрю на Джин, выдерживаю паузу и начинаю:

– Каковы ваши планы на будущее?

– Муж и много-много детей. Ты, например, если хочешь, можешь сделать одного.

Блин. Шах и мат. Она меня опустила. Все хохочут как сумасшедшие. Они надрываются от смеха. Даже Романи смеется и разводит передо мной руками, как бы говоря: «победа за ней». И победа, действительно, за ней. С Тайсоном и то было бы проще сражаться. Он бы так меня не сделал. Ну хорошо, Джин, как хочешь. Мне плевать на присутствующих, и я продолжаю:

– Тогда, простите, почему же вы пришли на пробы вместо того, чтобы предаваться поискам того самого идеального мужчины?

Джин смотрит на меня с улыбкой. Она принимает благонравный и невинный вид и отвечает голосом святой женщины.

– А почему бы этому идеальному мужчине не найтись именно здесь? Вы, я вижу, немного разволновались, но совершенно напрасно, потому что вас я сразу же исключила.

Кто-то снова взрывается смехом.

– Ну ладно, хватит, – говорит Романи. – Мы закончили?

– Нет, еще я осталась.

Это подруга Джин, Эле. Она делает шаг вперед.

– Хорошо, представьтесь.

– Я – Элеонора Фьори, двадцать лет. Я пробовала участвовать во многих передачах, но безрезультатно, зато я изучаю дизайн, и результаты отличные.

Кто-то негромко пробует пошутить:

– И что тебе мешает продолжать?

Наверное, это Сесто, один из этих – Кот & Кот. Никто не смеется. Микели, Змей, оглядывается по сторонам. Романи делает вид, что ничего не слышал. И тогда он тоже делает вид, что не слышал. Тоскани, второй Кот, засмеялся, но, заметив, что никто не смеется, сделал вид, будто закашлялся.

– Прекрасно. Спасибо, девушки.

Романи подходит к хореографу, смотрит в листок, который тот держит в руках, и пальцем указывает на несколько имен. Потом берет бумагу и направляется к нам.

– Вы кого-то выбрали?

Я смотрю в листок. Там стоит несколько крестиков рядом с именами девушек. Пять-шесть уже выбраны. Я смотрю вниз, в конец списка. Вот она. У Джиневры Биро уже стоит крестик. Невероятно: у меня с Романи совпадают вкусы. Я улыбаюсь: ну что ж, это неудивительно. Сесто и Тоскани тоже отобрали по одной. Романи одобрил их выбор. Змей поместил два имени, но Романи оставил лишь одно. Подходит Маццокка: у него тоже есть предложение.

– Романи, пусть это выглядит бредом, но мы должны взять еще одну. Тебе, может, и не понравится, но если хорошенько поразмыслить, взять ее – гениальный ход.

– Ну, и кто же это?

– Она понравится всем неуверенным в себе людям, – тем, кто сидит дома и думает, что ни на что не способен. Ты должен ее взять, Романи.

– Да кого же?

– Последнюю.

Кот & Кот, а за ними Змей, почти в унисон произносят: «Бэээээ». Так они выражают свое возмущение. Романи ничего не говорит, и эти трое, не угадав его реакцию, замолкают. Змей, впрочем, успел высказаться:

– Да это полный отстой! Мы что, будем делать мисс Италию наоборот? И вы будете присылать нам субтитры с объяснением того, что она сказала, на дом, чтобы мы могли перевести…

Это звучит убедительно. Маццокка качает головой.

– Это сильная идея. Романи, ты же сам подумал об этом, правда?

Романи некоторое время молчит. Потом улыбается.

– Нет, я об этом не думал, но это правильно. Совершенно правильно. Хорошо, отметь эту тоже, Карло.

Хореограф уже совсем ничего не понимает, но ставит этот последний крестик.

– О’кей, итак, девушки…

Хореограф поднимается на сцену и становится перед девушками.

– Благодарю всех, кто участвовал, но кого не отобрали…

Эле дергает плечом:

– Не за что.

Джин толкает ее локтем.

– И не отчаивайтесь. Настройтесь позитивно, конструктивно. Не пугайтесь неудач.

Хореограф начинает зачитывать имена.

– Итак, Джасмини, Календи, Федри…

Лица названных девушек вспыхивают радостью. Они улыбаются и делают шаг вперед. Лица других, чье имя пропущено, гаснут: мечта, хоть на миг появиться во всем своем блеске на экране, снова отдаляется. Бертарелло, Солези, Биро и Фьори. Джин и Эле последними делают шаг вперед. Эле смотрит на подругу.

– Поверить не могу. Сейчас они сделают как в том фильме – «Кордебалет»: те, кто вышел вперед, свободны, остальные приняты.